Can U hold me in your arms?

Мрачные мысли, поселившиеся в голове Алёны в роковой день их ссоры, не исчезли и после трех месяцев душевных терзаний. А своеобразный саботаж происходящей ситуации со стороны Джилленхола лишь укрепил Самойлову в четком понимании того, что в их семейной жизни назрели срочные и кардинальные перемены. Было принято обоюдно-волевое решение остудить головы и отдохнуть друг от друга. Так Алена вместе с малышкой Элис на три месяца отправились в холодную Москву, к русской бабушке американской внучки. Наконец три месяца канули в забытье. И все-таки Нью-Йорк ее особенный город; для москвички Самойловой он даже пахнет по-особенному. Центр мира, скопление цивилизации, где все пропитано духом шика и дерзости. Почти десять часов перелета. Вымотанная Самойлова еле стояла на ногах, держа на руках спящую дочь. Передвигаясь по аэропорту, в сторону ленты выдачи багажа, мысленно она сокрушалась на английских производителей обуви. Правый ботинок Dr.Martens, умудрился в считанные часы натереть пальцы так, что по прибытии в аэропорт Кеннеди она уже хлюпала в собственной луже крови. Жизнь удалась. — Привет, Мэгги, — гарнитура наушников запуталась за долгие часы перелета, и нервы Самойловой были на пределе, — Мы прилетели. — Моя дорогая, — как всегда жизнерадостная Джилленхол на том конце провода явно улыбалась во все 32. — Я встречаю вас в зале прилета, торопитесь, ведь я жутко соскучилась по румяным щечкам моей очаровательной племянницы! — Пламенно отчеканила она и бросила трубку. Как же она похожа этой непосредственностью на своего брата… Кстати, этот паскудник пару месяцев назад сбежал в Майами в поисках уединения и долгожданного им отдыха. Пока в это время мать его ребенка заливала депрессию и огорчение в клубах Москвы. Это то, что ей помогало справляться с особенно яркими вспышками одиночества. Просыпаясь с похмельем, едва успевая протрезветь и взглянуть в зеркало, она уже не могла не чувствовать горечи. Кто-то режет вены, кто-то ест таблетки и прыгает с крыш. Алена Самойлова бухала. Топила печаль в текиле. Чувство опьянения всего на мгновение перекрывало ту зияющую бездну, образовавшуюся где-то в районе грудной клетки. Ненадолго успокаивало — приносило ощущение безмятежности в самом ярком его проявлении. Третий срыв за последний полгода. Шутка ли? Поток ее нескончаемо-печальных мыслей прервал очередной звонок мобильника. Дисплей айфона отобразил фото эффектной блондинки. — С возвращением, девочка, — том конце провода задорно рассмеялись. — Как же я рада тебя слышать, Лайвли… — У тебя есть шанс еще и увидеть меня. Сегодня в восемь ждем тебя на торжестве возраста моего благоверного. — Да, но… — Отказы не принимаются. До встречи! Шатенка сделала глубокий вдох. В Нью-Йорке и вправду пахнет по-особенному. Вопрос ли в величии каменных джунглей, в неповторимом колорите столичников и гостей города. В Нью-Йорке даже аэропортный кофе пах по-особенному. Важно и то, что, даже задыхаясь от всего этого, Самойлова чувствовала себя за гранью живой. Будто кровь в венах бежала быстрее обычного, выливаясь в океан неповторимых эмоций. Она впервые дышала за долгие три месяца разлуки.

