Organic

      – Нет, это, конечно, не смешно, но смешно.       – Спасибо.       – Ты никогда не верил в родство душ, и тут случается такое. У тебя есть вторая половина, ниспосланная судьбой, это прекрасно. Ты счастлив?       – Безмерно.       – Точно кепку не снимешь? Я ещё посмотреть хочу, убедиться, что не показалось.       Джехён наконец отрывается от созерцания водной ряби и поворачивает голову так, чтобы удобнее было разговаривать с другом, продуктивнее. Смотрит долго, тяжело, в упор, и если этот взгляд можно было бы перевести во что-то ощущаемое физически, то Юта был бы уже погребён под грудой валунов. «Он покорял женщин и горы десятками, а потом случился массивный (без намёков) оползень», или что-то вроде того.       – Накамото, ты не хочешь помолчать немного? – максимально ласково, пока на шее вздуваются и картинно «опадают» вены; Джехён изо всех сил держится, чтобы не сорваться на виду у всех, кто в этот чудный понедельник решил прогуляться в сквере, особенно тех трёх бабушек, что подозрительно шушукаются и косятся в их сторону. Только ленивый не обратит внимания на татуированного иностранца с коричневой мочалкой на голове вместо нормальной стрижки, который то и дело хватает за плечи парня в кепке в попытке заглянуть ему под козырёк. Потом получает по рукам и продолжает жизнерадостно тараторить без намёка на акцент:       – Слушай, даже если я заткнусь, чудное изображение члена на твоем лбу никуда не денется, – разводит руками японец, прежде чем тяжело вздохнуть и закинуть ногу на ногу. Ему скучно, они с Джехёном сидят на этом фонтане битый час – ладно, минут пять от силы, но это так тяжко, в такую чудесную погоду ничего не делать! – и будто бы пытаются осознать смысл своего существования. На крайний случай – дождаться торжественного появления золотой рыбки и заказать ей три килограмма суши со свежим лососем. – А...       – Предугадывая твой следующий вопрос, говорю сразу: нет, яйца не волосатые.       – Я, вообще-то, хотел спросить, когда ты заметил, но ладно. А как же собеседование?       А никак, хочется завыть Джехёну. Не придёт же он в солидное рекламное агентство, лучшее в Сеуле, в хрустящей белой рубашке и кепке. А если кепку снимет, или, что хуже, его попросят её снять, то короткая чёлка никак не скроет нескромный рисунок. Жирные чёрные завитки начинаются на лобной кости и спускаются к переносице, и это всё не спишешь на родимое пятно – явно маркер. Хорошо, хоть Накамото в этом районе живёт, и Джехён, в очередной раз поправив укладку у витрины какого-то магазина в квартале от заветной мечты, не хлопнулся в обморок, а далеко не по-мужски заорал и внепланово побежал в гости. Чтобы молча снять с чужой головы прекрасный убор в металлических заклёпках-черепушках и спуститься обратно во двор проветриться.       Подумать о жизни, да.       – Не судьба, наверное.       Юта чувствует, что потенциал лучшего друга, лучшего утешителя и просто лучшего не исчерпан. Если человек талантлив, как говорится, то он талантлив во всём, а потому, что ему стоит ещё раз попробовать поднять Джехёну настроение?       – Знаешь, когда я у Хансоля на какой-то пьяной вписке увидел китайца с такими же рукавами, как у меня, то врезал ему за плагиат, не разбираясь. Потом мы с Сыченом некоторое время гордились парными татуировками, пока это не стало мейнстримом. Но хрен на лбу... Хрен на лбу – это оригинально, друг мой. У тебя весьма творческий соулмейт, Дже, весьма, – и с лучезарной улыбкой похлопал по спине. – Будет забавно, если это не фломастер.       Будет забавно, если Джехён опоздает на семейный обед. Ещё хуже – не придёт. Он уже сейчас слышит не по годам звонкий материнский голос: «Чон Юно, ты же знаешь, что у меня больное сердце! А теперь скажи мне правду: почему ты не приедешь?». Бабушка вообще может прикатить на своём мотороллере цвета фуксии и пересчитать узловатыми пальцами кудри, чтобы констатировать: не болеет, волосы не выпадают, вши отсутствуют, уважительной причины для игнорирования родственников нет. Так уже было раз. И достопочтенную учительницу этики и эстетики ни разу не остановил тот факт, что Джехён познавал прелести первого секса с однокурсницей. Они все – и Юно, и бабуля, и миниатюрная блондиночка – были в шоке, но педикулёз вам не хухры-мухры, если вдруг вспышка на районе, так что надо было.       