19 дней спустя

Дэвид возвращается с машиной: та на ходу, и это все еще удивительно. Но не так, как полчаса назад, когда Регина не знала, что Эмма инфицирована. Мэри Маргарет садится на заднее сиденье в этот раз, и Регина рядом с ней, так что всю дорогу приходится смотреть в затылок Эммы и думать, как сильно хочется ударить по нему. Никто ничего не сказал друг другу. Даже пары слов. Хватило быстрого обмена взглядами для того, чтобы Регина мгновенно, со всей прежней, яростной силой возненавидела все вокруг. Ее снова бросают. И весьма изощренно на этот раз. Регина смотрит на дремлющую Мэри Маргарет, скользит взглядом по сопящему ребенку, завернутому в рубашку Дэвида, и снова утыкается глазами в затылок Эммы. Какие у них варианты? Никаких. Рик говорил, что изменения необратимы. Что кому-то требуется больше времени, кому-то меньше, но итог один. Регина думает, что они сами везут ходячего в Вашингтон. Он сидит в их машине и в любой момент может напасть. Регине хочется увидеть Генри, она быстро понимает, чем грозит ему встреча с Эммой, и только поэтому говорит: – Эмма заражена. Только поэтому, а не потому, что злится на то, что ей никто не сказал. От неожиданности Дэвид тормозит так резко, что ребенок чуть не выпадает из рук Мэри Маргарет. Та просыпается и начинает возмущаться, но Дэвид не слушает ее. – Это правда? Он в упор смотрит на Эмму, а Регина смотрит на его пальцы, сжавшиеся вокруг руля. Костяшки побелели. – Это… не так, – отвечает Эмма. – Я просто поцарапалась, когда мы с тобой… – Она заражена, – упрямо повторяет Регина, и Эмма оборачивается к ней. В ее светлых глазах – непонимание, удивление и злость. Регина отвечает ей своей злостью и буквально чувствует, как энергия переходит от нее к Эмме и обратно. Ах, какой силой обладала бы их совместная магия! Какой силой… Мэри Маргарет отсаживается чуть дальше от Эммы, и это почему-то так неприятно Регине, что сама она готова перелезть на первое сиденье. Да, она не хочет, чтобы Эмма подходила к Генри. Но это не значит, что она бросит ее в беде. – Эмма… – голос Дэвида наполнен отчаянием. Кажется, бравый принц вот-вот заплачет. Регина морщится. – Давайте без вот этого, – велит она. Дэвид встряхивает головой и убирает руки с руля. – Надо что-то сделать. – Все в порядке, – как-то заученно повторяет Эмма. – Я прекрасно себя чувствую. Давайте уже поедем, до Вашингтона еще далеко. Она так просто не отделается. – Эмма, это очень серьезно, – говорит Мэри Маргарет. – Мы все здесь, с тобой, и… Она явно прикусывает язык, чтобы не ляпнуть что-нибудь по поводу того, как боится теперь за ребенка, но все понятно и так. Регина громко усмехается. Дэвид не выдерживает и выскакивает из машины. Эмма тут же бежит за ним. Регина, чуть помедлив, оставляет Мэри Маргарет в компании ребенка. Зачем она это сказала? Она считает, что для того, чтобы все были в курсе. Чтобы не вышло в последний момент так, что Эмма захочет откусить от кого-нибудь вкусный кусок. Чтобы потом не возникла ситуация, в которой Регина снова будет виноватой, потому что она знала. Чтобы Эмму, вот такую Эмму, не привезли к Генри и не оставили с ним наедине. Это все официальные версии. Других Регина не держит. И думать о них не хочет. Дэвид и Эмма стоят в стороне и о чем-то тихо переговариваются. Эмма засучивает рукав и показывает царапину. Дэвид протягивает руку, будто хочет коснуться, но в последний момент отворачивается, закрывая лицо ладонями. Регина подходит ближе и останавливается: молча, не желая обращать на себя внимание. Но Эмма сама замечает ее. – Зачем ты сказала? – горько спрашивает она. – Со мной все в порядке. А теперь… Она обреченно взмахивает руками, и Регина невольно следит за той ее рукой, которая повреждена. Эмма видит это и невесело смеется. – Захотелось отомстить? В первый момент Регина не знает, что сказать. Отомстить? За