Говорит Z

Утра у Говарда нет. С таким похмельем утра не бывает. В обед его будит простуженная Пегги. Уставшая, ненакрашенная, с тёмными кругами под глазами. Голоса у неё нет, и она просто кладёт перед Говардом папки и уходит в ванную, заливая пол октябрьским дождём с плаща и волос. Говард больше всего на свете хочет умереть и минералки, но листает новые материалы. Агенты СНР, присланные по запросу Пегги, обыскали дома уже пятнадцати жертв Объекта «Зет». Причастность восьми из них к организации ГИДРА доказана. Пегги кашляет. Когда она выходит из ванной, кутаясь в халат, оттуда валит пар. Говард наконец находит в себе силы спуститься вниз — за горячим чаем с мёдом. *** Маргарет пытается посчитать, сколько часов за последнюю неделю ей удалось выкроить на сон в машине детектива Тоски. Не выходит. Говард вползает в номер, шаркая тапочками. На светский лоск он уже наплевал. У него в руках поднос с чаем, тостами и газетой. Разворачивая её, Старк изысканно матерится по-французски. — Они додумались транслировать наш разговор, — поясняет он, когда Маргарет пытается откашляться, поперхнувшись. — Истерика? — Истерика катит по Штатам, как торнадо, хотя он орудует только в Калифорнии. Дальше он не пойдёт. — Почему? Вместо ответа Говард отдаёт ей листок с расшифрованным первым письмом, и красные буквы скачут перед глазами. Пожалуйста скажите обо мне Пегги я помню её От проклятой простуды слезятся глаза. Мы ещё не закончили Нет. Это не простуда. Маргарет плачет, прикрываясь широким мягким рукавом гостиничного халата, и Говард, растерявшись, обнимает её за дрожащие плечи. — Это не Стив, — говорит она. — Это не Стив. Я чувствую это сердцем. — Он назвался в радиоэфире Сэмом. Как Дядюшка Сэм. Как Америка. — Замолчи, Старк, — она пытается сбросить его руки, но Говард, дыша мятой и перегаром, обнимает её крепче и баюкает, как ребёнка. — Не плачь, Пегги, — повторяет он. — Не плачь. Я тоже могу ошибаться. Глядя на расшифрованное послание, Маргарет больше не верит в это. *** Вскоре гостиница превращается в проходной двор. Говард Старк посылает к чёрту двух репортёров «Хроник» и готов послать третьего, но тот вручает ему белый большой конверт с нарисованным прицелом. — Будь благодарен, что я тебе не прописал, — цедит Говард, прикрывая дверь номера. — Достали. Скажи там у себя, чтобы примолкли. Первая полоса была ни к чему. Это вообще звонил псих. Так и напишите. — Но в стенограмме... — Был отчёт, да. Который мог подделать любой мало-мальски соображающий человек. И про возможный взрыв тоже зря написано. — Но Четвёртое июля... — Может, он хочет показать нам на прощание салют. Говард захлопывает дверь и вскрывает конверт. Ни одной рукописной пометки — только вырезанный из дорожной карты квадратный кусок. Штат Калифорния. Пока он расправляет его на столе, дверь номера идёт открывать Пегги. Ей вручают конверт из полицейского участка. В нём тоже не обнаруживается ничего, кроме такого же по размеру квадрата, но из кальки. — Мы так обозначали вражеские базы, — обломанный ноготь Пегги касается единственной пометки на кальке. Он помнил их наизусть. Вдвоём они прикладывают кальку к карте, чернилами вверх, всеми сторонами. Четыре варианта — слишком много, но лучше, чем ничего. Ближе к вечеру вваливается Тоски. Приносит материалы о вчерашнем убийстве, значок в виде черепа с щупальцами, снятый с внутреннего кармана пиджака расстрелянного политика, и фото исцарапанной витрины. Говард боится, что железная Пегги расплачется снова, но у неё кончились слёзы. *** Ещё одно послание влетает ночью под дверь, когда Говард уже спит. Маргарет ещё мучается с кашлем и отпаивает себя лекарствами, когда под дверь влетает ещё один белый конверт с прицелом. Она лихорадочно сминает его в руке и бросается в коридор на быстрые тяжёлые шаги, но не успевает за человеком, который его принёс. Выбегает на дождливую промозглую улицу — босиком, в халате. Тот, кто приходил в гостиницу, растворился в этом дожде. Она возвращается в номер и только тут вспоминает о конверте. Расправляет, хлюпая носом, бумажную гармошку и вскрывает послание. Это ещё не третье письмо Только своим, скорее Они звали меня Красным Фантомом, но я не призрак Говорит Z для Америки И для Пегги и Говарда Дьявол дал им приют Разрушьте его, уничтожьте