Крапива жалит и чувствует вину

У Яку большая проблема. Она стоит на пороге его квартиры, переминается с ноги на ногу, гордо держит в руках огромный рюкзак и улыбается глупейшей радостной улыбкой. — Я к тебе, Яку-сан. Яку устало вздыхает и закрывает дверь, игнорируя жалобное нытье. — Подожди, Яку-сан! — Лев успевает просунуть лицо в щёлку между дверью и косяком, и Яку с трудом удерживается, чтобы не прищемить ему нос. — Можно, я переночую у тебя? А то я боюсь проспать утренний автобус. — Поверь, ты всем нам окажешь этим неоценимую услугу, — усмехается Яку и повторяет попытку захлопнуть дверь, но Лев хватается за дверную ручку с обратной стороны и дёргает дверь на себя, вызывая этим у Мориске гневное шипение. — Но как же так? — почти взвизгивает Хайба. — Это же тренировочный лагерь, а я должен тренироваться, чтобы стать настоящим асом! И я так переживаю, что буду ворочаться всю ночь и потом усну под утро и опоздаю на автобус! — Включи десять будильников или попроси кого-нибудь из домашних разбудить тебя, это что, так сложно? — Яку чувствует, как уже начинает дёргаться его глаз. — Я сказал дома, что мы собираемся всей командой вместе в ночь перед лагерем, потому что мы — друзья, — хнычет Лев и жалостливо заглядывает Яку в глаза, тоже с тревогой замечая подрагивающее веко. — У тебя нет друзей, — снова тянет дверь Яку. — Ну Яку-сан! — не сдается Лев. — Да боже мой, сколько от тебя шума! — рявкает Мориске и всплескивает руками. — Заходи давай, и чтоб ни слова и ни звука от тебя не было, понял? Лев в ответ радостно кивает и заваливается в квартиру, громыхая об стены рюкзаком. Обещание молчать он нарушает уже в прихожей. — Ой, а это чьи такие смешные тапки с поросятами? — верещит он, тыкая пальцем в стоящие у стены дурашливые домашние тапки с пятачками, и тут же замолкает, потому что Яку грозит ему кулаком. Лев плюхает рюкзак на пол, и Яку в очередной раз отмечает про себя подозрительный грохот и решает обязательно потом залезть в него и проверить, что этот балбес туда напихал. Пока Хайба неуклюже разувается и размахивает ногами по всему коридору, он, закатив глаза, скрывается на кухне, затем появляется вновь с ножом в руке. — Ужинать будешь? — спрашивает Мориске, в котором желание бить по Льву коленками всегда борется с потребностью заботиться об этом долговязом шалопае. — Я тут как раз пытаюсь во что-то съедобное. — А где твои родители? — почему-то настороженно спрашивает Лев и озирается по сторонам. — Я что, похож на человека, который что-то сделал со своими родителями? — раздраженно покачивает ножом Яку, и Лев испуганно хватается за свой рюкзак. — Мать уехала, отец — неизвестно где, но ночевать не придет точно. Лев объяснения принимает, и гнетущая тишина пустой квартиры перестает его пугать. Только сейчас он обращает внимание на веселый фартучек Мориске, расшитый божьими коровками с забавными рожицами, и не может сдержать улыбки. После ужина Яку всё-таки лезет в рюкзак вопреки воплям Льва и теперь пораженно трясет на него складным сачком. — Объясни мне, ты куда собрался вообще? — спрашивает он у Хайбы, который не знает, куда деть обиженный взгляд. — Лев, мы едем в тренировочный лагерь, а не в выездной детский сад, ты ласты с собой случайно не взял? Лев спешно отворачивается, а Яку временно теряет дар речи, вытягивая из рюкзака сложенные ласты. — Серьёзно? — нервно прищуривается он и поворачивается к воображаемому репортеру, готовясь дать интервью на тему “У меня что, на лбу написано, что я круглосуточно пасу придурков?” и в конце расплакаться. Яку не комментирует обнаруженные в рюкзаке какие-то ведерки, бинокль, волейбольный мяч (действительно, где бы они взяли мяч