Дорога из листьев

Алекс смотрел в окно на две яхты с белоснежными парусами, слабо покачивающиеся на спокойной воде озера, и время от времени дописывал очередную строчку в блокнот. Ночь была полна кошмаров — или жутких воспоминаний? — о всеобщей гибели, об ослепительном пламени и всепоглощающей тьме. Он должен был проснуться совершенно измученным и разбитым, но вместо этого чувствовал, что переполнен бурлящей энергией. Это было странным. Никогда ранее он не вдохновлялся апокалиптическими образами. Сон, подобный этому, скорей вогнал бы его в черную меланхолию, и он чувствовал, что остатки былого мироощущения все еще шевелятся где-то на задворках сознания. Но они были совершенно не в силах перекрыть аномальное сочетание обреченности японского камикадзе с радостным волнением. Еще более странной была потрясающая ясность восприятия, которой он не чувствовал уже лет двадцать. Любые проблемы казались разрешимыми. Любые препятствия — преодолимыми. У него было чувство, как будто весь мир готов повиноваться его слову и жесту. Этим утром Алекс определенно чувствовал себя богом и был готов творить. Давным давно, в туманной молодости он увлекался стихосложением. Несмотря на признание в узком кругу коллег и знакомых, ему так и не удалось добиться высот мастерства в этом занятии, и вскоре он напрочь его забросил, переключившись на виды деятельности, которые меньше зависели от врожденного таланта. Но этим утром, после десятилетий забвения, он вдруг снова ощутил поэтическую горячку. Не прилагая ни малейших усилий, он брал все еще бурлившие в голове образы и складывал из них чеканные строфы. Их он и записывал одну за другой в старый блокнот, который всегда носил в нагрудном кармане своего пиджака.       Я увидел во сне, как земля превращается в пепел,       Как туман наползает на тусклые призраки звезд,       И ряды мертвецов в исполинском космическом склепе       Ухмыляются небу, укрывшему мраком погост.       Я смотрел на дома — опаленные камни и бревна.       Я смотрел на леса — частокол обгоревших стволов.       И откуда-то знал — окончательно и безусловно —       По вине человека от мира оставлен остов.       Успокоиться тем, что не здесь это было, а где-то?       Или просто забыть, как еще один тягостный сон?       Но однажды увидев руины погибшей планеты,       Я уже понимал, что мой собственный мир обречен. Это было чистой правдой: Алекс был так же твердо уверен в грядущей катастрофе, как в заходе солнце. Он понятия не имел, откуда в нем появилась эта уверенность, поскольку всегда считал себя оптимистом. Это было ненормальным, и Алекс понимал это. «Я безумен. Со мной что-то не так». Он оторвался от обманчиво мирной картины за окном и крепко задумался. Что с ним? Когда это началось? Пожалуй, Нэш прав. Все дело в том, что случилось в ЦЕРНе. Алекс присел на край больничной кровати и попытался восстановить в памяти ход событий. Все, что происходило в тот день, когда он позвонил Михаилу, прилетев в Женеву утренним рейсом, чтобы договориться о встрече. Все было, как и в его первый приезд. Михаил встретил его у выхода из приемной и повел по дорожке, пролегавшей мимо знаменитого «Глобуса». Обычно беззаботный, в этот раз он казался если не мрачным, то изрядно озадаченным. Алекс даже заметил, что тот нервно покусывает нижнюю губу, чего за ним ранее никогда не наблюдалось. — Что-то случилось, Миш? Ты какой-то невеселый с утра. Или от жены опять получил за ночные бдения над коллайдером? Алекс считал себя космополитом и никогда особенно не ностальгировал по родной стране, которую покинул вскоре после распада СССР. И все-таки даже он ощущал отголосок теплого чувства всякий раз, когда имел возможность вот так запросто поговорить с человеком, чье детство прошло в той же культурной среде, что и у него. Впечатления детства — самые сильные и долговечные. — Да нет… То есть от Танюхи, конечно, тоже досталось, но к этому я привычный, сам знаешь. Нет, Алекс, дело