Особое сотрудничество

      Иоанна или, как родители её ласково звали Нана, знала, что однажды нечто подобное произойдёт.       О, конечно, Емитсу никогда не говорил ей где и кем он работает, во всяком случае правду. Его неумелая ложь о работе шахтёром складывалась карточным домиком от самого лёгкого ветерка, от незнания очевидных, даже для Наны, вещей. Иоанна видела, замечала тонкие нити шрамов, что сплетали причудливый узор на всём его теле, а ещё мозоли на руках, совсем как у дона Моритта, и острый ни с чем не сравнимый запах пороха и крови, пропитавший саму его суть.       По утрам Нана из-под полуопущенных ресниц наблюдала, как просыпается Емитсу, как он жадно вдыхает запах обычной, мирной жизни. Каждое утро Емитсу спешно вспоминал, что сейчас он обычный человек, что не надо судорожно нащупывать под подушкой пистолет, что можно чуть-чуть расслабиться. Но мирные, повседневные хлопоты, что окружали их уютную квартирку в Кюсю, душили его.       В отличие от мужа, Нана предпочитала не вспоминать своё прошлое. Не вспоминать бурливший адреналин в крови и азарт, что кружил голову, и ту острую тонкую грань, что способна поделить жизнь на до и после. Иоанна боялась признаться даже самой себе, что ей этого не хватает, так же сильно, как и редких писем отца, вечерних посиделок с Изабеллой и переливчатого итальянского говора. Она боялась понять, что ничего не изменилось, что нестерпимое желание походить на отца, в очередной раз приведёт к неприятностям.       Редкими вечерами, когда Емитсу оставлял её одну, Нане казалось, что останься она в Италии, продолжай она заниматься любимым делом, ей было бы гораздо лучше. Позднее, с приходом Емитсу, она неизменно корила себя за подобные мысли, убеждая саму себя в том, что жизнь с мужем стоит любых жертв. Но каждая, даже самая незначительная ложь, ранила всё сильнее и сильнее, убеждая в обратном.       Ночами Нане снился один и тот же сон. Изуродованное лицо этой японки, Савады Наны, и мерзкая улыбка дона Франчески, что подставил её. Но даже подобные кошмары и жуткий нестерпимый страх и ужас от одной лишь мысли приехать в Италию не могли заглушить тоску и боль в её сердце.       Любовь к Емитсу и счастливый брак, трещавший по швам, склоняли то к одному выбору, то к другому. Всё чаще и чаще Нана задумывалась о том, чтобы вернуться домой, навсегда исчезнув из его жизни, потому что Емитсу не желал отказываться от своего прошлого. Он не видел, а возможно и не желал видеть опасность, что шла за ним по пятам. Иоанна вздрагивала от каждого подозрительного шороха, как когда-то вздрагивала её мать, прислушивалась к телефонным разговорам мужа и понимала, что любые уловки Емитсу, чтобы защитить её, не помогают, что рано или поздно он может просто не успеть.       А ещё Нана всё отчётливей понимала, что Емитсу совсем не похож на Лоренцо, её отца. Она иронично думала о том, что скоро вновь останется одна только со штампом в чужом паспорте, в чужой стране без знакомств и друзей. Любовь и нежелание оставлять Емитсу заставляли сносить все обиды, но проглатывать собственное недовольство становилось от раза к разу лишь труднее. Всё чаще она замечала фальшивые нотки во взгляде Емитсу, скрывающие его раздражение, и вот этого она уже простить не могла.       Грандиозный скандал неотвратимо надвигался, но однажды Емитсу просто не пришёл. Это была его обычная отлучка «по работе», но ни через день, ни через два, ни через две недели он так не вернулся. Телефон, что он оставил, продолжал молчать. Нана понимала, к чему всё это, знала, что мафиози часто гибнут, но всё же на что-то надеялась.       В их уютной квартирке уже давно появились тайники с деньгами, документами и оружием, Иоанна о них знала, но продолжала молчать, хотя её коробило от каждого тайника. В детстве у родителей тоже были тайники, но мама всё о них знала, потому что отец ими дорожил. Отец учил их стрелять, обращаться с ножами и вживаться в новые роли, он учил их выживать и прятаться, потому что знал жизнь мафиози легко оборвать. Лоренцо действительно их любил и делал всё, чтобы их не нашли.       Вечера, проведённые в ожидании телефонного звонка Емитсу, неизменно заканчивались длинными гудками, но в один такой вечер Нана не выдержала. Она зарыдала, проклиная Емитсу, чёртов пляж в Сан-Вито-Ло-Капо, настоящую Саваду Нану и саму себя. Она сдавленно кричала и била посуду, будто от этого ей могло быть легче. Когда истерика пошла на спад, Иоанна взяла инструменты и пошла в спальню, вскрывать очередной тайник.       