Выпускники

Солона Амелл отрывается от составления промежуточного отчета о результатах первого этапа эксперимента и, потянувшись, разминает затекшую спину. Глаза чешутся, словно в них насыпали песка. В голове тяжелый туман. Она умывается холодной водой из крана для мытья лабораторной посуды, и, вытащив из ящика своего стола пачку сигарет, выходит на маленький балкон. Щелкнув зажигалкой, она с наслаждением затягивается, привычно ощущая чувство вины. Она обещала Каллену бросить курить, и уже почти справилась. А потом они переехали в Киркволл. Солона с удовольствием вспоминает их поездку из Кинлоха в Хоннлит. Они ехали не спеша, несколько дней. Ночевали в придорожных мотелях. Как одержимые занимались любовью, порой съезжая для этого на обочину в тот же миг, как возникало желание. В те несколько дней она была абсолютно, невероятно счастлива. Ей безумно понравилась его семья. Его родители жили в браке уже двадцать пять лет, вырастили четырех детей и до сих пор безумно любили друг друга. Солона замечала это в их словах, жестах, взглядах, которыми они обменивались. Ей казалось, что у них с Калленом все будет так же. Она даже рассказала сестре Каллена Мии о своих планах — они оба сделают хорошую карьеру в ближайшие пять лет. Каллен станет заместителем рыцаря-командора, а Солона защитит диссертацию. Потом можно будет подумать о детях — ей хотелось двоих. И конечно же о собственном доме в Верхнем городе Киркволла. Ей представлялось как они будут сидеть вечером в патио, или в садике на крыше, и, потягивая прохладительные напитки, наблюдать за играющими детьми. Мия тогда засмеялась и сказала: «Хочешь развеселить Создателя — расскажи о своих планах». Солона даже слегка обиделась на нее. Теперь она понимает, что Мия была права. Прилетев в Киркволл, они сняли небольшую квартиру с одной спальней в районе порта — чтобы было удобно и недалеко идти до парома, что ходил между городом и островом, на котором располагались Казематы. Машину Каллен продал еще в Ферелдене — в Киркволле с его узенькими древними улочками от здоровенного внедорожника одни проблемы. Все шло отлично. Лаборатория, в которой Солоне предстояло работать, была оборудована всем необходимым, профессор Орсино оказался очень милым и обходительным, а предложенная тема сулила, при условии ожидаемого результата серии экспериментов, эпохальные открытия. Каллену тоже нравилась новая должность. Идеальное будущее, которое она себе представляла, казалось лежащим прямо перед ней на красивом подносе — нужно только протянуть руку и взять его. *** А потом, месяц назад, она поняла, что по уши влюбилась в Орсино. Сначала ей казалось, что она просто питает к нему естественное и неизбежное уважение, которого он безусловно заслуживал. Он был невероятно умен, талантлив и эрудирован. Почти гениален. При первом знакомстве ей стало невыносимо стыдно за то, что она когда-то передавала матери порочащие его слухи. Но, кроме того, он был еще идеально учтив, обходителен, галантен и невероятно хорош собой — смуглая кожа, породистое лицо, импозантная проседь в угольно-черных волосах, восхитительной красоты глаза. С ним можно было обсудить что угодно — от механизма рекомбинации генов до классического артхауса. Солона поняла, что думает о нем не только как о научном руководителе, когда он, однажды, выскользнул вслед за ней на балкон и, попросив у нее сигарету, затянулся с плохо скрываемым наслаждением. — Андрасте милосердная, как же мне этого не хватает, — сказал он, выдохнув облачко дыма. — Вы тоже бросаете, профессор? — она привычно отметила, что наедине с ним чувствует себя удивительно хорошо и вдруг осознала, что это неспроста. — Да. Обещал жене бросить, — он улыбнулся. — И все никак. Кстати, Солона, зовите меня просто Орсино. Я