Приходите на мои похороны. Монолог Виктора Моргана

      Нагнал я тоски, да? Чувствую себя королевой драмы.       Умер в ту ночь... Ха. А было бы забавно, если бы я действительно умер, и вот сейчас вы вдруг узнали, что с вами разговаривает мятежная душа, неуспокоенный призрак, которого не отпускает в адские кущи ряд нерешенных вопросов. Ряд конкретно не решенных с мистером Берне вопросов.       Бац! И вот уже история превращается в мистическое сопле-мыло. Ради такого фокуса стоило бы поверить, что после смерти у души есть дальнейший путь. Недальновидно с моей стороны, однако. Но уже поздняк метаться и менять свои убеждения. Тем более, не уверен, что переплюнул бы по кассовым сборам фильм «Привидение».       Так вот! Помимо разговора Саша задолжал мне как минимум объяснение, когда это он успел прикупить недвижимость в Италии, близ Сорренто, недалеко от сумасшедшего Неаполя, знаете, в этаком райском местечке, где солнце-солнце-солнце, виноградники, аккуратные, лепящиеся друг к другу домики, узкие улочки, все дышит историей с эпохи сотворения мира, каждый чертов камень – достопримечательность, и время замирает в одной точке. Вот это объяснение: какого хрена ему там нужен дом? И ответ на вопрос, почему я об этом узнал совершенно случайно, благодаря полезной привычке периодически любопытствовать, что это за кипа бумаг у Саши в кожаном портфеле. Знаете, он постоянно ходит в строгих, я бы даже сказал, вычурно строгих костюмах и с портфелем, где есть документы на все случаи жизни, даже справка от доктора Барнауба, разрешающая мне в лечебных целях курить травку. Оцените уровень профессионализма Саши.       Этот дом он купил совсем недавно, когда мы жили вместе. И ничего мне не сказал. Почему? Значит ли это, что он продумал свой вариант будущего, распланировал его, а мне не сообщил, так как я по умолчанию в эти планы не входил? Что он так или иначе собирался отойти от дел, пресытившись ролью агента при дюже нестабильным поведением комике, склонному к депрессиям и психозам, заработав столько денег, что хватит не только ему на сладкую жизнь, но и всему роду Берне на несколько поколений вперед?       У Саши есть сестра, к слову, у которой имеются муж и четверо спиногрызов, и он как-то обмолвился, что наследников ему предостаточно, можно самому не озадачиваться на сей счет. Родители не в претензии. Правда, не думаю, что он ими обзавелся бы, если у него не было бы сестры и племянников. Саша и дети... нет, это даже представить сложно.       Саша и кто-то рядом... даже это сложно представить. Я не справился с этой ролью. Ролью человека, живущего рядом, в одном с ним пространстве. Думаю, он тоже. Раз купил дом в Италии и ничего мне не сказал. Может, это какое-то его тайное убежище. Куда можно сбежать. Сбежать, чтобы в один прекрасный момент остаться там навсегда. Связи контракта, удерживавшие нас возле друг друга, оказались на проверку честнее, чем мое желание жить с Сашей. Как и его согласие принять меня. Мы оба провалили экзамен. Мы оба не умеем быть рядом с кем-то.       Впрочем, контракта тоже больше нет. Я нащупал ту точку невозврата, переступив за грань которой, потерял последнее человеческое, что во мне тлело. Саша четко дал мне это понять, аннулировав наш договор сотрудничества. Его терпения хватило на пятнадцать лет – немалый срок. Мне бы еще очень хотелось узнать, что питало его терпение: деньги или...       ...или...       Или ложь, озвученная в сумраке спальне.       - Ты и я. Это просто данность.       - Виктор, нет такой данности. Есть ты. Есть я. Но никогда не будет «мы». Не с тобой.       Не с тобой. А с кем?!       И кто из нас врал?       Помните, я говорил вам, что Саша два раза отверг меня? Это был второй раз. Его слова взрезали вены. Они прозвучали как: «Я не люблю тебя. Оставь меня в покое». Оставь в покое, не увлекайся моментом, хороший трах – не повод для признаний. Признаний, которым грош цена. И, в общем, в ближайшее время я успешно доказал, что Саша прав. Как всегда.       