***
До отъезда оставалось три дня, но мистер Джеймс сказал, что завтра ему нужно будет уехать из города на неделю, поэтому это была их последняя ночь вместе. Дальнейшие встречи оказались под большим вопросом, потому что мистер Джеймс не уставал подчеркивать, что продолжения их связи не будет. Абрахам понимал его мотивы, но принять их не мог — только не после того, что между ними было. Абрахам еще никогда с такой ненавистью не думал о будущей учебе, как сегодня. У него были планы на будущее, но без мистера Джеймса все это казалось таким блеклым и бессмысленным. — Ты заведешь себе омегу там, — снисходительно говорил мистер Джеймс. — Поверь, тебе понравится. Это будет совсем не так, как у нас с тобой. По-другому. Абрахам размышлял о Баке, о том, как лежал рядом с ним на огромной кровати его родителей, глядя в спокойное спящее лицо, и не чувствовал ровным счетом ничего. Другие омеги его не привлекали, никто не привлекал. И его, казалось, никогда не подчинит себе желание, подобное тому, которое он испытывал к мистеру Джеймсу. Тот просил не приносить подарки, но в этот последний вечер Абрахам рискнул отступить от этого маленького правила. Взял папину машину и поехал в соседний городок, чтобы купить самые лучшие сигары из тех, что были ему по карману. Абрахаму хотелось оставить после себя хорошие воспоминания, а самому — унести с собой частичку их близости. Клубов дыма в тесной спальне, коротких разговоров, ошеломительного секса и желания, которое не исчезало, а лишь крепло со временем. Когда мистер Джеймс открыл дверь, Абрахаму показалось, что тот и не думал о скором расставании. Он вообще ни о чем не думал. Взгляд у него был поплывший, а руки немного подрагивали. Абрахам знал, что мистер Джеймс пьет, чтобы притупить головные боли, и, сколько бы он ни опрокинул в себя, застать его врасплох было чертовски сложно. Но не в этот раз. — Вам плохо? — неловко спросил Абрахам, оглядывая его с ног до головы. Абрахам видел его разным — как в одежде, так и без нее. Знал каждый дюйм его тела и невольно научился читать даже самые запутанные сигналы. — Я не пил, если ты об этом, — фыркнул мистер Джеймс, дернув за ворот, словно ему не хватало воздуха. И Абрахам понял, что тот не врет: алкогольного запаха не было. Зато был другой, странный и не особо понятный. — Слушай, может, ты заскочишь в другой раз? Потом? Абрахам сделал шаг вперед. — В другой раз? Я ведь уезжаю, и вы… вы тоже. Завтра, верно? Мистер Джеймс, казалось, на секунду задумался, а затем кивнул. — Верно. Настала пора выйти в люди, Абрахам? — с усмешкой спросил он. — Ну, не нужно на меня так смотреть… Ты рассчитывал на этот вечер? Боюсь, что я немного не в форме. Абрахам достал из заднего кармана дешевенький портсигар, завернутый в яркую бумагу, и протянул ему. Абрахам и сам не понимал, почему так боится выставить себя идиотом в его глазах. Мистер Джеймс не был намеренно жестоким или грубым, но ни единого раза Абрахам не смог предугадать его реакцию на все сто, и это вызывало беспокойство. — Хотите закурить, мистер Джеймс? Берите, это вам. Тот вскинул бровь и внимательно посмотрел на подарок; казалось, еще секунду — и он скажет что-то такое, отчего у Абрахама навсегда отпадет желание проявлять инициативу. Но вместо этого он взял подарок и открыл его. — Сигары? — Вы же любите. — Сто лет уже не курил сигары. Ты ведь это нарочно, да? Теперь мне совесть не позволит выставить тебя вон без небольшого поощрения, — рассмеялся мистер Джеймс. Абрахам не понимал, что больше всего веселит мистера Джеймса: собственное поведение или что-то другое? Мистер Джеймс отложил сигары и приблизился к нему, подталкивая к стене. Абрахам отступал, пока не ощутил опору, а затем обнял его. Ему хотелось растянуть это мгновение на годы, потому что дальше его ждал студгородок, лекции, книги, зубрежка и Бак… Но только в этом доме и с этим омегой Абрахам мог ответить на вопрос, чего же ему на самом деле хочется. — Тебя так легко прочитать, щеночек, — горячо выдохнул мистер Джеймс. — Мистер Джеймс, — Абрахам крепче вцепился в его плечи, нашел своим ртом чужие губы и вылизал их. Мистер Джеймс потерся носом о его щеку и сжал сквозь джинсы член, Абрахам запрокинул голову и застонал в голос. Громко и красноречиво. — Чувствуешь себя взрослым? — Только не с вами. Он хрипло засмеялся. — Так и должно быть. Но это пройдет, — мистер Джеймс расстегнул штаны и достал его член, лаская сухой ладонью ствол. — Сегодня твоя очередь. Абрахам затаил дыхание, когда мистер Джеймс встал на колени и начал целовать его бедра. Это было так эротично и интимно, но хотелось большего. — Прошу… прошу… Мистер Джеймс поднял голову и послал Абрахаму затуманенный взгляд, а затем опустил его на член, уже окрепший и увитый выпуклыми венами. На головке проступили первые капельки смазки. Абрахам завелся от одного намека на то, что мистер Джеймс возьмет его в свой рот. С помощью отвлеченных мыслей ему удавалось оттянуть оргазм во время секса, но минет каждый раз доводил его до финиша в рекордные сроки. Хотя, казалось, мистер Джеймс не так