настаиваю. — Хорошо, про… Орсино, — она улыбнулась, чувствуя как горят щеки. — У нас с вами теперь есть маленькая общая тайна… Он тогда подмигнул ей и, затушив сигарету, ушел. Она, ошарашенная открытием, закурила еще одну, пытаясь привести в порядок бушующие в голове мысли. Солона снова затягивается, пытаясь прогнать непрошеные воспоминания. Но мысли об Орсино настойчиво лезут в голову и сдаваться не собираются. Она думает о том, как он улыбается ей при встрече. Как, едва касаясь, целует ей руку на прощание. Думает о том, что его жена — женщина невероятной, ошеломляющей красоты, с которой ей никогда не сравниться. Да еще и начальница Каллена. Каллен. При каждой мысли о нем Солона чувствует себя отвратительной предательницей — грязной и лживой. Сама ситуация с этой влюбленностью в научного руководителя при наличии мужа, которому она совсем недавно клялась перед алтарем в вечной любви, напоминает третьесортный водевиль. Солона пытается заставить себя думать о нем так, как думала раньше. Вспоминать его голос, его ласковый взгляд, его крепкие объятия, вспоминать о том, что заставляло ее на протяжении нескольких лет переполняться нежностью к нему. Но вместо этого в мозгу против воли всплывают картины, представляющие ее мужа в не самом выигрышном свете. Каллен не может похвастаться такой же эрудицией, как профессор Орсино. С Калленом не получится обсудить вопрос реакции клеточных культур на разные типы магического воздействия. С ним не поговоришь о культовом для любителей артхауса фильме, в котором исследуется вопрос общения человека с богом — Каллен скажет, что не любит подобную нудятину и предложит посмотреть вместе новый блокбастер. Даже если сравнивать внешность — Каллен все равно проигрывает. Он молод, атлетичен, и дивно хорош собой, но внешность у него простоватая, и развитая мускулатура лишь подчеркивает эту простоватость. Тогда как Орсино — изящный, утонченный, изысканный, обладает тем редким типом внешности, который с возрастом становится только лучше, и вообще кажется ей сейчас воплощением идеала мужской красоты. *** Усилием воли Солона заставляет себя вернуться к работе. Данные в таблицах требуют пристального внимания, ошибиться нельзя ни в коем случае. И все же работа продвигается с трудом. Из-за непрошенных тревожных мыслей, Солона постоянно прерывается, возвращается к началу страницы, перепроверяет данные по десять раз. И все равно делает ошибки. Это раздражает неимоверно. Ей очень хочется снова стать спокойной и довольной, увлеченной работой над экспериментом и диссертацией. Такой, какой она была год назад, когда только вернулась в Киркволл. Тихий шорох открывшейся двери заставляет Солону обернуться. — Эй, Сол, обедать пойдешь? — Грейс, ее бывшая одноклассница по магической средней школе, улыбается ей, стоя в проеме. — Не знаю. Мне что-то не хочется. И работы еще много. — Да ладно тебе. Работа никуда не убежит. У нее ножек нет. Пошли, развеешься немного, а то скоро корни тут пустишь. — Ну хорошо. Может кофе. — Сол, ты себя в зеркале давно видела? Зеленая вся. Диета из кофе и сигарет не самая полезная штука. Давай, собирайся. Солона кивает, сохраняет результаты, закрывает программу, и выключив компьютер, подхватывает сумочку. — Куда пойдем? — В Нижнем городе открылась новая забегаловка. Кунарийская. Говорят аутентичная — сами кунари туда ходят. — Я не особо люблю кунарийскую кухню, честно говоря. Все это острое, пряное, с кучей специй. — Ничего ты не понимаешь. Но если не любишь острое — тебе никто не мешает взять просто шашлычки. Куриные, например. И не поливать их соусом. — Ладно, пойдем. Они выходят на пристань, дожидаются парома и, спустя двадцать минут, усаживаются за столик на веранде кунарийской закусочной. Молодой и симпатичный официант с аккуратными, закрученными