Нет никакого «мы».       Есть я.       Есть он.       Вот такая данность. А я строю слишком много предположений.       Есть поступки как факт. Факты утверждают, что два эгоистичных мудака в одной связке – не база для любовно-романтической истории с хэппи-эндом. Это отличный повод пустить себе пулю в лоб. Надеюсь мой труп не найдут. Я, в общем, все продумал, но всегда есть вариант: «Что-то пошло не так». Не хотелось бы, чтобы после похорон мой труп нашли вне переделов уже зарытого гроба. Я, конечно, не смогу подосадовать на сей счет, но хоть раз хотелось, чтобы задуманное прошло гладко. Жалко, что не могу обратиться за помощью к Саше – он бы точно не облажался.       Саше тридцать девять. И он умнее меня, раз купил домик в Италии. Раз заранее знал, что он ему пригодится в ближайшее время. После аварии он уехал. В местечко близ Сорренто. Избежав преследований папарацци и журналистов. Ведь понятное дело, что после разразившегося скандала под удар попадаю не только я. Первым как раз-таки Саша, как тот, кто на протяжении моей карьеры от ее старта представлял меня везде и повсюду. И отвечал за меня. И, конечно, я об этом не думал. Как подставляю Сашу.       За годы публичной жизни я научился не замечать вечно пасущихся возле меня шавок с фотоаппаратами и диктофонами. Они существовали фоном. Как неизбежное зло, расплата за популярность. Я просто привык, что за каждым моим шагом следят. С точки зрения желтой прессы, всей этой своры, паразитирующей на жизни знаменитостей, я был лакомым кусочком. Тем более, все последствия разгребал Саша. Довольно успешно, надо признать. Любой скандал работал на мою популярность – так устроен шоу-бизнес. Меня обожали или ненавидели, но все играло в плюс – стоимость билетов на концерты неизменно держалась на предельно допустимой высокой отметке, и это не мешало им распродаваться со скоростью света.       Саша каждый раз действовал с потрясающим цинизмом и непоколебимой невозмутимостью, заставляя желтушную братию плясать под дудку имени Виктора Моргана. Возможно, если бы не вмешалось личное, он бы и мою речь на похоронах Мелиссы Гринберг использовал, как инструмент пиара. Возможно. Честно говоря, я до сих пор так и не понял, есть ли стоп-слово у Саши, типа некие рамки пресловутых морали и нравственности, которые можно растягивать резиной во все стороны на потеху публики, но до определенных пределов. И не узнаю.       У меня их нет. Осознав, что это конец, я похоронил себя вместе с мисс Гринберг. Прыжок в пропасть. Потому что тебе уже все равно. Потому что ты сам – давно не личность, не живой человек, ты имя. Имя нарицательное. В которое каждый вкладывает свой смысл, но он не имеет никакого отношения к тебе, как к человеку. И в какой-то момент ты перестаешь осознавать себя личностью. Ты тот, кто принадлежит толпе. Чье имя принадлежит толпе.       Что никогда не было для меня тяжкой ношей. Я ее не замечал. Все упало на плечи Саши. Я же жил, как хотел, делал, что хотел, и говорил со сцены, что хотел. Не оправдываясь за слова. Не оправдываясь за поступки. И уже тем более – за свою жизнь. Впервые я столкнулся один на один с толпой после разрыва с Сашей.       И в полной мере узнал, что такое – общественное мнение. Что такое – когда тебя травят. Методично, масштабно, массово. Когда не остается ни миллиметра свободного личного пространства – в нем топчутся все, кому не лень. И даже те, кому лень. Будто других проблем в стране нет, кроме Виктора Моргана. На меня ополчились религиозные организации и воинствующие домохозяйки, зарабатывающие баллы у избирателей политики и второсортные селебретис.       Предполагаю, если бы подобные меры не запрещало наше законодательство, меня сожгли бы прилюдно на костре. Где-нибудь на Трафальгар-сквер. Думаю, это внесло некоторое разнообразие в суетную столичную жизнь. А так...       Скучно.       