Секретный сад (FlowerFell)

Другой человек на месте Фриск испугался бы до смерти, но только не она. Когда боишься слишком долго, некоторые вещи становятся вполне нормальными и даже обыкновенными. Ко многому можно привыкнуть. Ведь все зависит лишь от точки зрения смотрящего. И поэтому монстры уже не казались девушке устрашающими, как когда-то раньше… в прошлой жизни. Теперь Фриск воспринимала их как само собой разумеющееся, как обыкновенных друзей. К тому же прошло уже достаточно много времени с их последней встречи, чтобы в монстрах возникли перемены. Азгор, Ториэль, Альфис, Андайн, Меттатон и Папирус… Они уже не выглядели такими грозными, как прежде. Время будто бы сгладило их лица, сделав мягче. Один Папирус все еще казался немного злым и раздраженным. Он словно бы вел какой-то сердитый спор с самими собой и пытался сдержать пробивавшееся наружу возмущение. Возможно, причиной его внутренней борьбы стал старший брат, который открыто радовался тому, что Фриск теперь осознанно вертит головой, а не буравит пространство перед собой пустым взглядом незрячего. А Санс в свою очередь был просто в восторге от происходящего, но не смел говорить громко и потому шипел девушке прямо в ухо: — Я же говорил, что все будет хорошо! А ты мне не верила. Видишь? Ты это ВИДИШЬ? Санс обнимал Фриск так, будто она могла куда-то сбежать от него, сгинуть бесследно, но девушка даже не собиралась его покидать. Она с увлечением рассматривала Меттатона, который не знал, куда девать свою лишнюю пару рук; Альфис, на лице которой застыло слегка сумасшедшее выражение, присущее всем гениальным ученым; Андайн, демонстрировавшую фирменную акулью улыбку; и Азгора — лохматого и черноволосого великана с окладистой бородой. Король монстров, заметив неподдельный интерес Фриск, с достоинством поздоровался и попытался разъяснить ей, что в принципе тут происходит. — Здравствуй, дитя. Каждый из нас в какой-то мере виноват перед тобой, и нам бы хотелось хоть как-то отблагодарить тебя за наше освобождение. И поэтому сегодня мы встретились именно здесь… — Азгор обвел рукой свои новые владения и продолжил. — В нашем магическом укрытии от людей. Нас слишком мало, чтобы начинать новые битвы. Я понял, что война — это не выход. Людей больше и они намного сильнее нас. Ни бесконечные тренировки, ни магические ловушки, ни откровенная жестокость не помогут нам победить. И я решил… — Тут он покосился на Ториэль, которая хмуро зыркнула на него в ответ, будто ножом пырнула. — Мы решили, что стоит какое-то время пожить уединенно, прежде чем открыто показаться человечеству… — Нет, мы обсуждали не это, — Ториэль решительно перебила своего бывшего мужа и кинулась к Фриск так, будто собиралась заслонить ее от всего мира сразу. Мама-коза одним движением отстранила Санса, а затем прижала к себе девушку столь отчаянно, что у той жалобно заскрипели ребра. — Не слушай этого старого дурака! Вечно он все усложняет. Достаточно было сказать, что монстры больше не будут сражаться. Ни друг с другом, ни с людьми… — тут Ториэль слегка замялась, но потом себя одернула, будто не желая поддаваться новому шквалу эмоций. — Потому что нет уже смысла. Не за что теперь бороться. Прошло много веков с тех пор, как нас заточили в Подземелье. Тех людей давно уже нет в живых, а мстить их потомкам — просто глупо. Они ведь даже не помнят о нашей расе. И пусть так продолжается и дальше. Мы свободны. У нас теперь достаточно места и еды, чтобы жить в свое удовольствие, не применяя силу. Мы сможем снова быть семьей! Я и человеческое дитя… Азгор вздохнул и навис над своей бывшей супругой. Руки у него были пусты, но даже без знаменитого трезубца он внушал почти животный ужас. От него многого можно было ожидать. Но вместо того, чтобы затеять свару, король горестно покачал головой. — Тори, ты ведь сама знаешь, что это невозможно. Прошлого не вернуть. Прекрати себя обманывать. Ториэль злобно ошпарила его негодующим взглядом, но потом отпустила ничего непонимающую Фриск и беспомощно закрыла лицо ладонями. — Не говори так. Пожалуйста. Умоляю. Это мой ребенок… Мой! Азгор подошел ближе к своей бывшей супруге, а Ториэль как-то