вперед рогами, подходит к их столику и улыбается так, словно действительно рад их видеть. — Добрый день, милые леди. В обеденные часы у нас скидка десять процентов на все меню, кроме напитков. Что будете заказывать? — Мне, пожалуйста, Абан атааши, — Грейс жадно разглядывает обнаженный торс официанта, разрисованный алым узором из полос и геометрических фигур, подчеркивающим рельефную мускулатуру. — А вам? — А мне что-нибудь самое не острое, — отвечает Солона. — Из курицы. Лучше вообще без специй. — Сделаем, не волнуйтесь, — подмигивает официант. — Что леди будут пить? — Манговый чай со льдом, — выпаливает Грейс, не дав Солоне вставить ни слова. — Поверь, это невероятно вкусно. — Хорошо. Когда приносят их заказ, Грейс хватает свой запотевший стакан и, явно наслаждаясь, делает огромный глоток. — Божественно, — говорит она. — Спасибо вам. — Я рад, что вам нравится, — широко улыбается официант. Солона тоже подносит стакан к губам. Напиток и правда восхитительный — яркий вкус манго с нотками красного апельсина и мяты замечательно бодрит и придает сил, заставляя забыть об изнуряющей жаре. Солона подцепляет на вилку кусочек предложенной ей курицы в сливочном соусе и, прожевав, понимает, что есть это ей не хочется совершенно. Плотные кусочки куриного филе кажутся резиновыми и безвкусными — словно она пытается жевать кусок картона. Грейс, между тем, с аппетитом поглощает свой Абан атааши, оказавшийся морской рыбой, запеченной в остром соусе со специями и кусочками лимона и имбиря. Пахнет ее рыба так, что рот Солоны мгновенно наполняется слюной. — У вас все хорошо? — официант подходит, среагировав на ее жест. — Да, все чудесно. Но, если можно, я бы хотела то же самое, что ест моя подруга. — Не понравилось блюдо без специй? Ничего удивительного. Я всегда удивляюсь как можно есть что-то подобное. — Простите. Я не ожидала. Я, конечно же, оплачу его. — Погоди, — встревает Грейс, откровенно строя официанту глазки. — А нельзя как-нибудь просто заменить ей блюдо? — Отчего же нельзя? Без проблем. Особенно если милая леди поделится со мной номером своего телефона. — Записывайте, — Грейс радостно диктует номер и, когда официант удаляется, забрав тарелку Солоны, плотоядно улыбается ему вслед. — Хм, официант, значит? — Не смотри на меня так. Я теперь свободная женщина и имею право флиртовать с кем хочу. И потом — ну разве он не потрясающий? — Грейс мечтательно закатывает глаза. — Роскошные мускулы, красивые руки и обалденные рога! Я уже неделю тут обедаю и постоянно представляю себе какой у него может быть член. Кроме того, мне утвердили тему и я намерена отпраздновать с огоньком. — Утвердили, серьезно? Поздравляю! Это и правда стоит отпраздновать, но прямо вот кунари… — А что? Думаешь не поместится? — Я не о том. Я, скорее, о разнице культур. Они еще сотню лет назад держали магов в цепях и с зашитыми ртами, как животных. С ними же мирный договор подписали всего тридцать лет назад. — Глупости ты говоришь. Я же не замуж за него собираюсь, — Грейс замечает, что официант направляется к ним с новой тарелкой, и, склонившись к уху Солоны, шепчет. — Я всего лишь хочу с ним задорно потрахаться. Официант, не отрывая откровенно раздевающего взгляда от Грейс, ставит перед Солоной тарелку с рыбой и нарочито неспешно удаляется, демонстрируя красиво развитые мышцы спины. На вкус рыба оказывается действительно великолепной. Забыв, что всю жизнь ненавидела острое, Солона с удовольствием приступает к еде. Впрочем, съев чуть больше половины, она чувствует, что катастрофически объелась. Даже ощущает противную легкую тошноту. Наскоро допив свой манговый чай, и расплатившись, она прощается с Грейс, которая очевидно собирается продолжить флирт, и возвращается в Казематы, намереваясь с головой погрузиться в