что? – За что? – спрашивает она, и Эмма щурит глаза. – За тот вечер, когда я тебя не хотела. Регина приподнимает брови. Кто-то пытается скалить зубы? Кто-то рассержен? Кто-то больше не боится, что его услышат родители? Они могут играть в эту игру вдвоем. – Мне не нужно было, чтобы ты меня хотела, – говорит она высокомерно. – Мне хватило бы одной твоей руки. – Этой? – приподнимает Эмма укушенную. – Разрешаю ее тебе забрать, когда я умру. Она говорит это так спокойно, что Регину передергивает. Она тут же подходит ближе и спрашивает: – Ты совсем с ума сошла? Почему ты решила, что мы позволим тебе умереть? Они смотрят в глаза друг другу, и Регина едва различает во взгляде Эммы лихорадку, которая должна сопутствовать заражению. Как будут выглядеть ее глаза, когда вирус завладеет ими? Изменят ли они свой цвет? Регине хочется обнять Эмму, но она думает, что это будет очень неуместно, а потому не двигается с места. – Мы – это и ты тоже? – зачем-то уточняет Эмма. Регина небрежно пожимает плечами. – Я ведь еду с тобой в одной машине. Это и в моих интересах. Можно было ответить как-то иначе. Более мягко. Более ободряюще. Но Регине кажется, что так лучше. Она все еще пытается держать дистанцию для чего-то. Или для кого-то. Возможно, что только для себя. От старых привычек так сложно избавиться. Когда Дэвид возвращается – и глаза у него покрасневшие, – они снова садятся в машину и едут, едут, пока не кончается бензин. К счастью, он кончается на границе какого-то крошечного городка, в котором нет ни одного целого дома. Зато есть еще пара машин, одна из которых стоит без двигателя, а вторая, вроде бы, готова отправиться в путь. Но Мэри Маргарет очень устала и просит об отдыхе, поэтому Дэвид соглашается. Эмма сама, без лишних напоминаний, уходит спать в ту, вторую машину. Регина думает, что это правильно. Еще она думает, что ни Дэвид, ни Мэри Маргарет не пойдут за Эммой. У них сейчас родился второй ребенок – вот что важно. А Эмма… А что Эмма? Она выросла. Она может позаботиться о себе. Наверное, и Регина рассуждала бы так же, будь она на месте Мэри Маргарет. Но она на своем месте, а потому через какое-то время идет вслед за Эммой. – Мне плохо, уйди, – сразу говорит ей Эмма. Она лежит, свернувшись, на заднем сиденье, и дрожит. Регина, чуть поколебавшись, кладет руку ей на плечо. Горячее. Почти обжигает. Конечно, правильнее уйти. У Регины есть Генри, ей нельзя рисковать. А еще нельзя просто дать Эмме умереть в одиночестве. Регина старается не думать, что Эмма умирает, но никуда от этой мысли не деться. Она считала, что есть еще пара дней, однако, очевидно, их нет. И если она сейчас уйдет, то может Эмму больше не увидеть. Хочет ли она этого? – Призови магию, – говорит Регина, забираясь в салон и захлопывая дверь. – Может быть… Она осекается, когда понимает, что голос дрожит. Откуда эти слезы? Она сердито смахивает их и поджимает губы. – Уйди, – снова просит Эмма, так и не поднимая головы. – Тебе надо вернуться к Генри. – Генри не оценит, если вернется только нелюбимая мама, – Регина даже почти не пытается шутить. Она сидит рядом с Эммой и смотрит на ее едва различимый в темноте силуэт. – Ему придется пережить, – бурчит Эмма. – Тебе придется вернуться, – парирует Регина сердито. Она уже давно – и не надо это отрицать! – свыклась с мыслью, что Эмма где-то рядом. И ее возвращение нужно не столько Генри, сколько… На какое-то время устанавливается тишина. Эмма продолжает дрожать. Регине хочется сделать так, чтобы эта дрожь прекратилась, но она не знает как. Эмма вдруг садится. Регина не видит, но ей кажется, они смотрят друг другу прямо в глаза. – Тебе страшно? – спрашивает Эмма свистящим шепотом. И, не дождавшись ответа, добавляет: – Мне страшно. Вот тогда Регина обнимает ее. Сама подвигается ближе и обнимает, плюя на опасность. Разве она