***

— Я на месте. Напомни, пожалуйста, номер квартиры? — телефон зажат между ухом, щекой и плечом, Самойлова в это время роется в сумочке, продолжая важный разговор. Бросает короткий мимолетный взгляд на собственное отражение в витрине супермаркета. В тот вечер она и впрямь выглядела ничего: в черных узких джинсах, выгодно подчеркивающих формы молодого тела, белой майке и бежевых лодочках. Неосторожное движение — сумочка с грохотом сорвалась с плеча, и голос Блейк на том конце коротко ответил: — 12-я. Давай шевелись, я устала тебя ждать, — собеседница была явно в добром расположении духа, вопрос лишь в кондиции, и в градусе выпитого спиртного — это было слышно по слегка невнятной речи, которая иногда выдавала Лайвли. Самойлова остановилась прямо перед дверью — найти ее было не сложно. Из квартиры уже слышались гомон пьяных голосов и громкая музыка. На пороге ее встретил сам Рейнольдс. Как всегда радостная и белозубая улыбка. Кажется, он и правда рад ее видеть. Друг для друга они пока еще темные лошадки, им ведь не довелось узнать друг друга поближе, в виду плотного съемочного графика Райана и затворнического образа жизни самой Алёны. Шатенка улыбнулась в ответ. Его добродушие воздушно-капельным передается ей и она тоже безумно рада его видеть. Ведь именно его День Рождения стал главной и единственной причиной того, почему Алена Самойлова не отсиживается в квартире на Гринвич-стрит за скучнейшими и бесконечными материнскими делами. Черт побери, спасибо, Рейнольдс, что ты родился именно в этот дождливый октябрьский день. Райан крепко обнял Алену за талию и подхватил, задорно кружа по просторному коридору. Он, подобно солнечной батарее, заряжал ее своей энергией — все его естество буквально вторило о том, что все будет хорошо. В такие минуты сердце щемит от нежности. И она обняла шатена в ответ за шею, радостно смеясь. Они никогда не были закадычными друзьями, но общее настроение свело с ума обоих. Они полярно разные личности, в отличие от его супруги Блейк, которая успела стать настоящей опорой и дружеским плечом для москвички Самойловой. И за это Алена была им обоим бесконечно благодарна. Ведь ей не нужно было ожидать подвоха или предательства от четы Рейнольдс/Лайвли, поскольку точно знала, что они не из тех людей, которые стремятся поскорее избавиться от нее. Чего нельзя было сказать о семье Джилленхола. Если честно, Самойлова до сих пор удивлялась, как она вписалась в его круг общения. И вот, наконец, медленно останавливая вращение и пытаясь прийти в себя, друг Джейка, неуклюже переставляя ноги, потащил гостью в комнату, где в тот вечер собрались все его близкие. К тому времени, там уже собралось порядочное количество людей. Некоторых из них Самойлова когда-то видела в кино, с другими приходилось даже видеться, кое-кто, конечно, ей был совершенно незнаком, но она настолько отвыкла от общества, что радовалась каждому дышащему созданию. Кроме одного. Когда Рейнольдс, наконец, отпустил ее и коротко представил, назвав только имя, она заметила холодные, колючие, жестокие голубые глаза. Он тоже был здесь. И не то, чтобы она совсем не ожидала, нет — скорее была абсолютно уверена, что он придет на торжество возраста своего лучшего друга, но все равно опешила, как идиотка, ловя до боли знакомый взгляд. И он злился. Злился так, что Самойловой казалось, будто она слышит скрип его зубов. Как тяжело он дышит и как ощутимо ненавидит лишь за то, что она пришла сюда. Увлеченная холодно-голубыми заводями до безнадежности любимого мужчины, Самойлова только через минуту замечает, что рядом с ним сидит симпатичная блондинка. Она фривольно раскинулась на диване, поглаживая холеными пальчиками плечо Джейка Джилленхола. И тот явно не был против. — Ну, наконец-то, моя дорогая, — а вот и сама Блейк Лайвли. Алена крепко обняла