сразу обмякла в его присутствии. Король привычным жестом привлек ее к себе и попытался успокоить. — Ты сама прекрасно понимаешь, что это не так. Уже все решено. Человек не может находиться здесь. Это запретная территория для людей. Мы приподняли магическую завесу, но не сможем долго ее удерживать. Была договоренность лишь о том, чтобы дать Фриск шанс все исправить. Ей может грозить ужасная опасность, если она здесь останется, — пробасил Азгор, а Ториэль лишь беспомощно уткнулась лбом в его плечо, крепко сжав в пальцах край черной мантии. Она больше не хотела говорить. Ее запал давно иссяк. На правах победителя спора король обратился к Фриск, будто не замечая, как вздрагивает Ториэль от каждого его слова. — Как только ты уйдешь, дитя, мы снова установим вокруг сада СВОЙ барьер, который отгородит монстров от людей, а не наоборот. Так для всех будет лучше. Монстры будут легко пересекать эту черту, но люди не смогут попасть в наше королевство. Мы еще не готовы к полноценному сотрудничеству, ибо слишком долго находились в изоляции. И поэтому будем наблюдать за человечеством со стороны, чтобы когда-нибудь в будущем наладить отношения. Ты нам показала, что это возможно. Что мы можем друг друга простить. Но монстры слишком привыкли полагаться на собственную силу и еще помнят тёмное прошлое. Не так-то просто отказаться от своей истиной природы, зная то, что было раньше. — Людям не стоит доверять! — во весь голос вдруг рявкнул Папирус, глянув на Фриск так, будто все его беды начались именно из-за нее; будто этим высказыванием он бросил ей какой-то личный вызов. Хотя самой девушке показалось, что за него в ту минуту говорила ревность. — Да! — охотно поддержала своего коллегу Андайн. — То, что один человек оказался на стороне монстров, совсем не значит, что они все такие добренькие и милые! Если люди сюда полезут и попытаются разрушить нашу единственную святыню, я вновь возьмусь за копье! И никто меня не остановит! Мне ведь нужно не только охранять границы «новейшего дома» на Поверхности, но и защищать наш народ любой ценой. Хочет он того или нет! — Но ведь тогда и материалов для экспериментов не будет… — горестно вздохнув, невпопад поделилась своими соображениями Альфис. Она будто бы разговаривала сама с собой, полностью проигнорировав информацию, что ранее сообщил Азгор. А может, так оно и было. Вряд ли в Лаборатории у нее имелась возможность с кем-то часто болтать, чтобы сохранить навыки общения на должном уровне. Но робот ее сумел понять. И хоть он не поддерживал странноватые увлечения своей создательницы, на этот раз Меттатон был с нею согласен. В какой-то мере. — А как же культурный обмен? А новые телевизионные передачи? Неужели так необходимо закрывать границу? На Меттатона все уставились так презрительно, что он тут же постарался немного ужаться и стать как можно более незаметным. И хотя при его двухметровом росте эта задачка оказалась не из легких, МТТ с достоинством с ней справился. Азгор лишь нахмурился, наблюдая за его потугами, а потом и вовсе погрозил когтистым пальцем, чем вызвал оживление в рядах монстров. — Мы же не хотим, чтобы повторилась бойня? Как оказалось, никто этого не хотел. И уже через секунду разговор потек в нужном направлении. Монстры начали перешептываться вполголоса, от чего стало казаться, будто легкий ветерок ворошит траву. Они обсуждали будущее, прикидывали свои дальнейшие действия. Их мнения во многом расходились, но все были согласны с тем, что когда волшебная завеса вновь опустится, с Фриск может случиться что-то нехорошее. И поэтому она должна была уйти раньше, чем истечет эта ночь. А сама Фриск никак не могла смириться с тем, что её старания оказались напрасны. То светлое, что уже зародилось в душах монстров, могло умереть сразу же после того, как она их покинет. Ведь уже никто не будет напоминать им о самом главном — о ценности жизни, дружбы и любви. Слушая переговоры монстров, Фриск, как заклинание, повторяла про себя одну-единственную фразу: «Я хочу остаться здесь — с теми, кого люблю». Она очень надеялась, что это место примет и выполнит ее последнюю просьбу. Но воздух вокруг будто загустел, наполнившись