не почувствует изменения? Разве не успеет выбраться из машины? Ведь это произойдет не в один момент. Регина думает, что мыслит слишком здраво. Эмма умирает, а она не льет по ней слезы. Но толку-то? Она все равно не может ничего сделать. Регина пыталась. Пока они ехали в этот город, она старательно взывала к своей магии, надеясь, что ей это удастся, и тогда, может быть, Эмму можно будет исцелить. Как? Все потом, главное, чтобы волшебство вернулось. Но старания не увенчались успехом. Ни единой искорки не слетело с пальцев, ничего не обожгло горячим внутри. И если бы Регина умела рыдать, как тихо делала это Мэри Маргарет всю дорогу, она непременно залилась бы слезами. Но чего нет, того нет. – Останешься со мной? – тихо спрашивает Эмма, обнимая Регину в ответ. – Не боишься?.. Она не договаривает, но Регина и так понимает. – Боюсь, – говорит она правду, не видя смысла в сиюминутной лжи. – Я была бы дурой, если бы не боялась. Она говорит это и обнимает Эмму крепче. Где же, ну, где их совместная магия? Почему она не работает? Почему не исцеляет Эмму? Магия Регины никогда не была направлено на добро. В книжках, по которым училась, Регина читала, что при определенной концентрации можно излечить любую болезнь, но никогда не практиковала это. Считала, что ей не пригодится. Как она была неправа! Они с Эммой больше ничего не говорят друг другу. Регина просто обнимает ее и гладит по волосам, по спине, по рукам, как гладила маленького Генри, когда у него был жар. В какой-то момент она забывается и начинает напевать песенку, а когда осекается и прислушивается, то понимает, что Эмма спит. Регину и саму клонит в сон, но она боится засыпать. Боится, что пропустит… Она думает о том, что, может быть, стоит позвать Дэвида и Мэри Маргарет, ведь это их дочь. Но тогда придется оставить Эмму. Это плохая идея. Отвратительная. Ее родители переживут. У них теперь есть замена. Она плачет, конечно. Кусает губы, пытаясь не разрыдаться в голос, и глотает слезы. Эмма больше ей не никто. Она не просто биологическая мать Генри, треклятая женщина из прошлого, дочь Белоснежки, которая не должна была приезжать в Сторибрук. Она не надоедливая блондинка, сующая свой нос в чужие дела. Она… Кто она? – Кто ты? – бормочет Регина, когда начинает светать. Она чуть склоняет голову и прижимается щекой к затылку Эммы. – Кто ты для меня, Эмма Свон? Она не получает ответа и, хоть и не ждет его, но почему-то волнуется. – Эмма! – она чуть встряхивает Эмму, стараясь разбудить. – Эмма, проснись! Ничего. Эмма мертва. Регина еще не понимает этого сердцем, но разум уже подсказывает. Руки не ощущают жара, уши не слышат дыхания. Эмма слишком тяжелая и неподвижная, а Регина все еще зовет ее и надеется на что-то. Надо уходить. Срочно. Вылезать из машины и бежать, бежать за револьвером, а потом возвращаться сюда… – Эмма… Имя звучит стоном, и Регина обрывает себя. Она должна отпустить Эмму. Но еще секундочку, еще минуту… Эмма не обращается. Может быть, она умерла перед самым рассветом, когда Регина ненадолго все же прикрыла глаза. Сколько у них осталось времени? Регина кладет голову Эмму себе на колени и гладит ее по лбу, по щекам, по волосам. Пальцы чуть дрожат, когда задевают губы. Регина помнит, как их целовала. Думала ли она тогда, что ее поцелуй будет последним в жизни Эммы? – Прощай, – шепчет Регина и наклоняется, чтобы оставить еще один поцелуй уголку губ. Последняя слеза срывается с ресниц и падает на щеку Эммы, а потом скатывается ко рту. Регина не успевает опомниться, когда ярко-белое свечение окутывает их с Эммой плотным коконом и наэлектризовывает волосы почти до боли. Движимая каким-то неясным инстинктом, Регина прижимает Эмму к себе, пытаясь защитить от магии, но та пробирается и растекается болью по коже. А потом Регина видит, как Эмма открывает глаза, и в тот же момент сердце