в другом. Помнишь, я работал над «Интерпланком»? Когда Михаил говорил это, Алекс заметил пару небольших морщинок, протянувшихся от уголков его рта. Раньше их не было. — Этот ваш детектор параллельных миров? Еще бы не помнить. Что-то не получается с ним? — Не миров, а редуцированных измерений в нашем собственном мире, я ж объяснял. Которые предположительно замкнуты в пределах расстояния Планка, из-за чего… — Да помню я, не волнуйся. Это я заранее представил, в каких терминах вашу работу обрисуют газетчики. «Шок! Большой адронный коллайдер пробил дыру в параллельный мир!» Михаил поморщился, как от сильной зубной боли. — Так что с вашим «Интерпланком»? — С детектором все отлично. Собственно, мы еще месяц назад завершили монтаж, и на протяжении последних недель гоняем его в тестовом режиме на низкой энергии. Беспокоит меня статистика, которую мы успели собрать за это время. Конечно, никаких трех сигм пока нет и в помине, значимость пока еще очень низкая. На моих глазах и куда более впечатляющие аномалии рассасывались без следа по мере накопления данных. Да ты сам, наверное, помнишь прокол с двухфотонным пиком пару лет назад. А ведь какой ажиотаж был! Гипотез наклепали, четыре сотни статей тиснули. Кое-кто, небось, и речь на церемонии вручения Нобелевки перед зеркалом тренировал, пока никто не видит. А всего-то нужно было подождать годик — и все, новая статистика сгладила этот пик, как утюгом. Так что я, конечно, не хочу спешить с выводами… — Но? Миш, не томи. Рассказывай, что случилось! — Алекс старался вести себя нарочито бодро, надеясь развеять странное состояние своего собеседника. Михаил тяжело вздохнул. Он выглядел так, как будто собирался признаться в нетрадиционной ориентации или, не дай бог, в увлечении астрологией. Алекса это изрядно позабавило, поэтому он картинно огляделся, наклонился к приятелю и, заговорщически подмигнув, произнес громким шёпотом: — Я унесу эту тайну с собой в могилу. — Тьфу на тебя. Короче, исходное предположение о компактификации измерений, судя по всему, не выполняется. Дополнительные измерения, если и замкнуты на себя, но уж точно не в пределах планковской длины. Это нормально, и этого мы ожидали. Частицы, смещенные в дополнительных измерениях относительно нас, действительно влияют на наш мир. Вот только картина влияния отличается от ожидаемой. Возможно, это и есть первые признаки той самой пресловутой Новой физики, которую все ждали еще при поиске бозона Хиггса. Некоторые из наших именно на этом и настаивают. Но дело в том, что эти результаты вполне могут укладываться в Стандартную модель, если выполняется одна моя гипотеза. Он замолчал, то ли действительно не решаясь озвучить свою идею, то ли выдерживая паузу для пущего эффекта. Алекс про себя отметил, что в его собеседнике умер гениальный актер, но ничего не сказал. Не дождавшись нетерпеливого понукания от Алекса, Михаил решился: — Гипотеза состоит в том, что это те самые частицы, которые мы называем антивеществом. Помнишь проблему барионной асимметрии? — Аномальное преобладание вещества над антивеществом в наблюдаемой части Вселенной? Прекрасно помню. Ты так предполагаешь, что… — Я предполагаю, что в силу какого-то процесса в момент Большого взрыва или вскоре после него барионы оказались отделены от антибарионов в этих самых дополнительных измерениях. Не знаю, что это был за процесс, но, вероятно, какой-то тип нарушения CP-инвариантности. Иными словами, очень может быть, что мы действительно нащупали параллельный мир. Целую вселенную антивещества. — последние слова Михаил произнес едва слышно. — Подожди, Миш. Но разве гипотеза локализации — или как там ее? — не предполагает, что материя, отделенная от нас расстоянием в дополнительных измерениях, будет способна к гравитационному взаимодействию с материей нашей собственной вселенной? — В точку, Алекс. Она не просто способна. Она, судя по всему, реально влияет. Похоже, что мы таки ж обнаружили