365 сказок

В конце того февраля сны часто вызывали чувство опустошения. Просыпаясь, я подолгу лежал, глядя в потолок, где дрожали блики солнечного света. Началась оттепель, и теперь повсюду было столько зеркал-ручьёв, что солнечные зайчики возникали даже в самых необычных местах, освещая всю комнату, точно творили на белой штукатурке волшебные фрески. Я не мог вспомнить ни миров, что приходили во снах, ни видений, ни лиц. Словно тёмная пелена укрывала всё это разом, стоило только открыть глаза или шевельнуться. Потому я смотрел в потолок бездумно и уже не пытался поймать ускользнувшие эмоции. Только опустошение и оставалось, увы. Позже я снова учился улыбаться — на кухне, удерживая в руках чашку свежего кофе. К середине дня невидимая рана внутри всё-таки зарастала. Вечером я даже мог отправиться в краткое путешествие, но стоило уснуть… И круг повторялся. Может быть, это было похоже на болезнь, такую частенько подхватывают путешественники. Сродни насморку, она и проходит сама собой, неизвестно отчего. Будто какой-то мир случайно забрасывает в самую душу своё семечко, но оно не укореняется, а только оставляет ямку, которую рано или поздно заносит песком новых впечатлений. Я даже старался не особенно задумываться об этом, привычно выжидая часы, пока не начинал чувствовать себя лучше. Старался лечь немного позже, спать чуть-чуть меньше… Возможно, даже и не спать совсем. Но беспокойство всё же нарастало внутри. Оно нашёптывало, что никакую болезнь нельзя пускать на самотёк, что нужно обязательно узнать, в чём же дело, необходимо обратиться к специалисту. Вот только я не знал ни одного, хоть и слышал об этой странной хвори от других скитальцев. Никто не подсказал бы мне, к кому же обратиться, кто может заглянуть в душу и понять, что оставляет в ней этакую вмятину. В очередной раз пробудившись, я понял, что настал пасмурный день. В каком-то смысле это даже успокаивало — без солнечных пятен потолок не манил забытыми снами. Но опустошённость, к сожалению, не заполнилась, подобно небу, кудлатыми тучами. Я всё так же спустился на кухню и сварил кофе, всё так же удерживал чашку, глядя, как за окном медленно планируют тяжёлые хлопья снега и тут же тают в грязной талой воде. Февраль сражался с весной, но всё-таки собирался уйти, а я всё ещё не мог найти лекарство от своего странного недуга. Когда я шёл в гостиную, на глаза мне попался старый варган. Он часто оставался на полочке в полной тишине, слишком уставший для путешествий. Он был таким древним, что, казалось, должен потерять голос. Но когда я взял его и попробовал оживить вздохом, тронул язычок — варган ожил. Басовитая нота раскатилась по всему дому, задрожала эхом где-то на лестнице. Давно я не слышал этого густого звука, и в сердце что-то откликнулось, и в душе что-то запело в тон. Забыв надеть куртку, я выскочил на крыльцо и там заиграл. Мощный голос варгана разнёсся по округе, на мгновение словно бы заставив весь мир замереть. И вот уже я играл и играл, обо всём забыв, закрыв глаза. Наверное, вокруг меня летели снежинки, превратившиеся чуть позднее в дождь, наверное, происходило что-то ещё, но я был центром и ничего не видел. Во мне оживала, пронзала меня насквозь мелодия. Я не чувствовал ни ветра, ни холода. Растворился в звучании, которому сам был источником, и когда очнулся из этого мистического транса, уже вечерело. По-прежнему стоя на крыльце, я опустил руку с варганом. Снег уже давно кончился, перестал и дождь, а небо расчистилось. Усталое солнце разбрасывало розоватые блики по городским окнам и бегущим ручьям, воздух сладко и свежо пах подступающей весной. А в душе моей больше не было никакой раны. Постояв ещё немного, я вернулся в дом и