падает куда-то вниз. Глаза у Эммы мертвые. Выцветшие, с маленькими черными точками зрачков. Поздно бежать. Регина каменеет, и это может стоить ей жизни, но тут Эмма моргает, и что-то происходит. Когда она поворачивает голову к Регине, взгляд ее вполне осмысленный и живой. – Что… случилось? – говорит она с неким трудом, будто слишком давно не разговаривала. – Ты в порядке? Она наверняка видит лицо Регины и все те эмоции, что на нем написаны. – Я в порядке, – с таким же трудом отвечает Регина, не отрывая взгляда от Эммы. – И ты в порядке? В порядке? Глаза Эммы все еще блеклые. И в них все еще крошечные зрачки. Но Эмма жива. Она дышит, она разговаривает, она садится и трясет головой, не понимая, почему волосы так наэлектризованы. Регина не может насмотреться на нее и думает про ту вспышку магии, что, очевидно, вернула Эмму к жизни. Что вызвало ее? Регина знает, что. Но ей не очень нравится ответ. Рассказать, впрочем, о том, что случилось, Эмме необходимо. И Регина рассказывает, не упоминая только о своей роли. По ее версии, в последний момент магия будто решила, что Эмма еще пригодится этому миру. – Я ничего не помню, – признается Эмма, роясь в бардачке и находя какие-то солнечные очки, потому что нельзя такие глаза показывать Дэвиду и Мэри Маргарет. – Я просто уснула. А потом проснулась. Вот и все. Вот и все. Именно так и говорится Мэри Маргарет и Дэвиду, и те никак не могут поверить в произошедшее. Это злит Регину. Вот же она, Эмма, стоит, живая и почти невредимая. Что еще нужно? Они тратят какое-то время на объятия, слезы и признания, а остаток дня уходит на то, чтобы добраться до следующей полуживой машины. В какой-то момент приходится опять брести по шоссе, и Эмма, идя рядом с Региной, задумчиво говорит ей: – Кто я теперь? Ее глаза не возвращают свой цвет, и ей приходится не снимать очки. Регина раздраженно пожимает плечами. – Ты умерла и ожила. Иисус? Эмма всегда была не такой, как все. Наверное, всего этого следовало ожидать. Тогда можно было бы не плакать. Но Регина плакала и теперь никак не может это забыть. Это гнетет ее, и жжет под сердцем, и заставляет обдумывать какие-то нелепые мысли. – Что-то в моей крови, – говорит Эмма, не реагируя на шутку. – Я ощущаю это. Будто вирус никуда не делся, но вплавился в меня. – Когда придем в Вашингтон, не забудь сообщить об этом, – язвит Регина. – Они выкачают из тебя всю кровь, чтобы разобраться, что к чему, и сделают вакцину. Ее почему-то пугает подобная перспектива, хотя какое ее-то дело? Это Эмма – уникальна. Если ее кровь действительно теперь панацея, почему нет? Стоит воспользоваться. Эмма укоризненно смотрит на нее – по крайней мере, Регине кажется, что укоризненно, потому что очки все еще на месте – и идет вперед, стараясь догнать Мэри Маргарет и Дэвида. Регина смотрит ей вслед и ругает свой язык за то, что он не может сказать ничего приятного. Когда они, наконец, добираются до Вашингтона – уставшие, промокшие под ливнем, сразившиеся еще с одним стадом ходячих, – Рик встречает их за рулем микроавтобуса. Он подъезжает к перекрестку и командует: – Внутрь, живо! Тут очень опасно! Никто не переспрашивает и не спорит. Эмма забирается в салон последней и захлопывает дверь. – Трогай! Рик рвет с места, Мэри Маргарет, не удержавшись на ногах, падает на кого-то, кто их уже ждет. Темноволосая молодая женщина легко перехватывает ребенка и не позволяет его матери свалиться на пол. – Это Мэгги, – бросает Рик через плечо. – Одна из моих. – Привет, – здоровается Мэгги и получает в ответ нестройный хор ответных приветствий. Регина осторожно усаживается на сиденье и делает это очень вовремя, потому что машину дергает в сторону: Рик пытается объехать мертвецов, обнаружившихся за углом. Солнечные очки Эммы падают, на них нечаянно наступает Дэвид, пытающийся удержать равновесие. В руке