Ибо... знаете, как работает схема шоубиза? Три недели спустя после начала травли мне предложили выступить в лондонской «О2 Арене». С самым масштабным перфомансом. Мне предложили собрать стадион. С полной уверенностью, что билеты раскупятся по бешеным ценам.       Театр абсурда.       Я отказался.       Я решил, что устрою свое персональное шоу.       Грандиозные похороны.       Жаль, что Саша не оценил юмор. Уехал.       Саша вернул мне мои вещи, аннулированный контракт и уехал. Возле его лондонского дома вскоре перестали дежурить шакалы от прессы. Возле его лондонского дома по ночам ошивался один мудак. Пил дешевый виски, смотрел на темные окна и размышлял...       ...как так получается:       я могу посмеяться над толпой, но не могу простить Саше покупку домика в Италии. Не могу простить, что он мне не дал ни единого шанса оправдаться.       Наверное, знал, что оправданий нет. Но... но я бы хотел сказать ему:       - Да, я понятия не имею, что такое любовь. Зато я знаю все твои привычки. Все до одной. И никогда не забуду нашу первую встречу. В отличие от тебя. Козла, который никак не мог запомнить не то, что имя, а мое лицо. Потому что у меня, блять, невыразительная внешность, и я с натяжкой симпатичный, но не более того. Сука.       Первая встреча.... Каким был мой взгляд, когда я впервые увидел Сашу?       Точно не влюбленным. Я, в общем-то, не очень понимаю, что значит «влюбленный взгляд». Как это? Вот вы можете безошибочно определить, что данный персонаж смотрит на вас влюбленным взглядом? А, к примеру, не мучается в этот момент несварением желудка, не страдает легкой формой аутизма, не мечтает расчленить вас, как ему кажется, с безусловной любовью? Не знаю. Не идентифицирую я такие взгляды. Знаком с безумными фанатскими, полными слепого обожания. Но это однозначно не про любовь. Что-то из разряда «Живу иллюзиями».       Возможно, это следствия общения с Сашей, чей посыл во взгляде я могу считать мгновенно, но к любви он не имеет никакого отношения. Как правило, это именно посыл... пойти далеко, надолго и желательно оттуда больше не возвращаться. Вариации на тему презрения – их можно разбить на виды и подвиды и посвятить им целую научную монографию «Искусство лишать человека достоинства и уверенности в себе». На мне ни разу не сработало, но я видел тех, кто пострадал. Есть еще отдельно категория скептических взглядов, когда у Саши слегка приподнимается бровь, а негласно звучит вопрос: «Серьезно?» С разной по силе интонаций саркастичностью.       Равнодушие - тут ему равных нет. Вы даже себе представить не можете, сколько оттенков равнодушия существует в Сашином арсенале. От милого: «Я не слышал ни слова из той хуйни, что ты мне сейчас прогнал» до королевского: «Кто ты, неинтересное, непривлекательное, безвкусно одетое насекомое? А впрочем, похуй».       Безусловно, нельзя забывать про прекрасные симфонии ненависти, громкими аккордами обрушивающимися на мою беспутную голову. Я бы их объединил в цикл произведений: «Сдохни, тварь».       Недавно я узнал, что есть еще один – убийственный. Который вслух звучит как: «Я устал от тебя». Его не назовешь разочарованным, ведь для начала надо очароваться.       Каким же взглядом я смотрел на Сашу, когда мы впервые встретились?       Однажды я спросил его об этом. Помнит ли он.       Ответ поступил незамедлительно:       - Феноменальный долбоеб.       Вполне возможно, я выбрал не самый удачный момент, чтобы спросить его об этом. Саша приехал ко мне домой – привести меня в божеский вид и отвезти на интервью. Так сложились обстоятельства, что я пил третий день, в моих шикарных лондонских апартаментах наблюдались непонятные маргинальные личности, все пространство вокруг пропиталось дымом сигарет, алкогольными парами, запахом пота и секса. Ни о каком интервью я не помнил – Сашины проблемы. У меня так-то вечеринка в разгаре, ибо из запоя я не планировал выходить еще столько же. Саша все испортил.       