Дорога из листьев

Время течет в Бездне не так, как в мире смертных. Я не знаю, сколько лет или тысячелетий минуло с того момента, когда Чумная Звезда пожрала истлевшие останки Кринна. Иногда я погружался в лихорадку работы, создавая новые и новые самовоспроизводящиеся артефакты. Раз за разом я наблюдал, как порождение моей магии вспыхивает яростным огнем или погружается в непроглядную тьму, бесконтрольно разрастается или сжимается в точку, сворачивая пространство и время вокруг себя непроницаемым коконом. Иногда мной овладевала апатия, и я просто лежал, созерцая беззвездную тьму над собой. Иногда я напряженно думал, сопоставляя результаты своих экспериментов с их начальными условиями и пытаясь найти глубинные законы, способные привести меня к сотворению живого мира. Увы, все было тщетно. Мне не хватало чего-то неуловимого для того, чтобы очередное мое создание самостоятельно, без моей поддержки, балансировало на тонкой грани между безумным хаосом и мертвящим порядком, — в той таинственной пограничной области бытия, которая способна рождать жизнь и красоту. И все же я чувствовал, что нахожусь на верном пути. Эксперименты с золотыми шарами я оставил далеко в прошлом. Теперь базовые кирпичики мироздания, которые я использовал, было невозможно разглядеть глазом. С каждым разом я создавал их все меньше и меньше, — до тех пор, пока не стал всерьез сомневаться в самом их существовании. Простое самокопирование я дополнял массой вспомогательных правил игры. Элементы реальности теперь создавали себя лишь в определенном окружении, взаимодействовали друг с другом, меняли состояние. Иногда я делал систему таких правил невероятно изощренной, иногда — пытался упростить ее до предела. На конечный результат, как ни странно, влияло это мало. Как простые, так и сложные наборы законов могли приводить к быстрому коллапсу и разрушению, но могли вести и к возникновению сложных структур. Последние на короткое время расцветали, подобно цветам в пустоте, зажигая меня новой надеждой. Но итог во всех случаях был плачевен. Либо мертвая статичная структура, либо бурлящий хаос, либо коллапс и гибель. Моим мирам не хватало устойчивости, потому-то они так легко соскальзывали с тонкой тропинки между хаосом и порядком, которую я пытался для них проложить. Живцы вселенских размеров — вот все, чего мне удалось достичь к настоящему моменту. Снова я на собственном горьком опыте осознал ту огромную роль, которую играли боги Равновесия в давно исчезнувшей вселенной. Стало быть, мало создать живой мир. Нужно сделать его способным выстоять так долго, как это возможно. Но как? Интуиция подсказывала мне, что ключ к достижению равновесия — это непрерывное движение. То, что стремится оставаться неизменным, как ни парадоксально, не имеет шансов сохранить свое положение. Детский волчок стоит на острие, пока быстро крутится. Остановившись, он просто падает. То же самое происходит и с катящимся колесом. Циркач-канатоходец находится в непрерывном движении: остановившись, он вряд ли удержится. Даже луны и планеты летят в небесах по своим орбитам, выдерживая баланс между падением друг на друга и возможностью улететь в мировое пространство. Чтобы сохранить себя, нужно непрерывно двигаться вперед — этот вывод оказался верен и в отношении к самой ткани реальности. Что ж, источник вечного движения у меня есть. Самовоспроизведение, заставляющее материю разрастаться до бесконечности, — это именно то, что нужно. Я страшно ошибался до сих пор, всеми силами пытаясь скомпенсировать этот процесс, чтобы сохранить мироздание неизменным. Нужно было действовать прямо противоположным образом — использовать потенциал изменения до последнего. Сколько же еще загадок мне предстоит разгадать, прежде, чем я смогу создать ничтожнейший из миров? Я произнес серию ставших привычными формул, которые обретут плоть после замыкающего заклятия. Затем стал один за другим формулировать законы нового порождения своей магии. Бесконечно малые частицы. Правила их взаимодействия и набор