уж и торопится начать. Его губы скользили по коже живота, спускались ниже, подхватывали яички и вбирали их в рот, язык заигрывал с узлом, но ничего больше. Ожидание отдавалось вибрацией внутри, распаляя желание. Терпение было на пределе, когда Абрахам схватил его за волосы на затылке и притянул к своему члену. Практически уткнулся ему в губы. Мистер Джеймс снова посмотрел снизу вверх, лизнул головку по кругу, прошелся языком по выпуклой вене, а затем потянул Абрахама вниз и впился в рот. Абрахам завалил его на спину и еще раз дернул за волосы, откидывая голову назад и кусая за шею. Опомнился только когда рот наполнился вкусом крови — так сильно его еще никогда не уносило. Но сегодня, сейчас, это казалось необходимым, важным. Абрахам взглянул в глаза мистеру Джеймсу, ожидая получить нагоняй, но тот обхватил ладонями его лицо и длинно лизнул нижнюю губу. — Трахни меня, — приказал он. Абрахам задрожал от едва контролируемого возбуждения и принялся снимать с мистера Джеймса брюки. Пальцы не гнулись, ему хотелось сделать все как надо, но язычок выскальзывал между пальцев, а пуговица не хотела пролазить в петельку. Абрахам зарычал и дернул за пояс — мистер Джеймс сделал все сам, потянул брюки вместе с бельем вниз и согнул ноги. Абрахам стащил их, а затем навалился на него, вылизывая шею и след от собственных зубов на его коже. Мистер Джеймс сам подхватил рукой его член и направил в себя, а затем укусил его за мочку. — Чего ты ждешь? — Он был жарким, как адское пламя, и влажным даже больше обычного. Мистер Джеймс прогнулся в спине и сжал его собой. — Трахай. Абрахам входил грубо, почти вбивался в него: знал, что ему нравится, когда секс напоминает схватку. И Абрахаму, пусть он и сам не признавался в этом себе, тоже нравилось это. Нравилось брать его и доводить до оргазма, запирая узлом. Нравилось ощущать капли пота, стекающие по спине под тонкой тканью рубашки. Нравилось приходить к финишу, взрываясь каждый раз невыразимым удовольствием. Мистер Джеймс отдавался ему с таким же энтузиазмом, как и в те минуты, когда брал его, входил и двигался внутри Абрахама, раз за разом доказывая, что удовольствие не знает никаких ограничений или правил. Разве это могло повторится вновь? Разве кто-то смог бы дать ему нечто подобное? Абрахам знал, что не найдет другого такого же омегу, знавшего себе цену и повидавшего жизнь. Сексуального и незашоренного. Абрахам представил себе взгляд Бака, если бы попросил оттрахать себя. Вряд ли тот остался бы таким добрым и расположенным, каким был еще недавно, когда он укладывал Бака спать. Абрахам открыл глаза и увидел перед собой залитое краской лицо мистера Джеймса и припухлые, искусанные губы. Узел в основании члена уже набух и пульсировал, но Абрахам все оттягивал и оттягивал вязку, пока в плечи не впились твердые пальцы. Мистер Джеймс обхватил его ногами и сжал бока. — Давай, черт тебя дери! — Люблю, — еле слышно выдохнул Абрахам и рванул, словно двинулся в бой. До самого конца. Желая проникнуть настолько глубоко, насколько это было вообще возможно. Они сцепились с первого полного толчка, Абрахам поймал его руку и переплел их пальцы, ощущая, как волны тепла прокатываются по позвоночнику. Мистер Джеймс закрыл глаза и плотно сжал губы, Абрахам ощущал его отклик лишь коротким спазмами, выдаивавшими его член насухо. Каждый раз сцепка становилась откровением, даром, чем-то, что нельзя повторить. Их тела контактировали на каком-то высшем, недоступном разуму уровне, и если бы Абрахам мог быть с ним в течку, удовольствие, несомненно, возросло бы еще больше. Вышло за берега и погребло их. Абрахам пришел в себя через четверть часа, лежа на груди мистера Джеймса и ощущая, как тот гладит его по голове. Все тело, казалось, покрыла липкая пленка, в особенности живот, куда пролилось чужое семя. Абрахам повернул голову и поцеловал мистера Джеймса. — Очнулся, — довольно выдохнул тот, и Абрахам решил, что его вот-вот выставят вон. — Подай мне мои сигары. Абрахам с трудом поднялся, потому что ноги не держали, и схватил со стола портсигар. Мистер Джеймс потянулся за штанами и натянул их на голое тело, взял сигару и, откусив уголок зубами, подкурил от зажигалки. Абрахам снова заметил припухлый след на его шее и замялся: ему было неловко и немного стыдно. — Извините, — проговорил Абрахам и получил в ответ снисходительный взгляд. — Думаю, что у меня бывали раны и похуже. — Но не от меня. — Только не воображай, что ты меня пометил. Мы все равно с тобой заканчиваем. Надеюсь, твоя жизнь в колледже будет достойной воспоминаний, когда ты выпустишься и будешь греть задницу в какой-нибудь конторе. Именно так, как хотел бы твой папочка. — Нотр-Дамм находится не на краю мира, я буду приезжать. После первого курса я мог бы перевестись поближе. Мистер Джеймс встал и начал собирать одежду. — Давай закончим этот разговор? Ты вырос в этой дыре и думаешь, что я — это что-то необычное, но все не так. Я намного старше и совсем не пара такому птенцу, как ты. Может, когда мы ложимся в кровать, все хорошо, но стоит нам вылезти