365 сказок

Я брёл берегом ручья, куда-то спешившая вода помогала мне упорядочить мысли, и пока я следил за ней, мир раскрывался и изменялся, представая в ином свете. Эта реальность пришла ко мне в ответ на накопившиеся вопросы к самому себе, обещая помочь если не разрешить их, то хотя бы упорядочить. Теперь я следил за стрекозами, вспоминая хокку, ловил блики солнца, вместе с тем стараясь разложить смутные ощущения по полкам, осмыслить всё то, что меня взволновало и продолжало пока бурлить глубоко внутри. *** — Ты когда-нибудь замечал, что мы оставляем наши мысли среди чужих улиц и равнодушных зданий, бросаем их, не заканчивая, обрывая, ухватившись за новую тему, показавшуюся более интересной? — он стоял рядом со мной на крыше, и ветер подталкивал нас в спину, будто желал нам падения. — Нет, — идея показалась мне интригующей и пугающей одновременно. — Вот если представить… — он прикрыл глаза. — Такой мыслепоток замирает в воздухе… Или кружит, подобный сухим листьям, над дорогой, которой ты только что шёл. Вдруг существуют целые миры, где сейчас остались лишь позабытые кем-то мысли? В груди шевельнулась тревога. *** Чувствовалось дыхание приближающейся осени. Листва кустарников местами уже начинала желтеть, краснели округлые ягоды, похожие на боярышник. Тени отливали синевой. Я остановился там, где ручей внезапно менял направление, и вдохнул глубже, желая впитать предвкушение осенних деньков. Вдохнуть и вместить в себя немного чужого августа, который мог бы именоваться как угодно иначе, но всё равно для меня оставался августом, осенним привратником, возлюбленным братом. Оглянувшись, я не увидел ничего странного, и это удивило, словно я должен был оставить след из потерявшихся мыслей, а тот почему-то не отразился в прогретом солнцем воздухе. *** Мы сидели на крыше непозволительно близко друг к другу и молчали, пока он не расколол тишину: — Ведь есть же миры, переполненные обрывками снов, есть же те, где сплелись фантазии, впечатления, ощущения тысяч странников. Значит… — Полагаешь, где-то существует и мир, в который уносятся все оставленные мысли? На кого же они там похожи?.. — Не знаю, — мы встретились взглядами. *** Я бродил по холмам, прорезанным сухими руслами ручьёв, обнажающими их каменное естество, мои шаги шуршали по иссохшей траве, жёлто-соломенной, острой, жадно вцеплявшейся в одежду. Ветер трепал мне волосы, из-под ног выпрыгивали кузнечики и разбегались сочно-зелёные крупные ящерицы. Мне уже стало намного легче в этом уходящем лете, переполненном светом, уступающим осени по капле, по одному листку. Я даже не сумел бы сказать, отчего так встревожился. Почему меня так взволновала идея, что оставшиеся без присмотра мысли станут, как брошенные сны, бродить по мирам. Впрочем, спокойствие бывает сродни печали, а её мне совсем не хотелось. *** — А ещё мы разбрасываемся своими воспоминаниями, не ценим краткие мгновения, каждое из которых, в сущности, неповторимо и этим уже бесценно. А потом, когда нам приходит в голову желание вспомнить, то мельчайшие подробности, упущенные, как капли воды сквозь пальцы, не придут и не помогут. Картина будет казаться неполной, в ней не останется жизни, не будет самого главного — души, — проговорил он торопливо. — Странно, я тоже когда-то думал об этом, — нахмурился я. На крыше было уже слишком холодно, нас согревало только тепло друг друга. — Вдруг эта мысль не принадлежит мне, а твоя? — поддел он. — И я поймал её, забрал, присвоил. — Мне нужно ревновать её? Что, думаешь, я должен сделать с этим? — Не знаю, — он озадаченно усмехнулся. — Решать, выходит, тебе. *** Ручей растворился в речушке, я сидел на берегу и тоже мечтал раствориться, только в воздухе, переполненном солнечной усталостью. Тепло не могло вылечить затаившийся внутри меня холод, тот самый, которого