365 сказок

Боль рождается внутри. Она тугим и колючим шаром спазма вспарывает живот и как будто выпускает щупальца, мгновенно заполняющие собой каждую клетку тела. Вот уже реальность рассыпается кусками мозаики, да и была ли она когда-нибудь реальной? Вместо привычной комнаты, а я засыпал в собственном доме, перед глазами плывут цветные пятна — пестрящий калейдоскоп абстракций. Звуки тают в нарастающем «белом шуме», словно заполняющем меня целиком. Тело перестаёт слушаться и даже ощущаться, сознание, отчаянно цепляясь за последние ниточки связей, пытается сохранить хоть какие-то ощущения. Отдалённой вспышкой проносится понимание, что я вовсе не лежу, как должен бы. Я стою, я — машина из костей и плоти, которая утрачивает управление, которую ничто не может удержать от падения. И это удивляет, но даже сильное изумление не помогает угасающему сознанию вернуть маломальский контроль над ситуацией. В следующее мгновение я оказываюсь заключённым внутри тёмной коробки, утратившим все внешние связи, любые контакты не только с собой как с телом, но и с миром вокруг. Ничего больше нет, только некое самоопределение, едва удерживающее себя «я». Странник — не тело. Многие из таких, как я, путешествуют, легко меняя воплощения своей сущности, переходя из тела в тело, точно они тоже двери. Или — тоже миры? Тело — костюм, повседневная форма, без которой иногда легко обойтись, но не носить его всё же неприлично. И потому я растворяюсь в покое, больше внимания уделяя тому, что стремлюсь вспомнить хотя бы малейший намёк, где мог оказаться. И, что главное, почему же именно здесь. Но я не успеваю ни вспомнить, ни найти ответов. Рывками, с той же оглушающей болью, которая таилась во тьме и снова рада вцепиться в меня, из осколков и слишком ярких пятен собирается передо мной изображение. Я сажусь, чувствуя, как будто бы возобновляется ток крови, как возвращается чёткость зрению, прорастает звук сквозь пустоту белого шума. Пошевелиться трудно, тело так быстро остыло и отвыкло от присутствия сознания, что приходится приложить значительные усилия, чтобы поднять руку, поправить волосы, изменить позу. Подступает дурнота, но неохотно уходит, точно опускаясь на дно, едва я делаю глубокий вдох. Наконец утихает, становится почти незаметной и боль. В мире, где я оказался, каменные стены и — внезапно — небо вместо потолка. *** Я долго приходил в себя, не сразу решившись подняться. Что за дверь привела меня сюда, отчего это произошло так болезненно и неприятно? Реальность была мешаниной серого и желтоватого — камень и пыль, мельчайший песок и снова камень. Я чувствовал, что заключён в лабиринт, и это было особенно ироничным после того, как я успел почувствовать себя запертым в тёмной коробке тела. Внутренний компас подсказывал, куда идти, чтобы отыскать выход, но слушаться его было не так-то просто. Я едва сумел подняться, а первые шаги дались с трудом и вызвали новую вспышку боли. Словно я был изломан, покрыт шрамами или ранами. Но никаких повреждений не было. Я вытянул руки вперёд, рассматривая почти кажущиеся чужими ладони и запястья. Пальцы дрожали, кожа стала чересчур бледной, синева клубилась под ногтями. То, что со мной происходило, было далеко от нормального путешествия. Вот только как бы я ни чувствовал себя, мне следовало идти, оставаясь на месте, я уж точно ничего не добился бы. *** Поворот за поворотом, дверь не становилась ближе. Я гадал, не оказался ли во сне, но боль как будто бы уверяла, что эта реальность реальна физически. И я по-прежнему никак не мог взять в толк, каким образом переместился в этот мир. Последнее, что я помнил — как ложусь в постель, не задумывая никаких, даже сновидческих, путешествий. Однако мне казалось, что было нечто ещё, пропущенное сознанием в тот самый момент, когда боль накрыла впервые. Неужели кто-то бросил меня сюда насильно? Со злым умыслом? И кому же я успел так насолить? Обогнув очередное препятствие, я прижался к стене, пережидая очередной приступ боли. Может быть, и эта