работу. *** С работой, впрочем, не клеится. Тошнота постепенно усиливается, размывая внимание, не давая сосредоточиться. Промучившись три часа, Солона раздраженно выключает компьютер, и, сдав ключи от лаборатории, отправляется домой. Квартира встречает ее гудением робота-пылесоса, нарезающего круги по гостиной из-за сбившейся программы. Солона выключает пылесос, разбирает и закидывает вещи в стиральную машину, запускает программу стирки. Надо заставить себя поужинать, думает она, прислушиваясь к ощущениям. Она и правда в последнее время слишком мало ест и слишком много курит. В холодильнике обнаруживаются, аккуратно рассортированные по контейнерам, овощное рагу и телячьи отбивные, но ничего не вызывает у нее аппетита. Наскоро пожарив яичницу, она усаживается за стол и, едва проглотив первый кусок, подскакивает и бежит в ванную, зажимая рот. С унитазом она обнимается долго — ее неудержимо рвет желчью. Когда желудок успокаивается, она умывается холодной водой, выбрасывает яичницу в мусорную корзину, и, выпив немного воды, плетется в спальню. Просыпается она глубокой ночью от того, что Каллен слегка трясет ее за плечо. Он в домашней футболке и пижамных штанах, влажные после душа волосы завиваются тугими колечками. — Сол, ты уснула поверх покрывала, — тихо говорит он. — Да, прости, — она встает, и, едва он снимает покрывало, снова ложится в постель, свернувшись калачиком. — Что с тобой? Тебе плохо? — шепчет он взволнованно. — Все в порядке, просто устала. — Спокойной ночи, — он целует ее в висок и забирается под одеяло. — Угу, — отвечает она, и, отвернувшись, кусает губы, сдерживая вдруг подступившие слезы, пока не проваливается в сон. *** Легкий бриз врывается в открытое окно, неся с собой запахи моря и нагретого солнцем камня. Солона открывает глаза под писк будильника, нажимает на кнопку, заставляя его замолчать, и переворачивается на другой бок, натянув одеяло до ушей. Спустя несколько минут — она даже не успевает снова провалиться в сон, срабатывает второй будильник. Заставив себя сесть, она выключает и его, сует ноги в тапочки и, зевая, плетется в ванную умываться. С кухни призывно пахнет кофе, Солона с удовольствием принюхивается, предвкушая. Умывшись и причесавшись, она входит на кухню, и целует в щеку Каллена, возящегося у плиты. — Доброе утро, — говорит он, помешивая в сковороде лопаткой. — Омлет будешь? — Нет, спасибо. Мне пока только кофе. Она садится к столу. Залезает на стул с ногами и, взяв свою чашку, с удовольствием делает первый глоток. Телевизор на стене показывает новостной блок. Лощеный диктор с идеальным пробором в идеальной прическе делает загадочное лицо и сообщает: «Студент из Неварры заявил, что нашел доказательство существования реликтовых гоминидов, которых еще называют «снежными людьми». Молодой человек принимал участие в походе по южным областям Ферелдена и снял необычное существо, не похожее ни на один известный вид. На представленных им кадрах действительно заснят гуманоид неизвестного происхождения…». Следом пускают то самое видео — отвратительного качества, снятое телефоном во время ходьбы. Даже когда оператор остановился — картинка все равно продолжает дергаться. Солона насмешливо фыркает. — Сол, ты чего? — Каллен усаживается напротив и ставит перед собой тарелку с омлетом. — Не обращай внимания. Очередного снежного человека якобы сняли телефоном. Ты не слушал? — Нет. И что там? — Да вон, смотри. Ужасное видео. На экране, тем временем, останавливают кадр, на котором, среди теней смутно проступает темный силуэт, отдаленно похожий на человека. Под закадровый комментарий силуэт обводится красной чертой, чтобы зрителям было удобнее его рассмотреть. — Они хотят сказать, что вот это — снежный человек? — Каллен насмешливо ухмыляется. — С таким