принял горячий душ, чтобы согреться. Мне было радостно, я был счастлив. *** Следующее утро, однако, снова оказалось солнечным, и опять танец света на потолке обнажил мою внутреннюю опустошённость. Не похожая на раскрытую чёрную дыру, она, тем не менее, продолжала меня беспокоить, ни капли не нравилась. А потому я смотрел и смотрел на пляску световых пятен, вспоминая, что же вчера так помогло мне. Варган нашёлся на тумбочке у кровати. Я заиграл, даже не вставая. Не потребовалось никакого долгого транса — опустошённость сбежала, исчезла, заросла, заполнилась звуком. И день пошёл своим чередом. Открылась дверь, снова затянул меня к себе таинственный и славный мир, снова я с кем-то встречался, о чём-то болтал и смеялся. А хворь… Хворь отступила, если не совсем исчезла. Впрочем, я не загадывал. Главное, что у меня появилось лекарство. *** На следующее утро февраль рыдал холодным ливнем. Гулко гудели трубы водостока, звенели капли, отскакивая от плитки, которой был замощён мой балкон, и ударяясь в стеклянную дверь. Весь мир звучал как-то по-новому, совершенно иначе. Не было световых пятен и бликов, но я и не хотел рассматривать их на потолке. Возникло ли чувство опустошённости? Я даже не понял этого, потому что мне так захотелось влиться в общую мелодию, что я подхватил варган совсем без раздумий. Почти нагим выскочил я на балкон, продолжая играть. Город пробуждался под этим ливнем от долгой зимней спячки, капли дождя пожирали оставшийся снег, обнажая землю, ручьи пенились, с шумом сбегали по улице, где низвергались в канализационный сток со звуком настоящего водопада. Мы играли с дождём, плели общую мелодию, и в этом было только лишь незамутнённое счастье. Музыка была моим лекарством… *** Я не мог забыть тот февраль. Сколько бы февралей не минуло после него, но именно тот навсегда отпечатался в памяти, да так ярко, будто бы в него можно было шагнуть в любой момент. Варган, как и шаманский нож, теперь всегда был при мне. Моё личное средство первой необходимости. Мой верный друг, спасший меня от меня самого. Однажды у костра, где, как водится, собрались странники, шедшие во всех направлениях длинным трактом, ведущим от одного мира до другого, кто-то посетовал на ту же болезнь. Голос его был робким и тихим, даже нельзя было однозначно сказать, парень или девушка пытаются поделиться своей болью. Я слушал внимательно, да и другие примолкли, то ли вспоминая, то ли не зная, как поддержать. Когда говорящий замолчал, поглубже надвинув на голову капюшон, точно спасаясь от сильного ветра. Мне пришло в голову спросить: — Как давно ты играл или пел?.. — Давно, — признал этот странник, глянув на меня и тут же отводя взгляд. — Попробуй сделать это на рассвете, — я пожал плечами и почти неосознанно тронул варган, что в особом мешочке болтался на моей шее. — И я тоже давно не играл, — раздался ещё один голос. А вскоре уже и все странники загалдели, признаваясь в том, как мало в последнее время они уделяли внимания музыке. Решено было встретить рассвет всем вместе, всем разом. Может, все мы были больны в тот миг? Я ведь, даже зная лекарство, не мог отрицать, что был поражён и болезнью. И конечно, едва рассвело, мы встали на краю обрыва. Здесь были те, кто держал в руках варган, был юноша со звонким думбеком, были две девушки с флейтами, а у кого-то нашлась скрипка… Точно, как раз у того, кто у костра жаловался на свою пустоту. И стоило первому лучу выглянуть из-за края, как мы заиграли. Мелодия лилась каскадом, и каждый из нас понимал, что в этот самый миг рана наконец-то исчезает полностью, не оставляя даже рубца. …Мы разошлись, когда солнце встало, унося в своих душах мелодию, что сплотила нас, излечила и дала нам сил.