их, как они уничтожили меня Ад — жить, когда ты мёртв и похоронен Никто не слышит меня А вы услышали У меня больше никого не осталось Человек в зеркале — не я Никто и никогда не исправит того, чего я не хотел Америка должна быть чистой Я не должен был стать одним из её палачей Бог не слышал меня, он забыл меня, как я сам себя забыл А вы услышали Значит, мы скоро встретимся Армия, полиция, СНР, агенты — пусть они все идут к дьяволу, меня там нет Руки у Маргарет не дрожат. Глаза на этот раз прекрасно видят примитивно записанное в столбик послание из заглавных букв. Она решает не будить Говарда. Сама берёт ключ, расшифровывая единственную строчку символов, оставленную в конце. У шифра — нулевой шаг. Буквы совпадают с символами. Наверное, Зет устал. Сориентируй на восток Калька, кажется, шуршит слишком громко. Говард ворочается за стенкой. Маргарет аккуратно, край в край, кладёт её на карту, размещая восток вверху. Значок попадает точно на изображение горы Дьябло. Она рассматривает её очень внимательно. Прогревает горло остатками виски Старка. И идёт звонить в Стратегический Научный Резерв. *** На операцию у горы Дьябло не берут ни простуженную Пегги, ни Говарда, который уже и забыть успел, что он — научный сотрудник. Оба, нахохлившись, следят за ситуацией, сидя в номере. Говард занудно пичкает злую Пегги таблетками и сиропами в промежутках между звонками. На горе Дьябло действительно обнаруживают крупную научную базу ГИДРЫ. Большинство застигнутых врасплох сотрудников своевременно принимают яд, другие — вовсе не по своему желанию — принимают свинец, но некоторых удаётся взять. Расспросить — пока нет. Пегги, почти утонувшая в халате, сидит на кровати среди фотографий и обнимает свои коленки. — Один, — говорит она, остановившись взглядом на листке, где Говард выписывал счётчик жертв. — Одиннадцать невинных. Тридцать семь наказанных. Одна база. Его последнее дело. — Он ещё не прислал третье письмо, — Говард нервно водит большими пальцами под подтяжками. — Вдруг эта единичка — что-то ещё? — Ты сам говорил мне о математической логике. Глаза у Пегги красные и усталые. Она раздосадована, что не смогла отправиться на базу, но с такой температурой не до подвигов. Говарду даже страшновато уезжать на эфир, но он ждёт, что Зет снова позвонит. Но не занимать телефонную линию он просит напрасно. *** На следующий день Маргарет, наслушавшись и начитавшись отчётов, плюёт на больное горло и температуру. Нет ни писем, ни звонков, ни быстрых тяжёлых шагов. Никаких вестей, хотя Зет обещал встречу. Агент Картер сражается за собственный голос, напиваясь горячего молока с инжиром, мерзких микстур и чая. К вечернему концерту по заявкам она может говорить, и, несмотря на все возражения и воздевания рук к небу, Маргарет надевает пальто и едет с ним. В такси Говард насильно кутает её в шарф. Когда Старк беспокоится — это пугает почище всего остального, и Маргарет не может об этом не думать. Она выпрашивает в студии микрофон в самом начале передачи. Прокашливается и произносит очень спокойно, собрав все свои нервы в кулак: — Говорит Пегги Картер для Объекта «Зет». Пожалуйста, выйди на связь. Приют, который дал им дьявол, разрушен. Маргарет просит не занимать линию звонками и не ставить глупых песен. Целый час она вещает чужим низким голосом о том, что Зет теперь остановится, что он — не безумец, а сбившийся с пути народный мститель. Обещает, что дело будет доведено до конца, что Зет больше никого не убьёт, что выходить на улицы теперь стало безопасно. Она срывает голос до хрипоты к тому моменту, как в студии дребезжит телефонный звонок. Ту передачу, где с Зетом говорил Говард, она не слышала — лазила по домам жертв среди засохшей крови, собирала стреляные гильзы, писала протоколы с Тоски. Поэтому голос на том конце провода ставит её в тупик. Говард следит, чтобы звонок сняли с трансляции, и ведущий быстро ставит в эфир безликую легкомысленную модную музыку. — Пегги, — говорит кто-то тихий. И это не Стив Роджерс. Стива Роджерса она узнала бы из тысяч. Или она просто хочет так думать? Или с температурой разобрать изменённый голос тяжело... — Спасибо тебе, — говорит Зет. — Спасибо за всё, что ты сказала и сделала. — Пожалуйста, вернись. Кем бы ты ни был. Каким бы ты ни стал. Мы всё ещё ждём