в тренировочном волейбольном лагере, но спасибо Льву, который всех спас), пляжные шлёпки и шорты с пальмочками. — Я тебя только умоляю — не показывай всё это Куроо с Бокуто, — просит Мориске, застегивая обратно рюкзак, поднимается с пола и идёт к шкафу доставать запасной футон. Яку не знает, что на другом конце города прямо сейчас Бокуто пытается уложить в сумку радиоуправляемый вертолет, но бдительный Акааши успеет уберечь всех от катастрофы. Когда Мориске вытаскивает футон, он с недоумением приподнимает бровь на раздавшийся смешок. — Чё ты ржешь? — Да просто… — начинает оправдываться Лев, похрюкивая в ладони. — Ну, я думал, ты сейчас достанешь такой маленький футончик, и приготовился умиляться. Яку прожигает Льва презрительным взглядом, определяясь, с какой ноги начать ломать ему конечности. — Ты сейчас пойдешь спать на кухню на кафельном холодном полу, понял? — грозится он, кидая футон на пол. — Зачем тебе кафельный пол на кухне? — интересуется Хайба, подползая к футону. — Чтобы ты пошёл туда в носках и поскользнулся, влетев башкой в стену, — бесится Яку, с фырканьем плюхаясь на кровать и тут же отворачиваясь к стенке, чтобы не видеть, как Лев пыхтит, застилая футон. — А мы это… Не будем ничего смотреть перед сном или разговаривать о чем-нибудь? — слышится с пола неуверенный голос. Яку даже разворачивается, чтобы посмотреть в эти наглые глаза. — Может, тебе ещё колыбельную спеть, а потом мы уснем в обнимку? — язвит он с кровати и тут же опять отворачивается, потому что ему почему-то при виде такого уютного Льва в пижамной футболке стало вдруг не по себе — настолько не по себе, что захотелось утащить его к себе на кровать, уложить рядом и всю ночь во сне закидывать на него ноги. Яку сердито хмурится в стену, пока до него снова не доносится голос Льва, на этот раз уверенный и даже хитрый: — А почему бы и нет? Яку ничего не отвечает и больше не рискует оборачиваться, сжимает кулак и жмурит глаза, чтобы быстрее уснуть. — В смысле мы проспали? — возмущенно восклицает Лев, пока Яку носится по комнате в поисках своих шорт. — Не ной, автобус без нас никуда не уедет, — шипит на него Мориске, нарезая круги у него под ногами, находит шорты и зашвыривает их в сумку. — А Кенма сказал, что уедет. — Без тебя, может быть, и уехал бы, но не без меня, — ухмыляется Яку, влезая в спортивные штаны, пока Хайба на фоне что-то обиженно бурчит. Мориске проверяет мобильный на наличие пропущенных вызовов от Куроо, которых нет, потому что наверняка Тетсуро сейчас занят тем, что пытается поднять с постели Кенму, который от него уползает обратно под одеяло и сонным хриплым голосом проклинает волейбол. Когда они вдвоем наконец выходят из дома, Яку не может не удивиться собственному приподнятому настроению, да и само утро кажется каким-то возмутительно приятным. Ему даже не хочется пнуть Льва — только лишь слегка подтолкнуть локтем в бок, чтобы поторапливался. Яку хочет вернуться домой уже в первый день лагеря, потому что Лев всё-таки привлек кое-чье внимание своим чёртовым рюкзаком, и теперь Бокуто шлёпает по спортзалу в ластах, пока Куроо с ведёрком на голове пытается поймать Кенму в сачок. — Ну, что будем делать? — спрашивает он у Акааши — единственного воплощения серьёзности и ответственности в этом зале. — Хихикать, — отвечает Кейджи, не сводя взгляд с Бокуто, который всем торжественно объявляет, что он — пингвиниха, и требует всеобщего внимания, потому что сейчас он будет нести яйцо. — Я имею в виду, что сейчас мы их успокоим, да. Яку смотрит на него с нескрываемым сочувствием, печально вздыхает и отворачивается, и воображаемый интервьюер тут же подставляет ему микрофон и готов