Трофей

- Ещё вина, - гаркнул мужчина, кинув на стол горсть монет. Охота всё ещё приносила неплохой заработок, а выпивка здесь была дешева. То, что надо. Странно было думать, что когда-то он пошёл на войну ради этих звонких, но не особо нужных кругляшей. Стоило ли пытаться разменять свою жизнь, в очередном конфликте напыщенных лордов, на туго набитый кошель? В семнадцать лет, наслушавшись сладкоголосого вербовщика, увидев яркую форму бравых солдат, Гастон этот вопрос не задал. Отец умер зимой. Пьяный, возвращаясь из кабака, заснул в сугробе, да так больше никогда и не проснулся. Мать, услышав эту новость, осела мягким кулём на лавку, слова камнем давили на грудь, но сказать она так ничего и не смогла. Даже не плакала – лишь потемнела от горя. Гастон тоже не плакал, но не потому что ему было не жаль отца – колотушки колотушками, а отец он был хороший: учил стрелять и охотиться, расставлять силки, игрушки из чурбачков стругал. Даже деньги на школу находил, а денег грамота стоила немалых. Но Гастон не мог горевать. Теперь он стал старшим мужчиной в семье, а значит ответственным за мать и дом. Деньги закончились к весне. Гастон хватался за любую работу, что ему предлагали – косил траву, помогал крыть крыши, таскал мешки с мукой, рубил дрова, но денег всё равно никогда не хватало, да ещё и налоги эти проклятые, что росли с каждым днём. Он работал от зари до поздней ночи, засыпал, лишь перешагнув порог, приваливаясь к стене, но не получалось, не получалось! Он не справлялся! Он подвёл мать, а отец наверняка ворочался в своей могиле, осознавая, какой у него бесполезный сын. Даже охота не могла спасти: король нового лесничего так и не нанял, а значит в лес соваться было опасно – волки тоже хотели есть. Может быть даже сильней, чем сам Гастон, хотя сомнительно. Впервые он пожалел, что вырос таким большим, тело требовало много еды, пусть самой простой, но горячей и сытной, а денег на это не хватало. Мать пыталась шить за деньги, но у них не Париж – здесь каждый сам себе может что угодно сшить или заштопать, так что дело не пошло, а она целыми днями гнула спину на огороде, молясь, чтобы не было засухи или проливных ливней, которые погубят скудный урожай. Молитвы не были услышаны. Засуха была немилосердна. А юный король, видать на радостях, что простой народ и так страдает, увеличил налоги. В долговую яму попасть Гастон не мог – мать бы не вынесла этого, но подсчитав накопившиеся сбережения к зиме он понял, что холод они не переживут. Но в город приехал вербовщик. Он был с красной рожей пьяницы и пузатый, но при этом красиво говорил и много обещал. Слова о патриотическом долге Гастон пропустил мимо ушей, но вот обещанные деньги его заинтересовали, тем более просто за запись давался задаток, который позволил бы матери протянуть ещё год, а потом можно денежки и из действующей армии отослать. Он поставил кривоватую подпись под контрактом и отнёс выплату посеревшей матери. А потом пошлялся по городу в новенькой красной форме, чтобы местные девки запомнили какого красавчика потеряли, завалился в кабак, где с друзьями, что тоже записались в солдаты: Жан, Арно, Раймон, Мишель, Винсель: весело погуляли, а потом ещё и затащил наверх хохотушку Берту, что была старше его на шесть лет, но очень даже горяча. Возвращался он домой уже засветло, переполненный вином и жаждой жизни, расхлябанный и пьяный. - Ты в солдаты записался?! – возмущённый писклявый девичий голос раздался неожиданно, разбивая утреннюю ленивую дымку. У колодца, с какой-то книгой на коленях, сидела Белль. Гастон поморщился – грамотная девка: большей дурости придумать сложно, но Морис зачем-то научил дочь чтению и письму, а пастор давал читать книжки из своей библиотеки. Зря. У неё из-за этого не было подружек, сидела вечно дома, а лучше бы с девчонками побегала, шить училась, как все. Явно полезнее было бы, чем бесполезные закорючки на бумаге. Девушка от этого начинает думать, да не нормальным образом – о семье, муже и детях, а о всяких бреднях. - Записался! – он приосанился, всё же Белль ему немного нравилась, хоть она и уступала пока Берте-подавальщице по симпатичности. – Жалеешь, что ухожу? - Жалею, - девушка согласно кивнула. – Воюют только дураки, нормальные люди в солдаты не идут. - Чего?! – Гастон вылупился на неё, кажется, от удивления даже разинув рот. – Это кто тебе такое сказал, мелочь? - Овидий! – девушка торжествующе подняла книжку. - Он великий философ! - Дурак он, - решительно припечатал Гастон. – Войны всегда будут. А если мы в солдаты не запишемся, то у нас армии не будет, а значит противники нас захватят. Вот ты знаешь, что делают солдаты на захваченной земле? - Становятся на постой, - несколько неуверенно ответила Белль, явно почерпнувшая эту информацию из очередной своей книжки. - А ещё? - Н-не знаю, - промямлила она, стесняясь своей неосведомлённости. - Они грабят, - припечатал Гастон, чувствуя себя сейчас даже больше взрослым, чем в постели с Бертой. – Убивают. Сжигают дома, отбирают еду, уводят скот, бесчестят девок. А мы будем сражаться, чтобы такого не произошло. Этот Оводий твой, наверное, настоящей войны никогда не видел. Сидел у себя в городе, пил вино, ел фрукты и писал разные глупости, которые должны были читать такие же бездельники, как и он. Белль вся надулась, словно лягушка, собирающаяся квакнуть, но так ничего и не сказала – видимо действительно не была уверена в том, кем же на самом деле был автор. - Ладно тебе, - Гастон сел рядом с ней на прохладную облицовку колодца. – Я тут ухожу надолго, а ты обзываешься. - Извини, - она потупилась, став на секунду необычайно хороша. – Мне правда жаль, что ты уходишь. Ты, конечно, шумный, но без тебя скучно будет. Немного. - Конечно! Ты же за книжками зачахнешь совсем без меня! - Если хочешь, я буду тебе писать письма. И мама твоя тоже может мне диктовать, а я буду записывать и отправлять. - Хочу, - Гастон не стал говорить ей, что читать он не умеет.