же успехом это мог бы быть приятель автора видео. — Согласна, — Солона подходит к окну и смотрит в сторону пристани. — Каллен, там паром подходит. Ты готов? — Да, — он торопливо дожевывает омлет и залпом допивает кофе. — Пойдем скорее. Они торопливо вываливаются из квартиры, запирают дверь и быстро направляются в сторону пристани, чтобы сесть на паром, который ходит между портом и Казематами. *** На пароме они с Калленом находят два места в тени и устраиваются там. Плыть до Казематов недолго — всего пятнадцать минут и Солона рассчитывает успеть забежать в кафетерий до начала рабочего дня, чтобы перехватить какой-нибудь салат. — Ты помнишь, что сегодня нас ждут у твоих родителей? — спрашивает Каллен. — Конечно, помню. Ты уже взял смокинг из проката? — Заеду за ним сразу после работы. — Хорошо. Не задерживайся, ладно? Иначе мне мама весь мозг вынесет. — Не переживай. Я буду вовремя. С салатом у Солоны не складывается. Она успевает съесть совсем немного и ей снова приходится бежать в туалет, чтобы пообниматься с унитазом. Бледная, с подгибающимися ногами, она доползает до стола с кофемашиной и нажимает кнопку. Кое-как запив кофе неприятный привкус во рту, Солона пытается сосредоточиться на работе, когда в лабораторию входит Орсино. — Доброе утро, — улыбается он. — Как настроение? — Хорошо, спасибо, — вяло бормочет она, преодолевая накатившую слабость. — Орсино, я вчера не закончила с отчетом. Плохо себя чувствовала. Сегодня доделаю. — Солона, а сейчас вы себя хорошо чувствуете? — обеспокоено говорит он. — Тоже не очень, но я могу работать. Честное слово. — Солона, вы взрослая девушка, а ведете себя как ребенок. Вам же очевидно плохо. Знаете что, ступайте-ка вы сейчас домой. И даже не вздумайте со мной спорить. Ступайте домой, ложитесь в постель и поспите. Если не наступит улучшения — обязательно обратитесь к врачу. Я серьезно. — Конечно. Спасибо, — она берет свою сумку и направляется к выходу. — Вы будете на приеме у моей мамы? — Непременно, Солона. И надеюсь увидеть вас там — здоровой и веселой. Вернувшись домой, она действительно ложится в постель и засыпает мгновенно, едва коснувшись подушки. Проснувшись через три часа, она долго пьет кофе, настороженно прислушиваясь к ощущениям. Желудок бунтовать вроде бы не собирается, так что Солона принимается готовиться к приему у родителей. К моменту возвращения Каллена со смокингом из проката, она успевает причесаться и сделать макияж. — Ты потрясающе выглядишь, — говорит Каллен, целуя ее в шею. — Спасибо. Ты обедал? Могу разогреть тебе бифштекс. — Я не голоден. Сейчас соберусь и поедем. Не хотелось бы опоздать. Пока Каллен принимает душ, она выбирает платье для вечера и придирчиво осматривает себя в зеркале — не заметит ли мама ее недавнего недомогания. Вполне довольная своим отражением — платье слегка тесновато в груди, но со стороны это незаметно — она помогает Каллену правильно завязать галстук и подает пиджак. Смокинг идет ему невероятно — сидит как влитой и придает простоватой внешности толику утонченности. Она подставляет щеку под его благодарный поцелуй и, вызывает такси. *** Особняк семьи Амелл в Верхнем городе сияет праздничной иллюминацией. У входа толпятся фотографы, и телевизионщики — прием должен посетить Наместник Киркволла с семьей и несколько других персонажей светской хроники. Солона и Каллен проходят сквозь галдящую толпу почти незамеченными — только несколько вспышек щелкают им в лицо. Оказавшись в холле дома, в котором выросла, Солона переводит дух (платье все же слишком тесно в груди) и принимается вежливо улыбаться, здороваясь с гостями. — Солона, доченька, — леди Ревка выплывает ей навстречу в роскошном платье цвета фуксии. Фамильные бриллианты на шее и в ушах рассыпают ослепительные