365 сказок

Городской театр отметил век рядом значительных премьер и… потерей одного из лучших сотрудников, чья работа, быть может, не была особенно понятна и заметна зрителю. Однако спектакли неминуемо потеряли бы яркость и красоту, если бы никого не нашлось на замену. Ушёл костюмер. Сезон выдался бурным, но уговорить старика Дика остаться до конца не вышло и никто другой не рвался занять его должность. Странно ли это? Да, только театр ведь и сам по себе — место, переполненное мистикой, а уж когда у него за плечами сотня лет… Труппа и все работники буквально с ног сбились, разыскивая хоть кого-нибудь на вакантную должность. Так прошла целая неделя: в отчаянных поисках и переговорах, которые не обошлись без флирта и даже лёгкого шантажа. А ведь спектакли продолжались, и ежедневно происходило волшебное действо! Костюмы же некому было привести в порядок, что приводило в ужас и владельца театра, и всех, кто был вхож в этот дивный мир… *** Зимний день едва начался, солнце пряталось в тучи, никто не спешил гасить городские фонари, хоть и близилось десять утра. Здание театра, укутанное ночной метелью в белый плед, додрёмывало, впустив только владельца и уборщиков. На крыльце стоял дворник, опираясь на лопату для уборки снега и меланхолично рассматривая занесённую площадь. Он первый и увидел высокого и стройного юношу, одетого будто не по сезону в тёмное пальто, сидящее плотно по фигуре. Юный франт не испугался сугробов и прошёл прямиком к дверям, не удостоив дворника взглядом. Впрочем, тот был такому раскладу рад — в юноше чудилось ему что-то недоброе. Не прошло и десяти минут, как этот же юноша постучал к владельцу. При себе у него было несколько рекомендательных писем, но владелец почти не вчитывался в них. Хватало и того, что юноша сам вызвался стать костюмером. Чёрт с ним, откуда бы он ни был! Пусть он оказался рыж и зеленоглаз и носил высокий цилиндр! Главное, что он приступал к обязанностям в тот же день, что пришёл. Нельзя было не отдать ему должное, в своей работе он не знал равных. И никто не задумался, как только у него всё это получается. Приятен в общении и хорош собой, Патрик — а так его и звали — не чурался задержаться допоздна, чтобы поправить ленты на платье главной героини, отгладить фрак или накрахмалить сорочку. Он творил чудеса, возвращая к жизни старые костюмы и изобретая новые. Мягкий с актёрами, он сразу пришёлся им по вкусу и вскоре казался им своим, будто и не работал никогда в этом театре никакой другой костюмер. *** Беатрис пришла в театр недавно и пока что не получила ни одной первой роли. Не то чтобы она не была талантлива или умна, но чего-то ей всерьёз недоставало, так что она прозябала на заднем плане и с завистью провожала глазами приму — Алексию, чьи золотые волосы во многих спектаклях не требовалось прятать под парик. Патрика Беатрис полюбила с первого взгляда. Чего только она ни делала, чтобы обратить на себя его внимание! Вот только ничего не работало, никакие уловки не приносили результата. Не утешало её и то, что Патрик не смотрел ни на кого из актрис, будто был уже женат — и то на своей работе. Поначалу сердцем Беатрис завладело отчаяние, а затем она воспылала жаждой мести, как это и водится у натур крайне романтичных, но неглубоких. Ей долго ничего не приходило в голову, пока однажды она не затаилась в подсобке. Подождав, когда все до последнего разойдутся, она вытащила портновские ножницы и углубилась в ряды костюмов, ждавших завтрашний спектакль. Платье, в котором вечером должна была блистать главная героиня, висело чуть в стороне, и Беатрис принялась кромсать его с особенным рвением. Так она сразу высказывала все чувства и к Патрику, и к извечной сопернице! О, сколько забот свалится ему на голову, о, как же Алексия будет вопить! Может, даже сорвёт голос! Так, вылив весь накопившийся яд на ни в чём не повинную вещь, Беатрис совершенно счастливая ушла домой. Она не подумала, что её преступление кто-то видел. А между тем Патрик никогда не покидал театра вместе с остальной труппой… *** Беатрис предвкушала большущий переполох, и это согревало ей сердце. Появившись в театре, она всё ждала и ждала, когда же начнётся крик и беготня, но всё шло как обычно. Короткая репетиция, грим… А вот и костюмы. Никаких изменений! И Алексия прошла в том самом платье за кулисы, готовясь к выходу на сцену. Будто и не было ночи, не было ни одного порывистого жеста, ни разу не сомкнулись ножницы на тонкой парче. Алексия едва взглянула в её сторону, а Патрик… Патрик занимался работой, не замечая Беатрис, как и раньше. *** Теперь Беатрис не могла отступиться. Она долго размышляла над тем, как внести в этот порядок частицу хаоса. Нельзя было остановиться лишь на одном платье, нет! Теперь она выждала несколько дней и кинулась