Life Time 3

— Шем! Отпусти! Николас вцепился в шею пса, который, рыча и сдурев от запаха крови и инстинктов, стальной хваткой вцепился в Бархата, который жалобно, слишком нетипично для такой махины, скулил, стуча лапами по мокрой, окровавленной земле. Кинологи, те что посмелее не давали волкособу сдвинутся с места, чтобы тот не вырвался из клыков овчарки сам и не ранил еще кого-то. Но казалось осторожность была абсолютно лишняя. Челюсти Шемрока не позволяли оппоненту сделать что-либо, чтобы освободится. Бархат очень быстро понял, что оказался в ловушке. Любое движение причиняло боль, наравне с возможностью того, что пес стиснет клыки еще сильнее, продавливая носовую кость еще больше. Шем глухо рычал, совершенно не обращая внимание на теребящего его за шею хозяина. Пес сам стал диким зверем, тем самым диким белым волком, о котором судачили глупые девчонки-кадетки. Николас, перепачкавшись в собачей крови прижался к псу всем телом, медленно опускаясь на колени, чтобы обхватить собаку за грудь, пропуская левую руку между его передних лап, смыкая их замком на холке, навалился на собачью спину медленно, чтобы не испугать сходящего с ума от запаха крови друга. А за одно — прикрывая своим телом, прижимая рану, хоть как-то останавливая кровотечение от невозможности оказать овчарке помощь прямо сейчас. Рубашка тут же промокла. Парень кожей ощутил горячую густую кровь, еще сильнее притягивая к себе пса, осторожно, стараясь не паниковать, продолжал уговаривать Шемрока, уже не в силах пытаться говорить без дрожи в голосе. — Ну же… Шем… давай, отпусти… Шем, пожалуйста, отпусти… — шептал он в ухо собаки, уговаривал его, совсем как ребенка. Кто-то из кинологов неуклюже постарался придавить волкособа к земле, чтобы маячившему рядом с толпой сослуживцу, перебегающему то к одной стороне, то к другой, было удобнее прижать ухватом шею Бархата. Тогда остальным было бы проще ухватить его за цепь и усмирить, но едва тот послушно, немного повел плечами, отвечая на движения кинологов, Шемрок рявкнул и так тряхнул мордой, что Бархат, издав болезненный стон, сам рухнул на землю, с задранной кверху мордой, окончательно признавая поражение, прося пощады. Обычно собачья драка и заканчивалась подобным исходом: победитель не убивал проигравшего, отпускал и прогонял его, надолго утверждаясь в иерархии на высшей ступени, до тех пор, пока оскорбленный вновь не потребует реванша. Но эта схватка не была похоже на обычную собачью склоку, привычную для всех кинологов. Потому-то они и не знали, как лучше подступиться к ним, чтобы разнять, не усугубив ситуацию. Каждый из военных знал, как правильно «снять» собак, но и каждый понимал, что этот случай слишком отличается, чтобы действовать как обычно. Принципы работы с волкособами в корпусе изучались поверхностно. Одно дело — читать о повадках гибридов в учебнике, и совершенно другое — столкнутся с ним в такой непростой стычке. На самом ли деле волкособ не враждебен к человеку? Можно ли верить, что волчьи гены не возьмут вверх в случаи конфликта? Что, если Бархат снова рванет на Шемрока, когда из разведут по сторонам? Не сработает ли в этом случае «переадресованная агрессия»? Наверняка, именно такие вопросы крутились в головах молодых людей, которые опасливо старались помочь. Оставлять все как есть было нельзя. Эти двое уже достаточно навредили друг другу. Морда Шемрока стала красной от вражеской крови. Он хрипло дышал, отфыркиваясь от крови, затекающей ему в нос, оттого на ноздрях надувались обильные кровяные пузыри, пеной собираясь у глаз. Но даже так он не спешил внять уговорам, прекратил верить всем, даже хозяину, вгрызся в противника так сильно, как будто от этого зависела его жизнь. — Давайте выворачивать, — предложил кто-то. — Вставим палку в пасть и… — Нет! — оборвал Ник, все еще обнимающий Шемрока. — Двинешься — он ему пропорет кость до самого нёба. Кровью захлебнется. Надо ждать, пока сам не отпустит. — Да они уже… — Молчи! Элрик лучше знает, что делать, — заткнул его другой кинолог, осторожно придерживающий неподвижного волка за обрывок цепи. — Что нам делать, Ник? — Скажите Локвуду, чтобы готовился к операции — ответил он, осторожно перебирая пальцами по грязной окровавленной шерсти Шемрока, чудом сохраняя ясность ума и продолжая судорожно соображать. — Шема шить? — Волка. У него травма серьезнее. Шем, ну же… отпусти… — Ник осторожно потряс его за шею, медленно, чтобы не провоцировать на новую волну агрессии. — Отпусти его… Пес фыркнул так громко, что брызги крови из его носа попали на руки кинолога, стоящего на коленях напротив, держащего за цепь Бархата. Снова надулись кровавые пузыри. Если не поспешить, оба истекут кровью, и если Ник хоть как-то прикрывал рану пса, единственное, что хоть как-то прикрывало распоротый нос Бархата, — это клыки овчарки. Элрик понимал, что пес еще не исчерпал весь потенциал, и давил на кость не со всей силы, а иначе все было бы гораздо хуже. Он никогда не дрался всерьез. Кинолог не мог припомнить случая, когда бы ему пришлось всерьез отрывать пса от противника. Появившись в корпусе, Шем очень скоро показал всем желающим, что задирать его –плохая идея. Белому псу стоило лишь клыки показать, чтобы образумить самоуверенного кобеля, решившего вздыбить холку. Очевидно, Бархат просто не знал, с кем связался. Ник был уверен в силе и разумности своего пса, но никогда не подумал бы, что он сможет противостоять такой махине, как волкособ. Даже в самых страшных кошмарах он не мог представить подобного. Кровь на его рубашке стала холодной, но все так же мерзко скользила под тканью, размазываясь по коже. Похоже, хоть немного, но кровотечение остановилось. Без резких движений пес мог избежать большой кровопотери. Только бы у него не было других ранений… Сейчас Николас не мог осмотреть его, но вспоминая то, как они катались с волком по земле, как летали клочья шерсти… Шемрок как будто игнорировал хозяина, ощерившись диким оскалом. Ник еще не видел его таким. Он всегда откликался на его команды, слушался беспрекословно, не своевольничал, но теперь был совершенно глух к мольбам хозяина. Казалось, беспомощность Бархата еще больше заводила его, а запах крови не давал успокоиться судя по тому, как приподнимались его брыли от каждого хрипящего вздоха. Не отвлекаясь на хаос вокруг, на крики и снующих за их спинами кинологов, парень продолжал настойчиво напоминать о себе. Нужно было пробовать любые способы отвлечь пса. Если бы он еще знал, как это сделать… Ник привык, что Шемрок реагировал на голос хозяина, умел чувствовать его настроение и был способен сам принимать решения. А теперь пес не подчинялся ему. Это было странно и… страшно. Словно бы Ник обнимал не своего лучшего друга, а чужую собаку, которой было плевать на незнакомого человека. Но он должен был услышать. Это все еще был его пес! ЕГО! Что бы там не говорил Ульрих, у Шемрока не могло быть другого хозяина. Только Ник понимал его, он один знал, что делать, даже когда все было так неоднозначно. Повинуясь порыву, подсознательно веря, что у него все получится, парень освободил одну руку, которой держал пса под грудью и, подняв локоть, осторожно положил свою окровавленную ладонь на морду собаки, закрывая глаза. Сначала ничего не происходило. Собаки полагаются за зрение в меньшей степени, чем на обоняние, но заставить его перестать чуять было невозможно. Даже сейчас Ник рисковал. Если бы такое движение пес воспринял как нападение со стороны, он мог впасть в ярость. За вся свою жизнь Шемрок ни разу не укусил Ника, даже не скалился, но сейчас парень был готов поверить в то, что сын Берка вполне в силах повторить преступление против человека — тяжкий проступок, который запомнится навсегда. Но Николас был готов и к такому, если это поможет образумить пса, был готов принять удар на себя, лишь бы только он прекратил, снова стал прежним. Но вот, что-то стало получаться. Шемрок навострил прижатые до этого уши и последний раз фыркнув, освобождая ноздри от затекшей в них крови, наконец-то издал привычный для слуха звук — обиженное ворчание и попытался отступить назад, чтобы сбросить с себя руку закрывающую глаза. Но Ник не позволил ему пошевелится, понимая, что лишенный возможности двигаться Бархат непременно взвизгнет от боли, если Шем, не разжимая клыков, шагнет назад. — Нет, Шем, стой, — приказал Николас, строго, но без тени злости в голосе. — Ждать. Пес повиновался, застыл на месте, поворачивая уши по направлению к источнику звука. Теперь он слышал хозяина, но жертву из пасти так и не выпустил. И все же, даже это была маленькая, но победа. Ник облегченно выдохнул, чувствуя, как доверчиво пес реагирует на его прикосновения. Почти как и всегда. Не отнимая ладонь от глаз пса, Николас не без труда оттопырил указательный палец, прилипший к остальным из-за запекшийся крови, призывая остальных замолчать. Навряд ли такой слабый, почти незаметный жест был бы понят, но стоящий рядом на коленях Крис, готовый броситься на помощь другу, понял его и рявкнул на ропочущих кинологов: — Заткните рты! Этого хватило, чтобы собравшиеся, опасливо поглядывая на Криса, прикусили языки. Даже Бархат казалось бы понял, что ему хотят помочь, безвольно распластавшись на земле, щуря заляпанные кровью глаза. Но эта тишина, необходимая Николасу, чтобы осуществить свой план продержалась ровно секунду. Именно столько времени понадобилось, чтобы Ульрих, наконец-то подоспевший к толпе, набрал в грудь побольше воздуха и закричал своим мерзким, срывающимся голосом: — Что вы здесь устроили?! Шемрок зарычал, снова прижимая уши. Ник раздраженно цыкнул, сжав зубы от досады. Он не видел начальника, но был готов придушить его. Даже сейчас он продолжал портить все. Из-за этого недоумка пес снова переключился, захрипел, зафыркал. «Ведь почти же получилось… Чертов Штайнман!» — Потише, капитан! Голос со стороны, спокойный и холодный, не мог принадлежать корпусному служащиму. Уж слишком непринужденно он звучал, словно разварачивающаяся на его глазах кроввая бойня производила на посетителя не слишком сильное впечатление, но тем не менее Николасу от чего-то стало не по себе. И лебезящий голос Ульриха лишь усилил его чувства и предположение по поводу того, кто именно наблюдал за происходящим. — Ах, лейтенант Мустанг! Мы вас сегодня не ждали… — Мне нужно ваше разрешение, чтобы прийти, старшина? «Цербер?! Здесь?!» Если до этого момента было тихо, то сейчас и вовсе наступила полнейшая тишина, нарушаемая только рычанием Шемрока, которому не было никакого дело до Мустанга. Его интересовал лишь попавший в капкан его челюстей Бархат. — Нет! Что вы! Конечно нет! Николас не стал поднимать головы в присутствии старослужащего, несмотря на то, что большинство кинологов, даже те, которые держали волкособа, освободили одну руку, чтобы отдать ему честь. Слишком знаменитая фигура. Абсолютно каждый знал, что не стоит с ним связываться, и то, как он любит придерживаться правил, требуя того же и от других. Но Ник скорее выразил бы неподчинение уставу, чем отпустил Шемрока. Его гнет и уже промокшая насквозь рубашка — это все, что останавливало кровотечение. Он ни за что не отпустит его. Ни за что… Все, что происходило вокруг него, совершенно не волновало. Самое главное, самое важное, то без чего он не мог представить свою жизнь, было в его руках. Ему было плевать, что здесь стоит тот самый человек, отношения с которым скрывает его сестра, плевать на то, что Ричард знает, кто он, плевать, как вообще это отразится на будущем, потому что этого будущего просто не будет, если Шемрок не придет в себя. Боже… ведь все было хорошо, пока не объявился Ульрих, пока не пришел Ричард, пока все это не превратилось в какое-то кровавое представление. Вместо того, чтобы заостряться на этом, он продолжил уговаривать Шемрока. Все это продолжалось уже слишком долго, даже для серьезной драки. Шем уже давно должен был отпустить уже потому что задыхался от вязкой, сворачивающейся крови, которая прилипла к его ноздрям как желе, мешая дышать. У Бархата, хрипло дышащего через пасть, посинел свешивающийся из пасти язык. Они оба задыхались. Какими бы сильными они не были — у них попросту кончался кислород, но даже так, Шем не хотел сдаваться. Он всегда побеждал. Наверное, все дело было в Бархате. Он не был обычной собакой, и пес чувствовал это. Понимал, что он опаснее всех, с кем ему приходилось драться, и потому не собирался отступать, но не понимал, что попросту убьет Бархата и погибнет сам. Николас был в шаге от того, чтобы насильно оторвать пса от волка, пренебрегая последним, отдавая приоритет в спасении овчарки, но не мог осмелиться. Он не желал смерти даже такому свирепому зверю как Бархат. — Не обращайте внимание! — Николаса накрыла тень: Ульрих перешагнул через лежащего в грязи волкособа, как через безжизненное бревно, приближаясь к Ричарду с широкой улыбкой, явно стараясь заслонить собой неприглядную картину, скрыть от глаз лейтенанта бардак, который был уж слишком явным, чтобы штабский офицер не отреагировал на него. — Обычная ситуация. Ну, собаки, — он сделал небрежный жест рукой, словно отмахивался от надоедливой мухи, продолжая непринужденно улыбаться, — глупые животные, чего с них взять? Сейчас ребята во всем разберутся. — Уж слишком долго они разбираются с тем, что вы называете обычной ситуацией, — прищурился Ричард. — И уж тем более не похоже, чтобы вы ее контролировали. Кинологи настороженно прислушивались к холодному тону офицера. Было ясно, что ничего хорошего его визит не принесет, особенно после того, что он увидел. Если Ульрих и старался всеми силами возвысить корпус (пусть только ради корыстных целей), то теперь у кинологического отделения точно могли начаться серьезные проблемы. И Штайнман это прекрасно понимал, как и то, насколько абсурдна его попытка высмеять происшествие. Лесть не могла подействовать на Цербера. А еще он ненавидел ложь. Иные утверждали даже, что чуял ее совсем как пес. Уж слухов о Мустанге ходило не мало. Просто было не верить в них, пока не столкнешься с лейтенантом лицом к лицу, особенно когда за твоей спиной разыгралась кровавая бойня. Ульрих судорожно размышлял, что бы ответить штабскому офицеру, но на ум ничего не приходило, а продолжишь юлить — только хуже сделаешь. Ему еще никогда не приходилось держать ответ перед ним. Отчеты — совсем другое дело. Цербер не имел права вносить в них поправки и доносить свое мнение относительно того, как именно управляющие руководят своими отделами, справляются ли. Это была только прерогатива инспекционного бюро. У Ульриха были надёжные, влиятельные связи и о таких проверках он знал заранее, готовился к ним. А что же до Мустанга… Он появлялся неожиданно, когда пожелает, и имел права беспрепятственно проходить в любое здание на территории корпуса. Это была огромная проблема. Штайнман чувствовал, что на этот раз все может пойти совсем не так, как он привык. С Цербером шутки плохи. Одного взгляда достаточно, чтобы понять насколько ему не понравилось то, что он увидел. Впервые за долгое время Штайнмана заставили бояться дважды. Не хватало ему проблем с кознями братца, так теперь еще и штабский пес будет на него охотиться?! И что же ему делать? Повиниться? Признать ошибку? Просить не упоминать об этом инциденте в Штабе? Нет… Где это видано, чтобы Цербер проявлял к кому-то жалость. И подкупить нельзя… Взбешенную собаку косточкой не задобрить. "Что же делать", — подумал Ульрих, продолжая глуповато улыбаться, игнорируя проблему, вместо того, чтобы заняться ее решением. — "Наверное придется просить о помощи его…" Ричард нахмурился. Он так и не получил ответа на свой вопрос. Старшина нервно сглотнул и повернулся к кинологам. — Да растащите вы их уже! Что вас этому не учили что ли, болваны! — скрывающимся голосом приказал он и для острастки похлопал в ладоши. — Устроили тут… — Если начальник не может скоординировать работу своего корпуса, болванами его подчиненные быть не могут, — резко и твердо прервал его Ричард. — Вы являетесь управляющим специализированного подразделения, который предусматривает работу с животными. Своей вины в происходящем вы не видите, старшина? — рыкнул Мустанг так, что Ульрих вздрогнул. — Я…Я…Лейтенант Мустанг… — промямлил Штайнман снова поворачиваясь к нему, но Ричард уже перешел к следующему вопросу, не желая услышать его жалкие оправдания. — Что это за тварь? — спросил он указывая рукой в сторону побоища. — Это…ну… Это… Знаменитый Шемрок! — вдруг восторженно выпалил Ульрих, наконец-то найдя, за что зацепиться. — Лучшая рабочая собака Централа. Нет, страны! Он пятикратный чемпион… — Я спрашиваю не про собаку! — огрызнулся Ричард, сверкнув глазами и гневно произнес на выдохе. — Что. Это. За. Чудовище? Которое разнесло вольер и напало на пса? Пожалуй, никто кроме Ульриха не знал причины, по которой волкособ вообще оказался в корпусе. Спросить напрямую кинологи не осмеливались, а тех, кто пытался — Ульрих ставил на место, как Николаса и Криса. Не обязанный отвечать на их вопросы, он мог делать в своем корпусе все, что заблагорассудится, особенно, если мог как следует нажиться на этом. Только вот старшина не просчитал все вероятности провала своей противоправной затеи. Возможно, только отчасти противоправной, но, как ни крути, при проверке документации — крыть ему будет не чем. Он несколько секунд с сомнительным страхом смотрел на Ричарда, нервно выкручивая кисти рук, совсем как провинившийся ребенок, пытаясь по реакции офицера понять, насколько сильно он влип. Только вот с Ричардом такой фокус был провальным — он всегда носил одну и ту же «маску» равнодушного гнева, и предугадать его дальнейшие реплики не представлялось возможным. Соври он сейчас, и Ричард при желании сам докопается до правды. Сокрытие важных деталей, уточняемых высшим руководством, могло повлечь за собой большие проблемы не только для корпуса, на который Ульриху было плевать, но и на него самого, а это уже было намного страшнее. Потому, собрав все самообладание, которого не хватило и для того, чтобы не демонстрировать свое нервное поведение, Штайнман все-таки осмелился заговорить. — Это волкособ, лейтенант, не собака, здесь вы правы. — Какого черта этот зверь забыл в корпусе, где содержатся СОБАКИ? — продолжал гневаться Ричард, еще больше распаляясь видя нерешительность Ульриха. — Проник он сюда с вашей подачи, я полагаю? Не с улицы забежал, старшина? Его издевка была настолько язвительной, что Ульрих даже сморщился от неудовольствия, но вовремя унял гримасу, чтобы не злить Мустанга еще больше. Все прекрасно знали, как он не любит, когда в ответ получает не четкую формулировку, а неразборчивое блеяние. Он и без того был в бешенстве. Прежде Ульриху приходилось только слышать о зверствах офицера и его расправе над виновными. Чувствовать это на себе оказалось намного страшнее, чем он предполагал. Но деваться было некуда, хоть он непременно бы сбежал, если бы только его ноги не приросли к земле, не в состоянии даже шаг в сторону сделать. — Нет, конечно же нет, лейтенант! Ну не проскочит же он через КПП ей богу… — он попытался пошутить, разрядить обстановку, но его улыбка погасла, как пламя свечи, когда Ричард гневно выдохнул через нос, явно сдерживая свою ярость из последних сил.