выслушать откровения о влюбленных в идиотов идиотах. Потом Яку заглядывается на заливисто хохочущего Льва и задумывается, а не он ли сам в этом лагере самый главный идиот. Вечерами Лев начинает пропадать в третьем спортзале с отрабатывающими блоки, и Яку с благодарным видом выслушивает всеобщие поздравления с долгожданным освобождением от надоедливого первогодки, а кто-то даже тянется пожать ему руку. А потом Яку остается один, и его затягивает какая-то отвратительная смесь глупой обиды и необъяснимой ревности (здесь Мориске самому себе залепляет звонкую пощёчину), с сердитым сопением складывает высушенные полотенца и бросает взгляды на расположившегося в углу Кенму, который тоже остался в стороне от дополнительных вечерних тренировок. — Не злишься, что эти черти не позвали тебя тренироваться вместе с ними? — Яку вдруг обнаруживает товарища по ворчанию в лице Кенмы и подвигается ближе. — А? — недоуменно смотрит на него Козуме, оторвавшись от приставки и осмысляя вопрос. — А, вовсе нет. С ними Акааши, так что связующий у них есть. — Но тебе тоже хочется, наверное, — не унимается Мориске, внутренне хмыкая на непонятливость Кенмы. Но Кенма всё прекрасно понимает. — Куроо сам меня отправляет отдыхать, чтобы я не переутомлялся, ну а я и не против, — улыбается Козуме, лёгким движением убирая за ухо прядь. — Он знает, что вечером мне хочется побыть в тишине и покое. «У них что, у всех в этом лагере мозги на солнце спеклись?» — мысленно возмущается Яку и отползает от Кенмы, уловив намек про тишину и покой. Вот только странная обида на весь мир почему-то никуда не девается. На следующий день ближе к вечеру Лев опять пропадает из виду, и Яку от злости хочется переломить пополам швабру, но он продолжает держаться и старательно натирает пол. Чуть позже в зал с довольным видом заходит Куроо, вертит в руке фруктовый лёд и мычит под нос какую-то мелодию. — Лев опять к вам ускакал? — ворчливым тоном интересуется Яку, всеми силами сдерживая рвущееся наружу “Он меня ненавидит, да? Я такой ужасный, я такой грубый, я совсем его достал, да? Он говорит обо мне? Передай ему, что я какого-то чёрта скучаю, и ударь его за меня вот этой шваброй по голове.” — Ага, — кивает Куроо и хмурится, испачкав чёлку в тающем фруктовом соке. — Грустишь, что не на кого поорать по вечерам? — Просто этот засранец мог бы вообще-то помочь убрать зал, а потом уже сбегать, — равнодушно отвечает Мориске, глуша внутреннее “Да-да-да, я хочу орать, на ухо ему хочу орать, что он творит со мной что-то странное и бесит меня этим, щенок”. — Тебе помочь? — спрашивает Тетсуро, пытается словить сломавшийся пополам лёд и роняет половинку на пол. В зале повисает траурная тишина. — Ой, — Куроо виновато смотрит на липкий кусок, шлёпнувшийся на только что вымытый пол, и вздрагивает от поднятого на него разъяренного взгляда. — Приведи Льва, когда закончите, — цедит сквозь зубы Яку и проводит по куску шваброй, размазывая его по полу в голубую жижу. У него нет сил на то, чтобы сейчас срываться на Куроо, а потом ещё и объяснять тренеру, почему у их капитана швабра торчит из необычного места. — Не хочу, чтобы он после отбоя где-то шлялся. — Хорошо, мамуль, — обещает Тетсуро и спешит вылететь из зала, пока не поздно. — Где Лев, мать твою? — встречает его после отбоя Яку, грозно тряся наволочкой. — Мне некогда с тобой разговаривать, мне пора целовать Кенму в носик, — отмахивается от него Куроо, пытаясь уйти в сторону. — Кенма давно спит, идиот, — рычит на него Мориске, и Тетсуро тут же уносится от него прочь, потому что целовать спящего Кенму в спящий носик — ещё лучше. Яку выходит на улицу, думает про Льва, чей носик ему хочется сначала