подругу, намереваясь скрыть в этих объятьях свои истинные чувства, переполнявшие ее в тот момент. Этот порыв девичьей трепетности резко отвлек внимание Самойловой от пронизывающего взгляда и неприятной картины, увиденной мгновением ранее. Хотя, тогда Алена для себя уже все решила, что, то, что было в прошлом– там и осталось… Вечеринка у Рейнольдса была в самом разгаре, все гости были на пике подъема. Накиданные, накуренные, порядком уставшие селебрити– квинтэссенция морального разложения общества. Более-менее трезвыми в тот вечер выглядели: сам виновник торжества, Хью Джекман, (который Росомаха), и непосредственно мистер шведский аристократ Джилленхол… Такая себя компания. Даже новая блонди Джилленхола уже явно была на пределе, что по выражению его лица, было абсолютной нормой. Но надо отдать шведскому аристократу должное, он делал вид, что выходки его пассии – ее личное дело. И не важно, что она курит травку, играет в карты на раздевание и хлещет из горла бурбон. Вот только Алёна была явно в шаге от того, чтобы развернуться и свалить прочь. Оставшись относительно одна, без какой-либо трезвой, в буквальном смысле этого слова, поддержки, Алена почувствовала себя не в своей тарелке. Абсолютно чужой этому народу. Ее взгляд то и дело мимо воли возвращался к сладкой парочке: блонди уже сидела на коленях Джейка и пальпировала его подтянутое тело самым откровенным образом. Украдкой разглядывая новую подругу отца своего ребенка, Самойлова, сама того не замечая, проводила параллели. Они были абсолютно разными. У девушки были коротко стриженые волосы, худощавое телосложение, татуировки-рукава и неуловимо элегантные движения рук. Да. Даже такая мелочь не ускользнула от ее пытливого взора — шальные стрелы, едва касающиеся тебя, но причиняющие вполне ощутимую боль. Р — ревность. Пожалуй, ей давно пора заводить словарь определений собственных чувств. Н — наивная Д — дура. К примеру, тоже для нее во все времена актуально. Алена развернулась на мысках бежевых лодочек и вышла в коридор, пытаясь обнаружить туалет. Пока слонялась по просторной квартире, искала ответа в своей голове — зачем она вообще думает о нём, ведь все уже решено? Что это — стокгольмский синдром? Она тоскует по тому, кто предал и причинил немало боли? А может быть ей просто нужен качественный секс..? Завернув в ванную комнату, шатенка склонилась над раковиной, разглядывая свое отражение в зеркале. Интересно, а по закону жанра она может уже свалить..? Когда на выходе ее поймал и прижал к стене Джилленхол, она почти не удивилась. Так и знала, что он ждал удобного момента. Мимо проходит незнакомый ей персонаж — очевидно очередной приятель Рейнольдса, стараясь не бросать на парочку удивленных взглядов, гость вразвалочку проследовал к выходу. Самого Джейка, похоже, происходящее нисколько не смущает. Он приближает к Алене свое лицо, драпированное легкой щетиной, и она с удивлением наблюдает его легкую улыбку. — Какого черта?! — Самойлова попыталась выдернуть руку, слегка перепуганная, но излучающая исключительно недовольство. — Ш-ш… — прошептал он и одной рукой открыл дверь, вталкивая девушку обратно в уборную. –Не поверишь, но я даже скучал по тебе, — как бы «между прочим» сообщает мужчина и упирается рукой в стену справа от нее. — С чего бы это? — И ей так многое хочется сказать этому зарвавшемуся подонку, но понимание того, что продолжать словесную перепалку нельзя — иначе выдаст себя с потрохами, куда намного сильнее. — Зачем ты здесь? — требовательно спрашивает Джейк, впиваясь негодующим взглядом. — Пригласили, — безразлично пожимает плечами Самойлова. Хотя, следовало бы спросить, а какие у него варианты? — Преследуешь меня? — Жарко шепчет он, беря Алену за подбородок. И если бы знала его чуть хуже, то решила бы, что он пьян. Но сегодня уверена наверняка — Джейк