— Пограничники, — наконец ответил по делу старшина и кашлянул в кулак, прочищая сведенное от нервов горло, — пограничники попросили на передержке подержать. У них пересадка здесь, в Централе. Ждут когда освободится состав. Чтобы не держать в товарнике на привязи, попросили оказать услугу. Ну я и согласился, чего ему в вагоне пустом сидеть? Кто же знал, что такое произойдет? — Устав, старшина, устав об этом знал, — рявкнул Ричард, с каждым словом все больше и больше поражаясь тупости своего собеседника. — Для того чтобы вам не приходилось думать, как следует поступить в той или иной ситуации, государство позаботилось о вашем скудоумии, составив свод правил, которым вам следует пользоваться, чтобы не допускать общественно опасных ситуаций. Как руководитель вы должны думать о безопасности своих подчиненных, а не оказывать сомнительные услуги, не согласовав их со Штабом. Вы осознаете, что вас ждет за подобные нарушения? — Ч…что? — ужаснулся Ульрих, и его очки задрожали на носу от тремора головы. Его бил озноб, словно он стоял на холодном ветру, но взгляд Цербера морозил ничуть не хуже, пронизывал насквозь, видел, казалось, даже самые сокровенные тайны. Абсурдное предположение, но сейчас Ульрих, испытавший это на себе, мог поверит во что угодно. Слухи, как оказалось, не врали. Он уже десять раз пожалел о том, что вообще согласился. Задаток, оставленный пограничниками был слишком заманчивым предложением, но теперь, жадный до денег Ульрих был готов заплатить им в два раза больше, только чтобы не иметь к этому никакого отношения. Жаль только в прошлое вернуться никак нельзя… — Что? — переспросил Ричард, поднимая бровь. — Это вы у меня спрашиваете?! Не помните свой должностной кодекс, старшина? Единственное положение, которое вам нужно знать наизусть, вы так и не смогли выучить? — злобно бросил он так, удовлетворенно наблюдая за тем, как сжался Штайнман— Что ж, хорошо. Я вам его продиктую, потому как помню кодекс каждого подразделение по которому проверяю отчетность. Запоминайте, старшина: параграф одиннадцатый, пункт второй "Об ответственном обращении со служебными животными", пункт тринадцать, раздел четыре "Регулирование работы корпуса", пункт семнадцать, раздел три, четыре, пять: "Нарушение содержания", "Противоправные действия", " Создание общественно опасной обстановки на территории корпуса". Я еще не закончил перечислять то, что я здесь увидел, но этого вполне хватит, чтобы вы отправились в отставку, старшина. И вы незамедлительно сделали бы это, если бы я мог принимать такие решения. — И… что же вы намерены сделать? — несмело пискнул Ульрих. — По вам проведут проверку. Я направлю прощение в соответствующие отделы. Моя задача следить за выполнением должностных поручений на всех введённых мне участках. А теперь, как пока что действующий управляющий, немедленно остановите этот бардак. Я прослежу, чтобы вы выполнили свою работу хорошо, и не покину корпус, пока как следует не разберусь в случившемся. Ульрих помялся, с облегчением понимая, что он на время избежал карательных санкций в свой адрес и обернулся, абсолютно не зная, как ему выполнить приказ лейтенанта. Что он может сделать? полезть самолично разнимать, что ли? Да ни за что! Эта шерсть, кровь, слюни… Да еще вонь мокрой псины! Его передернуло от одной лишь мысли, что ему придется касаться этих грязных животных, и он еще больше расслабился, когда увидел, что пока вел разговор с Мустангом, кинологи наконец-то растащили драку. Так ему хоть руки пачкать не придется. И вновь судьба благосклонна к нему, как и всегда! Ему повезло хоть в этом. — Так зачем? — весело спросил он, кивая на кинологов, развалившихся на две группы. — Мои ребята уже сами со всем справились. Я же говорил, наш корпус самый лучший в стране и тут служат самые… Он не успел договорить. Ричард прошел мимо него, направляясь к месту побоища, чтобы лучше видеть последствия. Теперь, когда он точно знал, что грязный пес, сцепившийся в волкособом — Шемрок, офицер хотел лично удостовериться в том, что собака еще жива. Ричард много слышал о нем от Алори. Она часто рассказывала о том, какая эта необычная собака и какая у них с братом необыкновенная связь. Ему очень не хотелось бы, чтобы овчарка, которую так любила девушка, пострадала. Ему стало стыдно за свои первостепенные мысли, когда он в рвущемся с поводка псе не признал прославленного Шемрока и подумывал о том, что его стоит пристрелить. Ему и в голову не пришло, что Николас уже вернулся в Централ. Жаль, что он ничем не мог помочь… Волкособ так и лежал на взрытом песке, тяжело дыша с открытой пастью, счастливый, что наконец-то мог нормально дышать. Кочерга была уже не нужна. Никакой опасности ослабленный зверь не представлял, и парни, кто посмелее, подхватили его под брюхо. Тяжелое тело было не так легко поднять. Бархат совсем не желал идти самостоятельно, но без толку сучил лапами в поисках опоры. Навряд ли его когда-то поднимали на руки. Только вдвоем получилось оторвать его от земли. Поддерживая волкособа под грудь и живот, кинологи покачиваясь от грузности, нетвердо зашагали в сторону ветеринарного отсека. С опущенной морды Бархата все еще стекала кровь, оставляя красную дорожку по пути следования. Было похоже, что это охотники подстрелили на промысле волка и тащили его, чтобы шкуру снять. Оставалось надеяться, что Локвуд сможет что-то сделать с прокушенным носом. По всей видимости, других травм волкособ не получил. А Ник тем временем счищал с морды Шемрока загустевшие струпья крови, чтобы пес мог нормально дышать. Успокоившись, овчарка пыталась тверже встать на ослабевшие лапы, но те дрожали? и без поддержки хозяина он непременно завалился бы на бок. Николас не спешил отпускать его, зная, что все еще именно его тело прикрывает рану, боялся что та нова начнет кровоточить. Шемроку тоже нужна была срочная помощь ветеринара, но Бархата уже потащили к Локвуду, а значит свободных рук там сейчас не найти. Раньше у корпусного ветеринара был помощник, но того сократили почти сразу, как за корпус взялся Ульрих. Теперь бедный Локвуд справлялся со всем сам, разрываясь между бумажной волокитой и постоянным обслуживанием огромного поголовья рабочих собак. Иногда ему помогали кинологи, но многое умел делать только сам врач. Можно было бы занять коридор ветеринарного блока, чтобы оказать Шемроку хотя бы первую помощь, но Николас боялся, что почуяв противника, он снова начнет бросаться в бой. Нужно было увести его подальше отсюда. Больше Ник и сам не желал здесь оставаться. Пес всхрапнул, словно от удушья, и выкашлял кровавый комок слизи, скорее всего от затекший в пасть крови. Не отпуская его, парень прошелся руками по телу пса, чтобы хотя бы на ощупь определить, есть ли у него еще раны. Пальцы шарили по спине и бокам, взъерошивали грязную, липкую от крови шерсть. Песок и грязь слипались в шуршащие вязкие комки, неприятно скреблись между пальцами, но стряхнуть их было непросто и бессмысленно. Осторожно прощупывая левый бок Шемрока, палец Ника провалился в неглубокую рану, под последним ребром, вниз от позвоночника. Пес заскулил, но не вырвался, обращая на хозяина измученный, потухший взгляд, словно коря за лишние причинение боли. Теперь, когда его гнев отступил, он чувствовал ее и ему было паршиво. Но эта рана была не такой страшной. Похоже, что Бархат просто "порезал его клыком", соскользнул, не смог уцепиться как следует, чтобы вырвать клок побольше. На шкуре пса действительно не хватало нескольких клоков шерсти. Из некоторых облысевших участков сочилась сукровица, но это было, пожалуй, самая меньшая их проблема. Сложно было так с ходу разобрать, где его собственная кровь, а где его залило кровью вражеской. Шемрок даже постарался почесать набухшую от укуса бровь, подняв переднюю лапу, но Николас не позволил этого сделать, боясь, что он не только раздерет надрыв когтями, но еще и грязи в рану нанесет. Чувствительность, притупленная адреналином в пылу сражения, отступала, и пес застонал от боли, силясь подняться на трясущихся лапах, не понимая, откуда на него навалилась такая агония. Он был терпеливым и стойким, но сейчас, с помутненной от кислородного голодания головой, соображал плохо. Но хозяин был рядом, пес чувствовал его, теплые руки на своей шерсти, тихий голос. Тревожный, слабый. Это он хорошо мог различить даже в своем состоянии и, игнорируя ломоту во всем теле, кое-как повернул морду к Нику и слабо прикоснулся окровавленным языком к его щеке, оставляя светло-розовый след на его коже. Николас даже не утер его, с судорожным облегченным вдохом прижимаясь к псу лбом, думая только об одном. «Главное, ты жив… главное, жив…» Ник не раз слышал о том, как запросто волкособы перегрызали позвоночники еще живым собакам, без труда размалывая даже самые крепкие кости, порой даже убивали, не осознавая своей силы, не рассчитав ее. Но Нику одного взгляда перед трагедией хватило чтобы понять — Бархат вовсе не поиграть с ним хотел. Убил…непременно бы убил… Если бы Шемрок остался на поводке… если бы не смог защищаться… Руки парня задрожали и он сильнее прижался к собаке, вдыхая омерзительный запах крови, смешавшийся с мокрым песком и звериной вонью, оставшейся от волкособа. Шемрок очень, очень легко отделался. Будь на его месте другой пес — от него ничего бы не осталось. Он словно бы знал, куда именно надо вцепиться, чтоб лишить противника возможности нападать. Не останови он его — шкура Шемрока стала бы похожа на лоскутное одеяло. Швов бы потребовалось не мало… — Ник… Парень медленно отвел взгляд, оглядываясь за спину. Крис стоял над ним с голым торсом, протягивая снятую с себя рубашку. — Перетянем его. Ты сам уже весь в крови, — участливо произнес он. Элрик устало кивнул и осторожно отстранился от пса. Его пропитанная кровью рубашка с чавканьем отстала от бока собаки, открывая кровавое месиво на месте раны. Оторванная часть шкуры свисала неровным лоскутом, обнажая налившиеся, воспаленные мышцы. Кое-где сквозь багровую кашу проглядывали светло-желтые слои подкожного жира. Кровь на них не свернулась, блестела от круглых капелек жира, как масло в молоке. По краям раны уже начала нарастать струпьями грануляционная корка, схватывая и залипшую в нее шерсть. Шемрок тяжело задышал от боли, сглотнул и высунул язык, щуря глаза. Потом все-таки не вытерпел, потянулся к ране, силясь зализать ее, но Николас с Крисом оттолкнули его морду. Волкер осторожно поддел пса за живот, позволяя наконец встать, но не отпустил, поддерживая, а Ник прижав отставший от тела клок на место, принялся обматывать тело собаки рубашкой. Она, как и рубашка Ника, мгновенно пропиталась кровью, но это было все равно лучше, чем оставлять все как есть. — К Локвуду потащим? — спросил Крис, не отпуская Шемрока. — Нельзя, сцепятся опять, — покачал головой Ник, затягивая узел из рукавов. — Сам сможешь зашить? Каждый кинолог умел оказывать своей собаке необходимую неотложную помощь. Накладывать швы было не сложнее, чем китель зашить. Николасу ни раз приходилось это делать, когда Шем резал лапы на заданиях и наверное, даже с такой раной у него получилось бы справится, если бы он мог как следует осмотреть ее. Но после произошедшего парень никак не мог прийти в себя. Руки все еще тряслись, а суставы болели от мертвой хватки, которой он держал собаку. Но в сложившихся обстоятельствах у него просто не было выбора. Нужно было отвести Шема домой, а там уже… — Лейтенант. Элрик поднял голову. Над ним возвышался Мустанг. Он не смотрел в глаза кинолога, изучая взглядом собаку, которая, задрав морду и перестав щуриться, вдруг как-то осмысленно посмотрела на штабского. Не оскалилась, не зарычала, как это обычно бывало, когда к хозяину приближался незнакомец. Откровенной угрозы в позе Ричарда не было, но Ник доподлинно знал, как опасно склонятся над служебной собакой вот так и без страха смотреть ей в глаза. Ему бы очень хотелось объяснить все это состоянием пса, что уставшая собака, едва сохранявшая остатки сил попросту не могла сейчас защитить своего кинолога. Но это было бы наглой ложью для самого себя. Шемрок не позволял посторонним приближаться к нему, а сейчас даже не рыкнул, словно знал его, что было исключено. Как и Ник, Шемрок никогда не встречался с Мустангом. Растерявшись от неожиданности, кинолог даже не успел предостережительно схватить пса ха холку. Его ошейник так и остался лежать на песке, грязный и мокрый. Помутневший взгляд собаки вдруг стал живым, словно он нашел что-то интересное в новом для него человеке. Шемрок вытянул морду, поднимая голову выше, насколько мог в своем положении, и понюхал воздух рядом с Ричардом, не имея никаких физических сил обнюхать офицера как следует. Похоже пес даже не собирался защищать хозяина от чужого. Как будто чувствовал, что зла от него ждать не стоит. Николас привык полагаться на чутье Шемрока, который отлично умел разбираться в людях. Стоило ли удивляться? А Ева? Разве ее он не принял так же благосклонно, словно члена семьи? Позволял гладить себя, трепать по шее, забираться пальцами под шерсть, точно так же, как позволял это Алори. Тогда Ник подумал, что это вполне объяснимо. В конце концов он никогда не знакомил пса с посторонними девушками. Возможно, пес и сам понимал, что они никакой опасности не представляют, а наоборот, добрые и нежные, оттого и не боятся сурового служебного пса. Но здесь другая ситуация. У него самого мурашки пробегали по спине от одного только взгляда на Ричарда. Еще никогда они не встречались так близко. Абсолютно чужие друг другу, не сталкивающиеся по долгу службы, знающие друг о друге только по слухам, но между тем их связывал один человек. Алори. У Николаса были к нему вопросы, много, те, которые нельзя было задавать на людях, и уж тем более сейчас, когда на него опирался раненный пес. Но почему-то Николасу стало ясно — рядом с офицером он не способен внятно формировать свою мысль, не говоря уже о том, чтобы вести с ним диалог. Этот иррациональный страх становился только сильнее, словно от военного веяло холодом и тьмой. Неосязаемое, необъяснимое чувство. Что-то сродни трепету перед чем-то… Не было похоже, что Ричард делает это сознательно, что он действительно старался напугать его. Мустанг просто смотрел, ничего больше и в глазах его не было никакой угрозы. Однако у Николаса все равно не хватило духа смотреть на него дольше, и он отвел глаза, стараясь подавить предательскую дрожь, внушая себе, что это просто остыла на коже когда-то горячая кровь, и его знобит от эмоционального и физического перенапряжения. Да…у всего должно быть логическое объяснение. Только вот почему Шемрок не чувствует того же, что и он? Почему не боится штабского. Насторожен, но не напряжен, как будто что-то понимает, чего людям не дано. — Насколько я знаю, у вас есть тот, кто может оказать собаке помощь. Он не спрашивал. Он действительно это знал, и Ник прекрасно понял, к чему клонит Мустанг. Получается, Мустанг слышал, что Шемроку нельзя к Локвуду? Если так, значит военный все это время стоял ближе, чем он думал и видел больше, чем он предполагал. И голос у него был не такой суровый, которым он говорил с Ульрихом. В нем похоже промелькнуло что-то вроде… участия? Он умел сопереживать? Ему было жаль Шемрока? Или просто интересно? Неосознанно кинолог вновь начал думать о Ричарде, как о каком-то чудовище. Слишком глубоко в памяти засел его образ как адского демона, которого боятся все, с которым никто не хотел иметь ничего общего… Но Алори, Алори-то хотела! Неужели его сестра могла подружится с плохим человеком? Если он был так ужасен, как о нем говорят, такая светлая и добрая девушка, как его сестра, попросту не смогла бы с ним даже разговаривать, не говоря о том, чтобы работать с ним. Все-таки, справедливости в нем было куда больше, чем ярости. А что до Ульриха… По делом ему. Только он был виноват в том, что произошло, и праведный гнев Ричарда был оправдан, Николас поддерживал такой подход. Сначала появление Мустанга в корпусе показалось Элрику ужасным стечением обстоятельств, но если бы он не пришел… Ник кивнул. Сказать даже простое «да» у него не получилось бы. Голосовые связки словно бы инеем покрылись. — Тогда поспешите. Транспорт