нашу темную материю. Никакая она не темная — просто недоступная наблюдению. Я тут выполнил кое-какие предварительные расчеты, и могу подтвердить: как минимум порядок величины для прогнозируемого гравитационного взаимодействия — тот же самый, что и наблюдаемый для темной материи. — Слушай, но если ты прав, это ж здорово! У вас на носу открытие, одним махом решающее две известные астрофизические проблемы, а ты мрачный, как перед казнью. Что тебя гложет? Они подошли к большому серому зданию довольно зловещего вида, построенному, похоже, совсем недавно. Вывеска у двери сообщала, что здесь располагается центр сбора и анализа данных детектора «InterPlanck-1». Михаил пропустил Алекса в тамбур и вошел следом. Пока они шли по длинному коридору, потолок которого представлял собой сплошной ряд плотно подогнанных кабелей, Михаил рассказывал: — Беда в том, Алекс, что расстояние между этими двумя вселенными — пространство между бранами — отнюдь не является непреодолимым. Есть теоретически обоснованная возможность перебросить вещество из одной вселенной в другую. Поскольку речь идет о контакте вещества с антивеществом, ты сам понимаешь, каковы могут быть последствия. Невероятно разрушительная аннигиляция, способная за долю секунды испарить город — помнишь «Ангелов и демонов»? И это еще не самое плохое. — Что же может быть хуже? Разрушение Вселенной? — И снова ты попал в яблочко. Приложив достаточное количество энергии, мы можем спровоцировать цепную диссоциацию ложного вакуума — этой метастабильной дряни между бранами наших вселенных. До сих пор это оставалось чисто теоретической возможностью, поскольку настолько огромные энергии нам были просто недоступны. Но получив прямой доступ к неограниченным запасам антивещества… Голос Михаила дрогнул, и он замолчал. Потом, сглотнув, продолжил. — Словом, мы сейчас стоим, возможно, впервые в истории, перед реальной перспективой угробить мир безо всяких мировых войн. Сейчас об этом знают всего пять человек, а теперь еще и ты. Никаких публикаций и выступлений на конференции по этому поводу пока не было. Я пока не знаю, что мы будем делать дальше, но ясно одно: нам необходимо убедиться в том, что я прав. Или что я ошибаюсь — в этом случае можно будет облегченно вздохнуть. Наверно, еще никогда я так сильно не хотел ошибиться. — И как вы собираетесь проверить гипотезу? Накопить больше статистики? — Это само собой. Но чем дольше мы будем тянуть кота за хвост, тем выше вероятность утечки информации. Тем более, что идея носится в воздухе. Результаты работы детектора — в открытом доступе. Кто-нибудь еще может прийти к тому же выводу уже завтра. Если еще не пришел. Нет, Алекс, мы должны поставить более радикальный и, должен признать, опасный эксперимент. Мы должны перебросить несколько частиц оттуда к нам. Если это действительно антивещество, мы зафиксируем процесс аннигиляции и тогда будем готовиться к самому худшему. — Ты не опасаешься извлечь слишком много антивещества? Помнится, одного грамма достаточно будет, чтобы устроить взрыв в три раза мощнее уничтожившего Хиросиму. — Нет, это крайне маловероятно. Даже один атом извлечь — задача весьма нетривиальная, а больше нам, вообще говоря, и не понадобится. Чего я по-настоящему опасаюсь, так это реакции ложного вакуума. Слишком уж мало мы о нем знаем, а то, что знаем, — выведено на кончике пера и не имеет прямого экспериментального подтверждения. Иначе говоря, мы рискуем. Но если не мы, то этот эксперимент проведет кто-то еще, и в самое короткое время. И мы не можем быть уверенными в их намерениях. Они вошли в кабинет, где уже находились двое коллег Михаила. — Алекс, Джейкоба ты уже знаешь. А это наш новый сотрудник, доктор Мэттью Вудланд, он когда-то работал на американском Тэватроне. Мэттью, знакомься, это мой друг Алекс Адлер, про которого я вчера рассказывал, он только сегодня прилетел из Торонто. После обмена любезностями все четверо сгрудились вокруг рабочей