(Не)обычная сделка

      Юри наблюдал долгое время за неизменным течением времени, не принимая никакого участия в той череде событий, которая наполняла его. Он смотрел как бы со стороны за чужими жизнями и, точно также, за собственной, не осознавая ее движения.       Пока однажды не заметил человека, чья судьба яркой вспышкой пронеслась перед глазами. Мальчишка, постепенно взрослея, двигался за мечтой с точностью разящей стрелы, не обращая должного внимания на окружающий мир — до тех пор пока его вела муза. Вдохновленный, он пробовал и неизменно добивался успеха в любимом занятии — лед стелился под его ногами послушным шёлковым полотном, распускаясь искрящимися всполохами под ослепляющими огнями рамп и звуки затворов фотокамер. Музыка вела его и он, дружный с ней, творил чудеса в том виде, в котором представлял себе их — не понимая того, как его программы действуют на людей вокруг. Не замечая всей величины своего таланта до последнего мига, до распоследней медали, переполнившей копилку и, под хруст полки для наград, треснувшей от золотого веса в квартире в центре Петербурга, пришло понимание — дальше ничего. Пустота.       Завоевано всё, что можно, получены все награды из придуманных людьми и, если появятся новые, и их присудят ему.       Человек оглянулся вокруг, только теперь увидев, что вокруг давным-давно никого не осталось рядом: все, когда-то близкие ему, давно покоились бледными тенями за плотным железным забором из сетки-рабицы, поверх опоясанной колючей проволокой для верности — ни один не проскользнет. Никто не увидит в нём простого Человека, уставшего взрослого мужчину, не заметившего момента своего взросления и потому оставшегося в душе ребенком, за пеленой из чужого восхищение и раболепного преклонения фанатов.       Юри мог. Юри восхищался долгое время, удивлялся способностям такого невероятного существа, некогда созданного Богом, очевидно, в насмешку над всеми остальными: поглядите, вот моё совершенное творение, легко и шутя проходит тернистые пути, сломившие многие судьбы. Многие, только не его, остававшегося внешне всё тем же светлым и радостным, нашедшим себя в идеально-подходящем призвании, выдуманным словно специально для него.       И лишь когда за обрезанными волосами показались края потрепавшейся маски, покрытой тут и там сеткой-паутинкой мелких царапин и трещин, пришло понимание — настоящий Виктор совсем не такой. Настоящего Виктора он никогда и не знал на самом-то деле, довольствуясь, как и все, прелестной картинкой, распечатанной и повешенной на стену, точно икону. И Юри захотел разглядеть его настоящего, тем более, что Виктор горел желанием открыть его, Юри, и открыться самому в ответ: так по-детски доверчиво, словно в первый раз пытался подружиться с кем-то и стать для другого человека значимым.       И Юри нарушил внутренние запреты, позволив себе приблизиться к другому человеку. Принял протянутую в немой мольбе руку и прижался к его груди в тесном объятии. Ведь можно же хоть раз за... сколько там столетий отсчитал на днях Пхичит, четырнадцать? Шестнадцать? Юри давно позабыл как давно обменял биение сердца на пару мощных соколиных крыл за спиной. Поступить так, как хочется, а не как должно — и побыть счастливым несколько кратких десятилетий, отведенных жалкому человеческому сроку?       Только он запоздал: не учёл, что Виктор, порывистое и взбалмошное дитя мировых льдов, не обладает его терпением и кротостью — он существовал только во вселенной сиюминутных желаний, отдаваясь им со всей страстью и душой и потому не дождался распланированного свыше часа. Едва лишь уловив призрачное видение счастья, ещё даже не оформившееся в реальности, тут же затребовал его себе.       Юри полюбопытствовал: не удержался, глянул одним глазком на банкет и оказался тут же утянут в плен призывно сверкающих из толпы одиноких бирюзовых глаз. Виктор тоже не сдержал своих демонов — и пошел на сделку тут же, послушав давно вертевшегося поблизости в ожидании своего часа Юрки, вот ведь ведьмин сын с кошачьей душой.       Но у Юри в запасе было все время человеческих цивилизаций: начиная от разлившихся мирных народов Междуречья и заканчивая бороздящими бескрайние небеса творцов космических Империй. Все одно люди стремятся к небу: кто седлает стальные ракеты, а кому достаточно поднять голову — Седьмые Сферы там, только пожелай увидеть.       Что ему, разменявшему шестое воплощение, договор? Его условия писаны не вилами даже, прутиком забавлявшегося ребенка по зеркальной глади озерца на заднем дворе, а баламутит их рыба-Карп, мудрая из живущих. Сказать-то можно всё, да только решать к кому душу свою направить ни ему, Юри, ни Плисецкому, не ведавшему с какими силами играет, — только Виктор сам понять способен, куда свой последний путь направить.       У Юри имелись тысячелетия на то, чтобы взрастить в себе терпение; десятилетие на любовь, молчаливую и тайную; и полвека на совместное счастье — а там уж куда черт пошлет: хоть вверх, разделить крыло на двоих, научить парить над облаками как по льду в фигурном танце; или вниз — как Виктор пожелает, Юри в аду бывал не раз.       Одно только Юри знает верно — больше он не позволит Виктору остаться наедине с безликой пастью одиночества. В жизни и любви да в смерти — им быть едиными.