твоего письма. Я жду. Говард ждёт. — Я не уверен, что мне стоит возвращаться. Мои руки в крови. Маргарет вздрагивает. — Была война. У многих руки в крови. — И мне лучше остаться на той войне. — Зет... Сэм? — Знаешь, яркое вспоминается первым, когда не помнишь ничего и всё вокруг — белый лёд. Пегги, я помню твоё красное платье. Он вешает трубку. В голове Маргарет Картер разливаются болью гудки. *** На следующее утро Пегги не может встать с кровати. Она всё-таки зря вчера поехала на эфир. Тоски звонит и злится, говорит, что мисс Картер в радиоэфире несла полнейший бред, не согласованный с полицейским управлением. — Я могу показать вам её градусник, — невозмутимо отвечает Говард и дёргает телефонный рычаг одним пальцем. Для Пегги приходится вызвать врача. Говард нервничает, выезжая на вечерний эфир после целого дня тишины. Красное платье — значит, бар в Азанно. Он снова просит не занимать линию. Снова обращается к невидимке. — Говорит Говард для Объекта «Зет», — несётся по Сан-Франциско и окрестностям, сливается с шумом дождя. Следующие полчаса Говард пьёт кофе и думает. Думает, что больше никогда в жизни не будет любить кофе. Думает, что ему осточертели этот город и эта мокрая осень. Думает, что Зет мог уже уйти за эти сутки. Раствориться. Остаться в веках противоречивой городской легендой. Но он звонит. — Говард, дай мне слово, — просит мужчина. — Говори. Дыхание у Старка перехватывает. — Только пусть это пойдёт в эфир. Ведущий убирает руку от пульта управления. — Ты в эфире, — осторожно произносит Говард. — Говорит Зет для Америки, — он подбирает слова медленно и осторожно. — Я больше не хочу убивать. Я сделал много плохого и хотел искупления. Но искупления за подобное не бывает. Я хотел быть героем, но я стал убийцей, и мной пугают детей. Я сдамся на ваш суд. Но я хочу, чтобы меня арестовали Пегги Картер и Говард Старк. Говард, ты не боишься? — Я читал твои письма. Я не боюсь тебя. — Я пришлю третье письмо. Спасибо, Говард. Говард забывает, что хотел сказать — звонок обрывается на его вдохе. *** Маргарет Картер снится бар в Азанно, но в дыму не разглядеть лиц. Объёмный и душный лихорадочный сон обрывается встряской, как от взрыва. — Он прислал третье письмо. Снова подбросил в редакцию «Хроник». Оно чертовски длинное, Пегги. Я устал, я не спал, я не могу подобрать шаг. — До какого дошёл? — До пяти. Может, он усложнил шифр? Говард садится на край её постели — и расплывается. Маргарет с трудом фокусируется на листке, почти всплошную испещрённом знаками «алфавита», потом — на листе с ключом. Я должен вернуться Не сейчас Кесарю — кесарево 1 0 7 Она болезненно щурится. Вспоминает, что ещё не пила таблетки, которые нужно пить по часам три раза в день. Открывает пузырёк, чтобы принять первую дозу. 1 0 7 Первый раз. Второй раз. Третий раз. Маргарет глотает таблетку, морщась. Первое письмо. Второе письмо. Третье письмо. Шаг — единица. Шаг — ноль. — Шаг — семь, — выдаёт она полубессознательно, обрушиваясь в подушки. *** Мелкие значки криптограммы сливаются в тёмную рябь Атлантического океана. Говард не сразу находит в себе силы начать дешифровку, когда понимает: шаг действительно семь. Он кладёт письмо и ключ рядом, наливает себе виски, закуривает сигару и старается писать механически, не вдумываясь. Костяшки пальцев трутся о бумагу — огрызок красного карандаша уже слишком маленький. Но он уже незаметно для себя ставит пробелы, привыкнув к шифру, и ему не нужно переписывать всё ещё раз — без ошибок, с запятыми, большими буквами. Говард на ходу понимает фразы, сразу записывая их, как надо, понимая смысл. Оказывается, это слишком тяжело, и огрызок карандаша начинает подрагивать. Я думал, что мне стоит убить себя, что никакой доктор не исправит того, что они сделали со мной. Всё это время я спал во льду, Жаль, что это была не газовая камера. Кто-то другой в моей голове просыпался всякий раз, когда они говорили мне «доброе утро». Кто-то другой, не я. Он шёл убивать их. Теперь мне кажется, что из зеркала смотрит тоже он. Я уже убил одиннадцать человек, невинных, неугодных им, таких, как вы. Я помню их всех, я записал их имена в конце письма, судите меня за это. Если они найдут меня — я продолжу убивать, и я этого не хочу. Мне каждый раз страшно засыпать и просыпаться, ведь