Мэгги, так и не отдавшей ребенка, мгновенно появляется пистолет. – Рик! – зовет она громко. – Одна из них заражена! – Понял, – отзывается Рик и прибавляет газу. – Я здорова, – пытается возразить Эмма, но Мэгги это неинтересно. Она продолжает держать Эмму на мушке. Дэвид обнимает жену. Регина старается не шевелиться, чтобы не получить пулю. Так они и едут, пока машина не останавливается перед каким-то трехэтажным домом. Рик сам выводит Эмму, лишь бросив быстрый взгляд на ее глаза. Остальные Мэгги так сильно не волнуют, она отдает ребенка Мэри Маргарет и велит следовать за ней. В доме – толпа людей. Их пытаются представлять, но Регине это неинтересно. Она вытягивает шею, ища своего Генри, а когда находит, бросается к нему и обнимает так крепко, что самой становится больно. – Ай, мам, прекрати! – возмущается подросток и вырывается из объятий. Регине немного больно, но это привычная боль. Она почти не ощущается. Кроме того, по-настоящему больно было тогда, когда Генри предпочитал Эмму, а сейчас он просто хочет показать Карлу – или кому-то еще, – насколько он взрослый. Регина может это понять. И понимает. Остаток дня занимает расселение вновь прибывших по комнатам, а вечером все собираются в столовой, чтобы решить, что делать с Эммой. Рик просит рассказать все без утайки. Эмма рассказывает, не упоминая, конечно, о магии. Урезанная версия укладывается в минуту, и мало кто верит, что все было именно так, но Эмма демонстрирует затянувшуюся царапину, а Регина подтверждает, говоря, что присутствовала при этом. – Это чудо, – резюмирует коротко стриженая седая женщина по имени Кэрол. – Настоящее чудо! Она не улыбается, и невозможно понять, действительно ли все это так ее радует, или она просто говорит то, что должна сказать. Кто-то предлагает все же запереть Эмму, чтобы избежать возможных эксцессов. Регина готовится возмущаться, но Эмма легко соглашается. – Только покормите меня, а то я умру уже от голода, и вот тогда не отвертитесь, – шутит она, и ее шутка многим кажется смешной. Регина смотрит на Мэри Маргарет и Дэвида, думая, что они должны ее поддержать в том, что Эмме нельзя сидеть взаперти, но все их внимание отнимает ребенок. И Регина очень остро вдруг понимает: у Эммы никого не осталось. Как и у нее самой. Ночью Регине долго не улечься, и она ворочается из стороны в сторону, все больше сердясь на бессонницу. В голове крутятся разные мысли и воспоминания, и, должно быть, именно это не позволяет уснуть. В какой-то момент Регина решительно встает и идет к комнате Эммы. Там на стуле у стены сидит Рик и читает книгу, а на втором стуле мерцает толстая свеча, освещающая довольно большое пространство. Заслышав шаги, Рик поднимает голову. – Регина, – говорит он очевидное. – Рик, – отвечает Регина. Они смотрят друг на друга довольно долго, потом в глазах Рика мелькает понимание, и он кивает. – Иди. Незаперто. Регина удивлена, ведь решение по этому вопросу было вынесено совершенно другое, но она быстро понимает, что Рик потому и сидит здесь сам, а не послал кого-то еще. Ему тоже не хотелось запирать Эмму. Эмма поворачивает голову, едва слышит, как Регина входит. – Привет, – говорит она с удивлением. У нее в комнате тоже горит свеча. Шторы на окне плотно задернуты. – Привет, – говорит Регина и подходит ближе. Садится на край кровати. И в момент, когда Эмма поднимается, добавляет: – Я поцеловала тебя тогда, в машине. Ей надо было сказать. Она устала носить это в себе. Эмма замирает на полпути. В полумраке ее глаза кажутся нормальными. – Что? – Я поцеловала тебя, – терпеливо повторяет Регина. – И ты вернулась. Магия тебя вернула. Она знает, что так же было, когда Эмма поцеловала Генри. И именно это ее и гнетет. А потом Эмма задает тот вопрос, который пугает Регину. – Ты любишь меня? – спрашивает она со странной интонацией. Это ужасный вопрос. Его