Пришел - у него есть ключ от моей квартиры, буквально снял с моего хуя вполне себе неплохо скакавшую на нем деваху из тех фанаток, что называют «группиз», и выставил ее в чем мать родила за дверь. Игнорируя яростные вопли. Вслед за девчонкой отправились и маргинальные личности – хер знает, кто такие, но общались мы вполне душевно (познакомились в Гайд-Парке под липой, где сии бомжующие товарищи беззаботно изображали из себя гедонистов-философов). Отправились тихо, мирно – хватило нежного Сашиного: «У вас двадцать секунд, чтобы исчезнуть с глаз моих долой». И его отработанного взгляда, особенного, что я называю: «Слушайтесь меня, и тогда ваша смерть будет легкой и безболезненной».       У меня иммунитет и на этот взгляд, кстати. Поэтому я встал в позу и указал на свой еще крепко стоящий хрен со словами:       - Я правильно понимаю, что с этим мне поможешь ты? – в общем, зная, что нарываюсь. И нет, не поможет в том смысле, в котором хотелось бы мне.       - Безусловно, - кивнул Саша, схватил меня за шею и поволок в ванную. Втолкнул под душ, включил ледяную воду и добавил: «Разрешаю подрочить с мыслями обо мне».       Дрочить я не стал. Вместо этого крикнул ему через закрытую дверь:       - Ты помнишь мой взгляд, когда я увидел тебя впервые?       Ну и услышал то, что услышал. С продолжением:       - Я не то, что имени, лица твоего не мог запомнить. Как ты думаешь, помню ли я нашу первую встречу?       - Думаю, да, - отозвался я, хмыкая. И уворачивая воду. Меняя ледяную на теплую. – Не хочешь принять со мной душ? – очередная провокация не по тому адресу.       Саша распахнул дверь в ванную – я отодвинул дверцу душевой кабинки, Саша замер в проеме, сложив руки на груди – я развел руки в стороны, приглашая не стесняться, Саша без эмоций смотрел на меня – я смотрел на Сашу с похабной ухмылкой.       - Виктор, на тебя встанет только за большие деньги. Деньги у меня есть. Что еще ты мне можешь предложить?       Туше.       - Между прочим, меня включили в список самых сексуальных людей Англии и разместили мое фото на обложке того глянцевого журнальчика, - заметил я.       - Я знаю. Как никак я лично торговался неделю за пятое место в рейтинге и оплачивал обложку. По баснословным ценам. Уговорив поставить тебя, а не бесплатно, но Дугласа Бута. Который поднял бы продажи номера. Потери от твоей рожи на обложке пришлось компенсировать финансово.       Еще одно туше.       - Моими деньгами оплачивал, - уточнил я. – Не разорился. И кто такой этот Дуглас Бут, что его бесплатно ставят на обложки?       - Твоими деньгами, - согласился Саша. – За свои я могу тебе только крем прислать. Хороший. Чтобы при дрочке на Дугласа Бута мозоли не появились. Потому что на него грех не подрочить. Глядя же на тебя, хочется плакать. От жалости к себе. Потому что я тебя вижу едва ли не каждый день. Мое эстетическое восприятие прекрасного настолько травмировано, что уже не подлежит реабилитации.       - Это только твое мнение, Саша, - пожал я плечами. – И журнал, хочу заметить, неплохо раскупался.       - Но не так, как если бы там был Дуглас Бут, - настаивала эта зараза.       - Я все еще понятия не имею, кто это.       - Красивый мальчик и неплохой актер. И точно не ты, Виктор, - Саша торжествовал.       - И это снова только твое мнение, Саша, - напомнил я, не собираясь сдаваться.       - Именно. Поэтому угомонись, Виктор. Ты меня не возбуждаешь. И у тебя нет ровным счетом ничего, что в корне бы поменяло мое мнение, - поставил точку в разговоре мистер Берне и захлопнул дверь.       Хах. Просчет, Саша. Ты не учел мое упрямство.       Кстати, после выхода того журнала я систематически начал попадать в рейтинги самых-самых мужчин. И фото мои печатали на обложке уже без дополнительных усилий со стороны Саши. На что мой агент ворчал: «Куда катится этот мир? Эти люди совершенно не имеют вкуса».       