Тайники Емитсу поражали своим однообразием. Поддельные паспорта, с которых на неё смотрел собственный муж, поддельные права и деньги, много денег, с оружием. В тайной жизни Савады Емитсу места для Савады Наны не было отведено.       Плотно запечатанный конверт, что Емитсу оставил перед уходом, Иоанна даже не стала вскрывать, прекрасно понимая, что там лежит. Наверняка деньги и письмо с каким-то насквозь фальшивым объяснением.       Иногда Нане казалось, что вся её жизнь это тонко сплетённая паутина лжи.       Взяв деньги, Иоанна вышла из квартиры, даже не подумав её закрывать. Позолота на обручальном кольце уже давно начала тускнеть и облазить, как и их брак, но Нана продолжала верить, вспоминая родителей, которые были счастливы, во всяком случае, она надеялась на это. Металл блокатор, который не раз спасал её жизнь, скрывая от бдительного ока охотников, с трудом пропускал сквозь себя крохи её Пламени, но их хватило на её задумку. Открытая дверь с грохотом захлопнулась, и Иоанна поспешила вниз в лёгком домашнем платье и уличных тапочках, будто действительно вышла в ближайший магазин.       По дороге никто знакомый ей не встретился, и она с небольшой улыбкой вошла в магазин, единственным достоинством которого было отсутствие камер наблюдения. В это время в магазине как всегда было многолюдно, и, отведя несколько взглядов, Нана без труда зашла в служебные помещения, где сняла кольцо и укутала себя таким близким и родным Пламенем.       Пламя облепило её и создало совсем другого человека, который покинул магазин через служебный вход. Новое лицо Наны было женщиной в возрасте шестидесяти лет, каких было много в районе Кюсю. Иоанна-старушка любила кошек, чуть прихрамывала и недовольно поглядывала на иностранцев, она была такой же как и все в этом районе ни лучше и ни хуже.       Дорога Иоанны-старушки проходила через узкий проулочек, что выводил к камерам хранения, которыми люди её возраста не пользовались, в отличает от этих иностранцев. Иоанна-старушка уверенно свернула и исчезла с редких камер наблюдения, а вышла Иоанна-американка. Иоанна-американка была студенткой с заметной долей латинской крови, и чуть хмурилась то и дело утыкаясь в карту. Прежде чем толкнуть дверь офиса она внимательно сравнила кандзи с визитки и вывески, а затем зашла внутрь.       Иоанна-американка на неумелом японском пыталась объяснить, что её зовут Барбара Симпсон, и её подруга Юки Чие должна была оставить здесь свой подарок для неё. Улыбчивая японка внимательно слушала, несколько раз просила повторить, прежде чем потребовала пароль и паспорт, когда данные совпали, она всё также улыбчиво проводила её к камере хранения, где лежала яркая подарочная коробка.       Лишь в небольшой гостинице, на которую едва хватило наличных денег, Иоанна-американка позволила себе открыть коробку. Но подарок интересовал её не столько, сколько открытка, что лежала на самом дне.       Перед самым сном, маска американки слезла с Наны, и она позволила себе достать спрятанную в подарке сим-карту и позвонить отцу.       — Отец? — голос Наны звучит приглушённо, чуть нервно и неуверенно, она ведь так редко называет Лоренцо отцом.       — Что-то случилось? Золотце моё, — как в далёком детстве позвал её отец, — ты в порядке?       — Я хочу вернуться домой, — едва сдерживая подступающие слёзы, говорит Нана. — Тсу-тсу бросил меня, — шепчет она.       Но Лоренцо глупое прозвище Тсу-тсу не говорит ни о чем, ведь его любимая дочь так просила не лезть в её жизнь. Возможно, знай Лоренцо настоящее имя её мужа, всё было бы по другому, но хуже или лучше ему никогда не суждено узнать. Отец Иоанны только чуть слышно вздыхает, прежде чем задать ещё парочку вопросов.       — Белла встретит тебя в Токио, ты сможешь туда добраться? — напоследок спрашивает он. — Я попытаюсь оборвать всё свои хвосты, чтобы встретить тебя в аэропорту.       — Спасибо, — слабо улыбается Нана. — Я смогу… Теперь всё смогу, — добавляет она, после того как отец сбрасывает вызов, влажными глазами смотря на тест, что показывает две полоски.       