никогда не стоит задавать. Потому что у некоторых просто может не быть правильного ответа. Нужного ответа. Регина облизывает губы. – Не знаю, – отвечает она совершенно честно. – Может быть, в нашем с тобой случае это вопрос не любви, а только веры. Она надеется, что это именно так. Эмма полностью садится на кровати, поджимая ноги, и наклоняется к Регине, как если хочет получше ее разглядеть. Регина давит в себе желание отодвинуться. – Во что же ты веришь, Регина? – задумчиво произносит она. – Не во что, а в кого, – педантично поправляет Регина, вздыхая. – В тебя, полагаю. Ей проще верить, чем любить. Так было всегда. И так, наверное, будет. Когда Эмма осторожно берет ее за руку, Регина готова к этому прикосновению. Она не отдергивается и не вздрагивает. Она сжимает пальцы и чуть улыбается. – Значит, твоя вера спасла меня, – голос Эммы все еще задумчив. Регина кивает. – Возможно. Она не была бы столь уверена. Обстоятельства могли сложиться каким угодно образом. – Я могу тебя поцеловать? – зачем-то спрашивает Эмма, и от этого вопроса у Регина сладко замирает внизу живота. – Что если я скажу «нет»? Она не скажет. Но она не может это не озвучить. Эмма целует ее мягко и нежно, словно что-то проверяет. Регина какое-то время позволяет ей это, а потом слегка приоткрывает губы и пускает в рот чужой язык. Тогда поцелуй становится смелее, руки Эммы пробираются к затылку Регины, ерошат волосы и надавливают, заставляют подсесть ближе. Регина закрывает глаза, не успевая реагировать, не успевая ловить эмоции, не успевая дышать. Когда Эмма отпускает ее, Регина растрепана: не волосами – мыслями. Она взбудоражена, она дрожит и не понимает, почему так сильно подействовал на нее простой поцелуй. – Кто я для тебя? – шепчет Эмма, и Регине нечего ответить. Вместо разговоров она снова целует Эмму и почти позволяет ей сделать то, к чему сама стремилась несколько вечеров тому назад. Регина приходит в себя уже тогда, когда Эмма лежит на ней, и кажется абсолютно невероятным ощущение тяжелого тела, вдавливающего в постель, и возбуждающие поцелуи, и руки, бродящим то там, то тут. У Эммы тяжелое дыхание, у нее закрыты глаза, она ищет губы Регины для поцелуя так, будто это единственное, что ей нужно сейчас. А Регина хватает ее за запястье, когда чувствует, что чужая рука вот-вот скользнет туда, где уже однажды побывала. – Ты же не хочешь меня, – выдыхает она Эмме в рот. – Ты же не можешь меня хотеть. Она говорит это и понимает, что слова не соответствуют действительности. Эмма могла не хотеть ее раньше, но сейчас все изменилось. Между ними – все изменилось. Из-за того, в чем призналась Регина? Или виной тому что-то другое? Эмма открывает глаза, и Регина заглядывает в них, ищет там свое отражение: нечто живое в чем-то определенно мертвом. – Я хочу только тебя, – отвечает Эмма, не делая ни единой попытки освободиться от хватки Регины. Она ждет и готова принять любое решение. Регина вздрагивает, когда понимает это. И разжимает пальцы. Эмма нежно улыбается и проскальзывает в нее. Регина запрещает себе стонать. У них получается не сразу. Регина уверена, что и она, и Эмма не раз изучали собственное тело, но изучение тела чужого – совершенно другое дело. Сбиваясь с ритма, царапая, зажимая сильнее, чем нужно, Эмма медленно, но верно ведет Регину прочь от оргазма, и даже сильное возбуждение ей не помощник. Регина пытается сосредоточиться на ощущениях, выгибает спину, напрягает мышцы и, в конце концов, преодолев легкий стыд, помогает себе и Эмме собственной рукой. Привычное наслаждение усиливается ощущением Эммы внутри, и Регина закусывает губу, все еще пытаясь не издавать ни звука. Перед глазами все плавает, в ушах звенит. Она едва чувствует, как Эмма целует ее в шею, и не сразу понимает, почему этот поцелуй так настойчив. Регина – эгоистка. Со всеми своими мужчинами