клочьями ваты, не дававшей нормально думать, а сердце Фриск словно бы наполнилось жидким стеклом. Потом оно со звоном разбилось и больно кольнуло девушку изнутри. Это стало просто невыносимо. Фриск не хотела просто сидеть и ждать, пока кто-то другой решит ее судьбу. И, в конце концов, она не выдержала. Последней каплей для нее стало то, что Папирус вдруг заявил, будто лишь злость помогла им выжить глубоко под землёй и нужно придерживаться той же политики и дальше. Девушка вдруг резко выступила вперёд из центра круга, и шепот монстров разом стих, будто оборвался. Все взгляды устремились на Фриск. — Я понимаю вас — тех, кто провел взаперти и во мраке слишком долго. Когда нет света, нет надежды, волей-неволей можно ожесточиться и потерять всякий смысл. Стать кем-то другим. — Девушка в просительном жесте протянула руку вперед — к монстрам, и тут же на кончик ее пальца приземлился светлячок и бодро побежал по ладони. Фриск не испугалась, а осторожно сжала кулак, но так, чтобы не навредить насекомому. Искорка, что мгновение назад ярко сияла в руке девушки, померкла, спрятавшись под ее пальцами. Светлячок никуда не делся. Его просто больше не было видно. Девушка улыбнулась своим немногочисленным зрителям и продолжила мысль. — Можно потеряться в себе и заблудиться в темноте. Что, впрочем, и произошло. На самом деле я ведь не сделала ничего особенного. В каждом из вас уже была искра, которую вы просто прятали от других. Я ее увидела, ощутила и постаралась сохранить. А потом просто показала вам то, что вы успели забыть. — Фриск ослабила хватку, и освобождённое насекомое взмыло вверх, присоединившись к своим собратьям. — Я вам напомнила о том, насколько драгоценна каждая жизнь. Больше не теряйте свет в себе. Пожалуйста. Над холмом зависло плотное, почти осязаемое молчание. Казалось, что монстры даже задержали дыхание от того, что Фриск наложила на них какое-то особое заклинание. Тишина разбивалась тяжелыми каплями. Прошла секунда. Другая. На третьей секунде все присутствующие зашевелились и часто закивали, стараясь друг на друга не смотреть, будто боясь увидеть в чужом взгляде насмешку. Альфис вытащила из кармана застиранного халата носовой платок размером с небольшую скатерть и шумно высморкалась. Андайн издала булькающий звук, подозрительно похожий на всхлип, но спохватившись притворилась, будто откашливается. На лицах остальных монстров тоже застыло странное выражение, которое плохо поддавалось расшифровке. Это было нечто среднее между вселенской грустью и чувством неизгладимой вины. — Да. Нет ничего ценнее жизни, — в итоге серьезно согласился Азгор, чем безмерно удивил всех присутствующих. Ведь для него это высказывание не было азбучной истиной. Когда-то он так совсем не думал. Недаром же он имел репутацию самого жестокого монстра Подземелья. Но теперь, когда рядом с ним находилась Ториэль, Азгор будто осознал, ради чего вообще существовало Королевство; понял, зачем вообще ему стоит двигаться дальше. Но в подробности он не собирался вдаваться, и потому завершил свою речь на высокопарной ноте. — Собрание объявляется закрытым. Прошу всех разойтись по своим делам. — Мне тоже придется уйти? — на всякий случай уточнила Фриск, на что получила еще одно согласие со стороны Азгора. На этот раз последнее. — Боюсь, что да. Вот и все — путешествие закончилось. Пора было возвращаться домой. Вот только где он на самом деле находился — этот дом? Фриск считала, что им называется не только здание, но и то место, где чувствуешь себя нужным и по-настоящему любимым. Где тебя ждут и всегда принимают таким, какой ты есть — со всеми странностями и несовершенствами. Дом — это квинтэссенция доверия и душевного уюта. Фриск обернулась. Санс так и остался стоять в нескольких шагах от нее и смотреть себе под ноги. Он был подозрительно тих и сосредоточен. Фриск это очень не понравилось — ведь обычно прощаются не так. Девушка вспомнила о венке, что столько времени мяла в руках и, спохватившись, водрузила его на голову слегка шокированного Санса. Цветы тут же начали съезжать с голой черепушки, и монстру пришлось их придерживать одной рукой, но радости