трезв. Пока трезв. По всей видимости, у него просто вызывающее настроение, подогретое легким чувством сексуального влечения. Алена поджимает губы, усмехаясь собственным мыслям — предположение о том, что он ждал сегодня именно ее появления, отметает сразу. Довольно легкомысленно стоять с ним наедине в тесном туалете, но до дрожи в коленках приятно. Он совсем близко, но их тела практически не соприкасаются. Самойлова чувствует его тепло, запах его древесного парфюма и нетерпеливую требовательность. Испытывает давно забытое вожделение, мысли путаются и дыхание становится неровным. Будь обстоятельства иными, не будь он таким подонком… Стоп. Об этом не может быть и речи! Он ведь… променял ее на очередную бабу? А даже если и этого недостаточно — Джилленхол бесцеремонным образом сломал ее своим унизительным решением «пожить раздельно». В конце-то концов, он ее, по сути, и не любил никогда? Прошло мучительно-долгих три месяца со времени их последней встречи. В сущности, она просто «кстати» подвернулась ему под руку. Больно об этом думать. Укол самолюбия и у Самойловой словно открываются глаза на его чувства. Просто ему очень хочется затащить ее в постель. По старой памяти. Хотя, в тот момент до постели она и сама бы не дотерпела. И начали бы прямо в этом чертовом туалете. Ничего личного, просто чувственное влечение, не более — не менее. — Самоуверенность тебя погубит — ничуть не злясь, выдает она, стараясь убрать его руку от лица. — Новая прическа? — замечает мужчина, проводя пальцами по щеке девушки. — Тебе идет. — А я думала, что тебе по душе блондинки. — Как бы, между прочим, напоминает зарвавшемуся подонку, что в гостиной его ждет татуированная пассия. — Алена, — ее имя невозможно сексуально звучит из его американских уст. Шатенке хочется отдаться во власть его голоса. Ухмылка. — Тебе не идёт быть стервой. — А тебе дешевые подкаты, — усмехается она, качая головой. — Как поживает моя маленькая принцесса? — Забыла, как выглядит ее папа — не без доли сожаления выдает девушка. — Девочка моя, — почти растроганно улыбается Джилленхол. — Какая же ты глупая… — Тебе пора, — пылко вскидывается Самойлова, упираясь ладонями в грудь Джейка. Боги, лучше бы она вовсе не прикасалась к нему: в ту же секунду мириады заряженных частиц пронзили ее насквозь. — Мы ведь ещё не кончили... — усмехаясь собственным похотливым мыслям, Джилленхол берет ее за запястья и прижимает руки к стене над головой.   Он прекрасно знает, что Алена физически не сможет ему противостоять. Шатенка закипает буквально в секунду, намереваясь выпалить что-то гневное, но проворный мужчина опережает, затыкая рот поцелуем. Ноги предательски подкашиваются, Алена ощущает себя слабой, беззащитной, совершенно неспособной сопротивляться. И не только потому, что он физически сильнее нее… Просто уже понимает, что пропадает в этом омуте. Будто и не было трех месяцев феерического разрушения. Но в том тесном, тускло освещенном мире уборной, где пахнет чистящим средством и цитрусовым освежителем, ничто не имеет значения кроме их поцелуя. Кроме наглых рук, уверенно обхвативших женские запястья. В его взгляде чувствовалась тягучая патока, как раскаленная магма уничтожающая все на своем пути, мешающая даже думать о чем-либо. Его блядские глаза. Вздымающаяся широкая грудь. Поджарое тело. Его властная ладонь теплым грузом легла на девичье бедро, и Самойлова вздрогнула от волны возбуждения. Просто была не в состоянии пошевелиться, замерев в ожидании сама не зная чего. Ладонь Джилленхола очертила траекторию вверх, до края джинс. Невыносимо медленно. Ее пальцы невесомо вспорхнули по мужской груди. Алена чувствовала, как ровно и монотонно бьется его сердце под ее ладонью. Отбивает привычный ритм. Она бы станцевала фламенко под ритм его сердца. Джейк прервал поцелуй первым: — Могли