найдется? — Да… спасибо, лейтенант… — севшим голосом, прохрипел Ник. Он осторожно подсунул руки под брюхо Шемрока, стараясь не тревожить раны. Пес был тяжелым. Те времена, когда Ник был способен с легкостью поднимать его на руки, давно прошли. Шем перерос всех своих сородичей, отличаясь от них не только внешностью, но и габаритами. Крупный, но ловкий. Тяжелый, но не грузный. На последнем ветеринарном осмотрел его вес был пятидесят пять килограмм, в то время как стандарт кобелей был установлен на сорока. Пес удивленно ухнул, когда перестал чувствовать землю под лапами. Они безвольно повисли в воздухе, когда Николас поудобнее перехватил собаку. Пальцы увязли в свалявшейся грязной шерсти. Но Шемрок не стал дергаться, доверяя всему, что делал с ним хозяин. Николас, прижимая его к себе, осторожно побрел в сторону стоянки для грузовиков. Крис отправился следом, готовый подхватить пса, если у друга не хватит сил удержать его. — Элрик! Ты куда? Кто позволил?! — взвизгнул было Ульрих, но осекся, когда Ричард сверкнул злобным взглядом и покосился на него через плечо. Стоило офицеру переключить свое внимание, как старшина ту же осмелел, забыв что Ричард еще не закончил с ним, и эта минутная передышка всего лишь отсрочка перед неминуемой выволочкой, которую он собирался ему устроить. — Я позволил, — прорычал Ричард, отступая в сторону, давая Нику проход. — Этой собаке окажут помощь вне корпуса. А ее кинолог будет в ответе за ее состояние. У вас есть какие-то возражение, Штайнман? — Но…но он не может покинуть корпус! — выпалил Ульрих. — По уставу! По уставу, лейтенант! — Я позволяю сделать исключение, чтобы собака не истекла кровью, пока вы тешите свое самолюбие. Столько разговоров об исключительности, столько наград и грамот, но вы готовы отдать на растерзание даже собаку, которая в одиночку обеспечивает престиж этого корпуса, только чтобы свою шкуру спасти. В этот раз вам не удастся так просто избежать наказания, старшина, — Ричард медленно, угрожающе подходил к Ульриху, накрывая его тенью подобно черной грозовой тучи. Теперь все участие из его голоса пропало. Вернулась ярость. Демон снова был выпушен наружу. — Я за этим прослежу, Штайнман… Ульрих сглотнул, часто заморгав. *** Водителя на месте не оказалось. Чтобы не терять время, они без спроса погрузили Шемрока в кузов старого грузовика. Николас остался с ним, Крис убежал искать свободного человека, который может сесть за руль. Его поиск мог занять продолжительное время. Грузовики использовали редко и только по приказу Ульриха. Он очень не любил расходовать бензин, который, к слову, на корпус выделялся государством бесплатно. Не нужно быть гением, чтобы предположить, куда девались остатки… Шемрок с тяжелым вздохом попытался лечь на деревянный настил кузова, но стянутый рубашкой, не смог вытянуть лапы, так и оставаясь сидеть с полу, не имея возможности вернуться в первоначальное положение. Он тупо уставился перед собой невидящим взглядом, мелко дрожа от напряжения в и без того изнеможденном теле. — Иди-ка сюда, приятель… Николас подсел к псу, сложив ноги так, чтобы удобнее уложить на них голову пса и осторожно приобняв, начал помогать ему завалиться на не изувеченный бок. Сначала Шемрок сопротивлялся, не совсем понимая, чего от него захочет хозяин, по после уговоров сдался и осторожно соскользнул вниз, придерживаемый руками кинолога. Ник старался не делать ему больно, но это было просто невозможно. У пса болело все и теперь, когда адреналина в крови почти не осталось, он хорошо ощущал эту боль, дышал тяжело и глубоко, словно воздуха не хватало. Голова собаки наконец-то нашла опору и овчарка медленно расслабила лапы, наконец-то выпрямляя их. Рубашка Криса пропиталась кровью, как и та, что была на Николасе, но, к счастью, наблюдая за багровым пятном на ткани, кинолог с облегчением заметил, что оно больше не растет. Дыхание пса выровнялось, стало не таким частым, уходило в глубину. Парень чувствовал, как поднимается и опускается его бок, ощущал под рукой частое сердцебиение, от которого грудная клетка ходуном ходила. Прислушиваясь к его свистящим выдохам, Николас начал понемногу успокаиваться. Все было плохо, очень плохо, но он верил, что у них получится. Шемрок молодой, сильный пес, он сможет пережить и это. Кинолог не намеривался возвращать его в корпус пока он окончательно не выздоровеет, а значит их ждал долгий путь домашней реабилитации, и пусть только Ульрих попробует что-либо возразить! Похоже, у них получилось остановить кровотечение, однако, оно снова откроется, когда над его раной начнут работать. Привалившись спиной к борту кузова Николас прикрыл глаза, положив руку на спину собаки, пытаясь вспомнить, есть ли дома все необходимое для оказания не первичной, а полноценной помощи Шемроку? Самое главное — иглы. Их у Николаса было много. Он собрал отдельную аптечку для пса, стараясь не забывать заменять в ней материалы и препараты, но не мог точно вспомнить, когда делал это в последний раз. Но иглы у него точно были. Настоящие, хирургические. Кажется, даже обоих видов: колющие и режущие. Шовник* кажется тоже лежал нетронутый. Бинты и средства для обработки всегда были в достатке и часто пригождались в повседневной жизни. Даже наборы для внутривенных инфузий он предусмотрительно добавил в аптечный ящик, надеясь, что они никогда не пригодятся, но видимо пришло и их время. Разномастных стеклянных флаконов с прозрачной жидкостью было много. Алори лучше него сможет разобраться в том, что именно понадобится Шемроку. Хорошо, что у него есть человек, который может помочь… Николас нахмурился, не открывая глаза. Ричард же так и сказал "Насколько я знаю, у вас есть тот, кто может оказать собаке помощь". А потом еще добавил "Тогда поспешите". Сейчас Ник немного успокоился, уверенный в том, что Шемрок не находится двумя лапами на том свете, и мог как следует поразмыслить над словами Мустанга. Сначала они не показались ему странными, но то, с какой уверенностью их произнес военный… Он как будто знал не только, что Лори способна помочь, но судя по последней фразе — знал, что отправившись сейчас домой, Николас обязательно найдет ее там. А ведь в это время сестра обычно уже была в конюшне и домой возвращалась не раньше восьми часов, а то и позже. Даже зная ее рабочий график, расписание занятий, Ник не мог точно знать, где она. А вот Ричард, по всей видимости, знал… От этой мысли Николасу стало не по себе. Сердце обожгло обидой и непониманием. Или это даже ревность была… Что вообще происходило? Не переходят ли подобные отношения границы дружбы? Чем дольше ему приходилось играть дурачка и продолжать изображать полное неведение, тем, казалось, дальше заходила связь его сестры и штабского. Он согласился не влезать в это, позволить Лори самой решать, с кем общаться, шел наперекор отцовскому указу ради спокойствия самой девушки, заглаживая свою вину перед ней, стараясь как и прежде быть для нее хорошим, понимающим старшим братом, но похоже у него ничего не получалось, и доверять штабскому ей было куда легче. Неужели Цербер был настолько надежным другом? Надежнее родного брата?.. "Глупость какая-то…", — выругался про себя Ник, потирая переносицу. — "Почему я вообще об этом думаю?" Он ведь уже решил твердо, что избранный путь будет лучшим для всех участников этой истории. Чем бы он в итоге не закончился. Возможно, предвзятое отношение к Мустангу мешало ему размышлять рационально, видеть в нем что-то большее, чем Цербера. Для этого нужно было узнать молодого человека лучше, но пока что для подобного развития событий было слишком много преград. И все же, кое-что он мог усвоить и сейчас. Мустанг точно не был злым человеком. Не был безжалостным, таким, каким его описывали. У этого противоречивого офицера была и хорошая сторона. Приверженец строгих правил, надзиратель за нарушителями порядка, он, тем не менее, наказывал только провинившихся, тех, кто действительно этого заслуживал. Там, у вольеров, Ричард едва ли не разорвал Ульриха на части после увиденного, хотя, и это Николас знал точно, не обязан был так проникаться внутренними делами корпуса. Да, он мог сделать Штайнману выговор, и проверку натравить тоже имел право, но вот то, что он сделал потом, несомненно, был жест его собственной воли, неимеющей никакое отношение к службе. Позволяя Нику покинуть корпус, он взял на себя ответственность за все последствия, которые могли произойти после. Он действительно имел на это право или же сыграл на невежестве Ульриха, который и общих то положений не знал? Что-то подсказывало Элрику, что второе. Вот так сходу, без веских причин он не мог так поступить. Права не имел. Пусть он и был штабским офицером, главой корпуса был все еще Ульрих. И любые его приказы, даже самые абсурдные, кинологи обязаны были исполнять. Если это действительно так… "Он нарушил правила ради нас", — понял Ник, открывая глаза. Вот так просто, не задумываясь… Даже не сомневался ни секунды. Сказал так, словно бы и сам верил в то, что поступает по уставу, с такой уверенностью, что Ульрих навряд ли станет проверять. Уж слишком он напуган был, чтобы спорить с решениями Мустанга. Получается, он понимал, что Штайнман не отпустит его из корпуса, постарается, чтобы никакие его огрехи не вышли за пределы, чтобы о них никто не узнал. Ведь теперь ему придется держать ответ не только перед Штабом, но и перед теми, кто оставил ему волкособа. Навряд ли они будут рады, когда увидят, что у Бархата появилось еще одно отверстие в носу… Это осознание пришло к Нику слишком поздно. "Черт, я ведь даже не поблагодарил его…" — Держитесь там крепче! Николас повернул голову. К машине возвращался Крис, брякая в зажатой руке ключами на толстом стальном кольце. Возвращался он один, что очень взволновало кинолога, как и то, что Волкер уверенно направлялся к грузовику, словно с самого начала так и планировал. — Ты что, сам поведешь? — спросил с опаской Ник, даже незнающий, умеет ли Крис водить. — Где водитель? — Перед тобой, — Крисс не останавливаясь развел руки в стороны, как будто хотел, чтобы Ник хорошенько его рассмотрел. — Сам же знаешь, этих тунеядцев никогда на месте нет. Если они не в рейсе, то или в карты за гаражами играют, либо на собачьей соломе на складе дрыхнут. Нет времени их ждать, сам поведу, не велика беда. — У тебя разве права есть? — удивился Николас. — А то у нас сегодня все по правилам идет… — буркнул в ответ приятель, проходя мимо кузова, провожаемый взглядом Ника. — И то по правилам, и это по правилам. Красота! Сиди и помалкивай! Здесь ехать всего ничего. Верну это развалину на место никто ничего, и не поймет. — Ульрих с темя шкуру спустит, — предостерег Николас, одновременно и боясь за друга, которому могло грозить суровое наказание за угон служебного транспорта, и вместе с тем ликуя в душе, что Крис ради них не раздумывая мог пойти на такой риск. — Как бы с Ульриха самого бы шкуру не спустили, — усмехнулся Крис, запрыгивая на подножку кабины и открывая скрипучую дверь. — Он очень разозлил Цербера. Разорвет на части, не пожалеет. Хотя никто бы горевать не стал. К тому же сам слышал, Мустанг сказал, что разрешает. А уж кто там за руль сел, думаю, не очень важно. Крис, бормоча что-то под нос, забрался в кабину и захлопнул дверь. Шемрок приподнял голову и медленно засучил лапами по деревяному настилу, царапая его когтями, силясь встать. Ему даже в таком состоянии хотелось знать, что происходить вокруг, видеть чуть больше, чем деревяные борта кузова. Он так часто ездил в нем, что по привычке не мог просто так лежать беспомощным и бессильным. Николас видел это в его глазах, чувствовал, что в этом изнеможденном теле все еще оставался гордый дух, несломленный, неугасший. Он оставался сильным даже когда физически не мог ничем себе помочь. И даже боль его не сильно волновала, отходила на второй план. Взревел двигатель. Кузов завибрировал, отвечая на импульсы мотора. Крис замешкался, поудобнее устраиваясь за рулем. Пес принюхался, повел ушами и сильнее заскреб лапами по доскам. Николас осторожно провел рукой по его голове, между ушами, стараясь не трогать прокушенную бровь, которая набухла от скопившейся крови под кожей. Шемрок открыл пасть, сделал несколько коротких вдохов. Нижняя челюсть дрожала то ли от боли, то ли от усталости. Собака бесцельно открывала и закрывала ее, словно что-то ей мешало, застряло где-то в пасти. Похоже, он не понимал, где находится, и что с ним происходит. Николас еще никогда не видел его таким потерянным и уставшим. Он не был ветеринаром, но догадывался, что все это может быть связано с потерей крови. Сколько ее осталась на его рубашке, на рубашке Криса… Николас опустил глаза, дотронулся до запекшийся на ткани крови темно-коричневого цвета. Кожа под ней тоже высохла, неприятно стянулась. Хотелось стянул ее с себя подобно Крису, но сейчас о своем внешнем виде кинолог думал мало… Не сразу, но медленно Шемрок начал откликаться на прикосновения хозяина, понял, что Николас рядом. Что его не бросили и, повинуясь молчаливой просьбе, перетекающий по пальцам хозяина к его шерсти, осторожно опустил голову, расслабляясь и вытягивая лапы, больше не стараясь встать. Его тяжелый вздох был красноречивым тому доказательством. Таким же молчаливым ответом. Элрик постарался как можно бережнее прижаться к спине пса, не причиняя лишней боли. Нужно было держать его всю дорогу. Грузовик и с квалицированными водителем ехал черт пойми как, а Крис и вовсе впервые на его памяти сел за руль. Навряд ли он знал все тонкости управления этим металлоломом, чтобы минимизировать ожидающую их тряску. Даже на ровной дороге грузовик катился покачиваясь и подпрыгивая. Николас не успел выразить свои предостережения, когда скрипнув машина тяжело дернулась с места, покатившись к воротам. Что-то под кузовом заскрипело, надрывно скрипнуло, словно какая-то железка чиркнула по камню. Деревянный пол зашатался, жалобно отозвались ржавые крепления бортов. Посыпалась облупившаяся краска… Шемрок жалобно заскулил, когда его тело качнулось следом, но так и остался лежать, принимая все, что ему придется пережить дальше. Никакими силами Нику не удалось бы одновременно удерживаться самому и беречь от тряски пса. Он наклонился к собаке, стараясь прижаться к ней, для дополнительной опоры. "На этих колымагах только дрова возить", — подумал он. Криса винить не приходилось. Он и так делал все, что мог чтобы помочь. У Ника оставались сомнения, выпустят ли их с территории корпуса без пропуска, но, к его удивлению, стоило им подъехать ближе, как дежуривший у ворот офицер бросился отпирать засов, делая рукой подгоняющие жесты, не собираясь даже на документы взглянуть и абсолютно не смутившийся Криса с голым торсом за рулем. Вот уж действительно, как быстро расходились слухи… Волкер не останавливаясь, осторожно вырулил на улицу, замедлил ход, приноравливаясь к вождению, и уже увереннее выжал газ, повел грузовик плавнее. Серые бетонные стены корпуса остались позади. Железные ворота закрылись с глухим ударом. Николас не следил за дорогой, не мог в такой позе увидеть, по какой именно дороге едет Крис и помнит ли ее. Только чувствовал повороты, сильнее упираясь спиной в борт кузова, чтобы и самому оставаться на месте, не потерять равновесие. Или Крис был на самом деле хорошим водителем, или понял, как сладить с этим ржавым металлоломом, но Элрику показалось, что трясло их куда слабее, чем когда они возвращались в корпус. Только изредка, когда Крис делал маневр, объезжая или перестраиваясь, кузов клонился вбок, так и норовя опрокинуться. Николас слышал как скрипит что-то под ними, опасался, что при очередном повороте кузов и вовсе оторвется от грузовика, но каждый раз он с грохотов вставал на место, до очередного поворота. Шемрок лежал тихо, почти не шевелился, редко возясь головой по ноге Ника, принюхивался, морща нос, покрытый потрескавшейся кровавой пленкой, дотягивался до руки хозяина вяло прикасаясь к ней языком, как будто успокаивал, просил прощения. Парень с щемящей болью в сердце ворошил его шерсть на холке — единственное место, где крови было меньше и где, судя по ощущениям, не было других ран, надеясь, что после осмотра другим они и не найдутся… *** Черная роза, теперь было действительно понятно, что она черная, ослабила тугой бутон, позволяя лепесткам, еще сложенным воедино в тесный бархатный венчик, выглянуть наружу, раздвинув темно-зеленые покровные листья, все это время защищающие строптивый цветок от внешнего мира. Не знающие до этого ни тепла, ни света, лепестки наконец-то перестали прятаться и медленно, словно еще опасаясь нового неизведанного мира, принялись распускаться. Алори так долго ждала этого, перепробовав все, чтобы капризному кустику было комфортно, и уже потеряла надежду, когда несколько дней назад увидела, что крупный бутон побила широкая щель. Тогда еще сложно было сказать, черная роза или нет, но махровые, словно покрытые ворсом, краешки лепестков, теперь уже не оставляли никаких сомнений, что Грейсия действительно подарила ей редкую черную розу. Сегодня после учебы Алори не собиралась на работу и потому посвятила свободное время цветку, ведь последнее время им занимался Николас, в те дни, когда девушка чувствовала себя не очень хорошо. Если бы не он, такое ценное, необычное, а вместе с тем и капризное растение, могло завять. Если бы это произошло, Алори было бы очень стыдно перед Грейсией за то, что она не смогла позаботится о растении, которой ей доверили. Это было не так просто, как ей казалось. Но ее труды, похоже, наконец-то увенчались успехом. Начавшееся распускаться соцветие не заставит себя долго ждать, а солнечный свет и тепло сделают свое дело. Оставалось только вовремя поливать и наблюдать за его ростом. Мама