станции с четырьмя тридцатидюймовыми мониторами. Мэттью с Джейкобом устроили ленивую перепалку, настолько насыщенную зубодробительными квантовомеханическими подробностями, что Алекс, лишь поверхностно знакомый с этой дисциплиной, на первой же минуте увяз во всех этих лагранжианах, векторных полях и декогеренциях. Михаил слегка усмехнулся, увидев отчаяние на его лице, и торжественно провозгласил: — Коллеги, у нас было время для обсуждений. Пора запускать установку. Поколдовав над изощренным интерфейсом, он вызвал появление диалога, запрашивающего подтверждение на запуск процесса, и уже был готов ответить утвердительно, но в последний момент остановился и с грустной улыбкой обернулся к Алексу. — Алекс… Не желаешь ли войти в историю? Предлагаю тебе собственноручно начать эксперимент. Или не начать. Я до сих пор, честно говоря, не уверен, что мы поступаем правильно. Алекс пожал плечами, спокойно подошел к рабочей станции и без лишних слов нажал на Enter. Присутствовавшие были несколько шокированы столь простым решением вопроса, но откомментировать отношение профессора к предмету не успели. Помещение наполнилось неприятным гудением, от которого Алекс почувствовал легкую тошноту. Дышать стало труднее. Бездна джоулей ринулась по кабелям в подземелье, где в максимальной изоляции от внешнего мира располагался Интерпланк. Графики на двух экранах поползли вверх. Потом стали ползти быстрее. И еще быстрее. Михаил среагировал первым. — Экспоненциальная динамика… Это же цепная диссоциация, — внезапно охрипший голос Михаила прекрасно дополнял его мертвенно-бледное лицо. — Вырубайте все к чертям! — завопил… нет, завизжал он, ринувшись к клавиатуре. Но было уже поздно. Земля под зданием вспухла и просела с тяжелым протяжным вздохом. Стены покрылись трещинами, окна просыпались на землю звонким дождем. Раздался оглушительный треск, и все оборудование обесточилось. Экраны вместе с люминесцентными лампами у потолка вспыхнули и погасли. И наступила тьма. Тьма была плотной и почти осязаемой. Иногда Алексу казалось, что он видит блуждающий свет. Иногда он слышал шорохи и отдаленные голоса. Кто-то бесконечно удаленный кричал от страшной боли. Столь же далекий хор голосов тянул песню, в которой явственно слышались нотки безумия. Кто-то шептал слова, похожие на заклинания или ритуальные формулы. Кто-то хрипло смеялся. Где-то раздавался хруст то ли костей, то ли высохших ветвей. Все эти тихие звуки кружились вокруг него, то усиливаясь, то почти исчезая. «Вот она какая, смерть. Как странно. Чем я мыслю и ощущаю, если мой мозг мертв? Возможно, испарился вместе со всей остальной планетой. Хотя, если дигиталисты все же правы, тогда…» Додумать мысль до конца он не успел. — Идиот! Дурак безмозглый! Ты что это творишь?! — раздался гневный окрик за спиной Алекса. Он рывком обернулся, разом вспотев. В аморфном клубящемся сумраке стоял худой сутулый человек в черной мантии с капюшоном, озаренный голубоватым светом. Свет исходил из хрустального шара, который обхватывала золотая чешуйчатая лапа, укрепленная на вершине посоха в руках странного визитера. Маленький злобный циник, живший внутри Алекса, начал было гнусавить про «китайские побрякушки для косплееров по три бакса за штуку», но Алекс моментально заткнул его. Все было по-настоящему, и Алекс предпринял героическую попытку ответить: — Я? Я ничего… ничего не делаю! — он был в таком смятении и шоке, что начал заикаться. — Ничего?! А кто только что разорвал Пелену и вызвал ее бесконтрольное разрушение? Проклятье, да в одном мизинце моего тупого братца Карамона больше интеллекта, чем в тебе и тех троих недоумках, которые тебе прислуживали! Если б я не успел вмешаться, ваш убогий мирок последовал бы за тысячами других, которые я создал и отправил в небытие. — Они вовсе не мои прислужники! Это ученые-физики, и эксперимент был поставлен ими. Я просто подтвердил его выполнение, и никто из нас ничего не знал ни о какой