рвать, резать, втаптывать в землю костюмы всей труппы. Отглаженные и чистые, те беззвучно кричали, пока она сокрушала их и — через них — Патрика, которого любила с таким отчаяньем, и Алексию, которую не могла терпеть ни секунды. Беатрис была уверена, что теперь-то Патрику ни за что не отвертеться. Теперь-то будет сорван спектакль — и всё по его вине! *** Однако стоило ей прийти на очередную репетицию, что была уже на следующий день, как сердце её отчаянно забилось. Патрик всё так же шутил и улыбался с другими актёрами, а костюмы ждали их — накрахмаленные, сияющие чистотой! Беатрис сжалась в комок. Она бросилась к режиссёру и сослалась на жутчайшую мигрень, только бы не выходить на сцену. Впрочем, тут театр ни капли не потерял, ведь Беатрис заменила Марсель, пусть не такая красивая, но гораздо более талантливая девушка. *** Выстраивая планы на этот раз, Беатрис уже не понимала, что уходит всё дальше за границы безумия. Какими бы ни были её чувства к Патрику, они переродились, обернувшись чистейшей тьмой. Беатрис под покровом темноты вернулась к зданию театра и пилкой для ногтей вскрыла замок задней двери. С собой она принесла керосин и, тщательно облив все костюмы, бросила в них зажигалку. В тот миг, когда взметнулись первые языки пламени, Беатрис, породившая огненное чудовище, не думала ни о чём, а только смеялась. Огонь разгорался всё сильнее, и её сотрясали спазмы дикого хохота, пока кто-то не положил ладонь ей на плечо. Обернувшись, Беатрис непонимающе уставилась на Патрика. Лицо его было бесстрастным. — Так не следует поступать с вещами, — сказал он очень тихо и очень спокойно. — Не следовало отвергать меня, — прошипела она. Патрик качнул головой и перевёл взгляд на разошедшееся пламя. Он щёлкнул пальцами, и огонь тут же улёгся, а целые и невредимые костюмы, заботливо укутанные в чехлы от пыли, повисли на своих местах. — Как?.. — Беатрис попятилась. — Как… ты делаешь это? — Всего лишь моя работа, — улыбнулся Патрик. За этой улыбкой чудилось что-то неестественное и даже жуткое. Вскрикнув, Беатрис бросилась бежать прочь по тёмным коридорам старого здания. На следующий день она не появилась в театре. Да и в городе её никто не видел. Никому не пришло в голову искать её. *** Патрик умел воплотить все самые смелые фантазии художника по костюмам. Спектакли стали ещё ярче, публика приходила не только следить за развитием пьесы, но и рассматривать шикарнейшие наряды, равных которым не бывало даже в столице. Некоторые из актёров были этим не вполне довольны, потому что им виделось, что зрители теперь меньше интересуются игрой, а больше — вещами. Но нельзя же было попросить Патрика, умного, обаятельного и удивительного Патрика выполнять свои обязанности хуже. А ведь он был настоящим волшебником! Стоило хоть немного измять или повредить костюм, как он возникал рядом и в считанные секунды исправлял проблему, да так, будто той никогда и не существовало. *** На исходе театрального сезона в город приехала столичная труппа. Этих-то ничем было не удивить. В глазах их словно застыло навечно выражение утомлённой скуки. «Мы ставили в прошлом сезоне», «Устарело», «Нужен больший блеск» — слышалось снова и снова. И хоть гости не могли похвастать большим числом роскошных нарядов, но впервые с того дня, как он переступил порог, Патрик оказался расстроен. Осуждая наряды, столичная прима получила безоговорочное одобрение и владельца театра, и всей труппы, точно не они ещё вчера рукоплескали Патрику. На сцене столичная труппа должна была появиться пять раз, костюмы они привезли с собой. «Столичные», «последний писк моды», те ожидали своей очереди в фургоне, оставшемся позади театрального здания. Однако в день первой репетиции спектакля, когда фургон открыли первый раз, внутри ничего не оказалось. Ни единой пуговички, ни одной ленточки! Ничего, даже пыли. Чтобы не сорвать спектакль, приезжие обратились к Патрику с просьбой подобрать что-то для них. Оставалось лишь три дня, и они почти не надеялись на успех. Патрик не стал напоминать, как они отзывались о его работе, он согласился так просто, будто совсем не имел гордости. Прошло три дня, и столичная труппа увидела новые наряды. Пышности и великолепия им было не занимать! Такой красоты никто не видел прежде. Однако жителям столицы, великим актёрам своего времени не пристало благодарить какого-то костюмера. Впрочем, Патрик этого будто и не заметил, лишь слегка улыбнулся и скрылся в тени. *** Премьера прошла великолепно, зал рукоплескал стоя и даже столичная звезда Исабель, больше всех проклинавшая Патрика прежде, осталась довольна. Ей так понравилось стильное и вычурное платье, предложенное костюмером, что она решила отправиться в нём на праздник, устроенный в честь спектакля городскими властями и руководством театра. Патрик