говорила, что с момента раскрытия оставалось всего ничего до того момента, как бутон раскроется полностью. Но говорила она про обычные розы, а этот экземпляр умел удивлять, поэтому Алори не спешила радоваться и приготовилась терпеливо ждать. Ей редко приходилось пропускать рабочую смену, но стоило помнить и об учебе. Пока что ей удавалось совмещать все, но экзамены приближались неумолимо, а с ним и подготовка становилась серьезнее и труднее. Хорошо, что ей удалось в короткое время нагнать все, что было пропущено, не без помощи Эммы, которая делилась с ней конспектами и помогала найти необходимые для рефератов книги. Проделывая все это, вместе они помогали Леоне, тревожность которой стала не скрываемой. Ей нужно было хорошо закончить последний год, чтобы не разочаровать родителей, и потому общие усилия девушки разделяли на троих, помогая друг другу переживать зачет за зачетом. Материала для изучения было столько, что это казалось единственной возможностью успевать в срок. Хорошо еще, что дипломы так и не вошли в обязательную программу и оставались свободным выбором студентов. Чтобы закончить обучение, он был не нужен, но здорово мог помочь в случаи спорной оценки и нехватки баллов. Иногда Алори тоже становилось не по себе при мысли, что она может недобрать недостающий порог оценки, но потом вспоминала количество защищенных работ, средний бал по проверочным работам, исправленные вовремя прогулы, без потери оценки, — и тогда успокаивалась. Даже иногда хотелось позволить себе хоть один спокойный вечер, не занятый зубрежкой конспектов и подготовкой новых. Погода стояла хорошая, можно было бы прогуляться, подышать свежим воздухом, отдохнуть, но такую вольность девушка не могла себе позволить. Как бы она не хотела, по настоящему расслабиться все равно бы не получилось. Сегодня Ричард должен был пойти в кинологический корпус, проверить ее теорию. Именно поэтому девушка и решила взять отгул на работе. Находится там зная, что Ричард точно не придет, было даже в мыслях невыносимо. Ей казалось, что стоит лишь наладить отношения с ним и нормально общаться — ей станет легко, но это оказалось совсем не так. Молодой человек открылся ей, поделился чем-то очень сокровенным, о чем никогда и никому не рассказывал, спустя столько времени стал доверять ей. Все случилось так, как и она мечтать не смела, но вместо того чтобы радоваться этому, на душе у Алори оставалось все то же гнетущее, тяжелое чувство. Словно недоставало чего-то. Здесь же зарождалась тоска, от которой избавиться оказалось не так уж и просто. Только забывшись в учебе, работе по дому и уходом за цветком, ей удавалось ненадолго отвлечься от своих тревог. Забивая голову другими повседневными проблемами можно было и вовсе перестать думать о своей боли, но был в этом один очень важный факт — все свои проблемы она могла решить и забыть о них, а все то, что оставалось на душе лишь становилось тяжелее, ложилось неизмеримым грузом, оставаясь там надолго и ничего поделать с этим девушка не могла. В одиночку это было невозможно, а единственный человек, который мог избавить ее от этого — не имел ни малейшего представления о ее беде. Единственное что, помогало девушке прийти в себя, было доверие Ричарда. Она не могла допустить еще один раз очутиться в плену отчаянья. В этом не было абсолютно никакого смысла! Жалея себя проблему было не решить. Не свою. Сейчас ее волновало только то, как помочь Ричарду, ведь избавившись от своей одержимости парень мог освободится от гнета, и стать прежним. Но каким прежним? Алори не знала его другого. В ее памяти навсегда останется их первая встреча: его полный гнева взгляд, злоба, которая, казалось, окутывала его темным облаком, жесткий, грубый, низкий, похожий на рык голос, угроза, в каждом жесте и движении. Таким она узнала его и таким он постепенно переставал быть. Оглядываясь назад, Алори уже сама не верила, что военный когда-то вел себя совсем по другому, был груб с ней, не замечал, раздражался от каждого ее слова, словно бы одно только ее присутствие выводило его из себя. Тогда власть Цербера над ним была почти абсолютной. Возможно ли было избавиться от демона? Что если этого способа вообще не существует, и Ричард обречен потерять свою душу? Думал ли он сам когда-нибудь об этом? Наверное, да… Иначе не стал бы проверять даже самые невозможные и глупые теории. Сможет ли он найти ответы на свои вопросы в корпусе, или же их станет только больше… Алори со вздохом опустила полупустую лейку на землю перед клумбой и выпрямилась, прислушиваясь к тишине их маленького дворика. Здесь и прежде было спокойно, но с тех пор как брат уехал, эта тишина стала какой-то… мертвой. Ник не проводил дома много времени, почти всегда пропадая на службе, но даже простая мысль, что вечером он обязательно вернется, развевала эту тишину. Становилось радостнее на душе. Пустой дом казался ей пугающим, сумрачным настолько, что с наступлением темноты Алори зажигала свет по всему дому, стараясь хоть немного вернуть ему уют и тепло. Должно быть брат сейчас мерз где-то в холодной палатке далеко от города и так же сильно хотел вернуться домой, как и она ждала его. Он так и не перезвонил ей, хотя обещал. Девушка старалась не думать о плохом, прекрасно понимая, что там, где сейчас находился ее брат, не было хорошей линии связи, и потому терпеливо ждала. Неделя еще не прошла, учения еще не закончились. Не стоило ожидать его так рано. У нее пока что получалось скрывать его отсутствие от отца, который уже дважды удивлялся тому, что Ника нет дома, хотя он специально звонил вечерами, чтобы поймать его. Отговорки у девушки кончались и она надеялась, что в следующий раз Ник сам возьмет трубку и придумает, как объяснить отцу свое отсутствие. Обманывать папу Алори не хотела, но когда стыд все же заедал ее, вспоминала о том, что это не самая БОЛЬШАЯ ложь. Правда почему-то лучше от этого не становилось. До того как нужно будет отправляться спать, она хотела еще немного почитать паразитологию, всегда отводя на нее больше времени, чем на другие предметы. Шварц перестал третировать своих студентов, но если верить слухам, оставалась большая вероятность, что Стефан будет проверяющим в экзаменационной комиссии, и если это действительно было так, стоило ждать беды… Тарахтение грузовика она услышала еще издалека. Непривычный шум для их тихой улицы, на которой машины появлялись крайне редко. Потому девушка не обратила внимание на грохот, даже когда грохот стал приближаться. Она уже успела дойти до двери, когда все-таки решила оглянутся, просто ради любопытство узнать, какая машина способна издавать такой ужасное громыхание и скрежет. Казалось в исправном состоянии машина не может звучать так ужасно. К ее удивлению, грузовик, вынырнув из узкого переулка, где два едва ли разъехались, с режущим слух скрипом остановился рядом с забором, ограждающим территорию дома. Сизый дым столбом валил из выхлопной трубы. Такой густой, что разглядеть кузов машины было невозможно. Алори поморщилась от неприятного запаха и кашлянула, помахав ладонью перед лицом. И чего только мог забыть здесь грузовик? На этой улицы не было никаких магазинов и мастерских. По главной улице проехать было бы куда удобнее. Может, заблудился? Алори уже подумывала о том, чтобы подсказать водителю путь к Центру города, когда из кабины, громко хлопнув дверью, выпрыгнул молодой человек с голым торсом в армейских штанах. Девушка и моргнуть не успела, как он, не взглянув на нее и даже не заглушив двигатель, побежал к кузову, исчезнув в густом выхлопном дыме и, судя по скрипу, начал отпирать засовы. Все это происходило так быстро, что растерявшись, девушка не могла ничего понять и даже забыла, что только что сама собиралась подойти к водителю. Стало не по себе, словно она стала свидетелем чего-то страшного и ничего хорошего это не предвещало. До нее донеслись приглушенные голоса и с тяжелым стыком, кто-то выпрыгнул из кузова. Алори могла видеть только силуэты двух людей, один из которых помогал что-то вытаскивать другому, какой-то объемный мешок или сверток, тяжелый, судя по тому, как осторожно и медленно его передавали из рук в руки и тяжелому выдоху, когда груз перехватили покрепче, не опуская на землю. "Может Никки что-то заказывал", — подумалось девушке, — "и забыл меня предупредить?" Машина надрывно хрипела и покачивалась, словно на последнем издыхании затмевая все вокруг зловонным дымом, который становился похожим на туман, едва ли не расползшись по всей улице. Запах стал еще резче, но девушка не уходила, стараясь дышать через раз, наблюдая за происходящим. Тени стали двигаться. Послышались спешные, грузные шаги и из дыма, сопровождаемый неизвестным молодым человеком вышел… — Никки?! На нем не было лица… Брат был бледным и изнеможденным. Волосы, всегда собранные в тугую косу, лежали на плече всклоченной соломенной копной. На его руках завернутый в окровавленную тряпку, которая едва ли закрывала грудь, лежал Шемрок. Алори едва смогла узнать в этом грязном окровавленном псе статного белоснежного красавца. Голова пса свешивалась вниз. Из открытой пасти на песок подъездной дорожки капала кровь. Парализованная ужасом девушка медленно поднесла ладонь к губам, и верно потеряла бы самообладание, если бы не заметила, что пес слабо подергивает лапами, а открытая пасть силится закрыться, но вместо этого получались лишь судорожные чавкающие движения. — Хорошо, что ты дома…— бессильно выдохнул Ник, подходя ближе. — Я боялся, что не застану тебя… — Никки…что… — начала было девушка, но брат мотнул головой и кивнул на дверь, слишком изнуренный, чтобы сейчас отвечать на ее вопросы. Не дожидаясь, когда девушка выйдет из оцепенения, неизвестный ей молодой человек, прошел мимо Алори и, взбежав по лестнице, без приглашения отворил дверь и завел в прихожую, бесцеремонно рыская в поисках выключателя, чтобы зажечь свет. — В гостиную… — скомандовал Николас, и Алори, вздрогнув, последовала в дом, зажигая на своем пути все лампы. Когда Николас тяжело завернул в большую, светлую комнату, Крис уже подбежал к низкому кофейному столику у дивана и одним махом руки сбросил с него на пол все: открытую книгу Алори, полупустую кружку с чаем, ручки… На освободившееся место Николас бережно опустил спеленатого пса, который жалобно заскулил, ложась на гладкую столешницу, и слабо засучил задними лапами. — Ты дома… — тихо сказал Николас, погладив его по голове. — Не бойся… — Что случилось? — наконец-то опомнилась Алори, входя в гостиную. Она опустилась на колени перед мордой пса, и тот, издав свистящий звук, потянулся к ней носом, слабо застучав хвостом по столу. Первое потрясение схлынуло и к ней вернулось осознание происходящего. Спрашивать о том, как брат вдруг оказался дома, когда должен был находится далеко от Централа, сейчас было не резонно, да и она сама забыла об этом, едва поняла, в каком состоянии Шемрок. За грязную, окровавленную тряпку девушка приняла рубашку, которой было обвязано тело собаки. Когда Николас отстранился от овчарки, она увидела, что и его рубашка стала коричневой от пропитавшей ее крови. Руки парня покрывала потрескавшаяся кровяная корка, на лице и волосах тоже были видны засохшие бурые пятна. — Его…пес подрал… — сходу соврал Николас, толком не разбираясь, зачем он это делает и не горя желанием пускаться в объяснения. — Сильно… Надо шить, пока кровью не истек… Николас вцепился пальцами в узел из рукавов, стараясь развязать его и пробраться к ране, но завязанный на нервах он оказался таким тугим, что никак не удавалось ослабить петли. Парень сдержался, чтобы со злостью не рвануть его на себя, чтобы резким движением не сделать больно псу. Ничего не получалось, пальцы соскальзывали, узел не поддавался. — Да рви ее к чертовой матери! — рявкнул Крис и, взявшись двумя руками за свободный конец рубашки, с силой рванул ее в разные стороны. Ткань треснула, поползла вверх, где ее перехватил Николас и одним рывком распорол на двое, открывая рану. Концы испорченной рубашки повисли с краев стола как уродливая скатерть. Взгляду Алори открылась обширная рваная рана на боку, чуть выше плеча. Сложно было сказать, насколько она большая. Слипшаяся шерсть и черные сгустки крови мешали рассмотреть ее как следует. Окружающая ранение шерсть, залитая кровью, затвердела, превратившись в топорчующиеся во все стороны иголки. Алори только хотела было с облегчением выдохнуть, надеясь, что кровотечение все-таки остановилось, и Николас ошибся в своих подозрениях, но от очередного тяжелого вздоха Шемрока грубая корка дала трещину, расходясь в стороны, и из нее засочился тонкий алый ручеек, собираясь в маленькой ложбинке между открытыми налитыми кровью мышцами и светло-желтым подкожным жиром. — Вымойте руки, — велела Алори. — Хорошо вымойте. Мне нужна будет помощь, — она подняла глаза на незнакомого молодого человека, вдруг осознав, что не знает, кто он и как его зовут. Неуместно было так указывать человеку, которого она видела первый раз в жизни. Особенно, если он боялся вида крови, как Геральд, и не собирался оставаться. Николас знакомил ее со своими друзьями, но этого молодого человека она не помнила. — Крис, — по-простому представился он ей, слабо улыбнувшись, словно понял, что смутило ее. — Командуй, босс. — Ты можешь возвращаться в корпус, — вмешался Николас, снимая грязную рубашку и швыряя ее на пол. — Мы справимся, а ты проблем избежишь. Ему было неловко просить и без того услужливого и великодушного Криса о большем, ведь он и так ради него взял на себя слишком много, из-за чего мог рисковать получить серьезное наказание. Может быть, сейчас Ульриху было не до него, но когда буря стихнет, а Мустанг вернется к своей повседневной работе, разразится новая, но уже в лице Штайнмана. Николас лучше всех знал, насколько это мстительный и вероломный человек. Униженный и оскорбленный на глазах почти что всего корпуса, когда его буквально в грязь топтали (впрочем, там ему и место было), он не упустит возможности отыграться на тех, кто в последнее время дерзили ему слишком много. Николаса точно ждал долгий период пятнадцатого сектора и безвылазного дежурства по корпусу в свободное время, если такое вообще будет. Наверняка еще накинут часы дрессировки молодняка… Впрочем, от этого Ник и так бы не отказался. Он переживал, что за несанкционированный угон государственного транспорта Волкер может быть и вовсе разжалован, пусть такого в их корпусе еще никогда не случалось, и даже самый отъявленный пройдоха в лице Джима ничего серьезнее нарядов не получал. Но Мейлон и грузовики никогда не угонял… Кто знает, как у Криса вообще удалось раздобыть ключи и договорился ли он с водителем о прикрытии. Во всяком случае, кинологи точно не выдадут сослуживца. Вопреки поговорке «рыба гниет с головы» военные в корпусе всегда оставались лояльны друг к другу и с готовностью вступались за сослуживцев, прикрывая друг друга от начальника. Потому и выживали до сих пор без серьезных последствий. — Я не думаю, что Цербер так скоро отпустит Ульриха, — усмехнулся Крис. — Есть время. Краем глаза Николас заметил, как Алори вздрогнула при слове «Цербер», но стоило ему оглянуться, как сестра уже исчезла в прихожей, и ее шаги послышались на лестнице. Парень мотнул головой, убеждая себя, что ему просто показалось. А если и нет — сейчас это вообще не имело никакого значения. Главное помочь Шемроку, об остальном подумает потом. Если силы останутся думать. Понемногу на него накатывала усталость, но Ник держался, не показывая этого. — Иди с ней, как следует вымой руки если помогать остаешся. Я посижу с Шемом, а то он, дуралей, за мной попытается ползти… *** Крис с интересом и любопытством заглядывал в вываленные на стол и под него стеклянные баночки, флаконы и тюбики. Приготовления шли быстро. Брат с сестрой действовали слаженно, не переговариваясь, словно могли общаться без слов и понимали друг друга. Крису лишь оставалось принимать из их рук новые медикаменты и складывать их недалеко от них одной рукой, а другой придерживая на ране пса чистую, марлевую салфетку. Шемрок не двигался и лишь следил за своими спасителями глазами, редко водя ухом, прислушиваясь к их разговором. Кажется, дома ему стало спокойнее и после введенных ему препаратов, он был готов полностью отдаться на милость людей, безмерно им доверяя. Скоро импровизированная операционная была готова. Коробочка с хирургическими иглами лежала рядом, готовая к немедленному применению, но сначала нужно было как следует промыть раны и осмотреть их. Волкер не вмешивался в процесс, готовый прийти на помощь сразу же, как его попросят, и незамедлительно принялся вскрывать банки с перекисью одну за одной, пока Алори выливала одну из них на рану, на Николас осторожно убирал грязь подальше от рваных краев истерзанной кожи. Жидкость запенилась, зашипела, запузырилась на шерсти, облепляя ее белой, словно бы мыльной, пеной. Николас без сожалений стряхивал желтоватую от грязи пену на ковер. Брызги летели на диван, на стены, хлопья пены повисли даже на трубке стоящего неподалеку телефона. Почувствовав начавшийся процесс, Шемрок шире раскрыл глаза и облизнулся, но головы поворачивать не стал. Николасу хотелось верить, что он ведет себя так не потому, что ослаб и потерял волю к жизни, а потому, что он всегда воспринимал любые медицинские процедуры спокойно и терпеливо. Даже кровь из лапы сдавал с флегматичным выражением на морде. Мало какой собачник не сталкивается с серьезными последствиями собачьих драк, но Николасу казалось, что у них получится избежать подобного. Ведь прежде никто не позволял себе нападать на Шемрока… Свисающая со стола разорванная рубашка кинолога быстро промокла от перекиси. С ее краев капало на ковер, и