его, как казалось, не было предела. Привычная улыбка Санса стала ещё шире, а в глазах у него заплясали шаловливые искорки. — Решила меня приукрасить, милая? Не уж-то я для тебя не так хорош? — Хорош, но только когда сильно не зазнаешься, — сообщила Фриск, подбирая с травы готовые венки и подходя к каждому из монстров. Проводы должны были получиться торжественными, но ни песен, ни музыки больше не было слышно. Остался лишь тихий шелест листьев, да шёпот ветра. Фриск обошла всех, кто явился к ней в трудный момент, чтобы помочь, и вручила каждому по маленькому подарку. Это была забавная церемония, которая имела лишь одну цель — как можно сильнее оттянуть неизбежный миг прощания. Все осознавали маленькую хитрость человека, но никто не отказывался от его внимания. Монстры благодушно приняли нехитрые презенты от девушки, по-своему выражая ей расположение. Азгор покорно склонил свою косматую голову почти до самой земли, чтобы Фриск могла беспрепятственно надеть на нее венец из цветов; Меттатон обнял девушку всеми имеющимися у него в наличие руками; Андайн чуть не задушила её своей энергичностью, а Ториэль заботой. Альфис же предпочла промолчать, но затуманившиеся стекла очков и так говорили о том, что даже придворной ученой было далеко не все равно, что случится с человеком. Последним в очереди оказался Папирус — недовольный, высокомерный… И очень грустный. Его даже венок из золотистых цветов не смог утешить. — Береги себя, человек, — буркнул он и отвернулся. — А можно нам с Сансом попрощаться наедине? — вдруг неожиданно даже для самой себя спросила Фриск. Она думала, что после этих слов последуют неудобные вопросы или даже многозначительные комментарии, но никто даже не попытался их высмеять. Даже Папирус не стал возражать. Все присутствующие монстры сохраняли молчание, а потом один за другим стали расходиться. У каждого есть своя тайна. У Фриск тоже был свой собственный секрет, который заставлял ее светиться изнутри и который каждый раз дарил ей новую жизнь, даже когда казалось, что надежды уже не осталось совсем. И что же это было? Ответ на самом деле был довольно прост. С ней даже в самые трудные минуты оставалась вера во что-то хорошее. В светлое будущее. И эта вера всегда поддерживала Фриск, не давая ей оступиться и помогая подняться на ноги, даже когда она уже упала. Какой бы решительностью не обладала девушка, ей нужна была опора. Без нее жизнь в Подземелье стала бы пустой и беспросветной, как старый заброшенный туннель. Фриск и сама была как цветок. Как обычный полевой вьюнок, которому нужно было что-то крепкое, за что можно ухватиться, чтобы расти и тянуться к теплым лучам солнца. Она была слишком мягка и гибка, чтобы выстоять в одиночку. Ей нужна была опора. Она может быть и выжила бы в Подземелье, но вряд ли смогла бы дойти свой путь до конца. Санс в какой-то момент стал для нее единственной причиной думать о будущем и спешить вперед. Иногда Фриск спрашивала себя — что бы было, если бы на ее сторону вдруг не переметнулся бы Санс? Если бы он не помог ей в пути, если бы повернул назад… Если бы перестал быть ее другом. А может быть и кем-то большим. Да, его и Фриск соединяло чувство. Эти путы нельзя было пощупать, увидеть, зато их можно было ощутить, как и то, что они болезненно и томительно сжимали сердце. Девушку переполняло очень странное, неиспытанное раньше чувство — радость, смешанная с ужасной грустью. Все это забитое и загнанное внутрь жило в ней, дышало ее воздухом. Фриск изменилась, но глубоко внутри осталась прежней. Ее победы пахли поражением, как и когда-то в Подземелье. Она смогла спасти монстров из тюрьмы… Но вот себя, похоже, обрекла на заточение в темнице одиночества. Или же нет? — Я буду за тобой приглядывать, — прервал размышления Фриск Санс. — Обещаю. А что ещё нужно для счастья? На красивую девушку посмотришь — сразу настроение поднимается. И еще кое-что, но я пожалуй на этот счет промолчу… — Ты считаешь, что разбираешься в красоте? — Фриск недоверчиво покосилась на Санса, а тот с достоинством кивнул. — А как же! Я самый лучший специалист в сфере прекрасного. — И что же во мне такого? — потребовала