разбить до крови, а потом уже целовать, и на этом осознании он сам на себя мысленно надевает наручники и под свист полицейского свистка отправляется в тюрьму. Лев обнаруживается на одной из скамеек перед третьим спортзалом, задумчиво пьющий из коробочки сок и разглядывающий звёзды. — Яку-сан? — удивляется он и зачем-то подвигается, освобождая на скамейке рядом с собой место. — Ты будешь меня навещать, когда я буду в тюрьме? — не задумываясь, спрашивает Яку, всё ещё не вернувшийся из своих мыслей. — Что ты натворил? — настораживается Лев, но на скамейку взглядом всё равно приглашает. — Да так, мысли вслух, — продолжает вызывать подозрения Мориске, садится на скамейку и щурится на Хайбу. — Тебе что, совсем не страшно? — Нет, мне с тобой классно, — довольно улыбается Лев. Ого, а вот это интересно. Яку вдруг вспоминает, что вообще-то шёл сюда сердиться. — Чего спать не идёшь после отбоя? — он точно планировал спросить это строгим тоном, но получилось почему-то обиженно и что-то вроде "я не могу уснуть без тебя вообще-то”. — Да я просто засмотрелся на звёзды, — мечтательно тянет Лев, откидываясь на скамейку, и Яку краем глаза замечает скользнувшую за его спину длинную руку, но никак не реагирует. — А ещё я задумался, что как всё-таки здорово, что я сюда попал. Яку хочет ответить что-нибудь наподобие “а я вот так не думаю”, но что-то удерживает его от саркастичных комментариев, и он отвечает лишь мысленно. — Благодаря волейболу я встретил столько классных людей, — продолжает Хайба. — Просто невероятные люди, которые помогают мне стать лучше. «Я видел сегодня днём, как Куроо с Бокуто заставили тебя отрабатывать приемы в пляжных шлёпках, это плохие люди, Лев.» — Нет, ну правда, такие шикарные люди, на которых я хочу равняться. «Ну и тусуйся со своими шикарными людьми и ночевать оставайся в своем третьем спортзале чёртовом, а я тебе в футон крошек накидаю.» — Но больше всего я благодарен тебе. «Чего.» Яку прерывает поток внутренних реплик и поворачивается ко Льву. — Я совсем не тот человек, на которого надо равняться, Лев, — серьёзным тоном говорит ему Мориске, вовсе не пытаясь напустить на себя какую-то наигранную загадочность или завораживающую опасность. Он на самом деле считает себя ужасным человеком. Но при этом довольно классным — с этим он не поспорит. — Возможно, равняться не так, чтобы быть прям тобой, а быть человеком, достойным тебя, — пытается подобрать слова Хайба, которому сказать хочется так много, но слова могут прозвучать не так и отпугнуть. Или прозвучать именно так, но сделав обоим больно. Яку смотрит на Льва и думает, что всё-таки есть что-то такое опасное в вечерах, а ещё в скамейках, поэтому надо срочно запретить вечера и скамейки, а ещё запретить Льву сидеть вот так близко и смотреть как-то непонятно, потому что в голове сразу вертятся какие-то глупости о том, что у него в волосах плещется серебряный лунный свет, а в зеленых глазах сверкают то ли изумруды, то ли нефриты, то ли лягушата — Яку пока не определился. А ещё ему хочется закинуть ноги Льву на колени, вот с закидыванием ног у Мориске какая-то особая проблема, с этим тоже нужно обязательно разобраться. Но сейчас он соскакивает со скамейки и встает перед Львом, пряча руки в карманах куртки. — Пойдем уже, а то коленки мёрзнут, — жалуется Мориске, замечая, какой странный взгляд бросает на его коленки Хайба. Запретить вечера, скамейки и коленки. Срочно. — Да, нужно идти, а то кто-то из тренеров увидит и ругаться будет, — нехотя соглашается Лев. — Ещё как будет, поверь, ты и слов таких не знаешь. — А ты знаешь? — А то. Ещё и похуже знаю. — Фу, Яку-сан, может, ты ещё и куришь? — Конечно! — усмехается