бы отменно потрахаться, — вкрадчивый голос и безэмоциональное лицо, выражающее ровным счетом ничего. А Самойловой будто смачную пощечину отвесили — он просто озвучил то, что они оба беспрекословно чувствовали. Отвратительную, пленяющую власть похоти и желания. — Если бы не знали друг друга, — подрагивающие губы Алены, наконец, расплылись в теплой улыбке, и сердце защемило от боли обиды и стыда. Гребаная шлюха. Она подалась вперед, сокращая расстояние между их губами, — я бы дарила тебе поцелуи бабочек, если, конечно, ты еще помнишь, мои ласки… — ее голос опустился до хриплого шепота. — А я бы выебал эту гордыню из тебя, — в его груди полыхал пожар. Он слегка приподнял голову, борясь с желанием податься навстречу к сжигающему остатки разума поцелую. Самойлова отстранилась, развернулась к зеркалу - открыла кран с холодной водой, дабы выиграть минуту собственному самообладанию. Ловит его отражение в зеркале. — Боюсь, что после этого ты был бы менее разговорчивым, — пальцы впились в холодную керамику раковины, и голос стал отчетливее. Парадокс — быть настолько рядом и настолько далеко. Желание прижаться к нему, вновь почувствовать его губы на своих губах, сводило с ума. — Потому, что ты бы умоляла меня не останавливаться, — он выдавливал каждое слово, будто пронзая оголенные нервы штыком. Джилленхол терял грань, подаваясь ближе к ней. В то время как сама Алена медленно тлела на одре меж похоти и принципов. Память услужливо дорисовывала воспоминания: его рядом, вжимающим ее в темные простыни, срывающим стоны с губ. Самойлова судорожно вздыхает от отчаяния. Она уже ненавидит себя за эти мысли. Будто в подтверждение его рука сильно сжимает ее талию, и он рвется вперед. Касаясь пахом ее упругой задницы. Сначала соприкасаются тела. Через секунду — губы. Дальше все как в тумане. Одурманенные алкоголем мысли кружиться от переизбытка эмоций за этот вечер — симбиоза жуткого влечения и ненависти к себе родимой. Тонкими пальцами Алена сжимала его плечи то ли в надежде оттолкнуть, то ли в желании удержать рядом. Она жадно прикусывает его нижнюю губу и Джилленхол с готовностью отвечает на порочный поцелуй. Это помешательство, сносящее все, как цунами и вот шатенка уже обхватывает его шею, зарывается пальцами в волосы на затылке. Он углубляет поцелуй, а Алена в ответ обхватывает его за шею, опускает руки к крепким узлам мышц, бугрящихся под смуглой кожей. Как-то так разлетаются принципы, разлагаются на атомы возводимые в течение долгого времени баррикады гордости. И в момент, когда возврата, казалось бы, не может быть, Самойлова резко толкает его в грудь обеими руками, заставляя разорвать поцелуй. Смотрит на него невидящим взглядом всего мгновение, прежде чем струсить. Трясущимися руками заставляет себя плеснуть в лицо холодной водой. Неуклюже переставляет ноги, держась за стену и медленно, но верно щелкает ригель в двери знаменуя открытие. Джейк так и не заметил той подлой трусости, которая в тот момент плескалась в ее янтарных глазах. Хлопок двери. Она выскакивает в коридор, и слышит глухой удар в стену, затем его слова, в которых он тысячу раз ее проклял… Терпи, малыш, ее ведь ломает не меньше твоего. Сердце заходилось запредельным ритмом, будто она только что совершила дерзкое преступление, а помутневшее от алкоголя сознание работало на износ. Очередной психоз. У выхода Алена встречает Райана и первую партию прощающихся селебрити. Какая радость, значит, гости начинают уже расходиться. Самойлова оставляет прощальный поцелуй на щеке виновника торжества и краем глаза замечает, как Джилленхол со злости впечатал кулаком в стену. Раунд за ней. Глубокий вдох. Улыбается как идиотка и со всех ног спешит прочь. Выкуси, Джейкоб Бенджамин Джилленхол. Ей настолько понравилось это чувство, что хотелось станцевать ламбаду прямо в лифте.