я впитал слишком много на крыше. Зачем он заставил меня беспокоиться о мыслях, разбежавшихся по другим мирам? И если уж они всё равно унеслись прочь, может, в том и был их смысл? *** — И тебе её совсем не жаль? — сейчас он походил на хищника. — Не жаль, что я её изувечу? — Тогда она станет только твоей, изменится, не будет моей, — пожал я плечами. *** Наконец я выбросил всё это из головы, повалившись в траву и зажмурившись. Чёрт с ними, с мыслями и тревогами. Пусть меня заключит в инклюз из солнечного света этот чужой август, приключившийся в мире, настолько далёком от путей странника, что я прежде никогда не встречал его. Трава чуть шуршала под ветром, иногда слышалось журчание воды, всплески выпрыгивавшей рыбы, и я едва не задремал или едва не развоплотился. — Этот мир и есть твоя мысль, — узнал я голос. И тут же понял, что вокруг нет никакого августа. Мы стояли на всё той же крыше, тонули вместе с городом в темноте и холоде, на нас опускалось звёздное небо. Мне было жаль ненастоящего августа. *** Позже, когда мы спустились в кофейню и потягивали кофе — у него было по-венски, мой же — латте, он добродушно объяснял: — Всё так, как я говорил. Мы все теряем и мысли, и воспоминания, и идеи. Но они, как и сны, впрочем, никуда не исчезают. Почему бы мне не разделить с тобой знание? — Ты намеренно преподнёс это так… — Да-да, — отмахнулся он. — Но это же тоже интересно. — Интересно вогнать меня в такое состояние? — всё же меня начинало это забавлять. — Ага, ты смешной, — он откинулся на спинку стула. — Ты начинаешь искать последствия, за которые отвечаешь. — А это неправильно? — Ну ты ведь и сам сказал, что сбежавшие мысли… — Перестают быть моими. — Именно, — и он отставил пустой бокал. — Именно. *** Проснувшись, я недоумённо огляделся, вокруг расстилались позолоченные подступившей вплотную осенью холмы, шептал ручей, вздыхали травы. Я вновь оказался в пучине августа. Или, быть может, она выплеснулась из меня самого? Что было настоящим, что случилось во сне? Я покачал головой, не зная больше ни единого ответа. Поднявшись, вновь двинулся вдоль ручья, наблюдая за стрекозами, вслушиваясь в мир и себя. С одной стороны, я будто бы только сильнее запутался, с другой, чувствовал необычайную ясность сознания. Случайно бросив взгляд в сторону, я увидел висящее в воздухе округлое зеркало. В воздухе? Теперь я не мог пройти мимо и остановился прямо напротив, ожидая увидеть собственное отражение, но нет, только холмы и кустарник. Я сделал ещё шаг, заворожённый этим зрелищем и растерявший все вопросы. Тогда только изнутри шагнул к стеклу и он. Нас разделила незримая граница, мы смотрели друг другу в глаза. — Забавно, да? — спросил он. — Не уверен. — Ты любишь август. — Где я на самом деле? — Может, лучше спросить, кто ты сейчас? — он усмехнулся, откинув с лица рыжие волосы. Я сделал тот же жест мгновение спустя. Перед глазами проскользили образы и тут же потерялись. У всех было моё лицо, но… — Маг. — Шаман. — Перестань играть со мной. — Перестану, безусловно, — и он протянул руки, пробил податливую зеркальную плоть и обнял меня за плечи. — Это всё Охотник, которого ты отпустил. — Кто-то ещё хочет обрести собственный путь? — прикосновение его было очень приятным и одновременно пугающим. — Нет, да и Охотник… Всё ещё часть тебя, где бы он ни бродил. Не понимаешь, Шаман? — Нет, — признался я. — И не хочу. — Ну, поэтому и не понимаешь, — он засмеялся и слился со мной. Пропало зеркало, август, холмы и солнечный свет. Я стоял посреди мрака, на меня падало звёздное небо, подо мной шуршал город, ворочался во сне, недовольно мигал огнями. Я же был совершенно один. Но не одинок. Внутри меня смеялся Маг. Я тоже улыбнулся. — Ты прав, — шёпот на мгновение сверкнул в воздухе и рассыпался колкими осколками, — это действительно забавно.