проснуться могу не я. Но каждый раз, когда я уничтожаю одного из них, мне кажется, я уже не могу остановиться. Я успел запомнить хоть немного только калифорнийский архив. Мне кажется, я готов продолжать, будто их кровью я смогу отмыть руки. Я настолько зол, что могу продолжать. Символы плывут перед глазами, но от них трудно оторваться даже чтобы заточить карандаш. Говард моргает, сбрасывая напряжение, и строки выравниваются снова. Весь стол усыпан пеплом и карандашными стружками. Теперь я одинок в этом мире. Всюду ложь, я слишком хорошо это понял — они талантливо прикидывались порядочными людьми. Я не знаю, что они сделали со мной, но я каждую минуту жду, что они вернутся и скажут мне «доброе утро». Я верю только вам двоим, поэтому прошу: сделайте со мной что-нибудь. Остановите. Убейте, пока я не убил и вас. Ведь вы смогли меня найти, вы меня помните, я существую — пожалуйста, помните, что я существую и меня надо остановить. Помогите мне, Пегги, Говард. Помогите, если и вправду помните. Я сам вспомнил себя с трудом. Они называли меня Zimniy Soldat. Но моё имя — Джеймс Барнс. Ледяная глубина Атлантики вдруг оборачивается пустой чернотой под разрытым белым снегом Альп. Кто-то встряхивает Говарда за плечи, и виски горчит на языке с дымом, как в Азанно, и ему солнечно улыбается молодой бруклинский сержант. Лучший друг Стива Роджерса. Плечи Говарда трясутся, и расшифровать список он уже не может. Говард Старк не может даже дышать. Он рыдает. *** Джеймс Барнс приходит к редакции «Хроник» в восемь утра. Кормит голубей в скверике. Если правильно примелькаться, никто не обратит внимания на странноватого лохматого бродягу, который околачивается где попало и делит свой хлеб с такими же бесприютными птицами. Такими обычно брезгуют, таких обходят стороной — и пускай. Он сам рад тому, что его не замечают. Он призрак. Газетная байка. Ему вдруг становится легче. Сегодня даже нет дождя — светит холодное октябрьское солнце. Пальцы в чёрных потасканных перчатках крошат вчерашнюю булку, и голуби слетаются к нему под ноги. Интересно, узнают ли его Пегги и Говард? Наверное, нет. Но зато он узнает их. Он присаживается на лавочку и прикрывает глаза. Солнце кажется почти тёплым, когда он вспоминает людей, которым доверял Стив и которым теперь доверился он сам. Пегги в красном платье, в дымном баре Азанно; Говарда в дорогом костюме на сцене Павильона Чудес. Джеймс знает, что они придут в половину девятого. И слишком поздно чувствует, как его бьёт по жилке на шее электрошокер. *** Маргарет Картер чувствует себя глупо и мёрзло, хотя Говард снова упрямо намотал на её шею свой шарф. Они бродят по скверу возле «Хроник» уже полчаса. Поднимаются на крыльцо, чтобы осмотреться. Её плащ распахнут — чтобы лучше было видно яркое красное платье. — Он не придёт, — хрипит Маргарет в шарф Говарда, перепачканный помадой. Говард молчит, закусывая сигару и пряча руки в карманы. Он и сам уже понял, что сержант Барнс изменил своё решение. — Оно и к лучшему. Говард смотрит на неё с непониманием. Маргарет горько пытается улыбнуться. — Мы были бы обязаны отдать его под суд. Двое политиков, четверо учёных, пять членов Стратегического Научного Резерва. Это кончилось бы смертной казнью. Мы бы убили его, понимаешь, Говард? — Стив этого не простил бы. — А ты сам бы себе простил? Говард выкидывает потухшую сигару в кусты и качает головой. — Я тоже, — усмехается Маргарет, поднимаясь на ступеньки редакции и поворачиваясь к солнцу. — Главное, что Джеймс жив. Когда-нибудь мы с ним встретимся. — Вполне возможно. — Дело стоит отправить в архив СНР. С Тоски разберёмся. С Армстронгом тоже. Пусть Зет останется в истории призраком, которого так никто и не нашёл. — Никакого третьего письма я тоже не получал, — кивает Говард, становясь рядом. — Кажется, в Сан-Франциско только что стало больше одной городской страшилкой. Не буду ездить здесь на машине тёмной ночью. Маргарет задирает подбородок и жмурится. Осеннее солнце золотит её ресницы. Дорогая Пегги Я должен вернуться Не сейчас В груди у агента Картер что-то почти привычно болит. Последний месяц вдруг оборачивается горячечным, удивительно сюжетным бредом, размывается в сознании пьяным дымом Азанно и улыбками потерянных, но обязательно живых. Пегги Картер тоже улыбается.