Яку и щёлкает на Хайбу вытащенной из кармана зажигалкой, и Лев закрывает лицо руками и визжит. Мориске подскакивает к нему и зажимает ладонью рот, и Хайба вскидывает вперед руки, вцепляясь ими в спину Яку и как-то неосознанно прижимая его к себе. Мориске думает, что пора идти спать. На пути к школе Яку вспоминает, что спать они будут на соседних футонах, хочет развернуться в ночную тишину спящего лагеря и заорать во всё горло. «К чёрту вечера!» — думает Яку, надеясь, что все странности пройдут к утру. Да только сейчас уже полдень, а голова Мориске занята мыслями о том, как они со Львом надевают друг другу на голову венки и, взявшись за руки, скачут по лугам с заливистым хохотом. Чтобы Яку не было совсем кошмарно, он представляет, как он время от времени на бегу пинает Хайбу под зад. — Яку-сан, хочешь посмотреть, как я стреляю ртом арбузные семечки? — подсаживается к нему Лев, настоящий и без венка на голове, но с куском арбуза в руках. — Хочешь посмотреть, как я шишкой залеплю тебе в глаз? — для Яку важно вовремя успеть кинуть угрозу, чтобы не потерять бдительность и не вздрагивать потом от ощущения чужих рук на спине. — Ну вот, Яку-сан, даже арбуз не делает тебя добрее, — разочарованно тянет Хайба, грустно жует и не сводит с Мориске глаз. «Арбуз сделает меня добрее, если упадет тебе на голову, кстати никогда не замечал, какие у тебя красивые глаза, какого чёрта ты их на меня таращишь постоянно?» — Яку-сан! — вдруг вскрикивает Лев, внимательно вглядываясь в лицо перед собой, и Яку на всякий случай испуганно замирает. — У тебя же веснушки! «Давай, идиот, скажи ещё, что они милые, и я тебя задушу прямо на этом холме.» — Будто божьи коровки вымазали лапки в шоколаде и попрыгали по твоим щекам. «Что… что за идиотизм творится в твоей голове вообще? Господи.» — Очень милые. «Спасите.» — Спасите, — вслух повторяет Яку, глядя куда-то за спину Льва, резко вскакивает на ноги и уносится прочь. Лев в недоумении оборачивается и в ужасе дёргается, подпрыгивает и бросается вдогонку. — Яку-сан, ты мог бы и сказать, что надо мной оса летает! — хнычет он ему вслед, в панике размахивая руками. — Выкинь этот арбуз чёртов, чтобы она отстала! — орёт в ответ Яку, не сбавляя скорости. Они проносятся мимо сидящих на ступеньках перед входом в спортзал Куроо с Кенмой, и Куроо, заметив осу, с визгом подскакивает к Кенме, хватает его на руки и убегает с ним в зал, запирая за собой дверь. Лев продолжает гнаться за Яку, отмахиваясь от приставучей осы рукой, вовремя успевает свернуть и не влететь в заинтересованно жующего арбуз Бокуто, за спиной которого прячется Акааши, испуганно доедая онигири. — Прекрати за мной гнаться! — возмущается Яку, постоянно оборачиваясь, чтобы убедиться, что они всё ещё в опасности. — Но я спасаюсь! — оправдывается Лев, сжимая в руке недоеденный кусок. — Почему надо спасаться именно вместе со мной? — Так интереснее! — Ты придурок! — срывается вдруг на крик Мориске, потому что оса резко летит прямо на него. Он закрывает лицо руками и приседает, успевая при этом увернуться от Льва, размахивающего над ним изогнутой арбузной коркой. Он наконец попадает ею по осе, отшвыривает её в сторону и, запыхавшись, бросается к Яку. — Яку-сан, она тебя не укусила? — приседает он рядом и испуганно осматривает сжавшегося в комок либеро, хочет протянуть руку и коснуться, но боится. На фоне слышится фраза “Кошмар, первогодка избивает своего семпая арбузной коркой”, и Яку не может убрать с лица ладони, потому что уверен, что сейчас расхохочется. Затем он неожиданно выпрямляется и начинает лупить Льва, ещё не успевшего подняться. — Ты придурок, ты зачем гнался за мной? — орёт он, а