Саша категорично придерживался точки зрения – во мне нет ни грамма сексапильности, привлекательности и животно-мужской харизмы: тощий, высокий, с лицом типичного английского алкоголика из предместий севера – высокий лоб, не поддающаяся укладке неряшливая копна каштановых кудрей, широкие брови, мутный цвет глаз, под которыми красуются набрякшие мешки, крупный нос, впалые щеки с трехдневной небритостью, невыразительные губы, инертный подбородок. И выгляжу я чудовищно плохо даже в идеально подобранной одежде, умудряясь одним своим видом превратить стильные, дорогие вещи, пошитые на заказ, в третьесортное шмотье из стока. Однажды Саша заметил, что бичующие маргиналы, живущие под мостом, к коим я питаю необъяснимую слабость, выглядят по сравнению со мной, как стиляги.       - Тебя сложно назвать даже симпатичным, - говорил он мне. – А знаешь, когда человеку говорят, что он – симпатичный? Когда не хотят обидеть и прямо сказать, что он урод.       - К чему ты это? Намекаешь, мне надо сказать тебе «спасибо» за то, что сделал меня героем поколения? – криво улыбался я.       - Скажи лучше «спасибо» себе за то, что твоя внешность идеально вписывается в твой сценический образ, - фыркал Саша. – Иначе я бы не пытался сделать из тебя звезду. Антиэстетика нынче в цене.       - Ты бессердечно жесток, Саша.       - Я бескомпромиссно честен, Виктор.       Как-то меня пригласили на шоу «QI». Да-да, то самое. Где ведущий – ни много ни мало национальное достояние Великобритании достопочтенный сэр Стивен Фрай. Я признаю его заслуги, правда. И как комика, и как писателя, и как лингвиста, и как актера, и как просто сильной и независимой в суждениях личности. Он великолепен. Великолепен во всем. Наверное, это был единственный раз, когда я с удовольствием принял приглашение поучаствовать в популярном шоу. И не напивался накануне.       Но в тот момент, когда Стивен с этой своей фирменной елейной улыбочкой сказал: «Виктор, вы выглядите как человек, которого ненавидит даже собственный стилист», я передумал. Насчет его великолепия. Передумал!       Вы бы слышали, как хохотал Саша. Он присутствовал при записи шоу – сидел в первом ряду зрителей. Впрочем, если вы найдете запись этого выпуска, то услышите вторым планом его смех. Честное слово, не знаю, кого мне хотелось убить первым – истерично хохочущего Сашу или продолжающего медово улыбаться Стивена. Чтобы вы понимали: истерично хохочущий Саша – нонсенс. Я бы полжизни отдал за то, чтобы хоть раз вызвать на его лице улыбку своими шутками, и что?       Он хохочет от сомнительного замечания Стивена Фрая.       Кстати! Я терпеть не могу Брэда Питта. Тошнит от его слащавой внешности, слюнявых губ и этого взгляда романтичного альфа-самца. Герой-любовник. А фильмы? Кто вообще смотрит такие фильмы? Все эти пафосные истории, рассчитанные на недалеких дамочек, чья жизнь ограничивается рамками дома, семьи и хозяйства. Которым опостылел собственный муж, задолбали дети, но они упорно изображают из себя праведниц с образцово-показательной жизнью.       Кто-кто? Саша смотрит. Он считает Брэда Питта эталоном мужской красоты. Понимаете, да? Э-та-ло-ном! Этого смазливого голубоглазого блондинчика!       Взять, к примеру, «Историю Бенджамина Баттона». Вам не приходило на ум, что если прокрутить фильм в обратной последовательности, то он заканчивается тем, что старый пердун залип на маленькую девочку? Что это за пропаганда педофилии? А «Знакомьтесь, Джо Блэк»? Три часа, в ходе которых ничего не происходит. Вообще ничего. Кроме крупных планов Брэда Питта в этом фильме еще есть крупные планы Энтони Хопкинса. И той бабенки, имя которой я не помню. Она, типа, втрескалась в Смерть. Смерть втрескалась в бабенку. Рядом постоял-посидел Энтони Хопкинс. В финале он красиво ушел в закат. Что это, блять, за декадентство? А еще! «Легенды осени». История про то, как один конкретный по характеру мудак и эгоист (я знаю, о чем говорю) трахнул девку своего брата, бортанул ее и съебался жить в лес. Подано в красивой романтической обертке. Потому что главный герой, по мнению автора сценария, такой вот весь загадочный. Прям вылитый я. Почему про меня не сняли фильм?       