искры. — Здравствуй, мама, — говорит Солона, обнимая ее и чмокая воздух у ее уха. — А папа не выйдет меня встретить? — У твоего отца, как всегда, какие-то срочные дела в Неварре. Он улетел еще вчера, — леди Ревка легкомысленно отмахивается. — Сэр Каллен, рада видеть вас, мой дорогой, — она протягивает руку для поцелуя. — Леди Ревка, — Каллен немного нескладно склоняется к ее руке. — Вы как всегда очаровательны. — Ах, проказник, — умиляется она. Солоне кажется, что, если бы не гости вокруг — она бы потрепала Каллена по щеке, словно маленького ребенка. — Будь я лет на двадцать моложе… Впрочем, зачем я держу вас здесь? Ступайте к гостям. Сегодня у нас самое изысканное общество. Солона, я настоятельно рекомендую тебе развлечь беседой принца Ваэля. Нельзя, чтобы такой высокий гость скучал. — Хорошо, мама, — кивает Солона и, опираясь на руку Каллена, направляется в зал, где сервирован изысканный фуршет. Судя по эмблемам на жилетах стюардов, за кейтеринг леди Ревка выложила целое состояние. — О, десерты, — воодушевляется Каллен, глядя в дальний угол зала. — Принести тебе? — Нет, спасибо, — рассеянно отвечает она, отыскивая глазами принца. — Я не хочу. Но ты иди. — Я скоро, — он благодарно чмокает ее в щеку и направляется к десертному столу. Принц Ваэль оказывается невероятно красивым мужчиной и столь же невероятно занудным собеседником. Пообщавшись с ним на нейтральные темы минут десять, Солона находит благовидный предлог и, откланявшись, ретируется. К счастью, сегодня ей не нужно подменять леди Ревку в качестве хозяйки вечера и обходить всех гостей. Так что Солона перекидывается парой слов с давними знакомыми и направляется в сторону столов с угощением, чтобы попробовать хоть что-нибудь съесть, надеясь, что желудок не взбунтуется снова. Взяв несколько канапе, она с тарелкой в руках подходит к десертам, где прочно обосновался Каллен, с выражением безграничного счастья на лице уплетающий торт со взбитыми сливками. — Хочешь? — спрашивает он, протягивая ей ложку. — У меня вот, — она качает головой и демонстрирует ему свои канапе. — Тебе нравится? — Потрясающе, — радостно кивает он. — Надо почаще бывать в гостях у твоих родителей. — Уверяю тебя, это не мама готовила. И даже не ее повар. Такой торт, если хочешь, можно заказать с доставкой. — Отлично. Давай закажем на мой день рождения. Это просто… — он вглядывается в толпу и, поставив свою тарелку на столик, вдруг весь выпрямляется, словно на строевом смотре. — Мэм! — Вольно, сэр Каллен. Мы не на службе. Нет никакой необходимости отдавать мне честь, — говорит рыцарь-командор Мередит, подошедшая к ним во всем великолепии своей неувядающей красоты. — Да мэм, виноват, — Каллену явно неловко. — Монна Резерфорд, — пронзительно-голубые глаза Мередит останавливаются на лице Солоны. — Рада встрече. В Казематах нам нечасто удается увидеться. Мой муж всегда отзывается о вас самым лестным образом. — Спасибо, монна Станнард, — улыбается Солона. — Работать с профессором — огромная честь для меня. — Добрый вечер, сэр Каллен, — Орсино присоединяется к ним, радостно улыбаясь. — Солона, вижу вам стало лучше. — Да, профессор, — кивает она. — Спасибо. — Добрый вечер, профессор, — Каллен пожимает протянутую ему руку и вопросительно смотрит на Солону. Она чувствует себя неловко, но, к счастью, неприятный разговор откладывается, поскольку только что прибывший Наместник намерен произнести речь. Стюарды разносят бокалы с игристым вином. — Почти шестьсот лет назад, — торжественно говорит Наместник, — одна отважная женщина решилась на перемены, которые были необходимы обществу. Когда я думаю об этом — меня поражает насколько она опережала свое время. Идея о полноценной интеграции в общество магов и эльфов была для того периода поистине революционной. До Джустинии Пятой