Отчасти, может быть, поэтому Джехён стал больше интересоваться мальчиками, чем девочками, и в пику родственникам сменил имя. Может быть, друг детства Накамото виноват – он-то никогда своих желаний не стеснялся, пример подавал плохой, стриптизёров клеил, татуировки с тринадцати лет бил, а в глазах большого семейства Чон всё равно оставался лапочкой. Не то что вечно хмурый, молчаливый Юно с его тягой к психологии и маркетингу. Магия.       – Собеседование, как и три других до этого, отменяется.       – Когда дэдлайн? – Юта пытается пригладить свою шевелюру, но безуспешно. Приходится взирать на мир из-под густой чёлки и цыкать на пробегающих мимо малышей, которые сначала заинтересованно косятся на странного дядю, а потом с визгом разбегаются, чтобы через минуту вернуться любопытными крабиками. Джехён думает, что жизнь крайне несправедлива, когда почти ноет:       – Сегодня. – У Юты вон в двадцать три и парень классный, и студия своя, и дети его любят. А что он?       – Ну, собирать мебель – не худшее из занятий.       О да, Джехён всегда об этом мечтал: пилить профили под чутким руководством отца, рисовать табуретки на досуге и выслушивать бредовые фантазии странных клиентов. Как делал дед, отец деда и дед деда. Жить в уединении с природой в пригороде, пить парное молоко по утрам и никогда и ни за что не стремиться в большой город – потому что там дорого, грязно и геи водятся. Родители помогали с учёбой, с жизнью в целом, но найти работу и осесть в мегаполисе Юно должен был сам. И, может, всё получилось бы ещё до конца магистерского курса, не появляйся на его лице какая-то ерунда перед каждым собеседованием. То усы, то морковки на щеках, то член на лбу. Сегодня, в преддверии последней сессии, он должен был поехать домой и отчитаться об «успехах», но как-то не особо хочется.       Впрочем, становится немного легче, когда Юта предлагает своё крепкое плечо и говорит, что поедет за компанию, авось смогут уговорить Чона-старшего дать отсрочку в несколько недель до защиты дипломной работы.       Когда они через пару часов встречаются на платформе, от которой отходит нужная электричка, то рядом с Ютой околачивается худое существо с розово-жёлтыми волосами. Существо белозубо улыбается, машет тонкими лапками в знак приветствия и почти виснет на шее у Джехёна со словами:       – Фея Винвин поможет тебе!       Час от часу не легче.       – Сычен, на прошлой неделе ты был брюнетом и Вольтроном, – Джехён немного ошарашен, потому что ну никак не ожидал такой группы поддержки за своей спиной, в красных кожаных штанах и безразмерной полосатой толстовке – отец оценит, ага, – но старается сохранять невозмутимость.       Где-то сбоку бурчит Накамото:       – Мы катим с тобой оба, если ты не против.       – Не против. – Да и чужие ролевые игры его заботят мало, хотя это штука весьма любопытная.       – Тогда предупреждаю: на этой неделе у нас «Винкс», и, ради всего святого, не спрашивай у него, кто такая Текна.       – А кто такая Текна?       Четыре часа в пути – и вот идут они, герои, по просёлочной дороге. Накамото не ступает в коровьи плюхи только потому, что повязка кое-как приподнимает волосы, и сантиметров двадцать видимости под ногами всё же есть. У Винвина со стрижкой всё в порядке, но вляпывается он с завидной регулярностью, по чпоку на каждый десяток метров, всякий раз радостно пищит, взмахивая рюкзаком, и несётся к любопытным лавочным бабкам, чтобы спросить, что это значит, «крутая примета», «а деньги когда будут?». У Джехёна до сих пор не сошла «переводилка», так что он благоразумно молчит, изредка здоровается со знакомыми и старается не думать о том, какие слухи пойдут о мальчике, вырвавшемся в город и храбро привёзшем на святую землю диковинных петухов.       – Знаете, а ведь я всегда мечтал жить в деревне, – японец вдыхает прекрасный сельский воздух и тут же начинает надрывно кашлять, потому что ветер подул со стороны коровьей фермы на соседней улице, и жить стало как-то тяжелее. Не то чтобы он отказывается от грёз детства в однокомнатной квартире, но с громкими заявлениями завязывает. Зато теперь толкает благоухающего Сычена в нужный момент в нужную сторону, лишь бы снова не визжал от восторга, лишь бы не стошнило их обоих. Птички поют, соседи из-за заборов едва ли не вываливаются, чтобы посмотреть на чудаков с татуированными шеями и Джехёна, обречённо волочащего за собой чемодан с гостинцами. Маме – лекарства, бабушке – мужские журналы, папе – новую оправу для очков, и нет, он ничего не перепутал. – Горы там, всё такое…       Домик у родителей Джехёна, хоть и на два этажа, но небольшой и аккуратный, с литым заборчиком, розами и серой черепицей. Живности, если не считать лохматой дворняги на привязи, нет – только гектар земли, отведённой под фруктовый сад. Сычен, не стесняясь и не слушая предупреждения, что ягоды могут быть обработаны, уже дотошно объедает одну из уличных вишенок, когда навстречу святой троице выходит хрупкая бабуля в зелёном спортивном костюме, отчаянно похожая на седой одуванчик, но со взглядом умным и цепким.       – Добрый день, – жизнерадостно тянет Юта.       – Здравствуй, ба, – вздыхает Джехён, ожидая подвоха.       И предчувствие его не обманывает:       – Как тебя зовут? – Старушка щурится, рассматривает Винвина с ног до головы, с головы до ног, но ответа не дожидается, тут же припечатывая: – Чудесная девочка, не то что эти два бандита в кепках. Пойдём, лапонька, чувствуй себя как дома.       После ответа «Тэкна, и я из Италии» Юно начинает думать, что привезти домой друзей было не очень умным решением. Накамото почти забирается в конуру, чтобы поиграть с псом, но самое весёлое происходит за обеденным столом уже после того, как матушка освежилась веером и напритчиталась на тему излишней худобы сына, отец одарил тремя многозначительными взглядами и прочитал молитву, поблагодарив Бога за сытную пищу и чистое небо над головой.       – За столом в головных уборах не сидят, – вполне миролюбиво произносит господин Чон.       Джехён не успевает придумать, что ответить, как в игру вступает Юта:       – Мы поспорили, понимаете? Кто первый снимет, тот… Тот уходит с работы и устраивается в службу доставки или туда, где парней напрокат берут.       Палочки перестают стучать по пиалам.       – Просто напрокат. Безо всяких дополнительных услуг.       – Юно, так ты устроился уже куда-то? Почему мы с мамой не знаем?       – Тэкна, чудо моё лопоухенькое, хочешь ещё бульона?       – Мама, можно не перебивать?       Возможно, враньё про работу прокатило бы – Сычен собирался сказать, что Юно работает у его отца финансовым аналитиком. Возможно, Юта закончил бы объяснения про прокат, чтобы мама Джехёна не хваталась за сердце и не капала себе успокаивающее в суп. Возможно, бабушка наконец-то признала бы в Винвине парня после того, как он раскатисто кашлянул и низким голосом сказал: «Да, и мяска тоже», но все замирают, наблюдая за тем, как на лице Джехёна чётко вырисовываются пышные усы, борода и мультяшный румянец. На носу появляется такая же чёрная ёлочка, под глазами – насыщенные тени.       – Чон Юно, – голос матери дрожит, – скажи мне правду: зачем ты приехал? Я стала бабушкой?

***

      Тэён просыпается только ближе к вечеру. После нескольких действительно тяжёлых первых дней в университете (и нескольких ночей подряд в онлайн-сражениях) суббота стала отличной возможностью выспаться и избавиться от следов отчаянного недосыпа под глазами. Он больше чем уверен, что лицо его снова разрисовано добрыми соседями – кажется, Марк и Донхёк, – а потому даже особо не расстраивается, что в комнате он один. Хотя бы никто вслух ржать не будет и пытаться сфотографировать, пока он тщательно и дотошно, как кот, умывается. Как показывает практика, перманентный маркер оттирается не сразу, но Тэён уже привык.       Пусть он только поступил на курс веб-дизайна, пусть о его школьной репутации никто не знал и не знает, парнишка всё равно натягивает на себя привычный образ отшельника. Своеобразного чудака, который разговаривает странными фразами, почти не ест и не участвует в шумных попойках первокурсников.       Тэён настолько устал от того, что его никто не понимает, что теперь особо не стремится объясняться. Он просто достаёт из рюкзака набор цветных ручек и впервые в жизни начинает рисовать не в скетчбуке, а на ладонях.       Это кажется ему забавным.