Николас не раздумывая подложил под бок пса уже свою окровавленную рубашку, чтобы собака не лежала в воде. «Хоть бы все обошлось…» взмолился он про себя, продолжая сгонять с уже чистой, отбеленной шерсти, последние кровавые корки. Алори тем временем, складывая в стороне пустые флаконы, брала протянутые Крисом новые и уже могла рассмотреть масштаб трагедии. Осторожно расчистив самые сложные участки, кое-где применяя пинцет и убирая из открытой раны попавшую туда шерсть, она с некоторым облегчением констатировала: — Мышцы целые, не порваны: шкура толстая, шерсть густая. Один прокус за лопаткой, но он уже не кровит. Ему будет сложно ходить какое-то время, но Шем полностью поправится, когда воспаление сойдет. Николас и Крис синхронно выдохнули, а Волкер еще и пот со лба локтем утер. Он не так хорошо разбирался в ветеринарии, как его друг, сестра у которого была ветеринаром, но и он понимал, что целые мышцы — это хорошо. Особенно, если учитывать в чьих клыках побывал Шемрок. Но если бы пес остался на поводке… Николас поморщился и постарался отогнать дурные мысли. Как бы все плохо не было, он знал, что такое действительно «плохо». Николас опасался, что Крис может невзначай начать рассказывать о произошедшем, но похоже он оставлял это право за Ником и не собирался влезать. — Что же тогда кровило так сильно? — спросил Ник, по просьбе Алори закрывая только что отмытый участок новой салфеткой. — Столько крови натекло... — Это не плечевая артерия, — покачала головой Алори, со стуком перебирая разложенные на столе ножницы и пинцеты в поисках подходящего. — Иначе вы бы его не довезли. Из прокуса могло вытечь много и единовременно. Повезло, что шкура толстая. Проникающее под лопатку я бы уже не смогла остановить. Все остальное — подкожное кровотечение. Когда основной очаг поутих, оно продолжало медленно течь как сейчас, — она кивнула на салфетку под рукой брата, которая даже после работы Алори кое-где проступила красными пятнами. — Но все хорошо. Препарат уже начал действовать. Пока будем шить — остановится. — Капельница нужна? — спросил парень. — Мне кажется, без нее не вытянет… — Лучше сразу две, — задумалась Алори. — Но сначала зашьем. Девушка примерялась и так, и так, пинцетом стараясь визуально соединить порванную кожу, но далеко не везде рваные края сходились друг с другом, и с разрешения Николаса Алори решительно иссекла ножницами несколько особо неудачных обрывков кожи, которые и сшить бы не получилось, и прижиться как следует они не смогли бы. Крис отвернулся и сморщился, когда услышал с каким звуком острые хирургические ножницы режут живую кожу. Николас же наблюдал внимательно, как Алори осторожно, но умело орудует инструментами, делая края ровными. Николас понемногу поливал открытую рану физраствором, не давая плоти засохнуть. Кровотечение и правда остановилось, но ранение мышцы все равно заставляло парня нервничать. Страшно это выглядело: тесно фиолетовый участок на фонем налитых кровью, открытых мышц. Ник и сам прекрасно помнил укус Берсека и то, как это было больно. Неужели и Шемрок будет мучиться так же? — У-у-у… — тихо подал голос пес и начал мотать мордой, стараясь посмотреть, что там с ним делают. Николас со своего места рядом с сестрой никак не мог дотянутся до него, стараясь голосом успокоить собаку. Но Шемроку этого явно было мало, и вместо того чтобы успокоится он еще напористее попытался подняться. Даже переднюю лапу под себя подмял. — Пересядь к нему, — сказала Алори, не отвлекаясь от работы, подбирая нужную, изогнутую как кошачий коготь иголку. — Ему страшно, когда он не видит тебя. Крис мне поможет, тут сложного ничего нет. Кинологи молча переместились. Крис с некоторой опаской сел рядом с девушкой, растеряно рассматривая разложенные перед ней инструменты, а она тихо и подробно рассказывала ему, что он должен делать и как держать ножницы, которыми ему сейчас предстояло работать. Волкер пытался делать все правильно, четко следуя инструкциям, и уже после первого шва, когда Алори показала ему на каком расстоянии следует отрезать нить, прекрасно понял, какая работа ему предстоит и расслабился. Шемрок завилял хвостом, ударяя им по столу и вытянул нос, чтобы коснутся хозяина. Он часто моргал. Рана на левой брови уже полностью покрылась грубой коркой, но еще беспокоила собаку, как и засохшая кровавая дорожка тянущаяся от раны, через глаз и заканчивающаяся где-то у пасти. Пес открыл пасть, тяжело задышал, обдав Николаса удушливым запахом крови и псины. Именно так начинают пахнуть собаки, когда болеют… Парень осторожно обнял собаку за шею, медленно опуская его морду на свое предплечье, а второй рукой погладил между ушами. Взгляд у Шемрока был туманный, не осознанный. Он бестолково тыкался носом в его руку, вдыхал из-за всех сил родной запах, ненасытно, жадно, словно делал это последний раз, и только после этого, убедившись, что Ник рядом, расслабился, наваливаясь на него всей тяжестью своей головы, облизнулся, пожевал язык, словно у него свело мышцы на челюсти и тяжело выдохнул, затихая. От его теплого дыхания вырывающегося из ноздрей, коже становилось жарко. Сначала парень подумал, что он заснул, но уши собаки подрагивали, а брылья дергались: не спал. Его голова так и пылала жаром, который даже сквозь шерсть ощущался. Попросив у ребят еще одну салфетку с перекисью, парень осторожно оттер кровь с морды собаки, не с первого раза убрав кровяную дорожку пересекающую глаз, а рану решил не трогать, оставляя за Алори решение о том, что с ней следует делать. Может, швы были и не нужны. Алори работала быстро. Руки прекрасно знали, что делать, иголка так и танцевала в ее руках, зажатая на кончике иглодержателя, когда она подцепляя кожу пинцетом, прошивала плотную, толстую кожу, тащила один край к другому, словно штопала не плоть, а ткань. Швы получались ровные, одинаковые, даже красивые как сказал бы знающий человек, разбирающийся в хирургии. Волкер, уже без указаний, ловко резал нить, когда девушка останавливалась и натягивала нить вверх. Даже он старался оставлять нить на одинаковом расстоянии, как будто заразился перфекционизмом Алори. Обширная рана очень скоро закрылась, и сделав последний стежок, девушка осмотрела шов и, удовлетворенная работой, нанесла на него заживляющий порошок. Теперь нужно было заняться еще одной раной, на которую указал Николас, помня о том, как его палец провалился в глубокое отверстие, кога он осматривал собаку первый раз. Сложно было что-либо отыскать в шерсти пса, которая и без того стала одним большим кровавым ковром, но скрупулезно прочесывая бок пальцами, девушка отыскала то, о чем говорил Николас и, осмотрев, сообщила, что это рана от клыка, прошедшая по касательной, и потому она прошла под кожей параллельно мышцам, но не задела их. Вместе с Крисом они быстро справились и с ней. Алори ничуть не устав отложила инструменты и, не вставая, пододвинулась к Нику, на руке которого постанывал Шемрок, а Крис встал и запустил трясущиеся руки в волосы, тяжело выдыхая. Не таким он представлял себе этот день, когда мечтал о том как они вернутся в корпус в теплые постели и под прочную крышу. Совсем не таким… — Спасибо за все, — поблагодарил его Ник, когда Алори осматривала морду Шемрока и осторожно прощупывала пальцами его набухшую бровь. — Но тебе и правда лучше побыстрее вернутся в корпус. Дальше мы сами справимся. Не хватало еще, чтобы тебе влетело из-за меня. Парень недоверчиво взглянул на друга и уже хотел напомнить ему, что он думает об Ульрихе, но Алори поддержала брата. — Самое сложное позади. Сейчас мы поставим ему капельницы и на этом все. Будет не хорошо, если за свою помощь ты выговор получишь. Мне бы этого не хотелось. Волкер застенчиво, отвел взгляд. Девушке отказать ему было куда труднее, и решив, что она действительно знает лучше, нехотя кивнул. — Ну хорошо. Ты это, — он обратился к Нику, — держи в курсе. И если что нужно будет, сам знаешь. Мы всегда поможем. — Да, спасибо… — Ник осторожно освободил одну руку и протянул ее Волкеру. Пожав ему руку, Крис попрощался с Алори и вышел в коридор. — Думаю, теперь ты можешь рассказать, что произошло, — не настаивая сказала девушка, присыпая порошком бровь пса, подставив под нее ладонь, чтобы белая пудра не попала в глаза Шемрока. — Как вы вообще в городе очутились? Я не ждала вас так рано. Пес недовольно дернул мордой, когда девушка немного надавила на рану, чтобы порошок пристал к ней плотнее. Она вовсе не хотела делать ему больно, прекрасно понимая, как чувствительна эта часть собачьей морды. Хорошо, что работать иголкой больше не нужно было. Собака поморгала, щурясь от боли, и со вздохом опустила морду на руки Николаса, словно ища спасения от страданий. Николас не знал, что именно вколола псу сестра из того, что нашла в аптечке, но лекарство похоже действовало. Собака стала дышать глубже, кажется, даже спокойнее, хоть под своими руками Ник все еще ощущал жар, идущий от шерсти. Теперь, когда они выиграли немного времени, а Шем больше не порывался встать, можно было начать свой рассказ. Правда все события дня смешались у него в голове. Казалось и не было этих мирных лагерных дней. Не было соревнований, леса, Артура… Боже, а он, дурак, роптал на свою судьбу, вернуться быстрее в город хотел. Зачем? Чтобы вот ЭТО произошло?! Знал бы он, как все обернется… Чертов ураган. И надо было ему случится. Еще утром Шемрок уверено ступал на всех четырех лапах, а теперь и неизвестно было, когда он сможет сам подняться, не говоря о том, чтобы ходить… Воздух в гостиной пропитался неприятным тревожащим нутро запахом медикаментов вперемешку со смрадом крови и вонью псины, впрочем на фоне происходящего ни брата, ни сестру это ничуть не волновало. Алори больше не приставала с расспросами, выуживая из аптечки одной ей ведомые препараты, бубня под нос расчеты, в уме вычисляя нужную дозировку, словно и забыла о своем вопросе. На пол рядом со столиком опустились пара новых флаконов с физраствором, несколько ампул с розовым содержимым, пузырек с темно-коричневой жидкостью… Николас потупившись наблюдал за прибавлением к этому вороху все новых лекарств, как будто загипнотизированный шуршанием пакетов и звоном стекла. Но ему нужно было собраться. Ради Шемрока, доверчиво прижавшегося к его руке, как к единственному спасителю, как к человеку от которого зависела его жизнь. Снова зависела… Если он не соберется, не сделает над собой последние усилие, он просто не заслуживает такого пса. — Сегодня приехали, — как-то невпопад начал он заплетающимся языком, впрочем, сейчас никак не мог вспомнить подробности, благо хоть хронологию восстановить был в силах. — Сразу в корпус поехали, — он медленно отстранился назад, чтобы не потревожить Шемрока, уперся затекшей спиной в диван, устало откинул голову назад и закрыл глаза. Перед глазами заплясали разноцветные всполохи, словно он только что смотрел на яркое пламя, и оно запечатлелось на внутренней стороне век. Только сейчас в относительной тишине он услышал звон в ушах. Голова гудела как бензиновый генератор, казалось, только дотронься до висков — вибрацию почувствуешь. Сердце стучало где-то в районе горла, неприятно сдавливая безболезненным спазмом при каждом ударе. Неприятное чувство, противное, тягучее как смола. Ему не хотелось ничего говорить. Не потому что он не хотел говорить с сестрой, а потому что смертельно устал и чувствовал, что разговор вытравит из него последние силы. — Его в корпусе так? — спросила Алори, с грустью взглянув на распластавшегося на руках Ника пса. — Обычно собаки так серьезно не рвут друг друга… Тем более, Шемрок крупный и сильный. Вторая собака тоже сильно пострадала? Николас едва заметно грустно ухмыльнулся. В этом была вся его сестра. Она заботилась обо всех. Враг или друг — ей было все равно. Всегда была такой, сколько он ее знал. Мир бы стал намного добрее, будь таких людей больше… — Шем ему нос прокусил, — ответил парень, решив не вдаваться в подробности. Честности ради, он правда не обманывал. Откуда ему было знать, досталось ли Бархату сильнее, чем Шемроку. Как-то не представился случай осмотреть волкособа, пока тот валялся на песке с зажатым в челюстях Шемрока носом. Наверняка пес тоже успел подрать оппонента, ведь сцепились они не на шутку. Волк действительно хотел убить, а не иерархию прояснить. Все кончилось бы весьма плачевно, если бы Шемроку не повезло обездвижить противника до того, как он прижмет его в земле. Собака хоть и была крупной — справиться с зверем ей было не по силам, и парень это прекрасно знал, не тешил себя иллюзиями, словно его пес мог сладить со всем на свете. Послушный, гордый и крепкий — он все же оставался простой собакой, не просто пережившей схватку с волком, но и выйдя из нее победителем. Только вот…на победителя он не был похож, разве что его призом оказалось право жить дальше… Николас посмотрел на Алори, стараясь считать ее эмоции. Когда дело доходило до работы, она становилась совсем другой: действовала быстро, хладнокровно, не боялась того, что видели ее глаза, или же не показывала страха. Конечно, ему редко доводилось видеть ее за ТАКОЙ работой, но даже дома, в Ризенбурге, подлечивая раненых птиц, она всегда делала это с каким-то особенным трепетом, пониманием и участием. Казалось бы, такая нежная девушка может позволить себе хоть немного эмоций, расплакаться, ужаснуться, задрожать, но нет. Она никогда не позволяла себе ничего подобного, как только в ее руках оказывались инструменты. Как бы сильно не противился отец, как бы не уговаривал ее свернуть с намеченного пути, его малышка Лори, несмотря на свое послушание, выбрала именно то, к чему лежала ее душа и в чем было ее призвание. Видел бы Эдвард сейчас то, как самоотверженно и уверенно действовала его дочь, как хладнокровно орудовала иглодержателем, как быстро справилась со всеми ранами на теле пса — вот тогда бы он изменил свое мнение наверняка. А еще он знал, что если бы Шемроку грозила опасность, она непременно сказала бы ему об этом. Потому сейчас, следив за тем как сестра набирала в шприцы лекарства, по одному переливая их в два разных флакона с физраствором, он немного успокоился. Сложно было тревожиться, когда жизнь его друга была в таких заботливых руках. — Ты невероятная. — А? Девушка отвлеклась, перестав вводить в флакон заготовленный заранее розоватый раствор из ампул, и недоуменно посмотрела на брата, моргнув от удивления. — Все это… Держу пари, мало кто смог бы оставаться спокойным при виде такого. А ты ничего не боишься. Даже я на грани уже, хоть и много чего в корпусе видел. — Никки, я ведь ветеринар, — улыбнулась она, возвращая свое внимание к работе и заканчивая водить раствор в флакон. — Я долго училась и… — Не ври, — беззлобно перебил ее он. — ЭТОМУ ты не училась. Ты всегда была такой. Не могу представить, чтобы ты занималась чем-то другим… — Да, я тоже… — она осторожно перемешала жидкости в обоих колбах, снова теряя связь с реальность, уходя куда-то в ей один ведомый мир пропорций и дозировок, внимательно рассматривая получившийся результат. Раствор тихо плескался в стеклянных флаконах до тех пор, пока девушка не решила, что этого достаточно. Здорово, что Николас перестраховался, и в его большом ящике для лекарств лежало абсолютно все, что могло экстренно понадобится для неотложной помощи. Словно он с самого начала боялся, что с Шемроком может произойти что-то ужасное. Хотя зная Николаса, это могла быть обычная перестраховка. Алори знала, что он не любит попадать в ситуации, к которым не будет готов, и если есть возможность, старается обезопасить и себя, и своих близких от плачевных последствий. Вполне возможно, это и было проявление этого. Девушка следила за состоянием собаки и тем, как скоро на собаку подействуют лекарства. Несмотря на то, что Шемрок позволял делать с собой все, что угодно, следовало как следует расслабить его еще и потому, что организму требовался долгий отдых. Все, что она сделала сегодня, всего лишь первый шаг. Девушка прекрасно знала, какие последствия могут быть с кусаными ранами, и надеялась, что как и в случае с Паем, все обойдется. Но ведь Пая лечил самый лучший доктор, которого она только знала, а она таковым не являлась и просто старалась делать все так, как помнила и видела. Даже сейчас, когда полдела было сделано, она анализировала свои действия, стараясь дать им справедливую оценку, когда немного успокоилась. В домашних условиях сделать больше она просто не могла, и если бы не нужный набор лекарств, не смогла бы вообще ничего. Антибиотики, анальгезирующие и седативные препараты сейчас были показаны Шемроку в первую очередь. Ему самому будет легче, если он хоть немного поспит. Потом нужно будет как следует выбрить участи кожи вплотную прилегающие к ранам. Стоило сделать это сразу, но нужно было закрыть оголенные мышцы как можно быстрее. Теперь наверняка шерсть засядет между стежков швов, и обрабатывая их придется и корку снимать… Поздно сожалеть, все уже было сделано. Теперь нужно было как-то закрепить флаконы в перевернутом состоянии так, чтобы раствор равномерно проходил по капельным системам, которые девушка уже приготовила для работы, прогнав о ним раствор, заполняя прозрачные тонкие трубочки, и закрутила колесики регуляторы скорости, чтобы остановить ток жидкости. — Надо их куда-то подвесить, — сказала Алори, осматриваясь, не находя ничего, что могло бы подойти под роль держателя для капельницы. Ее взгляд упал на напольную вешалку в углу комнаты. Высокая, тяжелая… можно было как-то придумать способ подвесить на нее оба бутылька так, чтобы они не упали. Но Николас первым озвучил другую мысль. — На люстру подвесим. Длины трубки хватит? — Наверное, — неоднозначно ответила сестра. — Чем выше, тем