никто из власть имущих даже не задумывался о том — насколько неправильным было общественное устройство, насколько оно тормозило развитие общества, угнетало научную мысль и постоянно балансировало на грани бунта. Начало сегодняшнему прогрессу было положено тогда, в век Дракона, всего лишь одной женщиной, чья несгибаемая воля и острый ум позволили ей переломить тысячелетние традиции. Благодаря ее мужеству, стойкости, таланту и искренней, неподдельной любви ко всем живущим, сегодня, спустя почти шестьсот лет, в этом прекрасном зале присутствуют как равные и люди, и эльфы, и гномы, и кунари. Некоторые из присутствующих владеют магией, другие — лишены этого дара. Но все эти различия — неважно, расовые или магические — не могут разобщить нас. Вместе, рука об руку, мы идем в светлое будущее единства наций и гуманизма, и все это стало возможно благодаря прогрессивным реформам Джустинии Пятой. Ее поступок сложно переоценить. Если давать ему оценку с точки зрения ее потомков — его нельзя назвать иначе, как подвигом, сравнимым с подвигом самой Андрасте. Давайте же поднимем бокалы в честь пятьсот девяносто шестой годовщины начала церковных реформ Святейшей Джустинии Пятой! В гудящей толпе слышатся одобрительные возгласы, звон множества бокалов напоминает музыку. Солона чокается с Калленом и подносит бокал к губам, но тут же замечает, что леди Ревка призывно смотрит на нее из центра зала. Видимо, хочет дать какое-то поручение. Солона извиняется и идет к ней. *** Спустя пару часов Солона чувствует себя совершенно вымотанной. Мать все же свалила на нее часть обязанностей хозяйки вечера, а сама сосредоточилась на общении с Наместником и принцем Ваэлем. В очередной раз обойдя гостей, Солона чувствует, что к горлу снова подступает тошнота. Отмахнувшись от Каллена, она спешит в туалет, где ее снова рвет желчью. Обессилевшая, мокрая и дрожащая всем телом, она нажимает кнопку слива и, усевшись прямо на пол, прислоняется лбом к раковине. — Сол, детка, ты там? — в дверь тихонько стучит леди Ревка. — Открой. — Все в порядке, мама, — отвечает Солона. — Можешь зайти. Дверь не заперта. Леди Ревка проскальзывает внутрь, опускается на колени и прикладывает прохладную ладонь к ее лбу. — Что с тобой, малышка? Тебе плохо? — в ее глазах видна подступающая паника. — Ничего страшного, мам. Просто легкое недомогание. Сейчас пройдет. Я несколько отвыкла от твоих приемов. — Не лги мне. Ко мне только что подходил твой муж, сказал, тебе уже пару дней нездоровится. И еще сказал, что ты странно себя ведешь. В чем дело? — Я не хочу об этом говорить. — Что за глупости? Если ты больна — нужно срочно обратиться к врачу. Нельзя запускать болезнь. Какие у тебя симптомы? Слабость? Лихорадка? Что-то еще? — Во имя Андрасте, мама, нет у меня никаких особых симптомов. Меня всего лишь стошнило. — Ты не понимаешь. Рвота — очень нехороший знак. Нужно срочно уложить тебя в постель и вызвать целителя. Провести обследование. Вдруг это что-то серьезное? — Мама, основной мой симптом — клинический идиотизм, — раздраженно бросает Солона, стряхивая руку матери со своего плеча. — Я второй день забываю нормально поесть. То аппетита нет, то отвлекусь на что-нибудь. Только пью кофе и курю много. Рвота в такой ситуации — вполне нормальна. — Но детка, почему ты не ешь? Разве у вас в Казематах нет возможности нормально перекусить? Хочешь я пошлю Мелиссу, чтобы она ходила к вам готовить? — Мама, прошу тебя, — Солона резко встает, охваченная гневом, прогоняющим накатившую слабость. — Мои проблемы не решаются кухаркой по вызову. — Так поделись со мной. Или я тебе уже не мать? В детстве ты все мне рассказывала. А теперь стала скрытная и отстраненная. — Хочешь послушать о моих проблемах? Чудесно, слушай. Я влюбилась в своего научного