из нее, и ты первым побежишь собирать вещи, чтобы спастись от меня. Поверь. — Я люблю вас. Мистер Джеймс сделал еще одну затяжку и бросил сигару в раковину. — Поцелуй на прощание, Абрахам? — Я не хочу с вами прощаться. — Да, но я забуду о тебе в тот же самый момент, когда за тобой закроется дверь. Не жди, что я буду рад тебе снова. Не порти все. Абрахам понял, что еще немного — и слезы, которые уже щекотали глаза, прольются. У него не было ни единой возможности переубедить мистера Джеймса, не было шанса оставить его себе, влюбить в себя. Абрахам чувствовал ярость и боль от одной только мысли, что мистер Джеймс может впустить в свою спальню кого-нибудь еще. — Я все равно приду к вам. И это будет скоро, — обронил Абрахам, но не стал дожидаться ответа и вышел за дверь, хлопнув ею напоследок, хотя это было и до крайности глупо. Одно он знал точно — мистеру Джеймсу не стоит больше оставлять заднюю дверь открытой, если тот не хочет его видеть.***
В колледже все стало по-другому. Это была та жизнь, которой Абрахам так ждал. В школе для всех оставался на первом месте социальный статус, тусовки, кто с кем спит и как часто, дальше — деньги, престиж, а уж после — учеба и оценки. Школа диктовала свои правила и давила на таких, как Абрахам — отличников-одиночек и отщепенцев, которых заставляли невольно вливаться в общую струю. В колледже тоже это было: братства, вечеринки до упада, танцы и глупые проделки из разряда тех, что затевал Диллан своими вызовами, — но это оказалось лишь частью его новой среды обитания. Совсем не обязательной и даже в некотором роде ненужной. Отвлекающей. Бак легко нашел себе взбалмошную компанию омег в братстве, а вот Абрахам не стал никуда вступать и занял в общежитии уютную комнату на двоих с еще одним альфой-первокурсником по имени Филлип. Не Фил, не Лип, а именно Филлип, и Абрахаму это с самого начала чертовски понравилось. Филлип не был одним из тех идиотов, которые уже через час после знакомства с Баком мечтают завалить того на спину. Абрахам не сомневался, что при должном старании Бак бы позволил, но Филлип был на самом деле в этом не заинтересован, о чем говорил открыто. Его строгий сосед оказался еще тем брюзгой. Филлип выступал против зависаний в их комнате, на что Бак постоянно дулся, как ребенок, но сделать ничего не мог. Да и Абрахам более не старался поддерживать тесное общение. После отъезда из родного городка между ними невольно пробежала черная кошка — во многом потому, что Абрахам все еще не соглашался хотя бы намекнуть, с кем спал. Мистер Джеймс не был для него зарубкой на спинке кровати, одной из многих на пути самопознания в колледже, хотя предложений необременительного секса хватало даже для его совсем не брутальной внешности. Через пару месяцев совместной жизни Филлип признался, что до того, как увидел рядом с ним Бака, подумал, что Абрахам неисправимый девственник, ботаник и заучка. Миленький парнишка с еще не оформившейся альфа-сутью, которая обычно в его возрасте уже перла тестостероновыми волнами во все стороны. А затем Филлип решил, что они с Баком пара. Абрахам не обижался и даже знал, что именно натолкнуло его соседа на эту мысль. Чего еще можно ожидать от связи посредственного альфы и его шикарного друга-омеги? Бак был развратом в чистом виде, поэтому Филлип только закатывал глаза и презрительно фыркал, когда Абрахам говорил, что между ними ничего нет. Хотя со временем Бак, его приставания и глупые шуточки, предположения Филлипа, учеба, которая выжимала из них все соки, и даже редкие приглашения на рейв или вечеринки беспокоили Абрахама не так сильно, как тоска по мистеру Джеймсу. Ему хотелось близости, но не с первым попавшимся под руку омегой. Едва заслышав запах сигаретного дыма, Абрахам ощущал невольное возбуждение. Часами вспоминал, как боялся войти в тот самый дом, который стал для него самым счастливым местом на земле. Как смотрел на него мистер Джеймс, когда он обнажался перед ним или лежал в его постели… Дрочка не приносила облегчения, тело требовало большего. Абсолютной близости, и это понемногу сводило с ума. Абрахам думал о том, как приедет на рождественские каникулы и первым делом побежит к нему. Даже если мистер Джеймс его прогонит, даже если не станет с ним говорить и больше не прикоснется, Абрахам знал, что не отступит. У него не было права медлить, потому что время играло против него. Абрахам сгорал от одной мысли о том, что его место в постели мистера Джеймса занял кто-то другой. И этот незнакомец теперь может обладать его омегой, ощущать его тепло под своими ладонями, трахать его и отдаваться ему. Абрахам часто и без тени сожаления думал о том, как позволял ему руководить раз за разом. Мистеру Джеймсу нравилось добиваться от него полного отклика. Он брал его, пока Абрахам не начинал подмахивать, весь взмокший и чумной, выпрашивая, почти умоляя об оргазме и получая его — пограничный, острый, незабываемый и каждый раз не похожий на предыдущий. Как наркотик, как первый глоток алкоголя, как вдох после длительного нахождения под водой. Абрахаму не