Саша сказал, что я рожей не вышел. Пиздец. А вы говорите о справедливости...       И да, мне пришлось посмотреть все это говнище, потому что Саша любит Брэда Питта. У него дома имеется в наличии полная фильмография. Удивительная подробность, не правда ли? Саша обожает перед сном смотреть идиотские мелодраматические фильмы, завернувшись по уши в свой ужасный халат. Сидит, как окуклившаяся гусеница, и смотрит. С непроницаемым лицом. Мои саркастичные замечания ему по хрену.       А я сидел рядом, пил пиво и тоже смотрел.       Кому заплатить, чтобы вернуть эти вечера?       Знаете... меня никак не задевали комментарии Саши насчет моей внешности. Самодовольства мне не занимать. Он мог думать и говорить на сей счет что угодно. На фоне глобальной игры в кто кого – не достойная внимания мелочь. Скажем так, в долгу не оставался. Это первое. Второе...       Саша меня так целовал, что я забывался. Я переставал себя ощущать и осознавать. Я превращался в огромное ничто, пустоту, наполненную только Сашей. Его дыханием, вкусом, запахом.       Саша меня так целовал, что я знал лишь одну правду в те мгновения: эти поцелуи принадлежат лишь мне и никому больше.       Саша меня так целовал, что и Брэд Питт, и Дуглас Бут смело шли нахуй. И для этого мне достаточно быть Виктором Морганом.       Человеком, на глянцево-оттюженные фотографии которого Саша смотрел с презрительным фырканьем, неизменно фиксируя вслух:       - Мир сошел с ума, раз ты снова на обложке журнала. У этих людей совершенно нет вкуса.       - А у тебя он есть! – иногда возмущенно замечал я, тыкая обвинительно пальцем в его отвратительный бархатный халат.       Обычно Саша с недовольством вел плечами, фыркал еще презрительнее и отбрасывал в сторону журнал. Но однажды... однажды он сказал:       - Я понял, что у меня нет вкуса еще в университете.       Каким был мой взгляд, когда я его увидел впервые?       Ладно. Расскажу.       В ноль обдолбанным.       Я плелся по плохо освещенному коридору общежития в свою комнату – после одиннадцати свет приглушали из экономии - и слегка заплутал. Что, в общем, не сложно было сделать, так как на троих с приятелями мы выдули упаковку пива и скурили пять косяков. В связи с чем окружающая меня реальность несколько трансформировалась – плыла очертаниями и немного пульсировала. Забавное ощущение: ноги ватные, руки мягкие-мягкие, голова пустая. Путь мой был тернистым и трудным – я никак не мог найти свою комнату. Еще чертовски хотелось жрать. Я прямо-таки вожделел пачку снеков, заныканную под подушкой. И молился всем богам, чтобы ее не обнаружил мой сосед. Иначе я за себя не отвечал.       Именно в это славное мгновение я увидел призрака. И, бля, чуть не обосрался от страха.       Серьезно. Я материалист и циник. Но! Когда ты ночью, убитый в говно, ползаешь по плохо освещенным коридорам общаги, находящейся в старом здании тыща восемьсот какого-то там года постройки, все эти страшилки про привидений вдруг становятся дохуя реальными. Клянусь, у меня липкий пот проступил на спине и в горле резко пересохло, ибо парень, внезапно нарисовавшийся в тусклом сумеречном освещении прямо передо мной, мог быть только бестелесным духом. Мне даже казалось, что вокруг него наблюдается легкое сияние.       У меня есть оправдание! Нормальные люди потому что не выглядят, как вьюноши, сошедшие с полотен девятнадцатого века. А парень выглядел именно так (ща попробую вам красиво описать, лингвист я или где?): светло-русые густые волосы, выстриженные затейливым каре – сзади коротко и объемно, спереди – удлиненные пряди до подбородка, подчеркивающие четкий овал лица, контрастные темные брови – как росчерки пера, чайные глаза - слабо заваренный Earl Grey, прямой нос, тонкие губы, капризный подбородок, гладкая, чистоты дорогого фарфора кожа. И родинка. Заметная, выразительная родинка под левым глазом, на щеке. Про такой тип лиц говорят – утонченное.       