объяснений девушка. Санс сделал вид, будто изучает Фриск со всех сторон. А потом изрек: — Ты вся светишься. А я как мотылёк всегда лечу к огню. — Он нарочито глупо помахал кистями рук, будто крыльями. — Знаешь такую бабочку — мёртвая голова? — Это та, что с черепом на грудке? — догадалась девушка. — Да, та самая. Ты уже замечаешь наше сходство? Они летают во мраке, но все равно тянутся к свету. — А ты боишься темноты? — тускло улыбнулась Фриск, невольно переняв игру. — Одиночества! — Надев печальную маску, Санс сложил лапки на груди, тем самым вызвав новый смешок у девушки. Она просто физически не могла грустить рядом с ним. Санс, сам того не ведая, изгонял из нее печаль и сожаления. Да, Санс был невыносим, но в его отвратительных повадках сквозило неповторимое обаяние. Он скрывал свои достоинства и выставлял напоказ недостатки. В нем было заключено многое, что Фриск еще предстояло узнать, сняв по одной все маски и заглянув под шелуху, добравшись до сердцевины его сущности. Он был застенчив и груб, тих и шумен, романтичен и ужасен. В нем сочеталось несочетаемое. И не смотря ни на что, он всегда оставался самим собой. Сансом. Сансом, с которым не хотелось расставаться. Завороженно глядя на раскинувшийся перед ней магический сад, Фриск погрузилась в странное оцепенение. Совсем рядом шумел ветер, и двигались, переговариваясь между собой живые существа. А где-то далеко позади, в невообразимой дали расстояний и времен остался ее дом и семья. Впереди представала пугающая неизвестность, в которую ступить было также страшно, как в зияющую бездну. Фриск застыла между своим прошлым и будущим, не решаясь соскользнуть ни вперед, ни назад. Она была на пересечении путей, но знала, что полностью свободна в своем выборе. И давно его сделала. Фриск машинально коснулась своей груди, вызывая визуальный образ собственной души. Раньше свечение было ярко-алым, но теперь оно стало блеклым и чуть розоватым, будто подернутое серебристой дымкой. Как будто в ней появилось и что-то от существ, что люди называли монстрами. И тут прежде, чем Фриск полностью поняла, что с ней творится, сомнения, наконец, отпустили ее, а сердце успокоилось. Все было уже решено. Девушка тепло улыбнулась Сансу. — Наверное, это правильно — меняться ради того, кого сильно любишь. Раз я уже не совсем человек, то мне не нужно будет от вас уходить. — Ты же не хочешь сказать, что… — пораженно выдохнул Санс, глядя на Фриск так, будто впервые ее увидел. — На самом деле я не просила себе зрения. Это ты хотел, чтобы ко мне вернулась способность видеть. Я же пожелала, чтобы у меня была возможность быть с тобой. С вами. И, похоже, сад выполнил мою просьбу… Санс сделал одно неуловимое движение и оказался рядом. Когда он обвил ее руками, Фриск почудилось, что ее вечно ускользающая, слабая жизнь обрела новый стержень и смысл. Может быть, именно поэтому она тогда не умерла в Подземелье, не ушла за грань, а осталась с Сансом, терпя все новую боль. Хотя бы ради этого момента. У каждого в жизни бывает особенный миг. Момент, который возносит на вершину. Мгновение, когда человек сияет, как полярная звезда. Наступило это особенное время и для Фриск. Переполнявшая ее радость, начала разрастаться, как облако, накрывая с головой и заботливо укутывая в кокон восторга. Девушка прижала ладони к груди — поближе к сердцу, будто стараясь ощупать свое счастье сквозь кожу, придержать его руками, чтобы остановить, задержать волшебное мгновение. Фриск ведь не знала, что это чувство и так останется с ней вместе с Сансом. Оно потускнеет, сделавшись привычным, но иногда будет настигать её с неожиданной силой, похожей на удар, заставляя задыхаться от радости и наполняя глаза слезами, а душу тихим томлением. Невероятно, но Фриск нашла свой маленький рай еще при жизни и не стала его отпускать. Она обрела место, в котором смогла быть самой собой и больше не притворяться никем другим. Фриск стала счастливейшим человеком на земле. Ведь теперь у нее был таинственный сад, скрытый от людских глаз; монстры, которые перестали оправдывать свое название. И Санс, что смог, наконец, разогнать окружающую темноту. Раз и навсегда.