(Не)обычная сделка

      После финала Гран-При в Сочи в Викторе образовался надлом. С первого взгляда незаметный: он продолжал улыбаться на камеру, посмеиваться на интервью и обниматься с фанатами. Но выходить на лед стало больно. Тяжелее найти что-то уникальное для программы, создать нечто особенное. К его сюрпризам привыкли и он сам привык, а теперь ощущал себя так, будто у него выбили землю из-под ног. Смотря на выступления соперников, не чувствовал совершенно ничего: ни азарта конкуренции, ни интереса к чужим программам. Пришлось признать — он выдохся.       Одеваясь перед банкетом, он на минуту прижался к зеркалу — стекло приятно холодило лоб, но, к сожалению, не могло также остудить мысли. Поверхность быстро запотела и Виктор, не задумываясь, машинально провел по ней пальцем: раз, другой. Получилась лестница всего из трех ступеней, точно как пьедестал, уже набивший оскомину. Вздохнув, он загадал, дабы что-то приключилось сегодня. Хорошее, плохое — не суть важно, лишь бы не тухнуть в болоте уныния. Маленький Юрка, просидевший в углу дивана весь день, насупившись и уставившись в телефон, проводил его взглядом. И пошел следом, по пути стерев глупый рисунок.       А затем случился Юри. Как происшествие, вроде автомобильной аварии или падения самолета, он ворвался в сознание Виктора и снес к чертям все заграждения в его голове. Тем вечером на банкете он заставил его впервые забыть о льде, коньках, обо всем на свете и смотреть только на него. Что ж, это оказалось интересным переживанием, но казалось невероятным. На утро Виктор не мог понять точно, приснилось ли ему произошедшее. И жизнь вяло потекла дальше, выматывая все душевные силы.       Он взорвался на Чемпионате Мира, росчерком по катку спрашивая: «Это ведь не сон, да? Все это было взаправду? Только подойти, протяни руку. Не оставляй меня наедине с беспросветной пустотой!» Призыв оказался проигнорированным.       Ночью Виктор праздновал золото в кругу друзей и родной команды. Находясь в пограничном состоянии между «хорошо посидели» и «в стельку», он привалился к теплому плечу Криса и капризничал. Швейцарец посмеивался и соглашался, мол, никто их, красивых, не любит, никому они, чудесные и настоящие, не нужны.       — А чего ты хотел? — Гоша с другой стороны пожал плечами и неожиданно выдал серьезную мысль, явно подготовленную заранее долгой одинокой ночью. — Кто к тебе пойдет, безалаберному эгоцентристу, пусть и обвешанному золотом с головы до ног. Отношения строиться должны, причем усилиями обоих. А ты хочешь всего и сразу, да просто так. Не бывает как в сказке.       Никифоров навеселе кивал, бил в грудь, мол, готов хоть сейчас за тридевять земель за головой дракона и пожизненно мыть посуду. Хотел добавить еще про завтраки в постель и выгул собаки, но остатки совести в лице Плисецкого отвлекли внимание — тот из-за стенки кричал что-то про педиков и алконавтов, не дающим честным спортсменам готовиться к пересдаче контрольной.       Утром это чудо российского балета исполнило сцену из Золушки: фея-крестная мановением мобильного обращает печального чемпиона в тыкву, ну или что у него там на шее вместо головы.       Волшебная ссылка вела на ютуб. Юри ответил, в своей манере, их общей на двоих с Виктором манере — танцем.       И новоявленный тренер окунулся в послание, только со временем осознав, во что ввязался. Кацуки Юри был катастрофой: безжалостная лавина, погребающая заживо и сколько бы ты не пытался выбраться на поверхность, лишь утягивающая все глубже. Никифоров испугался, если бы не оказалось слишком поздно — он уже под завалом и не хочет обратно.       Юри ничего не знал и не понимал в настоящем, не-на-камеру Никифорове, но отлично умел чувствовать. Мимолетным словом выпотрошить душу, задумчиво поковыряться скальпелем-сомнением и исцелить одним взглядом, сияющим в своем нескрываемом восхищении? Пожалуйста, это все к нему, мистеру Кацуки. А чтобы впустить в собственное сознание, поделиться чем-то сокровенным, хоть намекнуть, что не все так безнадежно — увольте. Кумир — конечно. Тренер — так и быть. Друг или любовник — даже не думай, Никифоров, своими грязными тапками да мое святилище топтать.       