Новость о собственной беременности не вызывает особого отклика в её душе, кроме глупых мыслей о том, что никто об этом не знает и что живота ещё нет. Иоанна не знает, что чувствовать к своему будущему ребёнку, когда в чувствах к Емитсу такая сумятица. Она боится даже допустить мысль о том, что все её чувства к нему лишь ещё одна грань маски Савады Наны, какую она придумала себе сама. В детстве отец говорил о том, что настоящую любовь сыграть невозможно, но проблема в том, что Иоанна не знает, какая это настоящая любовь.       На следующий день Иоанна-американка уже покидает гостиницу отправляясь в Токио. Путь в электричке проходит быстро, но Нана не позволяет себе даже задуматься о своей беременности, припоминая уроки отца. Лоренцо часто ей говорил, что неопытные пользователи Тумана прокалываются в мелочах, и примиряя новое лицо нужно всегда помнить кто оно, жить им, любить им…       В Токио лицо Иоанны теряется в многочисленном потоке людей, она бродит по улице, заглядывает в магазинчики, ожидая Изабеллу. Но Греко всё нет и нет, проходит несколько часов, прежде чем она замечает её. Изабелла выглядит хорошенькой, маленькой и хрупкой, совсем как кукла, и от этой схожести бросает в дрожь.       — Привет, — певуче тянет Греко и в голосе её так много Тумана, что кружиться голова.       Иоанне хочется воскликнуть «Наконец-то!», но Барбара Симпсон лишь улыбается, хлопая Изабеллу по плечу, едва успевая прошептать имя своей маски. Греко искусно дуется, бормоча что-то о том, что она стала совсем как эти японцы, такой же сдержанной и холодной. Их путь в аэропорт это прогулка двух лучших подруг, где Барбара Симпсон наслаждается каждой минутой своего пути. Лишь в такси, когда Изабелла парой слов очаровывает водителя, Иоанна позволяет себе чуть расслабленно выдохнуть. Напряжение берет своё, и Нана сползает на сидение такси, без долгих тренировок с отцом удерживать иллюзии и маски становиться неожиданно сложно, а мирные месяцы супружеской жизни, казалось, и вовсе непозволительно расслабили её.       — Надеюсь, я тебя не оторвала от чего-то важного, — виновато говорит Иоанна, она знает, что с её отцом на подстраховке Изабелла работает только с действительно сложными заказами.        — Сущая мелочёвка, — отмахивается Греко, но Нана замечает, что та бережёт левое плечо. — Я бы и сама справилась, но дон Сальвиати настоял на своём присутствии.       — Не ври мне, — просит Иоанна, внимательно смотря на плечо, — пожалуйста.       — Заказ и правда сущий пустяк, но за мной был хвост. Чёрт, я бы даже его и не заметила, если бы не…. — но Изабелла обрывает сама себя. — Я была уверенна, что хвоста нет! Хотела брата навестить, у него недавно убили жену…       <Нана понимает её, прекрасно зная, каковы правила теневого мира. Она до сих пор помнила своё неверие и ужас, что пережила в тех чёртовых трущобах, когда на её глазах убили Стефана. Отец наверняка думает, что ему удалось скрыть эти воспоминания, но правда в том, что ему лишь едва удалось приглушить их. Иоанна продолжает себя корить за смерть Стефана, за глупое и безрассудное желание походить на мафиози-отца и ту дрянную связь с наркокартелем. Отчётливо помнила она, и как собственное Пламя вырвалось из-под контроля, калеча её и всех вокруг.       — С ним всё будет хорошо. Оливер не нежный мальчик и не порывистый юноша, он справиться, — убеждённо говорит Нана, но уверенности в том, что она сама без проблем доберётся до Италии у неё нет.       Греко признательно кивает, прежде чем, раскрыв сумку, достать косметичку. Маска Барбары Симпсон слезает с Наны неохотно, обнажая усталое лицо с глубокими синяками под глазами. Сил Иоанны едва хватает на слабую ободряющую улыбку, когда Изабелла обеспокоенно смотрит на неё. Тревога, что неотступно надвигается на Нану, душит её, предупреждая то ли об опасности, то ли о переменах, Нана не в силах найти в себе ответ, она лишь хочет надеяться, что отец как всегда её спасёт.       — Волосы лучше осветить, — поддавшись шёпоту интуиции, говорит Иоанна.       И Греко молча исполняет это, видя, как подрагивают пальцы Наны, как она смотрит в никуда пытаясь найти выход. Изабелла не задаёт глупых вопросов, она знает, что Иоанна не видит будущее, лишь чувствует его, и это наверное лучше, чем проклятье её отца, который видел тысячи, миллионы вариантов будущего, но не мог знать какое из них его.       — В ближайшую парикмахерскую, — кидает она водителю.       Уже после того, как волосы Иоанны приобрели благородный золотистый оттенок, тревога отпускает её, но где-то внутри Наны всё ещё зреет червячок сомнения. Вот только голос Сальвиати не дрожит, когда она говорит таксисту ехать в аэропорт.