лучше будет течь. Нужно ввести все, что есть в флаконах. До последней капли. Нехотя парень осторожно выполз из-под головы Шемрока, бережно придерживая ее руками и, когда полностью освободился, осторожно положил ее на стол. Пес дернулся сквозь тревожную дрему, приоткрыл глаза, но никак не отреагировал на покинувшего его хозяина. Николас надеялся, что все это потому, что ему было спокойно и не больно, а не оттого, что ему было плохо настолько, что он не мог проявить какую-либо реакцию, но на всякий случай он тихо спросил сестру, поднимаясь на ноги: — Ты ему снотворное вколола? — Нет, — помотала она головой, — транквилизатор. Я не буду спрашивать, откуда такой серьезный препарат в твоей аптечке только потому, что Шемроку он сейчас очень помогает, — девушка неодобрительно посмотрела на брата. — Это незаконно. Пожалуйста, будь осторожнее. Ты его точно не в аптеке купил. Впредь интересуйся предназначением препаратов, пожалуйста. — Я все это у Локвуда взял в корпусе, — пожал плечами парень. — И подумать не мог, что там может быть что-то запрещённое. Он знает, что Шемрока иногда забирают из корпуса, вот и предложил взять всего понемногу. — Скажи ему большое спасибо… — вздохнула девушка понимаясь с пола. — Если бы не это, я вряд ли бы смогла что-то сделать. Пока он спит у нас есть немного времени на отдых. Ночь будет тяжелая. Но сначала закончим с капельницей. Вместе они осторожно сняли спящего пса со стола, придерживая его на порванной рубашке как на носилках, и уложили на пол, пока Николас убирал мешающийся стол, с которого пел мог упасть во сне, и расстилал на освободившееся рядом с диваном место собачий плед. Устроив собаку на сухой чистой подстилке, брат с сестрой тихо, даже не переговариваясь, начали мастерить конструкцию для капельницы, которая состояла из плотных тонких бечевок, которыми девушка хотела подвязывать розу. Обвязав флаконы сеткой из веревочек, Николас поочередно повесил каждую с двух сторон от светильников, чтобы они не путались между собой и трубки свободно свисали вниз. В ярком свете жидкости вспыхнули красивыми цветами, словно парень подвесил под потолок маленькие витражи. На пол легли дрожащие радужные тени. Теперь нужно было подключить обе передние лапы пса к капельницам. Алори как-то уже тренировалась на Шемроке в этом мастерстве, когда они еще были в Ризенбурге, и Ник великодушно позволил ей испытать свое мастерство на псе, который готов был позволить ей делать с собой что угодно. Насколько помнила девушка, вены у него были широкие, лежали неглубоко, легко прощупывались через кожу, но вот сама кожа была толстой и грубой. Не так-то легко было проткнуть ее так, чтобы подвижная вена оставалась на месте и не «убегала» от иголки. Приходилось пользоваться толстыми иглами, а в случае с капельницей, когда псу придется несколько часов пролежать в воткнутыми в лапы иголками, следовало быть особенно осторожными. Человека можно попросить не двигаться и объяснить, что случится, если иголка от неосторожного движения выйдет из вены или еще хуже проткнет ее внутри. А вот собаке, да еще прибывавшей без чувств под наркотическим препаратом, этого сделать было нельзя. Миорелаксант Алори не использовала, а значит даже во сне, Шемрок мог двигать лапами и дергаться. Им придется просидеть с ним до тех пор, пока растворы не закончатся. "Теперь иглы", — подумала про себя девушка, перебирая аптечку. — "Если есть капельные системы, то и иглы должны быть". Но вместо них она вытащила несколько небольших целлофановых упаковок с устройствами, которые она и не могла надеяться найти здесь, даже после того, как Ник озвучил, где он добыл все медикаменты. — У вас и такое есть? — удивленно посмотрела она на брата. — Что? — не понял Ник, проверяя надежно ли висят флаконы. — Катетеры для вен. Это очень редкие и дорогие приспособления. Да еще и нужного размера. Я только лошадиные видела. А это явно не они. — Не спрашивай меня об этом, — устало потер виски Николас и зажмурился. — Ни слова не понимаю из того, что ты говоришь… Локвуд дал — я взял. Алори не стала больше утомлять брата, видя, что он уже на грани от пережитого и увиденного, и молча отложила два катетера, убрав остальные. С ними будет намного, намного легче, и собаке, и им тоже. Не придется каждый раз прокалывать вену для новой инфузии а пользоваться уже установленным портом, не боясь, что иголка травмирует вену под кожей. Но для начала нужно было подготовить место постановки. Спешка уже была не нужна и девушка с помощью Ника осторожно освободила от шерсти небольшие участки на лапах, чтобы пластырь как следует фиксировал катетер на ней, да и лучше всего было очистить рабочее поле от грязной шерсти. Николасу никакие объяснения были не нужны, после того, как Алори сказала ему, что это тоже самое, что и анализ крови. Парень без указки осторожно взял лапу пса, приподнимая ее так, чтобы девушка могла удобнее перехватить его массивное предплечье, и пережать пальцами место на сгибе сустава, плотно обхватив. Всей процедуры кинолог не видел, но заметил, как девушка отложила в сторону длинную тонкую иголку и из переднего порта полилась кровь, которую девушка быстро остановила, закрутив порт маленькой белой крышечкой, и осторожно убрала натекшую кровь с шерсти. Потом как следует зафиксировала его на лапе двумя полосками пластыря и тоже самое сделала с другой лапой. Несколько минут спустя статичные растворы в колбах пришли в движения. Капли медленно собирались в камере, перетекая по трубкам вниз к посапывающему псу, который наконец-то забылся от боли и ран. Закончив с последней процедурой, Алори подложила под морду распластавшейся на животе собаке свернутое полотенце, чтобы приподнять ее от пола и не дать бесчувственному псу уткнутся носом в пушистый плед, Николас заметил, что его дыхание стало уж слишком редким, едва ощутимым. Бока почти не двигались, а сопение и вовсе пропало. Испугавшись, парень наклонился, поднес ладонь к его носу и напряженно замер, ожидая выдоха. Каждая секунда казалась ему вечностью, но все обошлось: теплый воздух слабой струйкой согрел его ладонь. "Дышит…" — Сильный препарат, — напомнила Алори, занятая уборкой разбросанных по ковру медикаментов. — Не бойся. Все будет хорошо. Крепкий сон ему сейчас очень нужен. Все, что можно сделать, я сделала. С остальным Шемрок должен справится сам. Он ведь сильный, помнишь? Она старалась утешить Николаса, для которого эта собака значила намного больше, чем кто-либо мог представить. Иногда Алори казалось, что их связь поистине ментальна настолько, что они могли общаться едва ли не мыслями. Так сильно прониклись друг к другу, так сильно любили друг друга. Никакие слова не могли до конца успокить Николаса, но сестра не сдавалась, чтобы хоть немного поддержать его, глухого до всех обещаний. Ей даже подумалось, что стоит рассказать ему о том, на какой грани находился несчастный Пай, и как он чувствует себя сейчас, но не стала и заикаться об этом. Увещевание "кому-то еще хуже" уж точно не подходило для ситуации. От осознания, что кому-то было плохо, легче такому человеку как Ник точно не станет. Девушка молча подобрала окровавленные рубашки, сбрасывая на них грязные салфетки, пустые ампулы и прочий хирургический мусор, чтобы выбросить чуть позже. Остальное отправилось обратно к аптечку, кроме бинтов, которые девушка оставила на телефоной тумбочке. В комнате повисла тишина. Никто не знал, что говорить. Да и нужные слова было сложно подобрать. Алори хотелось знать, что же приключилось в корпусе, как случилось так, что могучего Шемрока смогли так сильно ранить и… "Видел ли все это Ричард? Участвовал? Помогал?» А ведь именно она посоветовала ему пойти сегодня в корпус. Хотела хоть немного помочь, а что в итоге?.. Судя по тому, что говорил Крисс, Ричард и начальник брата не сошлись в чем-то. И судя по насмехательскому тону нового знакомого, Ульриха ждали большие неприятности, которые Мустанг мог ему устроить. Прямо о таком у брата не спросишь. Как бы ей не хотелось услышать хоть немногое об этом происшествии, но глядя на убитого усталостью Ника, не могла и голос подать. Он снова склонился над спящим псом и трепетно, невесомо, погладил его по холке, едва прикасаясь к шерсти, словно боялся разбудить его даже после того, как сестра описала ему, в каком глубоком сне находится собака. Сейчас при всем желании Шем не почувствовал бы его участия и заботы. Пришло время позаботиться и о себе тоже. На спутанных, сбившихся копной волосах Ника запеклась собачья кровь. На щеке потрескался коркой розоватый след от размытой крови, а на голом торсе и вовсе собралась испещренная трещинами кровяная корка, осыпающаяся от движений и остающаяся на ворсе ковра коричневыми хлопьями, похожими на раскрошившиеся сухие листья. Только руки, предварительно вымытые и то и дело мокнущие в растворе, оставались чистыми. Он даже ботинки так и не снял… — Никки, он спит. Оставим его ненадолго. Капельницы ему хватит на пару часов, а пока тебе самому надо… Николас отреагировал не сазу, как-то заторможенно обернулся к девушке и наконец поняв, что она имела ввиду, провел рукой по своему прессу, собирая ладонью кровяные хлопья и потер их в пальцах, словно не понимал, что это. Но все же нехотя кивнул и поплелся на второй этаж, чтобы смыть с себя собачью кровь. Сестра что-то сказала вдогонку, но он так и не понял, что. Пока на втором этаже шумела вода, Алори выключила свет в гостиной, оставляя пса в полумраке, в котором единственным пятном света был дверной проем из комнаты в коридор, а дальше в кухню, где и горел сейчас свет. Что-то подсказывало девушке, что брат не притронется к ужину, как бы она его не уговаривала. Она не знала, что он вернется сегодня, а иначе приготовила бы что-то особенное. Но теперь в этом не было никакого смысла. Поэтому она просто заварила две чашки чая, надеясь, что хотя бы от этого Николас не откажется. Зная его, скорее всего и всю ночь спать не будет. По расчетам девушки, действия транквилизатора должно хватить до самого утра и в паре с обезболивающим были большие шансы, что изнуренный пес не проснется ночью. Жаль, у нее вряд ли получится убедить в этом брата… Он вошел в кухню с полотенцем на шее и капающей с волос водой, по видимому не сильно утруждая себя сушкой волос, и просто оставил полотенце, чтобы не разводить лужи по всему дому. Парень молча опустился на стул и устало положив на него локти, склонил голову и зарылся пальцами в волосы. Девушке не нужно было еще более красноречивого поведения, чтобы понять, в чем дело и отлучившись ненадолго она вернулась с лекарством и для него тоже. Ничего удивительного, что у него разболелась голова. Парень неуклюже поднял предложенную таблетку со стола и отхлебнул из кружки горячий чай, совершенно не беспокоясь, что может обжечься. — А я ведь его, — вдруг неожиданно, упавшим голосом произнес Ник, смотря куда-то в пустоту перед собой, — помыть сегодня хотел… Домой взять, чтобы от соревнований отдохнул… вот и взял… Он отставил в сторону кружку и откинулся на спинку, словно у него не было уже сил даже на то, чтобы держать равновесие. Казалось, этот день был бесконечным но судя по тому, что на кухне горел свет — на улице уже начинало темнеть. Крис уже давно в корпусе… Что там происходит после такого происшествия? Николасу бы так хотелось, чтобы на этом его злоключения закончились, но он прекрасно понимал, что все это — только начало и что его ждет теперь на протяжении нескольких месяцев к ряду. Даже если Шемрок останется дома, даже если Ульрих не сможет заставить вернуть его обратно в корпус, Николасу все равно придется работать. Только вот никакую службу он без Шемрока не представлял. Не представлял, что рядом с ним будет шагать другая собака, что пусть временно, но его друг не будет рядом. Он и подумать не мог, что однажды все может обернутся вот так, и понимал, что должен радоваться уже тому лишь факту, что Шемрок жив и поправится, но не мог не винить себя в произошедшем. Он ведь с самого начала чувствовал неладное, видел, как смотрел на них Бархат, ощущал эту страшную, звериную ненависть. Что бы сделал ему Ульрих, если бы он отказался подчиниться и сперва отвел Шемрока в вольер? Наряд выдал? Из жалования бы взыскал? Какая жалкая плата была бы за благополучие его пса… А теперь он даже не знал, сможет ли он опираться на лапу, ходить не хромая. Сможет ли он вообще служить? Даже Алори не могла ничего гарантировать. Никто не мог знать, как будет протекать реабилитация и не вызовет ли она осложнений. Шем был молодым и сильным, но и соперник ему достался подстать, даже еще сильнее. Ник не был верующим, но сейчас был готов молиться любой сущности, которая может помочь и отвести беду от его друга. От единственного, самого верного в его жизни друга, который… "Мне не принадлежит…" — окончательно добил себя парень вспыхнувшим всепониманием, которое потерялось на фоне кровавой разборки. И наверное он провалился бы еще глубже в своей начинающей набирать силу депрессии, если бы не Алори. Сестра словно чувствовала, что нужно говорить. Хоть что-то. Отвлекать его от самого себя, пока этот мрак не поглотил его целиком. — Я завтра останусь дома, — сказала она, так же отодвигая чашку, не сделав ни одного глотка. — Завтра день самостоятельной работы. Чтобы ее выполнять мне не обязательно быть на учебе. Если тебе нужно быть на работе, ни о чем не беспокойся, я присмотрю за ним. "Да к черту эту работу! Змеиное логово а не корпус", — хотел прошипеть Николас, но все что смог, только губы скривить от отвращения. Не ответил… Но услышал. Девушка видела, как дернулись его губы, но он промолчал, о своем думал. Лезть к нему в душу ей не хотелось. Навряд ли он сейчас способен вести диалог. Может быть завтра утром, когда брат немного отдохнет и успокоится, когда Шемрок проснется, и он увидит, что с псом за ночь ничего не случилось, ему станет легче воспринимать жестокую реальность. Кризис миновал. Они перешагнули самую эмоциональную и трудную его часть, спасли собаку, которая действительно могла погибнуть, если бы кровотечение, пусть даже слабое, не прекратилось. Сейчас девушке было уже легче размышлять, делать выводы и находить все новые странности и задаваться вопросами, которые изначально, пока она занималась своей работой, попросту не могли прийти ей в голову. Первичный объем крови, которую пес потерял, была значительная, и Алори не была уверена только в одном: не нужно ли было Шемроку переливание? Подходящий донор бы нашелся, корпус большой. Но почему Николас не оставил его в стационаре? У них ведь был свой ветеринар, который мог бы собрать кровь с донора и перелить раненному псу. Что-то здесь было не так… И Николас не спешил рассказывать что. — Придется идти, — пробубнил Николас, сдавленно выдохнув так, словно у него болела не только голова, но тревожило и что-то еще. — Надо разобраться во всем этом… «В чем в этом?» — мысленно обратился он сам к себе. Он сам не понимал, что за бред несет. В голове все смешалось. Не получалось соображать, как бы он не напрягал и без того утомленный мозг. Спать ему вовсе не хотелось, но вместе с тем усталость понемногу перетекала и в мышцы. Они стали болеть, ныть от тяжести всех пережитых за день испытаний. Сводило кисти от долгого и напряженного хвата за шею пса. Казалось, плечи и вовсе кто-то опустил стокилограммовый мешок так, что даже голову поднять было больно. Адреналин, кипящий в крови, понемногу спадал, а вместе с тем и прекращал блокировать боль. Она была с ним с самого начала, только Николас этого не чувствовал и наверное был бы не против, чтобы сестра вколола ему той же дряни, что и Шемроку, чтобы просто отключиться и ни о чем не думать, ничего не знать и не просыпаться… Но кое-что он был еще с силах сказать. Ему казалось, даже должен был. Ник никогда бы не заговорил с ней об этом, находясь он в здравом уме, а ума-то у него сейчас как раз и не было, как и сознательности остановится и не выдавать того, о чем потом может пожалеть, то, что может быть слишком не своевременным и даже лишним. Но он должен был сказать, потому что не успел, не додумался сделать это в корпусе. — Если…встретишь…этого, как его… — он запнулся, внезапно забыв фамилию лейтенанта, слишком часто называя его «Цербер». — Мустанга… Алори напряглась, испуганно смотря на Ника, который на сестру и вовсе глаз не поднимал. — …Скажи ему «спасибо», —наконец донес свою мысль кинолог. — Если бы не он, Шемрок… — он снова тяжело выдохнул и склонил голову. — Он ему очень помог. "Ричард?" — едва не вырвалось у Алори, но она прикусила губу, не позволяя ни звуку слететь. Вот теперь-то вопросов у нее появилось намного больше, но ответы на них нужно было искать не у брата. Неужели они еще и вместе в этом происшествии поучаствовали. Девушка всеми силами старалась сделать так, чтобы пути этих двоих ни за что не пересеклись, но судьба все решила по своему, собрав всех в одном месте. И как теперь все сложится после этой встречи, чем обернется — она и представить себе не могла. Не была готова к таким откровениям, даже после того, как Крис проговорился о Ричарде. Алори непременно бы затряслась от страха, вспомнив о том, что было, когда брат узнал, что она видится с ним, и непременно так бы и вышло, если бы не просьба брата передать Ричарду свою благодарность. Что же такого сделал офицер, что Николас, который должен был следить и оберегать ее от любых контактов с военными, так искренне благодарил штабского лейтенанта? — Х…хорошо… — прошептала она. — Все настолько плохо? — А вот это уже от него зависит… Я больше ничего не решаю и ни на что не влияю… и не владею… — Никки? Вроде бы он говорил о ситуации, по-крайней мере пытался, но в его голосе проскользнула какая-то мучительная тоска, совсем