ничего не сказал и на этот раз, хотя не терпел такого отношения к одежде, которая должна была блистать в свете софитов. В течение вечера Исабель смеялась и была самой прекрасной на празднике, но ближе к концу куда-то исчезла. Все сбились с ног в поисках, но от актрисы будто не осталось и следа. Только утром её нашли в гостиничном номере, тот был заперт изнутри. Исабель словно спала в кресле у окна, так и не сбросив роскошного платья. Но сердце её не билось, а глаза смотрели в никуда. Конечно, теперь столичная труппа не могла остаться. Были отменены все спектакли, и актёры спешно покинули город. Исабель же решили похоронить на местном кладбище. В том самом платье, в котором она нашла свою смерть. *** Казалось бы, ничто не изменилось. По Исабель никто не горевал, да и неприятность эта скоро позабылась, однако… Теперь, если случалось повредить костюм, с тем, кто был в этом виновен, случалась мелкая неприятность. Юная актриса, Бернадетт, случайно пролила на платье чай и в тот же день на сцене потеряла голос, едва не сорвав спектакль! Осветитель задел стойку, оторвав ленту с одного из платьев, и не успел отойти двух шагов, как подвернул ногу, после чего неделю не вставал с кровати. Мелочь за мелочью, но будто какой-то театральный дух отвернулся или, напротив, начал слишком пристально следить за всеми. Вот кто-то посадил пятно на платье, а затем упал и немыслимым образом сломал мизинец, а вот актриса вывернула запястье, когда ей не понравился цвет банта… Приключающиеся неприятности Патрик встречал с улыбкой. Улыбаясь, он исправлял чужие оплошности, отглаживал и крахмалил заново. Но всё же в нём чаще и чаще проявлялась какая-то странность. Удовлетворение? Вряд ли хоть кто-то посмел обвинить его в наслаждении чужими страданиями и связать происходящее одно с другим, но… *** Владелец театра был человеком почтенным и в летах. Он часто приходил на городское кладбище, там лежала его супруга, покинувшая этот мир несколько лет назад. В очередной раз отправившись на это скорбное свидание, он решил на обратном пути завернуть к могиле Исабель и бросить на мрамор, укрывший её, пару белых цветков. Тихие могилы и памятники в наступающих сумерках казались ему мирными пристанищами, и буйство жизни за оградой чувствовалось чуждым и нелепым. Он шёл неспешно, читая таблички, вздыхая, иногда останавливаясь, чтобы подумать и о себе, о своей очереди. Среди медленно наплывающей темноты особенно привлекла его фигура ангела. Скорбящий, он опустил крылья, грустно вглядываясь в землю под своими ногами. В руке ангел держал свиток, где было выбито имя умершего и крепилась фотография. Каково же было удивление, когда владелец театра прочёл имя Патрика и увидел его самого на потускневшем от времени изображении! Из краткой эпитафии стало ясно, что вот уже десять лет, как Патрик ушёл из мира живых, не сумев побороть болезнь. На всякий случай владелец театра не только запомнил место могилы, но и переписал даты в записную книжку. Не теряя больше времени, отправился он в городской архив, где у него были знакомые. Там-то он и выяснил, что Патрик действительно считается мёртвым… *** Целую неделю владелец театра пытался разрешить для себя ребус. Стоило ли обратиться к Патрику и рассказать, что он всё знает? Или же оставить того в покое, ведь и театр, и пьесы только выиграли от присутствия инфернальной силы. Однако спустя неделю он всё же отозвал Патрика после спектакля, поймал его за запястье, заодно убеждаясь, что тот — человек из плоти и крови. — Прошу вас, Патрик, нам нужно поговорить. Приветливый юноша тут же нахмурился, и глаза его переполнились льда. — О чём же нам говорить? — спросил он. Вместе они прошли в подсобное помещение, где сейчас никого не было, а только костюмы молчаливо ожидали следующего дня. — Недавно я узнал кое-что о вас, — начал владелец несмело, и Патрик тут же отдёрнул руку, чуть отступая. — И что такое вы выяснили? — Поймите, Патрик, я не хочу причинять вам боль, но… не понимаю ситуации, — как тяжело было произнести этот несусветный абсурд! — Я случайно оказался у вашей могилы. Нужно было видеть, какой ненавистью полыхнули глаза Патрика. Он хотел что-то сказать, но только качнул головой. Развернувшись на каблуках, он двинулся прочь по коридору, и никому не пришло в голову его остановить. На следующий день Патрик не появился в театре. Костюмы осиротели и ждали своего хранителя, но тот не пришёл. Исчезла и могила с кладбища, словно и не было никогда печального ангела. Может, это было хорошо, а может, и не совсем, слишком уж часто владелец театра теперь размышлял об этом. А Патрик… Если вдруг вы встретите юношу в цилиндре, предпочитающего чёрное, если вдруг заметите, как зелены его глаза и рыжи волосы... Будьте осторожны. Он очень трепетно относится к одежде.