Когда приезжает Русский Тигр, Виктор почти измотан. Он заражен японским воздухом, отравлен чувствами и не видит надежды когда-то поправиться. К вечеру подросток заряжает обоих фигуристов своей энергией, и Витя даже улыбается в подушку: может, не все так плохо?       Именно этот момент выбирает Юрий дабы показать как оно все на самом-то деле. Отстраняется от стены, еле различимый в сумраке, и кажется тонким призраком. Присаживается рядом с Никифоровым, откидывает волосы назад, чтобы они искрились в темноте и рассказывает. Говорит долго, обстоятельно и вкрадчиво, кажется, впервые за все время их знакомства. И про лесенку в зеркале вспоминает: «Кого звать-то собрался, полудурок артековский, я и так тут?», и про то, как высматривал Юри перед банкетом, сразу поняв, кого Витьке надо. Даже про перевод телефона из режима «фото» в «видео» в ручках тройняшек не забыл.       — Халява, она только к студентам приходит, и то потом долг требует. А тебе и подавно не светит. Ты не думай, что раз не подписывал ничего — то и не должен. Мысль — это уже намерение.       — А чего тогда сразу счет не сказал?       Юрка щурится и его зеленые глазищи поблескивают как звездочки.       — За «посмотр» денег не берем. Хочешь: будет тебе и любовь, и счастье, даже приключений отсыпем на всю жопу. А нет — так и оставайся «полутренером».       Никифоров колеблется. До конца еще не верит, но слушает внимательно.       — А Юри? С ним что будет, если откажусь?       — Не моя конфессия. В азиатском отделе он, кажется, на неплохом счету. Хранитель у него пришибленный еще такой, в жизни не выговорю имя. Подкатит ему через полгодика фанатку-японочку, как его мама мечтает: брюнетка с волосами до попы, готовит как ангел и стесняшка, ему под стать. Бросит спорт, будет учить детишек кататься, разжиреет на пятнадцать килограмм и заведет вторую собаку и дочку. Или сначала дочку, потом псину. А тебя забудет как подростковый эротический кошмар.       Виктора ужасает каждое слово. Он хочет быть счастливым, любимым и далее по списку. Лишь бы не обратно, в полгода назад, когда не знал какой теплый Юри, когда тот сонно прижимается к его спине. И наверное, было бы правильно отказаться — наверняка, японцу такая жизнь пришлась бы по вкусу, уж всяко проще этих заморочек с борьбой против всего мира фигурного катания, с соусом из бурлящей зависимости собственного тренера. Так стало бы лучше Юри.       Жаль, что Виктор эгоист.       За несколько дней Плисецкий, этот маленький дьявол, устраивает шоу, достойное театра на Таганке: вот вам собственничество обиженного подростка, пожалуйте осознание возможности утраты по-японски, в качестве десерта — соревнование за прекрасного Витечку. Кушать подано.       И держит слово: обещал приключений полные штаны — получите, распишитесь. Вот вам волнение от предстоящего проката. Никифоров, раз назвался тренером, так будь им. Панические атаки? Тревога из-за близкого существа? Самый потрясающий на свете подарок от милейшего жениха во вселенной?       Крис во время заплыва в бассейне канючит, если Кацуки еще и Гран-при выиграет — он точно заподозрит, что Виктор в сговоре с силами зла. Или тот сам Господь Бог. Виктор смеется и фотографирует.       О скуке он забыл навеки — и тут Юрочка не солгал. Даже серебро кажется хитроумным планом, дабы Никифоров не выпендривался, мол, не все на свете для тебя. Но он и так непозволительно счастлив. Его прелестнейший фигурист мановением пальчиков срывает выдержку Виктора и облачает того в трепет — давно не новость, об этом трубят все интернет-издания уже год.       В Питере Яков откровенно признает: «Вить, ты болен». Тот легко улыбается, прекрасно об этом зная. Но раз он способен ощущать восторг от нетронутого утреннего льда, а сердце замирает в четверном флипе и пальцы колет от прекрасной музыки в наушниках — его все устраивает. Кацуки — как способ выжить, принимать ежедневно до скончания дней. До тех пор пока в груди горячо, когда Юри его обнимает, а он умирает от нежности, целуя кольцо на руке жениха — ему не хочется лечиться.       А Плисецкий сверкает зелеными ведьмиными глазами из темноты и чешет кошку за ухом, мурча с ней о чем-то своем. Он терпеливо ждет уплаты долга в срок, точно зная, что сказки с хорошим концом — это те, чей финал утаили.