365 сказок

Я был поражён в самое сердце острым приступом любви. Шёл по полузнакомым, может, привидевшимся некогда во сне улочкам и узнавал в каждом мгновении, в каждом порыве ветра, в каждом прикосновении солнечного луча апрель. Внезапный, но настоящий апрель. Открывались крупные почки каштанов, лаковые и клейкие, они давали свободу мягкой зелени, покрытой серебристым пушком. У этой зачаточной молодости мне чудилось столько общего с птицами! Маленькие птенцы точно так же беспомощны и пушисты, так же открывают клювы навстречу апрельскому свету. В траве, которую пока ни разу не подстригали на газонах, открылись жёлтые солнышки одуванчиков. Их тут оказалось немного, но я чуял, я видел, что скоро все газоны тут станут совершенно золотыми. Одуванчики ведь неистребимы, и каждый год зелень будет сменяться солнечным их золотом, а потом безжалостные косилки сомнут пушистые головки раньше, чем те успеют разлететься по сторонам и смутить прохожих беззаботностью и лёгкостью. Бесконечный круг, который никто и никогда не прервёт. Я чувствовал себя влюблённым. Безумно влюблённым, до глубокой горечи и боли, и в то же время счастливым до самых небес. Странная двойственность. Чувство распирало изнутри грудную клетку, поглощало мысли, оставляя лишь восхищаться. И, наверное, некоторое время я вовсе ни о чём не думал, глядя только на плавно очерченные и величало плывущие в лазури белые облака, на стройные здания и мягкие очертания крыш. Прохлада окутывала меня, и ветер поднялся почти ледяной, но вот солнце оказалось настолько ласковым, что я тут же забыл о холоде, едва не сбросив плащ на ближайшую лавочку. Пробежаться бы по этим улицам налегке!.. Острый приступ любви. *** Я вслушивался в звук шагов по плиткам, вглядывался в спешивших мимо людей, которые и не замечали меня, жаждал улыбаться им. Но, как порой случалось, был лишь призраком для очаровательных переулков и перекрёстков, лишь очередным бликом, только новой тенью. Настроение же оставалось похожим на апрельский ветер. И я продолжал исследовать, изучать и проникаться городком. Останавливаясь на площадях или в укромных арках, ведущих в закрытые со всех сторон дворы, я всё никак не мог поймать наконец за хвост мимолётное ощущение, которое то манило, а то сбегало, ускользало, скрываясь за поворотом. Его нужно было назвать, оформить словом. Будто бы так я совершил бы обряд, благодаря которому вошёл в город уже не тенью, не отголоском, не бликом. Собой. Впрочем, которым собой? Тут мне приходилось улыбнуться, снова упуская то самое, зачем так гнался. *** Море? Это ли не оно?! Море — слово-имя-заклинание! То, что всегда заставляло меня испытывать особенный трепет. Нашёл ли я то, за чем спешил? Поймал ли? Сейчас этот город вовсе не был приморским. Океан катил волны над долинами, над холмами ещё в те времена, когда здесь никакого города не было и быть не могло. Океан — старый, как само время — исчез, оставив о себе только вот это… Это. Ощущение, за которым я бежал со всех ног. Призрачный привкус соли на губах, шелест волны, перекатывающей камни, яркий и острый аромат водорослей выброшенных на берег. Пусть мираж проскальзывал и растворялся среди солнечного света так близко, что и уловить-то его было почти нереально, но я вдруг увидел во всей красоте и полноте лазурную и зелёную, пурпурную и багряную, тёмную, светлую, восхитительно переменчивую морскую ширь. Под ней, словно укрывшись беспрестанно колыхавшимся одеялом, лежали просторы, ставшие позднее основанием города. И я был безответно влюблён во всё это, в какие бы времена и реальности оно ни простиралось. *** Свет, краски, сияющий воздух — всё воспринималось обострённо, во всей неожиданной полноте, точно нервы мои внезапно обнажились, перестали прятаться в недрах тела. Или же я просто сам по себе обратился в нечто, умеющее исключительно воспринимать, принимать, вникать. Слышалась мелодия весеннего города, сотканная из шагов, гудков, голосов, из шума пока обнажённых ветвей, звона проводов в пальцах ветра, из пения птиц, из лая собак, с наслаждением бегущих за автомобилями, что выехали из арки двора. Музыка, где каждая нота исполнялась необычным инструментом, собранным из частичек привычного шума. Я растворялся в этой реальности, переставая ощущать себя самое, чтобы прочувствовать весь город, все удалённые уголочки, центр, каждую улочку, каждый парк, сквер и бульвар. Чтобы увидеть за всем этим, а точнее, над всем этим великолепное море, невероятное, не имеющее границ. Я был бесконечно влюблён. *** К ночи, когда я уже проводил закатное солнце, прохлада всё же пробралась и в сердце. Теперь я стоял на площади и всматривался в темноту небес, будто выискивая в ней ответ. Мне снова чудилось, виделось, мнилось и шепталось море. Пойманное в апреле, скованное весной, оно силилось проснуться и в полную силу развернуться там, где некогда пребывало. Влюблённый, я никак не мог разобраться, кому отдал сердце — океанская ли волна, апрельский ли город это? Прикрыв глаза, я наконец-то отрешился от всего, представил себя в тишине и мраке, чтобы рассмотреть получше, что выросло в глубине души. *** — Вы — очарованный странник, — её фигура вышагнула из мрака, высветилась, будто сплелась из мельчайших сияющих точек. — Влюблённый. Сегодня, — поправил я, решая про себя, её ли вообще искал. — И это тоже, — теперь можно было разобрать в ней древнее существо, спрятавшееся за привлекательной и невинной оболочкой. Однако интуиция ничуть не взвилась, а спала где-то на дне меня самого. Неужели никакой угрозы? — Отчего вы решили заговорить со мной? — спросил я. — Никак не могу решить, — она обвела ладонью городские постройки, и тут же мы оказались на островке два на два шага, на осколке скалы, запертом в сердце океана, — что следует оставить, а что — убрать? Подскажите, странник? — Я и сам не могу выбрать, — улыбнувшись, я развёл руками. — Познакомившись с городом, я нашёл за ним океан. И оба они заняли по кусочку сердца. — Да… Да, я понимаю, — она погрустнела. — Однако мир мой кажется мне незаконченным. Потому-то здесь всегда лишь апрель. Потому каштанам на центральном проспекте никогда не зацвести. И морю, моему океану, никогда не занять всё до самого горизонта… — Одно вложено в другое и тесно сплелось, — согласился я. — Но разве в этом не прелесть? — В незавершённости? — В слиянии. Она замолчала надолго, то ли осмысляя, то ли решив, что советы странника и его рассуждения никакого внимания не стоят. Внутри меня прогорала влюблённость. Я смотрел на то, как пламя становится всё скромнее, пока и вовсе не исчезает. Это было и печально, и радостно, ведь поймавшее меня незначительное чувство на самом деле мешало другим. — Слияние, — повторила она. — Это ты полюбил? — Некогда, — кивнув, я услышал, что моя дверь собралась из осколков звёзд, замирая позади. — Что ж, это повод для размышлений, — и она чуть улыбнулась. — Уходи, странник, мне нужно сделать уборку. Послушавшись, я сделал шаг, не оборачиваясь к ней спиной. Я чувствовал дверь, не было нужды всматриваться в неё. Острый приступ любви исчез в тот миг, когда я перешагнул порог. Или остался со мной, скрывшись в воспоминаниях о городе, который был морем, об океане, который всегда жил над ним, о творящей мир, что решилась сплести вместе и то и другое.