безразмерных величин, которые их регулируют. Правило условного самокопирования. И, самое главное и новое, динамическая кривизна пространства, зависимая от времени. Вот теперь настало время запустить процесс. — Дари парбилакар ке майят! Защищенный Пеленой от своего создания, я смотрел на то, как в один миг бурлящая смесь огненного хаоса и жестоко скрученного пространства выросла до необъятных размеров. Ее рост, не замедляясь ни на мгновение, продолжался дальше, растягивая пространство к границам бесконечности. Некогда это зрелище вселяло в меня благоговейный страх перед исполинскими силами, которые я пробудил к жизни. Но после бессчетных опытов над реальностью это стало лишь частью рутины — таким же будничным занятием, как разведение огня в очаге. Где-то на задворках мироздания тысячами корчились уродливые мертворожденные вселенные, созданные мыслью, облеченной в плоть. Меня это нисколько не заботило. Неспособные даже к сохранению самих себя, они вряд ли представляли угрозу для настоящего живого мира, который я тщился создать. Если же я обречен на неудачу, тогда мне попросту все равно, что будет с реальностью. Другой надежды не было. Через минуту после начала безудержного расширения новой вселенной заработала вторая часть заклинания, растаскивая взаимно несовместимые частицы по разным планам бытия: этот трюк я придумал пару сотен попыток назад, но пока не научился включать его в состав законов взаимодействия. Растущий мир продолжал бушевать, но я чувствовал, что на сей раз что-то изменилось. Это уже не было безумие тотального хаоса. Изменения в состоянии вселенной были едва ощутимыми, но упорядоченными. Я подавил вспышку преждевременного ликования и стал готовиться к перемещению во времени. Пятисот тысяч лет, думаю, хватит, чтобы получить представление о том, в каком направлении движется этот мир. Когда-то путешествие во времени оставило бы меня обессиленным и почти беспомощным на долгий срок. Но в том, чтобы быть богом и владеть неограниченным запасом магических сил, были свои преимущества. То, что раньше казалось мне сложнейшим магическим трюком, теперь было не тяжелее, чем наслать сон на ораву воинственных гоблинов. С последними словами заклинания мой взор на мгновение затуманился и вновь обрел ясность. В Бездне не изменилось ровным счетом ничего. Но мир за Пеленой… Теперь там царила кромешная тьма. Прибегнув к магическому зрению, безгранично расширившему мое восприятие, я понял, что худшие мои опасения подтвердились. Эта вселенная по-прежнему существовала, но была все так же непригодна для жизни. Ее равномерно заполнял горячий газ, медленно остывавший вслед за продолжавшимся процессом расширения пространства. Больше ничего не менялось. Если в ней и происходило что-то интересное в течение какого-то времени, то уже давно закончилось без шансов на возобновление. Я был почти сломлен очередной неудачей. Хотелось просто сесть во тьме, обхватив колени руками, и разрыдаться. От нахлынувшего отчаяния я был готов молиться любым богам, упрашивая их о малейшей искре озарения, которого мне так не хватало сейчас. Увы, я был единственным богом, и для решения стоявшей передо мной задачи одного лишь могущества определенно не хватало. Как никогда я сейчас понимал, что сила и власть — это еще не все. Это даже не главное. Мое настоящее оружие — мысль, и она всегда была для меня тем, что отделяло победу от поражения. Если я смогу победить в этой величайшей схватке в моей жизни, по сравнению с которой битва с Такхизис была потасовкой с деревенским пьянчугой, то лишь благодаря своему разуму. Хватит! Надо успокоиться и начать мыслить логично. Только что поставленный эксперимент вовсе не был неудачей, нет. Напротив, он продемонстрировал верность моей догадки, и отныне мне не нужны никакие боги Равновесия, чтобы держать вселенский волчок на его заостренной оси. Было бы удивительно, если бы я с первой попытки добился чего-то большего. Теперь мне нужно, не внося существенных изменений в схему мироздания, как-то изменить начальные