она привыкла кончать и забывать, что кому-то еще нужно получить свое удовольствие. Но Эмма – не один из ее мужчин. И только поэтому Регина пытается повторить все то, что Эмма делала с ней. Это интересное ощущение – быть внутри другой женщины. Для Регины сейчас это больше исследование, чем сексуальная игра, и поэтому она действует медленно, изучая, прислушиваясь к собственным реакциям. Она слышит, как дышит Эмма, она чувствует ее движения, то, как она сжимается вокруг пальцев и дрожит, когда Регина чуть сгибает их. И она улыбается, когда Эмма тоже помогает себе рукой, а потом падает, обессиленная. Однажды они научатся. Однажды… Однажды? Регину пугает подобная мысль. Почему она уже хочет это повторить? Еще больше она пугается, когда Эмма нежно целует ее и шепчет что-то, к чему Регина не хочет прислушиваться. Она быстро уходит, не говоря ни слова, и до самого утра вертится в собственной постели, не в силах понять, что же ей нужно от Эммы на самом деле. И нужно ли? Наутро Регина встает с больной головой и покрасневшими глазами. Долго умывается ледяной водой и растирает лицо шершавым полотенцем. Как Рик и компания отыскали этот дом? Сколько им пришлось потратить времени, чтобы зачистить его от мертвых? Это не те вопросы. Но на те, которые правильные, Регина не хочет отвечать. Будто это загонит ее в клетку. На завтрак – яичница. Видя удивленное лицо Регины, Мэгги и Кэрол смеются и показывают на газовый баллон. – Нам тоже нечасто приходится так роскошничать, – делится Мэгги, наливая Регине кофе, и та едва не сходит с ума от запаха. Как же сильно она по нему скучала! – А яйца? – интересуется она, делая первый божественный глоток. – Откуда яйца? – От курицы, – усмехается Мэгги. – Ребята, которых мы встретили по пути, везли парочку с собой. – Боже, благослови вас всех, – бормочет Регина и принимается за еду. Очень некрасиво запихивать все в рот сразу, но она так делает и радуется, что никто на нее не смотрит. Нормальная еда – это ли не счастье? – Доброе утро. Рик появляется на кухне в компании Эммы, и Регина моментально вспоминает прошлую ночь. Сейчас, при свете дня, она, пожалуй, не жалеет, что осталась. Но никому об этом не следует знать. Кэрол готовит завтраки и для Эммы, а Рик говорит, что сегодня они идут на разведку в один из центральных районов: там, по сообщению, пойманному самодельной радиостанцией, прячутся ученые. – Что мы им скажем? – Мэгги смотрит на Рика, прижавшись к краю стола. – Нельзя отдавать им Эмму. Они разберут ее на части. Регина придерживается того же мнения, но пока что молчит. Допивая кофе, она украдкой смотрит на Эмму и понимает, что та тоже смотрит на нее. Они улыбаются друг другу. – Никакой речи про Эмму, – качает головой Рик. – Сначала узнаем, что к чему. Выкладывать козыри на стол будем в самый последний момент. Кажется, они все же поверили, что Эмма пережила свою смерть. Рик и Мэгги уходят, Кэрол еще какое-то время крутится на кухне. Она молчалива, и Регина, пожалуй, благодарна ей за это: никакого желания болтать у нее нет. Эмма неспешно доедает яичницу. Регина следит за ней, думая, что во всей этой картине не хватает только Генри. Заметив, что за ней следят, Эмма поднимает голову. И говорит то, что вгоняет Регину в краску: – Ты очень красивая сегодня. Кэрол продолжает молчать, но она не могла не услышать. Регине почему-то становится не по себе. Будто кто-то выдал ее сокровенную тайну. Тайну, которой несколько часов от роду. – Неправда, – говорит она сердито и вспоминает свое утреннее отражение. Никакого макияжа, потрескавшиеся губы, запавшие от бессонной ночи глаза. Хорошо хоть, что нашлась расческа. Эмма улыбается так, будто знает что-то, что неизвестно Регине, и принимается за свой кофе. Регина, продолжая сердиться, встает и уходит, намереваясь найти Рика и узнать, надо ли ей отправляться с