пыль, и эти камни столь же ненастоящие, как и темнота коробки, которая представлялась мне совсем недавно? Я коснулся кончиками пальцев шершавой каменной стены, проследовал трещинкой, где отходила штукатурка, ковырнул её, обнажая рассыпающийся пылью раствор, сжал между пальцами немного песчинок. Ощущения была обыкновенными, не похожими на иллюзию, не сравнимыми со сновидением. Или это тоже было лишь творение моей фантазии? *** Может быть, боль на этот раз не мой союзник? Странная мысль заставила меня остановиться. Находясь в плену иллюзии или миража, ориентируешься на боль, она ярким маяком указывает, где именно пролегает путь к реальности. Но как быть, если именно она является миражом? Если эта волна, что прокатывается по моему телу, замирая и внезапно превращаясь в колючий и огненно-жаркий шар, на деле лишь фантом, привязавшийся на пути из мира в мир? Вдруг я стою перед дверным проёмом и не нахожу его потому только, что боль затмевает разум, отвлекает, пляшет болотными огнями, не позволяя рассмотреть истину? Сам собой в руке моей оказался шаманский нож. Сколько раз я выходил из миров и входил в них, разрезая ладонь или даже с силой вонзая клинок себе в грудь? Сколько раз я вспарывал себя, понимая, что свежая и чистая боль станет пропуском, билетом и платой? Может ли ритуальное оружие помочь мне сейчас, когда боль заполнила меня целиком и не желает отпускать? Клинок неярко светился. Такое с ним случалось нечасто, всё же он был из верной, пусть и заговорённой стали, а не из волшебного мифрила. Я удерживал его на ладони, покачивал, как хрупкое маленькое животное, рассматривал, как едва заметный блик перекатывается по лезвию. Станет ли одна боль меньше, подменяясь другой? Осторожно я перехватил нож и провёл привычным жестом по руке. Крови не появилось. *** Сновидение? Быть может. Но теперь я шёл увереннее, ведь боль, которую я испытывал, на поверку оказалась лишь фантазией. Не обращать внимания на пляску иллюзий проще, когда уверяешься в их иллюзорности. Магический компас пел в груди в полную силу, и вскоре я всё же оказался в центре лабиринта, прямо перед сложенной из грубых кусков мрамора аркой, за которой клубился туман, подсвечиваемый будто бы звёздным, едва ощутимым и невесомым светом. Выход. Где бы я ни был, выход нашёлся. Оглянувшись через плечо, я только вздохнул. Этот мир и его загадки ничуть не привлекали меня больше. Последний шаг, и путь уносит меня прочь. *** — Отлично, — слышится голос, наползает на меня, в меня, растекается прохладной водой по коже, окончательно пробуждая. — Ты разобрался. — Что произошло? — у меня оставались сомнения в том, разобрался ли я на самом деле, может, только сбежал, воспользовавшись удобным случаем. — Небольшой неприятный сон. Теперь я вижу: он сидит на краю постели, освещённый солнечными лучами, рыжие волосы кажутся запертым пламенем, текут по плечам, рассыпаясь свободной волной, а вот взгляд тёмный, птичий, внимательный. Он склоняет голову к плечу и улыбается — краткий миг, за время которого я успеваю вздрогнуть. — Чему ты пытался меня научить? — Тому, чему ты научился? — Не понимаю, — силы покидают, и я опять откидываюсь на подушки. Его лицо меняется стремительно, как бывает, когда по солнечному диску проносятся облака, я вижу затаённую тревогу, но та тут же уступает место безмятежности. — Станет легче, — обещает он, и его пальцы обхватывают моё запястье. Его энергия и сила врывается в меня жарким потоком, я закрываю глаза, чтобы полностью раствориться в нём. *** Прошло несколько дней, пережитое затёрлось в памяти, последние отголоски боли, заблудившиеся в моём теле, растворились, исчезли, окончательно обернулись прошлым. Но я по-прежнему не мог решить, что именно увидел и зачем на это смотрел. Наверное, урок оказался слишком сложен или чересчур прост. И в том, и в другом случае смысл ускользает, остывая семечком внутри. Я верил, что некогда это семя прорастёт. Тогда, быть может, я пойму. Как разделил боль и иллюзию боли. Или в том и был урок?