потом резко взвизгивает, потому что Лев вдруг обхватывает его за ноги, закидывает себе на плечо и поднимается вместе с ним, и Яку верещит от того, как всё переворачивается перед глазами и как высоко он при этом поднимается от земли. Лев несет на плече возмущенно дрыгающего ногами Яку под свист, хихиканье и хитрое хрюканье, заносит его в пустой школьный холл и наконец опускает на пол. У Мориске перед глазами всё плывет от таких резких переворотов, он пытается в этом шатающемся неустойчивом мире отыскать Льва, чтобы со всей силы ударить, но Хайба ловит его раньше, злющего, раскрасневшегося и разлохмаченного, и прижимается губами к его горячей щеке со звонким чмоканьем. Яку застывает. — Лев… — тихо зовет он. — Да… — тоже тихо отзывается Хайба. — Беги… — хрипло советует Яку, мутным взглядом глядя куда-то в одну точку. — Хорошо, — мгновенно реагирует Лев, пятится назад и выбегает на улицу. Яку качается в сторону, опирается на стену и медленно сползает по ней вниз, садится на пол и ощупывает свое горящее лицо. Воображаемый репортер отказывается брать у него интервью и осуждающе фыркает. Яку всё достало. Достал шум, достали вопли, достал непрекращающийся хохот, от которого уже стены трясутся, достали придурки-капитаны, которых не успокаивают связующие, вместо этого хихикая им в плечо. Достал Лев, которого хочется прогнать тряпками с глаз долой, а потом шататься по школьным пустым коридорам, скучать и ныть. Поэтому именно с ним он сейчас идет по каким-то лесным зарослям на звук чего-то журчащего. Яку строит мерзкие догадки насчет того, что это может быть, и Лев ржёт во весь голос, и Яку думает потом обязательно толкнуть его в воду. Яку нравится в зарослях. Это такие заросли, про которые можно сказать “куда ты меня нахрен завел” и “давай останемся тут навсегда”. А ещё ему ужасно нравится идея спрятаться где-то вместе со Львом, и он ищет взглядом какие-нибудь поганки, чтобы наконец закончить свои страдания. Они выходят к маленькому ручью, и Яку садится на краю, опускает руку в холодную воду, сидит молча и почти не шевелится, только легонько переворачивает со дна камешки. Он думает о том, что действительно было бы здорово уронить сюда Льва, а потом забраться сверху, убрать намокшие волосы с его лица, зацеловать щёки и укусить за нижнюю губу, а потом нырнуть в воду, зарыться лицом в каменистое дно и умереть там скорее от стыда, чем от нехватки воздуха. Мориске смотрит на растущие рядом кусты крапивы, подрагивающие на легком ветру острыми резными листьями. Лев возится где-то сзади, шуршит травой и тихонько чертыхается, затем подходит к Яку с вытянутыми руками, сцепленными в замок. — Закрой глаза и подставь ладони, — просит он и хитро улыбается. Яку оглядывает его с подозрительным прищуром. — Если это какой-то мерзкий прикол, то я тебе руки сломаю, — предупреждает он. — Да фу, это только ты про всякие гадости думаешь, — обижается Лев и легонько встряхивает руками перед лицом Яку. Мориске вздыхает, послушно закрывает глаза и подставляет руки, чувствует, как в раскрытые ладони плюхается что-то меленькое, затем его руки быстро сцепляет Лев и отходит в сторонку. — Ну как тебе? — спрашивает он, невероятно довольный собой. Яку молчит и не открывает глаза, только чувствует, как в сложенных ладонях легонько бьется что-то живое, подрагивает и двигается по коже. — Лев, что это? — шепотом спрашивает он, боясь спугнуть ощущение. — Это лягушонок, — объясняет Хайба и садится рядом на камень. — Поймал тут в траве. Тебе здорово? — Очень, — честно признается Яку, так и не открывая глаза и прислушиваясь к шевелению у себя в руках, и ему хочется радостно визжать от ощущения движения крошечных