ними. Она думает, что Дэвид наверняка пойдет, но тот занят Мэри Маргарет и ребенком и никуда не собирается. – Разве они не справятся сами? – добродушно интересуется он, когда Регина встречает его в коридоре. Регина хмурится. – Туда идет Эмма, – напоминает она. Дэвид на мгновение теряется, но почти сразу отвечает: – Она ведь взрослая, Регина. И не особо нуждается в нашей опеке. Он вздыхает и разводит руками. Регине хочется ударить его. В момент, когда Эмме действительно нужна помощь, никто не хочет ей помочь. В какой-то степени Регина понимает Дэвида, но принять его решение не может. И поэтому, когда находит Рика, спрашивает его, где можно взять оружие. Рик, Эмма, Мишонн, Мэгги, ее муж Гленн, патлатый парень с арбалетом, имени которого Регина не запомнила, и сама Регина – вот все, кто выходит на улицу спустя час. Остальные ждут их с новостями и верят, что они будут хорошими. Регине выдали новые кроссовки, в них очень удобно идти, и она радуется этой мелочи. Сквозь тучи то и дело пробивается солнце, Мэгги говорит, что это хороший знак. Мэгги вообще очень жизнерадостная, Регине это нравится. Ей нравится, что люди вокруг не сдаются, что продолжают жить, несмотря ни на что. В Сторибруке все было бы не так. Но, может быть, причиной тому был сам город? Вашингтон почти пуст. Изредка встречаются ходячие, но их слишком мало. Рик высказывает предположение, что всех истребили военные. Но где же тогда трупы? Они ведь должны валяться на асфальте, разве нет? Регина старается не думать о плохом. Ей кажется, что этот день должен быть самым лучшим – и он будет. Обязательно будет. Они сделают все для того, чтобы он таким стал. Ей легко дышится здесь. Словно события последних дней уже где-то в забытом прошлом. Она занимается важным делом, и это заставляет ее кровь бурлить. Никогда раньше она бы не подумала, что ей понравится бродить по пустым улицам в поисках лекарства от самой страшной болезни. Эмма умерла и воскресла. Магия сидит где-то в ней, и их задача – вытащить ее наружу. Будут ли они пробовать? Несомненно. И Регина уже придумала пару способов. Может быть, и ее собственное волшебство вернется, тогда можно будет пить кофе всегда, как захочется. Они могут не найти этих ученых в том здании, куда направляются. Они вообще могут никого не найти в этом городе. Что они будут делать? Искать машины, бензин и двигаться дальше? Верить, что однажды все случится? Регина думает, что им всем и впрямь нужно во что-то верить. Сейчас – особенно. Рик, Мишонн и парень с арбалетом уходят недалеко вперед на очередном перекрестке, Мэгги и Гленн идут сзади. Регина вдруг останавливается и запрокидывает голову. Над городскими высотками кружат птицы и перекликаются о чем-то на своем языке. – Что там? – удивляется Эмма, неслышно подошедшая сбоку. Регина переводит на нее взгляд. – Я знаю, кто ты, – сообщает она, не задумываясь. Эмма молча смотрит на нее. За плечом у нее виднеется дуло автомата. – Ты – Спаситель, – кивает Регина и добавляет: – Наш Спаситель. И это немного напоминает того Спасителя, что ходил по воде, но в этот раз Регина оставляет замечание при себе. Глаза Эммы вздрагивают удивленно. Она улыбается и качает головой. А потом спрашивает будто бы небрежно: – И твой тоже? Это очень важный вопрос. Регина думает, может ли не отвечать на него, но потом понимает: не может. Не может, если хочет жить, и дышать, и радоваться, и быть не одна. – И мой, – выдыхает она. А потом одной рукой обнимает Эмму за шею и целует, и Эмма уверенно целует ее в ответ, и птицы продолжают кружиться где-то там, в вышине, где светит упрямое солнце. Удивленно присвистывает Гленн, проходя мимо, с намеком кашляет Мэгги, и Регина смеется, разорвав поцелуй. – Это всего лишь еще одно проклятие, – шепчет она Эмме. – Мы расправимся и с ним. Эмма кивает и держит ее за руку. У нее такие живые глаза.