Высокий – чуть ниже меня, а я так-то ростом шесть футов и два дюйма, гармоничного телосложения. Как будто скульптурно слепленный – под одеждой каждый нюанс прорисовывается: шея, ключицы, грудь, живот, руки, ноги. Прямая спина, выверенный разворот плеч, балетная осанка. И не идет – а скользит.       Белая рубашка с высоким воротником-стойкой, черные брюки идеальной посадки с завышенной талией, кожаные туфли, выглядящие непристойно дорогими. И – внимание – лайкровые черные перчатки.       Даже во вменяемом состоянии я бы глазам своим не поверил, увидь я такого персонажа в пределах университета и кампуса! Нет, среди студентов водились оригинальничающие типы, но они все выглядели ненастоящими, нарочитыми. Ну типа, вызов обществу, я не такой, как все, хотя на самом деле такой, как все, и придурошный наряд этого не изменит. Этот же парень смотрелся в своей одежде настолько органично, что представить его в футболке и джинсах – никакого воображения не хватит.       В общем, я не на шутку испугался. И поступил вполне логично. Заорал на всю общагу: «ААААААААААА! Изыди!» Молитву не вспомнил (нельзя вспомнить то, чего не знаешь), поэтому суматошно перекрестил пространство, остающееся между мной и призраком. Был бы под рукой чеснок – швырнул. Но в карманах наличествовала только зажигалка – ею и бросил в привидение.       Призрак на лету ее поймал, со скучающим взглядом прокрутил в руках, подошел вплотную, изучающе заглянул в мои глаза. Секундная пауза. Затем он взял меня за руку, вложил в нее неудавшийся инструмент экзорцизма и пробормотал:       - Клоун.       Танцующим, незаметным движением обошел меня и плавно двинулся в своем, известном только ему «призрачном» направлении.       Меня не смутило, что парень совсем непризрачно был плотен, умел хватать на лету материально существующие вещи и пах безумно модным тогда диоровским «Фаренгейтом».       И да, это был Саша. Он по-прежнему носит каре, вычурно одевается, ходит словно чертов артист балета и пахнет «Фаренгейтом». А родинка на его лице все так же меня безумно раздражает, потому что при разговоре с ним в глаза смотреть не получается – пялишься только на нее. Она гипнотизирует, сбивает с толку и заведомо ставит тебя в проигрышное, унизительное положение. Ебаный стыд всей моей жизни – Сашина родинка.       Вторая встреча с Сашей произошла в стенах университетского колледжа. Я стоял в компании приятелей и решал, пойти ли мне в кои-то веки на семинар или не нарушать традицию и свалить. О ночном происшествии я никому не рассказал – у меня имелась репутация. Постарался забыть о нем, как о недоразумении. И, в общем, довольно быстро забыл: жизнь у меня кипела и бурлила. Я везде и всегда был в центре внимания как тот чувак, что умеет подражать известным комическим актерам и про любую хрень расскажет так, что живот заболит от смеха. И в целом, что бы я не выкинул – все воспринималось как офигенная шутка.       Ну вот и представьте себе: стою я на расслабоне в кругу друганов, а тут вдруг из-за угла выплывает тот самый призрак. Сука блять! Я там чуть от инфаркта не скончался! Застыл, как дебил, с открытым ртом, тыкаю в привидение пальцем и ни одного звука издать не могу. С лица сошел – решил, что призрак меня преследует. За что-то. Если подумать, нашлось бы за что. Приятели тоже подзависли, растерявшись.       Призрак же все приближался и приближался. С каменным лицом седьмого всадника Апокалипсиса. И тут я опять заорал: «ААААААААА! Изыди!» Друзья мои грохнули от смеха. Я уже говорил, что Сашу не любили. За что любить парня, выглядящего как принц Датский? Рядом с которым себя сразу чувствуешь, как распоследнее дерьмо и неудачник. Моя выходка друганам показалась потрясающе смешной. Они и не подозревали, что я опять чуть не обделался от страха. До памятной встречи в коридоре общаги мы с Сашей никак не пересекались, и слышать я о нем ничего не слышал. А может, и слышал, но внимания не обращал.       