не похожая на переживание за Шемрока. Такой боли в его словах Алори не слышала, даже когда они колдовали над ранами пса. Что-то сродни безысходности и убийственной печали, словно Николас уже был готов потерять Шема. Словно уже потерял… Но ведь она сказала ему, что с собакой все будет хорошо. Да, раны серьезные, и крови он потерял много, но пес был сильным и молодым. Не даром же существует поговорка "заживет как на собаке". Может быть, у нее не получилось донести это доходчиво? Или Николас не слушал ее. Но навряд ли он пропустил мимо ушей информацию, касающуюся Шемрока. Там, сидя на полу, удерживая на коленях голову собаки, он казался ей куда спокойнее и собранее, а сейчас словно отпустил показную стойкость, снял свою броню спокойствия и показал настоящие, скрытые эмоции, которые держал в себе все это время. Он рассказал ей не все. И та часть, которую утаивал брат, наверняка и была причиной его состояния. Странно… ведь Ник всегда и обо всем ей рассказывал, ничего не скрывал, даже если это не имело никакого значения. Он всегда был нежным и открытым человеком, во всяком случае с ней. Она всегда знала старшего брата именно таким, потому его вид сейчас выводил ее из равновесия, поднимал в душе тревогу незнания. Сложно было оказать поддержку человеку, который ничего не говорил. Когда ему что-то мешало открыть правду. Они словно поменялись местами, и Алори стало до боли обидно за него. Ведь по сути именно так она и поступала с братом тоже… Скрывала, врала, изворачивалась, хитрила, недоговаривала… Делала все, чтобы он ни о чем не узнал, пусть и знала, что он желает ей только добра. Совесть, и без того грызущая ее как жук-короед, вспыхнула в душе девушки с новой силой. Конечно, она знала, что поступает нехорошо, с самого начала знала, но ничего не могла сделать. Тем более сейчас, когда все запуталось и перепуталось так, что она и сама не знала, за что браться. Теперь, когда ко всему прочему Николас все-таки увиделся с Ричардом, да еще при таких обстоятельствах… Она совсем не понимала, что ей делать. Возможно, это решение было ошибкой и последствия от нее могут быть куда страшнее, чем те, которые пообещал ей отец в случае непослушания. Жаль, что она задумалась об этом так поздно и только лишь когда ощутила на себе то, что все это время чувствовал ее брат, которого она оставляла в неведении своей жизни, скрывая от него самую важную ее часть. Это было нечестно по отношении к нему, словно он был для нее чужим человеком. Когда они смогли так отдалиться друг от друга… Но вместе с тем — Николас имел полное право не доверять ей точно так же, как и она не доверяет ему. Но все же девушка верила, что это не просто месть. Николас не умел мстить. И от этого ей становилось лишь больнее. — Никки, что с тобой? — спросила она. Парень отвернулся, медленно свел плечи и потупив взгляд, буркнул едва слышно: — Все хорошо, Лори… просто устал сильно… очень сильно… — Хочешь я побуду с Шемроком, а ты поспи? — предложила она, заранее зная, каким будет ответ, но не могла больше ничего придумать, чтобы помочь ему. Николас помотал головой, отчего с его мокрых волос упало несколько капель воды. — Не надо… я с ним останусь на ночь. Пусть он спит… Я просто не хочу от него отходить. Не могу…когда он в таком… Он даже не поднял на нее глаза, но Алори понимала, что бы в них отразилось и потому, была даже рада этому. Боялась, что эта мерзкое ощущение на сердце станет еще сильнее стоит ему лишь глаза поднять. Сейчас она была как никогда близка к тому, чтобы открыть ему всю правду, рассказать все, что так долго утаивала, поведать обо всем, что пережила, изложить все свои мысли и чувства. И Николас понял бы ее. Непременно понял. Но только не сейчас. Он был не способен соображать здраво, а добивать его новыми потрясением — не лучшая идея. Может быть потом, когда все образуется… Но она прекрасно понимала, что всего лишь одна минута — и внезапный порыв искренности пройдет. Жаль, что он настал так невовремя… — Хорошо... тогда я постелю тебе в гостиной. *** Николас сидел на полу в темной гостиной, облокотившись об диван спиной, с согнутыми в коленях ногами. Рядом лежали пустые флаконы от растворов, которые, как и обещала девушка, закончились спустя пару часов. После последней процедуры, Алори осторожно отсоединила трубки от катетеров, но не сняла их на случай, если они потребуются снова. Она закрутила крышки портов и перевязала обе лапы пса бинтами, лишая его возможности заинтересоваться странными приборами на лапах, пусть они оба знали, что Шемрок не станет их трогать. Хотя будет ли ему вообще до них дело, когда он проснется… Свет погас во всем доме. Парень едва различал в темноте очертания лежащего на полу Шемрока, но ощущал его дыхание и, кажется, подрагивание шерсти от вдохов и выдохов. Он даже не шевелился, забылся в глубоком сне, из которого не мог найти выход. Но в отличии от него Николас никак не мог и глаз сомкнуть, несмотря на то с какой силой на него давила усталость. Сестра застелила для него диван, но парень даже и не думал опускаться на него, так и просидев рядом с псом все это время. Не встал, даже когда Алори, пожелав ему спокойной ночи, поднялась на второй ярус. В доме стояла мертвая тишина и в ней он мог услышать даже далекое тиканье настенных часов на кухне. Опрокинутый впопыхах кофейный столик стоял ножками вверх, как околевший мертвый зверь, вытянув железные столбики к потолку. Где-то здесь так и валялись сброшенные с него книги и тетради Алори. Николас так и не потрудился собрать их, да и самой девушке похоже уже не было до них дела. Тяжелые шторы слабо раскачивались от налетающего из открытого окна ветра, и тусклый мертвый свет ложился на ковер узкой полосой, на мгновение освещая замершую на полу собаку, разбросанный по ковру беспорядок, отражался бликами в железных ножках столика, стеклянных стенках флаконов, а потом снова мерк, погружая комнату во мрак. Ресницы Николаса мелко дрожали, когда свет попадал и на его лицо тоже, и парень прикрывал глаза, пережидая, и снова открывал их только когда вновь становилось темно. Так было легче. Можно было представить, что Шемрок просто заснул после тяжелого переезда, что завтра он встанет, и они пойдут на прогулку к озеру, быть может, он даже разрешил бы ему попугать диких уток и пошлепать по мелководью. В темноте было так легко поверить, что все хорошо. Но когда свет падал на истрепанные бока собаки, испещренные черными стежками ниток, которые так ясно выделялись на белой шерсти — все воображение летело к чертям. Николас не мог себя успокоить, понимал, что делает только хуже, что его мысли вновь загонят его в тупик и если он потеряет самообладание, на кого еще сможет рассчитывать Шемрок. Сейчас ему как никогда нужно быть сильным ради него. Ведь Шемрок был сильным… До самого конца был… "Почему «БЫЛ»? Есть!" Николас схватился руками за голову, сжал ее ногтями до боли, зажмурился так, словно боялся, что от нахлынувших ужасных мыслей, голова лопнет. Казалось, тьма, окружающая его, пробралась даже в его сознание, не оставляя ничего светлого, пожирая саму веру в то, что все наладится, что все станет лучше, если подождать, дать времени сделать свое дело и расставить все на места. Жаль, что никогда нельзя было подготовить себя к подобному, что оно всегда случалось в тот самый момент, когда ты наиболее уязвим. Парню начало казаться, что он сходит с ума. Звон в ушах стал сильнее, в нем начали угадываться какие-то тихие, шепчущие голоса. Словно кто-то звал его, пусть он не мог разобрать ни слова и не вслушивался в это чужеродное бормотание. Прогнать наваждение не получалось, сколько бы он не тряс головой, сжимая виски. Становилось только хуже. Голоса словно издевались над ним, добивали последние остатки разума, которые он еще хоть как-то сохранял, сводили с ума, подталкивали к безумию. На какой-то момент Ник забыл, где находится, в бессилии опуская руки и вздрагивая, когда его пальцы со звоном ударились обо что-то твердое. Этот стук как прострелом, пронесясь у него в голове, становясь вестником реального мира, заставляя голоса отступить, когда парень приоткрыв глаза обнаружил вокруг себя мглу, на фоне которой не таким черным пятном выделялся застывший Шемрок. Один взгляд брошенный на его всклоченную шкуру напомнил кинологу, где он и что голоса в его голове не настоящие, в то время, когда он казалось уже начал вспоминать, кому они могут принадлежать. Вроде бы он слышал шум… "Алори спускалась?.. Или это все в моей голове?" — Сестренка? — позвал он тихим, хриплым голосом, от которого горло неприятно сдавило, и он коротко кашлянул, чтобы прочистить его. Нет. Тишина. Наверное, она уже давно спала. Вроде бы он даже желал ей спокойной ночи. Или это было не сегодня. Или не желал. Он не помнил даже то, что произошло не так давно. Мозг просто отказывался обрабатывать новую информацию. Ему следовало отдохнуть. Хоть немного. Парень знал, что стоит прилечь и усталость возьмет свое. Только голову опустить, лечь прямо здесь, на ковре, рядом с псом и уснуть почти таким же беспробудным сном. Но он не мог. Не хотел. Мысли терзали его, не давали не подумать ни о чем другом. Словно обвитый колючей проволокой, он не мог сбежать из ловушки своего сознания, где голоса снова заявляли о себе, настойчиво нашептывая что-то на ухо, невидимыми фантомами плясали рядом. Некому было помочь, некому вырвать из сумасшествия, которое постепенно сжимало свои колючие кольца. На сопротивление уже не оставалось сил и лишь последними, нечеловеческими усилиями Николас протянул дрожащую руку и нащупав пустую стекляшку от раствора, постучал по ней ногтем, убеждая себя, что он дома, а не черной темнице разума, где его настойчиво старались запереть. То ли спасая его от нервного срыва, то ли наоборот — приближая к нему. Но как бы то ни было, ему нужно было что-то делать. Как-то помочь себе до того, как этот выбор сделают за него. Но что он мог? Еще никогда в жизни его не одолевало такое чувство. Стойкий и рассудительный, Николас всегда и во всем мог справляться в одиночку, приходя на выручку другим, был надежной опорой для каждого, кому могла понадобиться помощь. Н когда он сам оказался в беде — помочь ему было некому. Он не посмел бы обратиться с этим к сестре. Не хотел, чтобы она тревожилась за него, хотя прекрасно понимал, что все, что происходит сейчас в его голове — нереально. Не могла же так подействовать на него таблетка? Алори бы не стала давать ему что-то, от чего ему может стать плохо. Он сам был причиной своего недуга и никак не мог обуздать свое же сознание, в котором роились стаей черных птиц самые ужасные, самые представления о возможном будущем. Они клубились туманом, заволакивали, казалось, даже были осязаемыми, но тьма вокруг молодого человека оставалось мертвой мглой, изредка разрезаемой полоской тусклого света, да и тот уже давно не показывался. Должно быть, ветер на улице утих, и занавески больше не колыхались под его слабыми порывами. Несмотря на открытое окно, в гостиной было душно. Они вынесли весь мусор, избавились от кровавых рубашек и салфеток, убрали лекарства, но все равно в воздухе ощущался удушливый, тревожащий нутро смрад крови вперемешку с уже более привычным запахом псины. А еще воняло какими-то лекарствами, которые прежде Ник не чувствовал. Усилием Николас оттолкнулся спиной от дивана и осторожно коснулся шерсти пса на спине, где она была не такая грязная, без слипшейся в уродливые иголки шерсти и белого порошка, которым Алори присыпала выступившие на поверхности шва кровавые капли. Но даже здесь шкура была грязной и колкой. Под его пальцами захрустел песок, а вставшая дыбом шерсть осталась в своем положении, даже когда он провел по ней рукой. Шемрок был холодным, словно мертвым, но запустив пальцы вглубь, к самой коже, парень ощутил тепло, которое сейчас было слишком ценным, чтобы отдавать его еще и шерсти. Все ресурсы организма собаки работали над тем, чтобы поддерживать в нем жизнь — главную, первостепенную задачу. Долгая реабилитация не пугала Ника. Он готов был на все: и на руках его носить, и бандажи накладывать, и миску у морды держать. Все это было таким незначительным неудобством по сравнению с тем, что ему предстояло позже… Едва не упав, но ухватившись рукой за тот же диван, парень, шатаясь, поднялся на ноги, почти их не чувствуя. Двинулся в темноте к выходу из гостиной, где мрак сгущался уже не так плотно, а в коридоре и вовсе оказалось сумрачно. Полупрозрачные занавески на кухонном окне были куда щедрее и пропускали почти весь фонарный свет, которого хватало и на часть прихожей, где парень остановился, чтобы передохнуть, и уперся спиной в дверной косяк. Ему было душно, нечем дышать, хоть он и вдыхал изо всей силы, но от этого не было никакого толку. Его паранойя становилась неконтролируемой. Еще немного, и он не сможет отвечать за свои действия. Пока что ему хватало выдержки это признавать, как и то, что он не знает, что с этим делать и что способно заглушить, если не убрать совсем, ту невыносимую агонию, которая начала перетекать из головы, в которой словно стучали отбойные молотки, к телу, отказывающемуся дышать. Осторожно, стараясь не шуметь и дышать потише (ему казалось, что он делает это так громко, что может разбудить сестру), придерживаясь за перила, парень начал подниматься на второй этаж. Нужно попасть в ванную. Там было то, что могло помочь ему успокоиться, пусть он и ненавидел прибегать к подобным методам. Но все же был рад что оставил немного на всякий случай. Если и не поможет, то он хотя бы точно заснет, не сможет больше сдерживать себя. Пусть лучше так, чем сходить с ума от своих же мыслей. Он был готов даже к тому, что Лори осудит его за это. Ничего страшного. Это все еще лучше, чем так мучится. Она поймет. Не может не понять… Ему показалось что подъем на второй этаж занял у него едва ли не час, когда он бессильно припал ладонями к стене, переводя дух. Силы утекали как песок сквозь пальцы. С каждым шагом их становилось меньше, и Николас уже начал думать, что последние метры до ванной ему придется преодолевать ползком. Он затих, прислушиваясь. Не разбудил ли он Алори? Точно ли спит. Но пространство оставалось все таким же безмятежно тихим, и никаких звуков из комнаты сестры не доносилось. Выдохнув, Ник осторожно пошел дальше, продолжая придерживаться рукой за стену, скользя по ней пальцами. Не хватало еще упасть. Вот тогда-то Алори точно услышит его, а он вряд ли сможет объяснить ей что происходит. Она наверняка решит, что он пьян, а это не так. Пока не так… Николас буквально ввалился в ванную комнату, с облегчением ощущая холодную, гладкую притку под босыми ногами. Он даже и не помнил, как и когда успел снять обувь. Здесь не было темно. Узкое окно почти под самым потолком освещало просторное пространство. Стены были выложены бледно-голубой плиткой. Ванна задернута легкой клеенчатой шторкой, рядом с ней коврик для ног и сваленные в кучу полотенца, которыми Крис вытирал руки. Последние напоминание о том, что им всем пришлось пережить вечером. Теперь, в этой тишине и безмятежности, казалась абсурдна одна лишь мысль, что в его тихом маленьком доме на первом этаже, лежит тяжело раненная собака, лай которой еще так недавно эхом отражался от стен. Каждый раз, когда Шемрок переступал порог дома — это был настоящий праздник для них обоих. Суровый пес переставал быть служебным, превращаясь в счастливого домашнего любимца, ничем не отличающимся от остальных собак в городе. Пусть это происходило не часто, но Шем всегда приходил сюда сам и еще никогда Нику не приходилось заносить его домой на руках… Осторожно, он прикрыл за собой дверь, не затворяя до конца. В таком безмолвии даже щелчок может прогреметь как выстрел, а ему вовсе не хотелось, чтобы Алори пришло в голову встать и проведать его. Сделав еще несколько шагов, парень оперся об край раковины, медленно опускаясь на колени и чувствуя, как дрожат ноги. Наверно еще немного и он бы точно упал. Уже сидя Ник пошарил рукой за шкафчиком. То, что он искал было здесь, уже давно хранилось. Он убрал ее сразу же, как узнал что сестра собирается приехать к нему, зная, что она не одобряет подобного. Да и он сам вовсе не был любителем, но все-таки иногда было полезно иметь хоть немного в запасе, если в гости заглянут друзья-кинологи. Поэтому бутылка виски, которую он достал из-за водопроводной трубы, оказалась початой, выпитой чуть больше чем на половину. Будет ли ему легче, если он напьется? Парень никогда не был пристрастен к выпивке, обходился без нее и соглашался пригубить чутка только ради особого случая, когда того ситуация требовала, благо их выпадало не много. Но чтобы у него появлялось желание напиться? Никогда… "К черту"... Николас отполз в сторону, подальше от падающего на пол света из оконца, чтобы тот не слепил глаза, и кое-как разместился позади ванной, привалившись спиной к ее холодному борту. Так он хотя бы будет видеть дверь, спрячет бутылку в ворох полотенец, если Алори вдруг пойдет проверить как он. Янтарная жидкость плескалась за стеклом, пока парень старался примоститься поудобнее, понимая, что, скорее всего, до утра уже не покинет свое пристанище, заперевшись здесь ото всех наедине со своей болью и отчаянием. Его оптимизм и вера в лучшее были сейчас бесполезны. Он не мог ничего исправить. Ни на что не мог повлиять. Постоянно внушавший всем вокруг, что с проблемами можно и нужно бороться — теперь и сам опустил руки. Слепая отвага наравне с трудолюбием никогда не справится с теми, кто держит в своих руках власть. И Николас не был дураком, понимал это. Понимал, что Шемрок возможно последний раз останется в его доме. "Не мой"... Парень протянул ноги, немного разведя их в стороны, чтобы