хватало духу поделиться пережитым с кем-то еще, возможно, потому что он знал: его не поймут. Ни отец, ни Бак, ни тем более Филлип, у которого, казалось, передозировка учебниками вызвала химическую кастрацию. Единственным, кто знал все о его желаниях, был мистер Джеймс, и расширять круг доверенных лиц Абрахам не спешил. Было горько вспоминать, как все оставшееся до отъезда в колледж время Абрахам провел в ожидании их встреч, бегал к нему каждые два-три дня и не уходил, пока мистер Джеймс не начинал собирать по углам его одежду, чтобы выставить за дверь. Абрахам провел с ним меньше трех недель и вот уже три месяца без него, но до сих пор помнил, сколько раз они были вместе, сколько вязок у них было. Помнил запах, вкус его кожи. Помнил каждую деталь и не хотел забывать. Это не могло закончиться. Просто не могло оборваться так легко. За неделю до отъезда на каникулы Бак заволок его на вечеринку в их омежье братство, скорее всего, заранее спланировал затащить в постель, и у него это почти получилось. В тот день Абрахам впервые попробовал позвонить мистеру Джеймсу, но, когда тот снял трубку, он не мог ни слова из себя выдавить, только слушал хрипловатый от курения голос. Мистер Джеймс трижды повторил: «Да?» — а затем повесил трубку. Если бы тот спросил: «Абрахам?» или подал знак, то он бы заговорил, но с чего бы мистеру Джеймсу так делать? С чего бы ему ждать звонка от него? Это было глупо. Мистер Джеймс обещал забыть, и он забудет; только это не значит, что Абрахам так легко позволит ему уйти. Нет. Что угодно, только не новое расставание. Абрахам готов был бросить колледж и пойти на работу, забить на свои планы, на мечты отца и послать все к черту. Без мистера Джеймса рутинное будущее было таким далеким и ненужным. Абрахам догадывался, что не просто увлечен: хватило ума немного почитать о парах. Они узнали друг друга по запаху, у них было шестнадцать вязок, и Абрахам его пометил, не смог сдержаться. Все, что мистер Джеймс говорил о нравах колледжа, о его будущих сексуальных связях, о свободе, оказалось обманом и редкостной чушью. Отговоркой. Если бы у них было больше времени, Абрахам не смог бы от него уйти. Не смог бы и на милю отъехать от родного городка, зная, что оставляет там своего омегу. Их объединяла еще не закрепленная связь, но она была, и отрицать это мистер Джеймс не сможет, Абрахам не даст ему снова выставить себя идиотом. От всех этих мыслей дыхание спирало, будто кто-то действительно душил его, давил на гортань, сжимая пальцы все сильнее и сильнее. Абрахам боялся того, что придет к его дому, а ему откроет дверь другой. Тот альфа, который таскался к дому мистера Джеймса на ржавом пикапе какое-то время назад, или новый любовник — кто-то, более подходящий ему по социальному статусу и возрасту. На вечеринке он набрался под завязку пунша, а проснулся уже утром в одной постели с Баком. В одежде, если не считать расстегнутой ширинки, и с тяжелой, гудящей от боли головой. Он не помнил, было ли между ними что-то, но догадывался, что, скорее всего, да. Бак хочет — Бак это получает. Абрахам спихнул одеяло и даже не нашел в себе сил разозлиться: его просто переполняло отвращение и брезгливость. Бак открыл глаза и довольно потянулся, когда Абрахам спустил ноги с кровати. В окно светило солнце, слепило прямо в глаза, освещая захламленную комнату, смятую постель и грязный пол. Даже не оборачиваясь Абрахам знал, что Бак не раскаивается. Абрахам запрокинул голову и увидел зеркало над постелью и себя в нем — жалкого и растрепанного. В школе он коротко стригся, в колледже на это не было времени, да и городок рядом с кампусом он знал плохо. Волосы отросли и теперь завивались, делая его похожим на ангелочка с коллекционных открыток. — Тебе это было нужно, Абби, — бросился в свою защиту Бак. — Мы оба этого хотели. Ты сказал, что он не примет тебя. И если бы я знал… Я не ждал бы так долго. Если бы я знал, что это он. Абрахам понял, что не сможет ему объяснить свою злость. Ему не хотелось, чтобы Бак говорил о мистере Джеймсе, даже имя его вслух произносил. — Ты ничего не знаешь. — Думаешь? Ты сохнешь уже который месяц, а он… ему плевать, да у него каких только не бывало! Думаешь, что у вас любовь? Очнись, ты же обманываешь себя. — Лучше заткнись, — бросил Абрахам и повернулся, глядя на Бака с ненавистью. — Я ни черта не помню, поэтому предпочту думать, что ничего и не было. Такой ответ Бака не устраивал, но Абрахам не дал ему себя удержать, поправил одежду и ушел. Если Бак думал, что трахнув получит над ним хоть какую-то власть, то его ожидало разочарование. Они не виделись до самого отъезда домой, Бак должен был отвезти их на своей машине, и Абрахам, как бы его ни коробило от действий бывшего друга, не хотел удлинять себе дорогу поездкой на автобусе. Бак не прикасался к нему в салоне и не упоминал о той ночи, но Абрахам чувствовал его тяжелый взгляд и гнетущую атмосферу. Они не сказали друг другу за два с половиной часа и десятка слов. Что бы Бак ни провернул, пока Абрахам был под завязку накачан алкоголем и жалостью к себе, он не хотел с этим разбираться. И если это был тот самый отвязный и свободный секс в колледже, который обещал ему мистер Джеймс, Абрахам с легкостью обошелся бы и без него. Абрахам никогда не обещал, что полюбит Бака. Сидя в машине на заправке в десятке миль от дома, Абрахам почувствовал касание к руке. Ему казалось, что Бак снова заведет свою любимую песню про необременительные отношения и их дружбу, от которой почти ничего не осталось: ни приязни, ни уважения друг к другу. — Прости, — сказал Бак. Абрахам убрал ладонь. Больше Бак не говорил, а затем по приезде их молчание разбил папа, и пришлось делать вид, что они все еще друзья. Друзья, которыми они никогда на самом деле и не были.***