лапок по своей ладони. Такое маленькое волшебство, пойманное и спрятанное от всего мира, и в этом мире нет сейчас ничего, кроме журчащего ручья и поющих над головой птиц. Яку хотел покоя и умиротворенной тишины, и он это получил, и надо срочно поблагодарить Льва, который чуть слышно сопит рядом. Даже как-то совсем рядом, можно сказать. Яку приоткрывает глаза и видит, как Хайба тянется к его лицу, и дёргается от неожиданности, с перепугу расцепляя руки, из которых тут же выскакивает маленький лягушонок, приземляется ему на коленку, а с неё уже ускакивает в кусты крапивы. Лев испуганно ахает и бросается за ним, прямо руками лезет в жгучие стебли и болезненно шипит. — Да что же ты творишь, балбес? — плюется Яку, поднимается от ручья и идет доставать Хайбу из кустов, ловит голыми ногами ожоги, кривится от боли и вытягивает поскуливающего первогодку за шкирку. — Куда он ускакал? Он же обожжется! — вопит Лев, размахивая покрасневшими руками. — У него, в отличие от тебя, мозги не в заднице! — перекрикивает его Мориске и хватает за запястье, которое тот уже начал расчесывать. — Да не чеши ты, только хуже сделаешь! Яку за руку утягивает его вниз, усаживает на поваленное дерево, сам садится рядом и начинает дуть на расчесанные ожоги. Лев постепенно затихает и не шевелится. — Хорошо хоть, что не ладони сами обжег, а то от каждого касания об мяч орал бы на весь лагерь, — ворчит Мориске, но не злобно, а как-то заботливо и тепло. — Хотя я хотел бы на это посмотреть. Лев хочет в ответ возмутиться, но обращает внимание на ноги Яку, до колен усеянные красными пятнами. — Больно? — спрашивает он виновато. — Терпимо, — фыркает Яку, недовольно осматривая себя. — Ты-то сам в штанах длинных полез, хитрый. Лев тем временем не сводит глаз с коленки Яку, тянет к ней руку и обхватывает, легонько ощупывает и улыбается тому, как мило она теряется в его широкой ладони. — Ты прекратишь паясничать или нет? — возвращает его в реальность обалдевший голос. — Нет, — честно отвечает Хайба, но руку убирает. — У тебя такие классные коленки. — А ты давно ими не получал, я смотрю? — Почему ты такой злой, Яку-сан? Яку хочет ответить как-то резко и даже выругаться, но прикусывает губу и опускает взгляд, потому что он на самом деле и сам не знает. У Мориске в голове живут маленькие морисята, которые грубят и озлобленно машут палками, а потом с досадой швыряют их об пол и злятся сами на себя за собственную невыносимость. Лев готов полюбить их всех до одного, если он уже этого не сделал. — Яку-сан, почему крапива жалит? — спрашивает вдруг Хайба, снова оказываясь как-то непозволительно рядом. — Потому что не знает, как иначе быть ближе, — не задумываясь отвечает Яку, поднимает голову и сталкивается с глазами, в которых беззаботные лягушата ускакивают в жгучую крапиву. Морисята в его голове истерично визжат. Лев осторожно проводит пальцем по его руке и медленно ведет вверх, до самого локтя, но останавливается в нерешительности. — А если ей показать, как? — спрашивает он, тянется вперед и скользит взглядом по россыпи веснушек. — Ну попробуй, — отвечает Яку и закрывает глаза. И рука с локтя поднимается выше, обхватывает плечо и тянет к себе, и Яку прижимается, через футболку впивается пальцами в кожу — наверняка до боли, и кусает за нижнюю губу — разумеется, до крови. И ждет, точнее боится до ужаса, что вот-вот оттолкнут и отвергнут, но руки продолжают удерживать, и губы с губ никуда не пропадают, и все звуки вокруг сливаются в нечто осязаемое и растекаются по венам, а в голове не остается больше никаких терзающих мыслей — впервые за долгое время. И острые листья крапивы вспарывают кожу, но не причиняют боли.