руководителя. Поняла это месяц назад и с тех пор не знаю как мне быть, — Солона со злорадным удовольствием наблюдает, как леди Ревка ошарашенно прижимает пальцы к губам. — Это мучает меня. Я постоянно вижу в Каллене какие-то недостатки. Всякие мелочи, в которых он проигрывает профессору Орсино. Я не могу нормально работать, потому что все время об этом думаю. Я измотана и постоянно хочу спать. Я чувствую себя гадкой. Отвратительной лгуньей. Каллен такого не заслужил. Мне надо бы сказать ему, но у меня не хватает духу это сделать. — Скажи мне, пожалуйста, когда у тебя в последний раз были месячные? — неожиданно спокойно интересуется леди Ревка. — В прошлом месяце. Какое это имеет отношение? — У тебя задержка? — Совсем небольшая. Не вижу связи. — А я вижу. Ты не замечала за собой каких-нибудь странностей в последнее время? — К чему ты это говоришь? — К тому, детка, что ты, похоже, беременна. Вон и платье у тебя на груди вот-вот по швам треснет. — Глупости. С чего бы? — Ну я даже не знаю. Ты вроде замужняя женщина. Это кажется вполне естественным. — Мама, я бы почувствовала. — Вот ты и чувствуешь. Я, когда носила тебя, едва не развелась с твоим отцом. Меня в нем вдруг стало все раздражать. А еще с ума сходила от маринованного чеснока и запаха бензина. — Погоди, ты хочешь сказать… — Да, малышка. Я хочу сказать, что все это очень похоже на симптомы беременности. А твоя рвота — обычный токсикоз. Послушай моего совета. Езжай домой, купи тест на беременность и обязательно, завтра же, запишись на прием к доктору Арчеру. Он чудесный специалист. Я извинюсь за тебя перед гостями. С этими словами леди Ревка изящно поднимается и выходит, оставив дверь приоткрытой. Солона выходит вслед за ней и поднимается на террасу, чтобы глотнуть свежего воздуха. Прислонившись к стене, увитой плющом, она ошарашенно пытается осознать вероятность того, что все ее страдания имеют простое и банальное объяснение. Погруженная в свои мысли, она не сразу замечает, что на террасе есть еще кто-то. Два силуэта у балюстрады — мужской и женский. Солона улыбается, делает пару шагов вперед, чтобы извиниться за нарушение их уединения, и застывает как вкопанная. В шезлонге у балюстрады полулежит Мередит, а профессор Орсино сидит рядом и держит ее за руку. — … на тебе лица нет, — слышит Солона голос профессора. — Просто устала, — тихо отвечает Мередит, проводя пальцами по его щеке. — Так давай уедем. Я вообще не люблю все эти сборища. — Я понимаю, — говорит Мередит, в ее голосе и правда слышна усталость. — Но мне еще нужно перекинуться парой слов с Наместником. — Невыносимо смотреть, как ты над собой издеваешься. Тебе нужно хоть иногда отдыхать, а ты вместо этого взваливаешь на себя все больше и больше забот. — Что делать? — вздыхает Мередит. — Такая работа. — Я знаю, что нам делать, — решительно говорит профессор, придвигаясь ближе к ней. — Завтра же закажу билеты в Антиву. Две недели. Только мы с тобой. Милый маленький отель в глуши, мягкий песок, теплое море, коктейли с зонтиками, ленивый утренний секс. — Это было бы чудесно, — воодушевленно подхватывает Мередит. — Знаешь, пожалуй, я смогу вырваться на пару недель. — Вот и правильно, — профессор склоняется к ней и приникает к ее губам долгим, нежным поцелуем. Стараясь не дышать, Солона очень тихо делает несколько шагов назад и возвращается в дом. Неловкость от того, что она стала невольным свидетелем их диалога, сменяется вдруг чувством освобождения. Словно с плеч свалился огромный камень, который она до сих пор зачем-то несла. Она достает из сумочки пачку сигарет, купленную сегодня утром, решительно выбрасывает в ближайшую мусорную корзину и отправляется искать Каллена. По дороге домой она просит таксиста остановиться возле аптеки и покупает тест на беременность.