Папа не отходил от него ни на шаг весь вечер, кормил морковным пирогом и требовал все новых и новых подробностей о прослушанных лекциях, друзьях и жизни Абрахама вне дома. Ему казалось, что его грудь пережимает прочная нить, которая тянет его из комнаты на улицу, но Абрахам заставлял себя сидеть на месте и разговаривать с отцом. Делать вид, что все хорошо. Хотя это и было чертовски сложно, ведь все, о чем Абрахам мог думать — это мистер Джеймс. Когда пришло время и папа поднялся наверх, он улизнул и добрался до дома семнадцать. На Миллер-стрит уже вовсю царила полночь, и окна не горели, но это его не остановило. Абрахам зашел с заднего хода и подергал дверь. Закрыто. Абрахам посмотрел в окно, но стекла были мутными от грязи, и увидеть почти ничего не удалось. Хотелось разбить стекло и открыть дверь, но это было бы уже невиданной наглостью. Абрахам около часа бродил вокруг дома, ожидая, что хоть где-то мелькнет огонек, но его не было. Абрахам залез на клумбу и заглянул в гараж — машины там не оказалось. Это было неприятно. Знать, что стоишь так близко к нужному дому, стоит только руку протянуть, но мистера Джеймса рядом нет. В голову лезли неприятные мысли о других альфах, от которых было не так-то просто избавиться. Абрахам шел домой пешком, едва перебирая ногами, ему казалось, что на плечах повисли гири и тянут его вниз к земле. Он так ждал, так хотел увидеть его, и у него оставалось не так-то много времени, каких-то две недели. И самое неприятное — он даже спросить ни у кого не мог, чтобы не привлечь лишнего внимания. Поэтому Абрахам пришел к его дому и на следующую ночь, а затем еще раз. Мистер Джеймс никогда не уезжал надолго, максимум на пару дней, вряд ли он решил бы сбежать от Абрахама. На третий день на заднем дворе его ждал Бак, сидя на ступеньках и кутаясь в короткую курточку. Он резко вскинул голову, когда Абрахам появился в поле его зрения, и улыбнулся. — Караулишь? — Зачем ты пришел? — спросил Абрахам, недовольно разглядывая с головы до ног. — Знал, что ты будешь тут. А мы так и не поговорили. — О чем? — О нас с тобой, о том, что будет дальше. Абрахам прошелся по двору и посмотрел на небо. Полнолуние. Звезды казались такими далекими, скрытыми за молочной пеной облаков. — Никаких нас нет, — отчеканил он. — Он уехал. — Он вернется. Бак встал и отряхнул ладонями задницу. — И что будет дальше, ты подумал? Ты — первокурсник, а он — потрепанный жизнью алкоголик. Мерзость. Как долго ты еще будешь цепляться за иллюзию? Абрахам прищурился. — Да что ты вообще про него знаешь? — Знаю, скорее всего, побольше твоего. Как думаешь, куда он уехал? В курсе? — О чем? — не понял Абрахам. Бак нервно рассмеялся, а затем провел рукой у живота по полукругу. — От приплода избавляться. Скорее всего, от твоего, хотя кто его знает... Мне папа сказал, что глазам своим не поверил, когда пузо у него заметил. Абрахам на секунду забыл, как дышать, и глаза обожгло непрошенной влагой. Ему хотелось ударить Бака, разбить ему лицо в кровь. Они не могли… Мистер Джеймс не мог. Абрахам вспомнил его в тот последний день, как его вело. Они ведь… а если да? Ребенок! Они сделали ребенка, вместе. — Свали, — только и смог выдохнуть он, но Бак не сдвинулся с места. И тогда Абрахама накрыло, он схватил того за горло и сжал пальцы. — Убирайся. У Бака глаза выпучились как у рыбы, но Абрахам не раскаивался, причиняя ему боль. Хотелось отплатить, заставить его пожалеть о злых словах. — Аб-би… Он отпустил Бака, и тот плюхнулся на задницу, хаотично хватая ртом воздух. А затем подорвался и пошел прочь. Абрахам хотел избавиться от его присутствия, нужно было подумать, поэтому он сделал то единственное, что хотел уже давно — проник в дом мистера Джеймса.***
