***
Не уследил за деткой лорд, Теперь по совести течёт Слеза, но гневная слеза. А ящерка к стене сползла. И рана чёрная блестит, И в теле молодом горит, Бушует кровь, чернеет кровь. А Баттерфляй с гримасой вновь Сжимает жезл между пальцев. — Вас много слишком, оборванцев, Сгубило царскую чету… — Сгубило вас?! Твою чету?! — Давился пеплом от заклятья Уставший Брудо. Тряпки платья Ему бросались во глаза, Когда мелькала сторона, Где Голубичка вдруг затихла. — И что же вас сейчас сподвигло Ударить бедное дитя! — Скажи спасибо: не тебя. — За что?! Воскликнул голос новый. Звучал он с болью той суровой, С которой плачут по ночам. И к этим кратеньким речам Добавился от злости рык. У Брудо взгляд совсем поник: Он видел Тоффи в ту минуту, Он знал, что рану роковую Ему прорезали в века… Сейчас он в ярости пока, Но дальше как? Что будет завтра? Прошло лелеяние марта. Июль всем смерти подарил. И неожиданно за ним Ступила с дрожью и слезами Принцесса с круглыми глазами. На мать она сейчас смотрела: А та ничуть не оробела. — Довольно, Мун. Пора домой. — Я шагу не ступлю с тобой! — И ярость, ярость всё решила, Но Мун никак не согрешила. Она всё видела сама И знала, чья за то вина! А Тоффи пал к ногам сестры, Где были чёрные угли… Рыдал, рыдал… плевать на всех! Пускай их дальше давит смех! Пускай смеётся ведьма злая! Пускай увидят все страданья! — Я шагу не ступлю с тобой… — Качнула Мун вдруг головой. — Но если… ты её спасёшь! То я пойду… — Со мной пойдёшь? — Пойду!.. — принцесса пошатнулась И к Тоффи было потянулась, Но Баттерфляй ей не дала. — Моя принцесса… ты храбра. И я, возможно, соглашусь И даже титулом клянусь, — Толкнула мать за двери дочь. Карета покатила прочь. Осталась королева с Тоффи. А тот кровавые подтёки Сестренке в страхе утирал! — Нам, к слову, ни к чему скандал… Но их и так по сути много! Прощайте. «Нету, значит, Бога!.. А дьявол есть, и он ушёл».***
— Так незаметно год прошёл. Принцесса прожила в обмане, Не зная, что в проклятом зале Никто Голубке не помог. А королева знала толк В ранении от жезла их, Но только жаль ей сил своих. Она ушла, а Мун не знала… Потом той Баттерфляй не стало: Узнали монстры об обмане, — О той смертельной, страшной ране, С которой гибла до утра… Одна совсем… моя сестра. Возможно, это было несуразной глупостью. Возможно, ему не следовало рассказывать эту историю такой же жалкой предательнице Баттерфляй. Но Стар сидела и… слушала? Впервые за столько лет его кто-то слушал! — Я лишь хотел тоже быть счастливым, — окончил свой рассказ Тоффи. Они вдвоём находились в разуме Людо — несчастного сына Авариусов. Почему несчастного? Отец его, Брудо, возненавидел свою новую жизнь без… кхм. В этом Септарсис его прекрасно понимал, ведь он давно знал тайну друга и никогда его не осуждал, потому, что сам тоже был тайно влюблён в будущую монархиню — прекрасную Мун Баттерфляй. И сейчас Тоффи себя тысячекратно проклинал за то, что посмел сбросить привычную маску безразличия и открыться этой ещё совсем глупой девчонке! У него больше ничего не было: ни семьи, ни друга, ни сестры… Ничего. Юная Баттерфляй долго обдумывала интересный и очень грустный рассказ ящера. Она успела многое понять, в том числе и то, что Мун рассказала ей совсем иную историю. То, что она умолчала о более далёкой и настоящей истории… Девочка было шевельнула засохшими губами, и Тоффи уже приготовился к очередной насмешке, которая резко и неприятно ударит по его душе. Но то, что произнесла эта принцесса, повергло тёмную душу, властителя разума в шок. — Бедный, ты бедный! — Стар прошептала это чистосердечно, без смеха, без осуждения, без издёвки. Она ему посочувствовала?.. Тёмная жижа, из которой состояла душа Тоффи и которая сейчас липкой слизью заполняла реликвию Баттерфляев, начала понемногу светлеть. — Ты меня… пожалела? — хриплый голос звучно ударил по стенам сознания Людо. Но самое главное заключалось в том, что Мун и все присутствующие где-то там, наверху, на Мьюни, слышали весь разговор, начиная с истории их заклятого врага. (А можно ли его теперь назвать врагом?) — Я тебе сочувствую. Жижа больше не давила на грудь принцессы так плотно, как в прошлый раз. Дышать стало легче, и она захотела сказать то, что в данный момент посчитала самым важным и справедливым. Но её опередил рыдающий, срывающийся голос матери сверху: — Прости меня!