Герои в большом городе

— Я знаю, что ты не можешь делать! — торжественно провозглашает Клинт, ковыряясь штопором в бутылке. Мэтт заинтересованно приподнимает голову, отрывая её от спинки дивана. Наташа переглядывается с Кейт, и что-то подсказывает ей — маленькая дружеская вечеринка в честь ареста одного из помощников Ванессы Фиск может превратиться в тихий ужас. Или громкий. Мэтт и Клинт в одном помещении бывают… Опасны. — Ну-ка? — Мэтт безошибочно протягивает руку к весело суетящемуся Лаки и треплет его по голове. — Ты не можешь рисовать! Кейт на всякий случай закрывает лицо рукой. Наташа решает не повторяться и с самым серьёзным видом отбирает у Клинта бутылку и штопор. Пробка уже вся раскрошена в хлам — то ли вино фиговое, то ли у кого-то кривые руки. Пусть на этот раз голосом здравого смысла для разнообразия побудет Кейт. — Клинт, это не… — начинает она со вздохом. — Почему это не могу? Мэтт выглядит почти коварно. Наташа мысленно стонет, вворачивая штопор в многострадальную пробку и наблюдая, как заинтригованно оживляется Кейт. Совсем не к добру. — Давайте краски, — решительно говорит Мэтт, разминая пальцы. — И бумагу. Клинт чешет в затылке. — Красок у меня… — Есть, — Кейт подрывается и, минут пять пошумев в квартире Клинта, находит бумагу, кисточку и коробку акварели. Клинт смотрит на них с недоумением, но вопросов не задаёт. Наташа молчит — на грядущее безумие она смотреть не готова. Их с Клинтом мальчишеское соперничество порой выливается в идиотские формы. Вот и сейчас, когда Мэтт пристраивает листок и с видом как минимум Ван Гога берётся за кисточку, обмакивает её в баночку с водой и открывает краски, ничего хорошего Наташа не ждёт. Предвкушая позор, она отворачивается и ковыряет бутылку; Кейт и Клинт вертятся у него за спиной, наперебой делясь предположениями. — Это бабочка? — Нет, это птичка. — Кейт, это гусь. — Гусь не птичка? — Клинт, это не гусь. Помолчи, ты мне мешаешь, я творю. — Мэтт, это гусь. Мне виднее. Штопор застревает в пробке намертво. — Что это? — Это трава. Гуси гуляют по траве. — Кейт, я не уверен, что это трава. И вообще, что ты понимаешь в гусях? Ты же совсем городская. Наташа вздыхает — если даже там не всё так плохо, Мэтт же не может различить цвета, и от этого не спасёт никакая координация. И нож в горлышко не пролезает. Приходится применить стрелу без наконечника, пока Клинт всё равно не смотрит. — А это точно бабочка! — Или нет. — Или цветочек. — Коричневый цветочек? — И оранжевое небо?! Куски пробки сыплются в вино, и Наташа тихонько цедит его по разномастным кружкам через чистый носовой платок. Мэтт невозмутимо молчит. Она оглядывается на него и на двух дураков в фиолетовых футболках — тоже мне, нашли над кем смеяться. А Мэтт спокоен, водит себе кисточкой по бумаге. Хотя, наверное, отношения с ней кого угодно приблизят к нирване. — Я закончил, — наконец сообщает Мэтт. Он осторожно берёт листок за углы и поворачивается к Наташе, сияя. К её удивлению, сама картинка нарисована почти сносно. Не скажешь, что рисовал слепой. Но подбор цветов… Пожалуй, это вполне сошло бы для галереи чёртовой Ванессы. — Фиолетовые гуси, — выдыхает Наташа. — На красной траве. Под оранжевым небом. Клинт и Кейт давятся смешками. — Это не гуси, Таша, — Мэтт поднимает бровь. — Мм? — Я наполнил эту картину глубоким символизмом. На самом деле это полотно называется «Два Соколиных Глаза в Адской кухне». Фиолетовые свободные птицы, оранжевое закатное небо — предвестник полной опасностей ночи. И кровавая трава. — А цветочек? — А цветочек для красоты. — Давайте выпьем, — кашляет очень серьёзный Клинт, пока Кейт за его плечом беззастенчиво заливается смехом. Мэтт, цепляя свой стакан, возвращается на диван, и Наташа целует его в щёку. — Спасибо, что ты никогда не рисовал меня. — Если будешь себя плохо вести — нарисую. Ты же знаешь, что я всё могу.