Утром его разбудил хлопок — Абрахам сначала не мог понять, где он, барахтаясь в груде белья. Ночью он опустошил комод мистера Джеймса и, зарывшись в его вещи, заснул как убитый. В груди болело и тянуло от мысли, что его лишили выбора, но в каком-то смысле он понимал мистера Джеймса. Зачем тому ребенок от такого альфы, как он? Незрелого и молодого, еще и свалившего в другой город на учебу. Беременность была ошибкой: они оба не хотели. Вернее, хотели, но не этого. Абрахам сам напросился в тот день, и мистер Джеймс поддался, а взамен получил ребенка, который не был ему нужен. Последствие этого решения пришлось нести омеге, хотя Абрахам и знал, чувствовал, что что-то не так, когда уходил от него. Абрахам встал и постарался скрыть следы преступления, но не успел. Хлопнула дверь, на лестнице раздались шаги, Абрахам затаил дыхание, ожидая, что еще немного и увидит его. Сердце, казалось, разошлось не на шутку, выстукивая настоящее крещендо. Поэтому, когда мистер Джеймс показался в проеме, Абрахам не поверил своим глазам. Чисто выбритое лицо, волосы еще больше отросли, уже закрывая уши, прямое пальто, черная водолазка, лишь подчеркивающая беременность, и мягкие джинсы с заниженной талией, предназначенные для омег в положении. Взгляд мистера Джеймса мог разить наповал, и Абрахам чувствовал его недовольство, но все равно не мог избавиться от дебильной улыбочки, которая растянула лицо. Ребенок. Он скоро станет отцом! Его омега понес — Абрахам еще никогда не ощущал себя таким окрыленным и гордым, казалось, мог горы свернуть, и это не составило бы усилий. — Какого черта ты опять вломился в мой дом? Я же сказал, что тебе тут не рады! Ничего не изменилось, но в этот раз Абрахам не планировал отступать. Даже недовольство мистера Джеймса казалось благословением рядом с той перспективой, что стояла перед ним раньше. Аборт и абсолютная пустота. — Почему про ребенка не сказали? Мистер Джеймс нахмурился. — Я его не планировал. — Но потом… вы могли позвонить или приехать? — Абрахаму казалось, что его ведет, как бывало всегда при виде мистера Джеймса. — Зачем? — с насмешкой спросил тот. — Мой ребенок — моя проблема. Как-нибудь разберусь. — Он и мой тоже! — вспыхнул Абрахам. Ему хотелось повторять это вновь и вновь: «Мой ребенок, мой, мой омега, мое!» — Ты и сам ребенок, — он прошелся по комнате и начал собирать остатки разбросанной одежды. — Надеюсь, ты не испачкал мою одежду, тоскуя? Абрахам почувствовал, как его заливает краска. Вчера ему очень хотелось сделать то, в чем его заподозрил мистер Джеймс, но Абрахам не смог. Из-за ребенка и всей этой ситуации, хотя запах возбуждал его до предела. — Нет! — Стоит ли верить гормональному подростку? Рык прорвался сквозь горло, и он, схватив мистера Джеймса за локти, рывком прижал к стене. Абрахам не хотел причинить боль, но его захлестывала агрессия и желание. Тяга к тому единственному омеге, который был так долго недоступен. Хотелось, чтобы мистер Джеймс взглянул на него, чтобы понял всю серьезность его намерений. Мистер Джеймс не испугался, просто прямо смотрел ему в глаза. — Мой ребенок внутри вас. — Достойный повод для гордости? — сыронизировал мистер Джеймс. — Не смейтесь! — Абрахам, мне ничего от тебя не нужно, — не мигая сказал он. — Ребенка я оставил для себя, он меня забавляет, да и возраст, сам понимаешь. Я буду очень тебе благодарен, если ты забудешь о том, что знаешь, и вернешься к учебе. — Я не вернусь, — ответил Абрахам. Он еще не обдумал это решение, но уже понял, что не уедет: попросту не сможет. Мистер Джеймс ему не поверил, но это было не важно. Абрахам наклонился и поцеловал его, нежно и неторопливо, но тот не ответил, и Абрахам увеличил напор. Руки сами собой легли на его живот и погладили. Абрахаму хотелось прижаться к нему губами, вылизать, и он заскулил. Мистер Джеймс схватил его за загривок и потянул за волосы. — Я был в дороге три часа и устал. У меня нет настроения удовлетворять твою похоть. Абрахам практически поверил ему. Почти, но рука сползла с живота на пах, и он понял, что мистер Джеймс врет. Нагло и бесстыдно. — Похоть у нас одна на двоих. Я хочу вас, — Абрахам дернул его к себе и тут же завалил на постель, приземляясь сбоку. Мистер Джеймс повернулся, чтобы встать, немного неловко из-за своего положения, и Абрахам прижал его сзади собой, кусая за шею. — Мой, — рыкнул он. — Раздавишь меня! — Нет. Я буду вас беречь, — Абрахам потерся носом о его шею, расстегивая джинсы и не прекращая касаться живота. — Я люблю вас. Мистер Джеймс выругался, но Абрахам не хотел прекращать. — От вас так пахнет… — Дьявол! — Я хочу… — Прекрати! Абрахам сполз к его ногам и склонился над членом, тут же вбирая его в рот. Мистер Джеймс глухо застонал, а затем накрыл ладонью его затылок — это было самым лучшим поощрением. Он был другим на вкус — возможно, из-за беременности — запах тоже изменился, но неуловимо и совсем чуть-чуть. Абрахаму хотелось большего, поэтому он спешил. Мистер Джеймс откликался короткими вздохами, поглаживая кожу головы и подрагивая. Он стал гораздо чувствительнее, и Абрахаму это нравилось. Так много времени прошло, больше четырех месяцев, и Абрахам знал, что принял единственно верное решение, когда вернулся. Абрахам стянул джинсы пониже и уткнулся носом ему в мошонку, впитывая его запах, а затем поднялся вверх и снял все остальное. Мистер Джеймс не пытался скрыть живот, уже довольно выпуклый и округлый. Казалось бы, это зрелище должно было привести его в ужас — ему восемнадцать, а он скоро станет отцом! — но Абрахам чувствовал умиротворение и радость. Мистер Джеймс коснулся его лица. — Тебя так легко прочитать, — сообщил он. — Я хочу этого ребенка и вас. — Другой