Пелене. Что это за место? И кто вы такой? — самообладание постепенно возвращалось к Алексу, хоть он все еще чувствовал шок от произошедшего. — Ты в Бездне. А сейчас отправишься обратно. Но, боюсь, вас больше нельзя оставлять без присмотра, а я не могу играть роль няньки постоянно. У меня есть куда более подходящая для этого кандидатура. Человек в черной мантии запустил руку в кошель на поясе, откуда извлек небольшой округлый камень. Черный, с кроваво-красными разводами. Подняв камень перед собой, он произнес: — Не уверен, что тебе это понравится. Ему это тоже понравится едва ли. Но другого способа я не знаю, поэтому вам обоим придется довольствоваться тем, что есть. Поверь, все имеющиеся альтернативы куда хуже. — Да о чем вы говорите? Кому это «вам обоим»? Напустили мистического туману вместо того, чтобы… — Вернись к жизни, Паладайн. Для тебя есть достойная тебя работа. Аст кулит драконис далам энте! Камень вспыхнул ослепительно-алым светом. Окружающий мир утонул в этом сиянии, и Алекс ощутил, как миллионы раскаленных игл впились ему в мозг, минуя череп. Он закричал от боли и ужаса, но пытка продолжилась. Алый свет сменился белым, боль достигла предела, заставив Алекса кататься по земле, зажмурив глаза, обхватив раскалывающуюся голову руками и подвывая. Далекие голоса вторили ему, как искаженное эхо. В меркнущее сознание ворвался голос страшного человека в черном: — Ты свободен отныне, и я более не буду сражаться с тобой. Мы не смогли сохранить Кринн, но давай убережем хотя бы этот мир, ибо он тоже на краю гибели. Найди мне молодого ученика. Лучше из рода Листьев Ашваттхи, Патринов, если кто-то из них еще жив, — у них были выдающиеся способности к магии. Один я могу не успеть. Внезапно боль ушла, а голоса умолкли. Свет из-под зажмуренных век тоже заметно снизил яркость. Он осторожно открыл глаза. Через разбитое окно виднелись верхушки деревьев и безоблачно-голубое небо над ними. Михаил с рассеченным лбом стоял перед ним на коленях, рассеянно размазывая кровь по лицу. Джейкоб пытался выбраться из-за обломков стола. Мэтью помогал ему, болезненно морщась всякий раз, когда был вынужден пошевелить левой рукой. — Ты в порядке, Алекс? — Да… Вы видели это? Вы видели этого человека с посохом? Встречный взгляд Михаила настолько красноречиво дал ему понять, каким будет ответ, что Алекс предпочел на нем не настаивать. Он просто поднялся на ноги и стал помогать Мэттью и Джейкобу. Все четверо молчали — до тех пор, пока не прибыла местная служба безопасности выяснять детали происшествия. Они молчали даже тогда, когда Михаил провожал его на вечерний самолет в Торонто. И только перед самой посадкой Алекс спросил: — Что ты теперь будешь делать со всем этим? Михаил опустил голову и после минутного молчания произнес: — Не знаю, Алекс. Детали эксперимента уже сейчас известны не только нашей научной группе, но и руководству. Будет расследование, а значит не придется долго ждать до того, как эксперимент воспроизведут, и неоднократно… Если одного раза не хватит для того, чтобы с нами покончить. Похоже, что мы все-таки выпустили джинна из бутылки. Мы создали самое разрушительное оружие в истории нашей цивилизации. И если им кто-то воспользуется, не выживет не только наша цивилизация, но и наша планета. Если не хуже. — Он грустно улыбнулся. — На твоем месте, дружище, я бы постарался взять все самое лучшее от оставшегося у нас времени. Не думаю, что его много. Яхты за окном сделали плавный разворот и скрылись за высокой насыпью из серой гальки. «Сейчас зайдет доктор и пригласит на обследование», — подумалось Алексу. Дверь отворилась. Лысоватый доктор лучился участием и рвением исполнять каждый пункт клятвы Гиппократа. — Доброе утро, профессор Адлер! Надеюсь, вы хорошо спали? Я бы хотел предложить вам еще одно сканирование мозга. Не исключено, что мы выявим краткосрочную динамику. — Конечно, доктор, — безоблачно улыбнулся Алекс. Он точно знал, что делать дальше.