поставить между бутылку и слабыми пальцами, не глядя, что делает, бездумно уставившись перед собой, попытался открутить крышку. Навряд ли он закрутил ее плотно в прошлый раз, но пальцы, словно сопротивляясь воле владельца, не желали как следует хвататься за нее. Только с третьей попытки у кинолога получилось откупорить бутылку. Крышка выпала из его руки, звонко стукнулась о кафель, прокатилась на ребре и остановилась, опрокидываясь дном вверх. Завибрировала тихо подрагивая и замолкла. На этом этапе Нику стало вдруг все равно слышит его кто или нет. Хотелось поскорее приложить горлышко к губам и забыться. Даже если не поможет успокоиться, просто забыться алкоголь был готов помочь. Николас еще никогда не позволял себе пить вот так, из горла залпом, запрокинув голову, проталкивать виски в глотку, хотя та рефлекторно сжималась, словно старалась уберечь хозяина от непоправимой ошибки, но парня это не остановило. Что ему теперь, идти и рюмку на кухне искать?! Горло жгло, словно он заглатывал что-то не предназначенное для приема внутрь, но он и не думал прекратить. Только когда желудок растянулся от выпитого, а легким стало не хватать воздуха, он, тяжело выдохнув, оторвался от бутылки, на дне которой оставалось еще немного виски. Ударило в голову. Он зажмурился и задержал дыхание, еще не успев отдышаться, потом снова выдохнул и со стоном прижал ладонь свободной руки к лицу. Внутренности обожгло огнем, который постепенно стал разливаться теплом, разгоняя и без того бурлящую в жилах кровь. Стало жарко, закружилась голова. Даже дышать было больно, обожженное горло заставило парня закашлять и прижать кулак к губам, заглушая себя. Теперь к шуму в ушах добавился еще и звон, но вместе с тем бесплотные голоса сначала стали тише, а потом и вовсе исчезли. Что ж, с одной проблемой он разделался. Больше никто не будет на ухо нашептывать… Он так и не выпустил из руки бутылку, когда осторожно прижался затылком к борту ванной, чувствуя, как быстро его смаривает опьянение. Казалось, голова против его воли мотается из стороны в сторону, когда на самом деле она вообще не двигалась. Николас закрыл глаза, понимая, что сейчас перед его взглядом и сама комната начнет раскачиваться и трястись. Нужно было переждать. Ничего удивительного, что его, практически не пьющего человека, как сильно развезло. Впрочем, он на это и рассчитывал. Только вот от мыслей даже алкоголь не был способен помочь. Парень все еще был в состоянии думать, пусть это и получалось очень вяло и медленно, словно эти самые мысли растягивались, становились вязкими и тягучими, отчего он не избавился от них, а еще больше увязал. А ведь так хотелось забыться… Просто отключится от всего происходящего, хотя бы раз позволить себе отступить в ситуации, где он был беспомощен и где все решали за него. Если все это действительно правда, и Ульрих не просто стращал его, запугивая от решительных действий во избежание потери своей должности, плохи их дела… Как вообще могло оказаться так, что Шемрок не принадлежит ему?! И почему он узнал об этом только сейчас, когда это было на руку Штайнману. Почему Вольфберг не рассказал обо всем сразу, почему лгал, и столько лет Нику пришлось жить с ложной надеждой, что его собака в безопасности и армия не имеет права распоряжаться им? Получается, Шемрок оставался в корпусе лишь потому, что Ульрих этого хотел. Пес хорошо постарался для него, столько наград принес и поднял престиж корпуса до таких высот, что падать ниже управляющий не был согласен. Значит и сказал он все это лишь для того, чтобы припугнуть Ника, удержать от пособничества Артуру, а значит как только Ульрих узнает, что дни его как начальника сочтены, Шемрок отправится по распределению в первый же попавшийся питомник. И Ник не сможет последовать за ним… Не имеет права, как и любой другой кинолог в корпусе. Они перестали быть исключением и подвергались огромной опасности. Ближайшее их будущее зависело лишь от настроения Ульриха, а разве от этой неадекватной личности можно было ждать каких-либо человечных решений?! Ник чувствовал себя просто ужасно. Будто нить, связывающая его со всем миром, оборвалась, и он остался совсем один во тьме, из которой не было выхода. Если Шемрок не будет с ним, то с кем же… Они не смогут друг без друга. Это невозможно. С самой их первой встречи это было предопределено — они должны были пройти этот путь вместе, и никто не мог стать для них заменой. Для Николаса Шемрок был членом семьи, таким же равноценным как родители или брат с сестрой, частью его собственного мира, его центром. А теперь его могли лишить всего и разом… Мозг лихорадочно искал если не возможности отстоять Шемрока, то хотя бы причины, по которым Ульрих не сделает этого, но каждая такая мысль убивалась в зародыше еще до оформления во что-то логическое. Он вспомнил слова Вольфберга, того самого Вольфберга, который вручил ему доказательства того, что беленький умещающийся на ладони щенок — его неприкосновенная собственность. Армия жестока… В ней нет места привязанности и любви. Она не об этом. Тонкий расчет и поиск выгоды — вот и все из чего она состоит. Настолько коварная и подлая, что смогла вырвать из его души такую неотъемлемую частицу… Разве можно было ждать от нее участия и понимания? Разве кто-то будет слушать его, разве кто-то сможет понять, что Шемрок не просто собака! Нет… Для высшего руководства он всего лишь единица, расходный материал, безликая строчка в документах, у которой и имени нет, а только номер, вытатуированный внутри уха «SKP 701» — единственное, что, как он думал, связывало Шемрока с армией. "Что армия вообще хотела от него?!" — гнев от бессилия вскипел в душе парня. Разве не армия подписала ему смертный приговор?! Разве не армия хотела избавиться от него только потому, что он родился слабым?! А теперь, когда пес стал значим, когда от него есть польза, эта самая армия хочет отнять его у человека, который все это время заботился о нем, растил и воспитывал?! Армии не было до него дела! Это он согревал маленький комочек шерсти на своей груди по ночам, чтобы малыш, еще не способный поддерживать температуру, не замерз. Это он кормил его с пипетки каждые три часа, слушая проклятья старшего брата, когда голодный щенок начинал тихонько поскуливать в поисках еды. Это он ходил за несмышленым карапузом по пятам, когда Шемрок едва научился передвигать своими коротенькими слабыми лапками. А потом они поменялись ролями и уже щенок повсюду сопровождал своего хозяина, отважно, пусть и не серьезно, своими недюжими силами нападая на шнурки на ботинках Аларда, когда тот в очередной раз старался втянуть Николаса в ссору. Как же забавно он выглядел. Такой маленький, белый и пушистый, как облачко, а рычал и тявкал совсем как взрослый пес, уже тогда выбрав для себя роль защитника. А как он задирал еще полного сил Мота? Проходу ему не давал, так и норовил повиснуть на ухе, когда пестрый пес терял бдительность, а потом бегал за ним по всему дому, пока Мот не догадался, что запрыгивать на возвышенности щенок пока не может. Дом с появлением Шемрока стал совсем другим. Его любили все. Даже отец часто брал его на колени, когда малыш забредал к нему в кабинет и поглаживал по спине, продолжая корпеть над своими трудами, пока овчаренок безмятежно засыпал на руках хозяина дома. Да, его любили все, и он тоже любил свою семью. Даже невыносимого Аларда, по-своему, относясь к нему ровно так же, как и он к собаке: утаскивал тайком его обувь, оставляя ее в таких местах, что брат чертыхаясь отправлялся на поиски своих ботинок, а когда находил замахивался на щенка, но тот очень рано понял, что показать свои молочные клыки вполне достаточно, чтобы Алард, обругав его на чем свет стоит, ретировался. Вскоре Шемрок приучил брата не оставлять свои вещи там, откуда до них можно добраться. Раньше Ник вспоминал все это с улыбкой, но теперь воспоминания стали болезненными и тоскливыми. Слеза скатилась из-под прикрытого века, прочертила мокрую дорожку на пылающей от алкоголя щеке и замерла где-то на скуле. Парень не спешил утирать ее. Хоть раз пусть слабость возьмет над ним вверх. Он устал и понимал, каким кошмаром теперь может обернутся его жизнь. Ему была просто необходима эта разрядка. Лишь на мгновенье, на один миг. Завтра он снова столкнется с суровой действительность, в которой ему придется научится выживать и принимать решения еще осторожнее, чем до этого. Николас все еще хотел помочь Артуру, но если на кону стоял Шемрок… Нет, на такой риск он никогда не пойдет, и Артур, если он действительно понимает его, должен принять это. Пусть придумает другой способ, где участие старого приятеля будет минимальным. Потому что если Шемрок исчезнет, Нику будет уже плевать на все, и на корпус в том числе. Стоит ли ему вообще завтра идти на службу? Даже если с Шемроком останется Алори, на душе у него будет неспокойно. Действительно ли псу станет лучше? Николас верил в способности сестры, но не мог не переживать за своего друга. А теперь он вообще не хотел покидать его, хотел всегда быть рядом, когда каждый день вместе для них может стать последним… Голова начала клониться вниз, стала какой-то тяжелой, как будто каждая новая мысль добавляла весу. И Ник не сопротивлялся. Его веки дрогнули интуитивно, когда тело слабо дернулось, решив, что он упадет, но опора за спиной была надежной, чтобы он без колебаний позволил голове упасть а грудь, а пальцам, все еще сжимавшим горлышко бутылки из темного стекла, расслабиться. Накатывала тяжелая, но такая долгожданная дремота. Она словно укрыла его тяжелым ватным одеялом, заставляя сильнее вжаться спиной в стенку, заслонила его от посторонних звуков, согревала и вот-вот готова была затянуть в омут безсознания, где он так хотел оказаться. Временное избавление. Скоротечное, запретное, порицаемое, но такое нужное. Лишь на пару часов. Ему хватит и этого, чтобы избавиться от переливающегося через край напряжения. Утром ему станет легче. Должно же стать, иначе ради чего все это? Заснул он в итоге или все так же плавал где-то на границе сознания — парень не понимал, но тело прекратило его слушаться. Он чувствовал только свое же дыхание, редкое, поверхностное. Наверное, испугался бы даже своего состояния, но отравленный алкоголем мозг больше не был способен на что-либо еще, кроме как по одной гасить все вспыхивающие в разуме мысли. Они лопались как мыльные пузыри, и сквозь закрытые веки Николас видел разноцветные всполохи, похожие на далекие, бледные огни фейерверков, только бесшумные. Но и они появлялись все реже и реже, пока он полностью не погрузился во тьму. Впрочем его забвение, по ощущениям, не продлилось долго. Опьяневший парень резко открыл глаза, когда услышал тихий скрип открывающейся двери. Тело протестующе напряглось, так нагло вырванное из плена неги, но разум все же переборол его, и кинолог ошарашенно побегал глазами по комнате. Ничего не соображая, он кое-как сунул бутылку в ворох полотенец, чтобы сестра не увидела, чем он тут занимается, когда наконец разглядел затуманенным дрожащим взором серый, всклоченный силуэт. В дерном проеме с поднятой лапой, стоял Шемрок. Он покачивался, одурманенный транквилизатором, его голова медленно дергалась из стороны в сторону, пока пес старался удержать ее прямо, удерживая взгляд на хозяине. Все его тело тряслось от напряжения, или же это был болезненный озноб? Он часто моргал, кивал мордой, которая клонилась вниз. Несколько секунд парень не мог понять: это пьяный бред или пес действительно каким-то чудом поднялся на второй этаж. Ведь Алори сказала, что он будет спать до самого утра и не проснется. Не веря в увиденное, Николас что есть сил потер глаза кулаками и снова посмотрел на дверной проем, надеясь, что наваждение исчезнет. Но пес все еще стоял там, еле удерживаясь на трех лапах. Его тело кренилось словно попавший в шторм корабль, и, не выдержав вес собственного тела, овчарка тяжело завалилась на задние лапы, приваливаясь боком к дверному косяку, который не дал ему окончательно опрокинуться на бок. И лишь тогда Николас окончательно осознал, что это не сон. — Шем… ты как сюда… — заплетающимся языком проговорил парень. — Тебе нельзя… Услышав голос хозяина пес заскреб когтями по скользкой гладкой плитке и кое-как поднялся на лапы, все еще удерживая на весу ту, больную, на лопатке которой бугрился шов. От усилия и тяжести белый пес открыл пасть, чтобы отдышаться, и с его брыльев на плитку начала падать тягучими нитями вспенившаяся слюна. Сколько же сил он потратил, чтобы подняться по лестнице? Как не скатился с нее вниз? Он же едва стоять может! Зачем он полез так высоко? А если швы разошлись?! Николас не мог и слова больше проговорить, удивленно смотря на овчарку, которая упрямо продолжала буравить его неосмысленным взглядом. А потом он сделал шаг. Тяжело перевалился на здоровую лапу, вынося ее вперед и его задние лапы едва не разьехались в стороны. В тишине его когти чиркнули по плитке как точильный камень по лезвию ножа. — Нет, стой… не подходи! — испуганно выдохнул Николас, с усилием отрывая голову от опоры — Нельзя! Стой! Но пес сделал еще одно неимоверное усилие. Лапы не слушались его, не хотели удерживать массивное, крепкое тело. От ужаса Николас подался вперед, уперся руками в пол, чтобы встать и остановить собаку, но не смог. Руки лишь безвольно упали на кафель и никак не желали поднимать его. Мышцы расслабились, вяло реагируя на импульсы, посылаемые мозгом. Еще один шаг, и пес ступил в узкую полоску света и остановился, хрипло дыша. Теперь Николас хорошо разглядел его. Бинты на передних лапах, которыми Алори перетянула ему катетеры, остались не тронуты, но и идти с ними ему было непросто. Напрасно он согласился, чтобы сестра забинтовала их. Шемроку не было дела до того, что примотали к его лапам, но двигаться бинтовые мотки явно мешали. Но разве кто-то мог подумать, что он встанет и отправится искать хозяина? Ведь он буквально еще спал на ходу, и только лапы упрямо несли его вперед. Даже на расстоянии Николас ощутил запах медикаментов, исходивший от пса и этот запах легко перебил алкогольный дух. На всклоченную шерсть свет ложился тенями, и казалось, что Шемрок стал серо-полосатым, хотя на деле сейчас его шкура действительно утратила свой белоснежный лоск. Пасть овчарки медленно открывалась и закрывалась, как будто он пробовал воздух на вкус. Благо здесь, наверху, было куда прохладнее, чем в гостиной. Как слепой, пес поводил носом, принюхиваясь, и хрипло, жалобно заскулил. Уууууу…ууууу… Этого Николас уже не мог выдержать. С навернувшимися на глаза слезами, скрипнув зубами от бессилия, протянул к собаке дрожащие руки. — Иди сюда… Собака повела ушами и слишком резко подалась вперед, падая на пол, распластываясь на животе, поджимая под себя больную лапу, но в последний момент, сам не зная какими силами, Николас резко наклонился и поймал его морду до того, как пес больно ударится челюстью о твердый кафель. Пальцы обхватили собачьи скулы, зарылись в шерсть. Но это было все, на что был способен опьяненный парень, у него не получилось придвинуться ни на сантиметр больше, и словно чувствуя это, Шемрок начал сучить по полу лапами, стараясь подползти ближе и, поддерживаемый нетвердыми руками хозяина, выбившись из сил, остановился, когда его голова опустилась на колено кинолога, и затих, с болезненным выдохом вытягивая задние лапы, осторожно отводя в сторону переднюю больную. Ладонь Николаса опустилась на его лоб, с трепетом прошлась по шерсти между ушами. Он утер слезы и шмыгнул носом, вспоминая, что однажды они вот так же коротали долгую ночь, когда еще щенком Шемрок заболел. Несерьезно, но даже так, парень не оставлял его одного, ночуя вместе с ним на открытой веранде, где было прохладно и легче дышалось. Только он, Шемрок и тонкое шерстяное одеяло. «Одеяло…» — Вот чего нам с тобой не хватает, — сам не зная к чему вслух произнёс он. Шемрок дернул ухом, услышал и облизал сухой нос больше не шевелясь. Николас пожалел, что ушел. Нужно было оставаться там, внизу. Оказалось, на Шемрока и сильные препараты не действуют, когда его нет рядом. Ему стало стыдно перед псом. Как будто он бросил его, оставил одного, ушел, чтобы утопить свое горе в одиночестве, забыв, что это горе общее для них. Шемрок все понимал, все чувствовал, и смятение в душе хозяина не могло не найти отклик и в его собачьем чутком сердце. Раны не беспокоили его так сильно. Сейчас он чувствовал себя слабым и уязвимым. Не мог защищать своего хозяина, но даже так хотел просто быть рядом. Это желание и помогло ему преодолеть десяток ступеней и добраться до него. Пес чувствовал неприятный резкий запах, исходящий от хозяина, и то, каким слабыми стали его руки, но голос все еще был родным и любящим, и только услышав его, пес слабо забил хвостом по полу, потратив на это последнюю кроху своих сил перед тем, как его глаза закроются. Теперь он может спокойно заснуть. Пусть не на теплом пледе, а на холодной плитке, пусть под ногой не мягкое полотенце, а твердое колено, главное, на его голове лежит ласковая, нежная ладонь. Этого тепла было вполне достаточно, чтобы он мог позволить себе спокойно заснуть, так долго сопротивляясь этому желанию. Шемрок не знал из-за чего так грустит хозяин, почему он не весел, даже когда он пришел к нему, но он знал одно: он навсегда останется его псом. По-другому и быть не могло. А значит, все будет хорошо. Раны заживут, и все снова станет как прежде. Даже сейчас он был счастлив, что может быть рядом с хозяином, несмотря на боль и странные ощущения, от которых его шатало и трясло. Если бы только Николас знал об этом, наверняка ему стало бы легче. — Я тебя не отдам, — прошептал Николас уже заснувшему псу. — Ни за что не отдам.