на твоем месте обрадовался бы возможности улизнуть. — Я брошу колледж, если нужно... Мистер Джеймс, на удивление, рассмеялся так, словно услышал хорошую шутку. — Ты заткнешься, трахнешь меня, а потом мы поговорим, — приказал он и сбросил с лодыжек сползшие джинсы, а затем до упора развел ноги. Абрахам расстегнул ширинку и скинул брюки на пол вместе с бельем, а затем снял свитер, который ему подарил папа. Рождественский презент. Мистер Джеймс лег на бок спиной к нему, и Абрахам забрался следом на постель. Сзади мистер Джеймс казался таким тонким, почти тощим, с маленький аккуратной задницей, что Абрахам заколебался. — Я не наврежу ребенку? — Этот ребенок сам кому угодно навредит, — отмахнулся мистер Джеймс. Абрахам поцеловал его в плечо и устроился сзади, приставил головку и потерся ею о вход в тело мистера Джеймса. От желания яйца поджимались, и он боялся кончить, как только окажется внутри. Раньше у него выходило оттянуть оргазм, но Абрахам так долго не спал с ним, что боялся опозориться. Мистер Джеймс не оставил выбора: завел руку назад и заставил его вставить. Абрахам погружался медленно, дюйм за дюймом, и они застонали в унисон. Делили на двоих мелкую дрожь, томительную негу и затаенный восторг. Абрахам хотел быть нежным, но выходило плохо. Он вставил под самый корень и едва не задохнулся от удовольствия, накрывшего все тело мягкой волной. — Двигайся, — приказал мистер Джеймс. Абрахам приподнялся упираясь о локоть, обнял его живот одной рукой, прижимая к себе, и начал скользить, сначала плавно и неторопливо, но чем сильнее набухал узел, тем хаотичнее становились толчки. Мистер Джеймс отвел его руку и спустил ее ниже, на член, а затем сжал внутри так туго, что, казалось, искры из глаз посыпятся. — Вы моя пара, — прошептал Абрахам. — Мой. — Молчи... Замолчи, — ответил мистер Джеймс и кончил. Абрахам замер, ощущая его хватку, и с трудом удержался, чтобы не поставить очередную метку. Мистер Джеймс, казалось, хотел выдоить его член насухо, и Абрахам едва держался, чтобы не повязать, но не знал, можно ли? Не хотел рисковать ребенком ради собственного удовлетворения. Единение было таким необходимым, но не полным. Оргазм опутал и увлек за собой, стоило сделать пару толчков, и это было как никогда хорошо. Так, как и нужно. Абрахам не хотел спешить, давить на мистера Джеймса, но ему все равно не нравились ироничный тон и насмешки. Около четверти часа они просто лежали, обнявшись и тяжело дыша, Абрахам даже не мог найти сил, чтобы выйти из него. Голова была ватной и пустой, их окутал запах обоюдного удовольствия, и Абрахам понял, что не хочет уходить — ни за что и никогда. — Где вы были? — стало первым, что Абрахам спросил, и, казалось, этим все испортил. Мистер Джеймс отпрянул и сел на постели, явно не намереваясь отвечать. Абрахам задумался: пьет ли он все еще и не слишком ли это вредно для ребенка? Чувство ответственности за другое существо захлестнуло с головой, а вместе с ним пришел и страх. — Я был в клинике. — Ребенок? — Не той клинике. В клинике реабилитации, — уточнил он. Абрахам боялся спрашивать, но мистер Джеймс сказал сам: — Первые два месяца я не мог пить: полоскало так, что хотелось сдохнуть. А потом, когда вернулась мигрень, я хотел, на стенку лез, но не стал. — Теперь я вас поддержу. Мистер Джеймс повел плечом, словно хотел отмахнуться от его слов. — Ты вернешься в колледж, — отрезал он. — Но... — Я так сказал, поедешь в колледж! — он даже голос повысил. — Мне не нужен под боком идиот, который ничего в своей жизни до конца довести не может. Абрахам взвился и встал по центру кровати на коленях, не стесняясь собственной наготы. — Да что вы понимаете? Я не уеду! Без вас — нет. — И как ты себе это представляешь? Поселишь меня у себя под кроватью? — Мистер Джеймс издевательски вскинул одну бровь. — Сниму квартиру. — А где деньги возьмешь? — Заработаю! — Я, наверное, с ума сошел, когда с тобой связался. Как думаешь, что на это скажет твой папочка? — Плевать, без вас я не уеду, — Абрахам подполз к нему и притянул к себе. — Вы ведь тоже это чувствуете? Мистер Джеймс погладил Абрахама по голове, как ребенка, и тот прижался губами к его солнечному сплетению. Наткнулся на старый, уже давно затянувшийся шрам и лизнул кожу. Абрахам нуждался в его близости, в нем самом и не видел другой жизни. Признание отцу страха не вызывало, хотя Абрахам точно знал, что он не одобрит, даже больше, придет в ужас. — Мы не должны были заходить так далеко, — проговорил мистер Джеймс. — Но ничего уже не изменить, я ощущаю зов. Вы тоже это чувствуете, чувствуете, что я принадлежу вам. Мистер Джеймс наклонился и поцеловал, вел в поцелуе, и Абрахам плавился под его губами, притягивая к себе все ближе и ближе, пока они оба снова не оказались в постели, переплетаясь ногами и потираясь друг о друга. Абрахам чувствовал касания его тугого живота, и хотелось ощутить его в себе. Отдаться. Ему не хватало этого так же сильно, как и всего остального. Мистер Джеймс, казалось, это понял и опустил ладонь на его задницу, грубовато сжимая мягкую