Призрак снова подошел ко мне вплотную, убрал тыкающий в него палец, внимательно оглядел с ног до головы, фыркнул и тихо бросил:       - Еще один клоун.       При свете дня и в трезвом состоянии до меня наконец-то дошло, что чудила – ни фига не привидение. И почему-то стало обидно. Что значит «еще один»?       - Я все тот же, - пробурчал ему вдогонку.       - Поздравляю, - отозвался парень.       Тогда-то я и узнал от приятеля с Сашиного факультета, как зовут призрака. И следом выслушал множество едких, нелестных характеристик. Самой литературной из которых была: «Заносчивый, высокомерный мудак».       Весь день я не мог выкинуть Сашу Берне из головы. Ночью он мне приснился. Утром я проснулся больным.       Болезнь, верно переросшая в одержимость, носила имя Саши Берне, в упор меня не замечавшего, не желающего в принципе признавать факт моего существования. Я дошел до той стадии сумасшествия, что признался ему в любви – в библиотеке, между книжных полок, лихорадочно, глотая окончания слов. В двадцать лет я мог еще это сделать. На что Саша лишь скептически вскинул бровь и спросил:       - Ты кто?       А потом я его поцеловал. На той вечеринке.       И выяснилось, что он не только помнил мое лицо и имя. Он запомнил меня. Все те сборища, где я, тщетно пытаясь привлечь его внимание, паясничал с утроенной силой. Все те сборища, куда он приходил из-за меня. И решил, что станет моим агентом.       Дрянь меркантильная.       Саша почти не пьет. Но порой бывает. Немного. Красного вина или шампанского. Или что-то из категории этих бабских коктейлей с пакостными названиями, вроде «Космополитен». И пьянеет с пары бокалов. Даже не пьянеет – впадает в меланхоличную задумчивость. Обычно выпивает он в одиночестве. Редко на мероприятиях. Потому что на тусовках моя компания прилагается по умолчанию. Саша – не светский персонаж и не любит тусовки. Но иногда... иногда появлялся на них. Вместе со мной. Вроде как, надо. Ну и чтобы регулировать частоту моего влипания в неприглядные истории.       Мне было неловко. Неловко и стыдно однажды услышать от него, на этот раз отчего-то неприлично захмелевшего и оттого неожиданно размякшего, откровение.       Неловко потому, что он не знал. Не знал, что я его слышу. Стыдно оттого, что я забрал у него нечто настолько личное и сокровенное, что лишает любой защиты, превращает бронь в труху.       Я привез его домой и оставил в холле раздеваться – сам метнулся на кухню за водой. Мне показалось, что Саше срочно нужно выпить воды. Вышел со стаканом в руках и услышал...       Саша стоял, прислонившись лбом к витражной вставке на входной двери, и бормотал:       - Я мог бы прожить совсем другую жизнь. Но выбрал эту. В которой нет выбора у меня. Держусь за нее. За него. Зачем? Дурак... Как же я жалок.       Знаете, что я понял тогда? Мы зачастую выбираем не тех, с кем можем быть счастливы. Кто подарит нам душевный комфорт и скучную стабильность. Мы выбираем тех, кто нас держит. Держит, царапая и раня, вскрывая глубоко спрятанные нарывы и гнойники. Цепляет, интригует, волнует, изводит, будоражит. Но это жизнь на нервном пределе утомляет и иссушает. И хочется уже иного. А этого иного нет. Не получается. Потому что к этому иному надо прийти вдвоем. При полном совпадении желаний дойти туда вдвоем. К душевному комфорту и скучной стабильности.       Саша Берне купил домик в Италии. И мне не сказал. Я попал в аварию с девицей, главное достижение которой – за пару часов до смерти она успела отсосать Виктору Моргану. Тому самому Виктору, что мечтал состариться вместе с Сашей Берне. Возможно, в домике близ Сорренто. Возможно, это был Сашин сюрприз. Предложение. Настоящее признание посерьезнее: «Я понял, что у меня нет вкуса еще в университете». Финальное: «Хотел бы я выбрать не тебя, эгоистичный засранец, худший из худших вариантов, но уж черт с тобой. К твоему дерьму я хотя бы привык».       Думаю, да, думаю, именно так прозвучало бы признание из уст Саши.       Вдвоем дойти не вышло.