условия с тем, чтобы результат был более похожим на привычный для меня мир. И ближайший кандидат на такое изменение у меня имелся — тот самый набор численных отношений, который был выбран мною абсолютно произвольно. Следовало повторить эксперимент, но с другим набором отношений. Вот только с каким? Даже единственная величина имеет бесконечное число значений. У меня же их было более тридцати. Я горько усмехнулся жестокой иронии бытия: обретя безграничную свободу выбора, я не имел представления о том, какой выбор окажется правильным. Но у меня все еще было средство, чтобы обуздать эту неограниченную множественность вариантов. У меня была вечность, чтобы пытаться вновь и вновь. Вторую попытку я предпринял немедленно. Небольшое изменение в парочке исходных условий, замыкающее заклятие — и новый взрыв торжествующего пламени сменил непроглядную тьму по ту сторону Пелены. Очередное перемещение во времени — и я увидел совсем иной мир, нежели в прошлую попытку. Пространство было полно звезд, но это не были знакомые мне звезды. Маленькие, быстро формирующиеся из скоплений газа, быстро умирающие. Этот процесс активно шел во всех направлениях. Большинство звезд погибало в сильнейшем взрыве, вырывающем клок из самого пространства и постепенно превращая вселенную в подобие губки. Я снова переместился во времени — на сей раз на три миллиона лет, — но меня ждала та же самая картина с той лишь разницей, что звезд стало меньше, а провалов в ткани мироздания — больше. Третья попытка — слабо светящиеся облака газа. Четвертая попытка — вселенная, заполненная только ослепительным светом. Пятая попытка — медленно гаснущие звезды, оставляющие после себя лишь комки из остывшего металла. Шестая. Седьмая. Сорок девятая. Двести тринадцатая… Если я не сбился со счета, создавая новые и новые причудливые Вселенные. Иногда пустые, временами пугающие, порой — прекрасные, но всегда бесконечно чуждые и вряд ли приспособленные для жизни, какой я ее знаю. Нет, это не поиск иголки в стоге сена. Это не поиск песчинки в пустыне. Это много хуже. Наверное, глупо сдаваться, перебрав лишь две сотни вариантов из бесконечного множества, но я все еще мыслил и чувствовал, как человек. Что мне было с вечности, если я сойду с ума после десятка тысяч вариантов? Я даже не помню, сколько миллиардов лет я оставил позади, раз за разом перемещаясь в далекое будущее очередного созданного мира. И вот тогда, когда я был готов бросить попытки и вновь погрузиться в черную меланхолию неопределенной длительности, я вдруг осознал, что уже решал эту задачу когда-то давно. Какой же я все-таки феноменальный идиот! Иметь решение с самого начала, владея всеми необходимыми средствами для его воплощения, и тыкаться слепым котенком во всех направлениях! С досады мне захотелось разбить свой божественный лоб о любой из этих звездных огарков, плававших во тьме за Пеленой. Годами блуждать в каменном лабиринте, и в один прекрасный день увидеть выход в двух шагах от себя — даже это не может описать то, какая тяжесть свалилась с моих плеч. Только сейчас мне стало понятно, что я давно расстался с надеждой, и продолжал двигаться вперед лишь за счет голого упрямства и неспособности признать поражение. Я рассмеялся, и сильно подозреваю, что в этом смехе было предостаточно ноток безумия. Не таким ли образом сбрендил Паладайн в своей ипостаси Фисбена? Я направил свой взгляд сквозь Пелену, отделявшую меня от материального мира. Решение было передо мной в своей гениальной простоте и блистательной всеохватности. Я создам вселенную. Гигантскую живую вселенную, о какой мертвые боги Кринна не могли и мечтать. Она будет больше, прекрасней и сильнее всего, с чем они привыкли иметь дело. Ты ошибся, Гилеан. Как же ты ошибся! До сих пор меня окружала безграничная пустота, сердцем которой я оставался всю эту бездну времени. Но теперь все изменится, ибо впервые я не шел наощупь, как слепец в незнакомом городе, а ясно видел способ решения задачи. Эпоха экспериментов прошла. Настал час творения.