плоть. — Да... — выдохнул Абрахам. Мистер Джеймс колко поцеловал его в подбородок, спустился на грудь, а затем подтолкнул перевернуться. Абрахам встал на колени и прижал голову к подушке, едва дыша, пока мистер Джеймс ощупывал и растягивал. Хотелось выть от наслаждения, когда мистер Джеймс пальцем гладил его у ануса, мял дырку и поддразнивал. Абрахам знал, что это неправильно — предвкушать и желать настолько сильно, но когда мистер Джеймс все-таки вошел в него по собственной смазке, в голове что-то щелкнуло, словно убирая все границы. Абрахам обожал вязку, но то, как мистер Джеймс скользил внутри, приносило ему какое-то дикое, запретное наслаждение. Абрахам не сдерживался, стонал в полный голос, и мистеру Джеймсу это, казалось, нравилось. Он даже не старался быть нежным, просто брал, пока они оба не кончили — чумные от удовольствия и сильно взмокшие. Мистер Джеймс лежал рядом, но не смотрел на него, Абрахам нашел его руку и сжал ее. Какое-то время ничего не было — ни единого звука, ни одного движения — а затем он все-таки ответил на пожатие. Эпилог — Абрахам! — крикнул Филлип, но тот так и не обернулся. — Абрахам! Филлип был рад увидеть старого сокурсника, это хоть немного отвлекало его от мысли, что сейчас в родовом зале его омега производит на свет двойню. Абрахам все-таки остановился, Филлип увидел, что на скамейке перед ним сидит двенадцатилетний ребенок с загипсованной рукой. Абрахам потрепал светлые, почти пепельные, волосы и чмокнул сына в лоб. Филлип и раньше слышал, что у Абрахама родился ребенок весной перед окончанием первого курса, но никогда не видел его омегу, про того ходили какие-то жуткие слухи. Вроде бы, он был старше альфы и не особо хорош собой, но ребенок оказался красивым, как с картинки журнала, и похож был, скорее всего, на омегу, потому что от Абрахама почти ничего не наблюдалось, ну, кроме цвета глаз. В тот год, когда они еще жили вместе, Абрахам вернулся из дома после Рождества и заявил, что переезжает на съемную квартиру. Филлип не особо из-за этого переживал, в отличие от Бака, который повадился заглядывать на огонек, хотя Филлип его и вовсе не приглашал. Но Бак хочет — Бак это получает. Сначала — его в свою постель. Затем — брак. И вот теперь ребенок. Вернее, сразу двое, но после восьми лет семейной жизни Филлип был уверен в муже на все сто, несмотря на все ссоры и недопонимания, которые у них случались. Филлип его любил, пусть иногда это и бывало сложно. Филлип подошел, как раз чтобы услышать конец истории с рукой. — ...Бенни сказал, что я слабак! Ну, я и врезал ему. — И сломал руку. — Папа говорит, что не попробуешь — не узнаешь. — А папа тебе не говорил, что бить альф нехорошо? Тем более учитывая, что у них чугунные черепушки, а ты омега, Уилл. Уилл насупился и обратил внимание на Филлипа. — А кто это? Абрахам обернулся и недоуменно уставился на Филлипа. — Помнишь меня? — поинтересовался тот. — Конечно! Филлип! Как твои дела? — Абрахам его обнял и широко улыбнулся. — Как Бак? — Жду новостей, он рожает. — Рожает, как круто! А это мой сын, — Абрахам положил руку мальчику на плечо, — Уилл. Уилл настороженно посмотрел на Филлипа и кивнул. Он был таким хрупким и воздушным, но, казалось, поладить с этим маленьким омегой может не каждый. Вон, даже некий Бенни огреб за свои слова. — Красивый малыш, — похвалил Филлип. — Точная копия Ли даже характером, от меня, увы, ничего. — Он у вас один? Абрахам рассмеялся. — Да. — А у меня будет двойня, у Бака будет... двойня. — Я рад за вас с Баком, — искренне ответил Абрахам. — Когда-то мне казалось, что он не остепенится, но ты сделал невозможное. Филлип знал, что Абрахам юлит. Но заговаривать об этом не имело смысла. — Уилл! — послышался сзади строгий голос, и, стоило обернуться, как Филлип увидел омегу. Весь в черном, светлые волосы убраны назад в хвост, на лице сияют умные голубые глаза. Он был немолод, с виду не меньше сорока, но в хорошей форме. И, конечно же, Филлип увидел шрам, но тот совсем его не портил, скорее, придавал мужественности. Абрахам мягко улыбнулся мужу. — Не ругай его, Ли. Он побил альфу и сломал руку. Ли бросил настороженный взгляд на Филлипа, и тот посчитал, что нужно представиться. — Я Филлип, жил с вашим мужем в общежитии на первом курсе. — Приятно, — ответил он и протянул руку. Филлип скривился от крепости рукопожатия: казалось странным, что в таком субтильном создании столько силы. Ли бросил еще один взгляд на сына и смягчился. — Альф бить нельзя, дома мы об этом поговорим! Уилл надулся, баюкая загипсованную руку. — Ладно, мне нужно идти обратно в приемную. Вдруг выйдет доктор. — Передавай привет Баку, — откликнулся Абрахам, но Филлип знал, что ничего не расскажет об этой встрече. Когда он увидит Бака, тот будет держать на руках их детей, и Абрахаму там явно нечего делать. Пробираясь назад, Филлип обернулся и увидел, как Ли присел на корточки и говорит с сыном, а Абрахам смотрит на своего омегу. И только на него. Филлип всего за пять минут понял то, что так долго не давало покоя Баку. Они любят друг друга. И точка.