Секретный сад (FlowerFell)

Некоторое время Фриск сомневалась — не обманывают ли ее, не дают ли пустые надежды на что-то несбыточное. Хотя… Чем она вообще рисковала? Своим статусом? Честью? Чего страшного было в том, чтобы оказаться в центре внимания у одного монстра на пару минут? Почему бы просто не согласиться? Рядом с ней находился только Санс, но девушка все равно очень смущалась в его присутствии. Она прижала к себе недоплетенный венок так, будто это был ее спасительный талисман, и удрученно склонила голову. — А что нужно петь? И как? Я вовсе не певица, — Фриск вдруг насторожилась, будто о чем-то догадавшись, и с улыбкой добавила. — А не разыгрываешь ли ты меня, мистер Костяная Голова? — Ну, что ты! Да не в жизнь! И не в смерть. Хотя неважно. В принципе не имеет значения, что петь и о чем, если это делать от души. А в чистоте твоих намерений я не сомневаюсь, — фыркнул Санс, хотя по интонации его голоса можно было догадаться, что он довольно ухмыляется. — Так что просто спой мне. Попроси сад о чем угодно, и возможно твое желание сбудется. Чем скелет не шутит? Правда, Сахарок? — Ты всегда так говоришь, когда в чем-то не уверен, — уже шутливо возмутилась Фриск, решительно скрестив руки на груди. — Тебе надо всего лишь сделать выбор и внести символическую плату. Это не так уж и сложно. Помурлыкаешь себе под нос, а я послушаю. Ничего страшного. Если конечно ты вдруг не начнешь затягивать храпящие рулады, как это порой делаю я, когда Папирус не видит. Фриск все-таки не выдержала и тихонько захихикала, прикрывая рот ладошкой, ярко представив то, как Санс комично раскланивается, ожидая аплодисментов, после своего фирменного «Хррр» за спиной у вспыльчивого брата. — Ничего обещать не могу. Но ты меня убедил. Только потом не жалуйся, что у тебя уши в трубочку завернулись. — Как же хорошо, что у меня нет ушей. Без них явно меньше проблем! Заворачивай их, разворачивай, старайся ими не хлопать и лапшу с них вовремя скидывай. Столько лишних и затратных движений. Как же люди с ними живут? Не подскажешь мне, милая? — нарочито горестно посетовал Санс и легонько ткнул девушку в бок, вызывая у нее новый приступ смеха. Атмосфера скованности окончательно рассеялась, и Фриск, откашлявшись, решилась. Петь она действительно была не горазда, но голос у нее оказался подходящим — настоящее сопрано. Да и медведь ей на ухо не наступал, как выразился потом Санс, которому понравилось отпускать каламбуры на заданную тему. В итоге Фриск решила взять за основу своего маленького выступления — воспоминания о путешествии по Подземелью, пусть и вышло оно у нее не совсем счастливым. Но у Фриск просто не нашлось более яркого эпизода в жизни, чем этот — полный лишений и испытаний. И именно поэтому она запела о своем недалеком прошлом — печальном, хотя и вдохновляющем на подвиги. Очень скоро отпущенная на свободу мелодия полилась будто бы сама собой — ничем не сдерживаемая и легкая. Девушка впитывала спокойствие и доброту, заключая себя в круг чистоты, куда не могли пролезть бледные руки тех, кто похищает и ломает чужие души. Для Фриск сейчас существовала лишь песня, ветер и тот, кого она любила больше всего. И все это находилось в секретном саду, наполненном цветами и стрекотом цикад. А снаружи не осталось никого и ничего. Лишь где-то далеко в другом мире шумел враждебный им город людей. Память Фриск пахла, звенела и шуршала. Она несла в себе запахи, звуки и ощущения, но не простиралась очень далеко. Фриск помнила Подземелье и больницу, но обрывисто и какими-то частями. Эти фрагменты складывались в отдельные картинки, которые хотелось поскорее забыть, стереть, чтобы начать все заново — с чистого листа. И в этой песне отражалось все, что раньше так и не было сказано вслух: любовь, привязанность и тоска по тому, чего нельзя исправить. Фриск выводила мелодию тихо — лишь для себя и Санса. Ветер кругами носил лепестки, опавшие с венков. Они останавливались, задевая девушку, кружились, чуть касаясь ее. А возле ног Фриск заканчивался их медленный танец. Тише… Еще тише. У этой песни не было слов, только мотив, подслушанный когда-то в Вотерфолле — нежный и какой-то потусторонний, словно прибывший откуда-то из иной реальности. У Фриск замерзли лодыжки, но она продолжала свое почти магическое таинство, успокаивая и убаюкивая собственные страхи. Девушка пела, сад слушал. А может уже и не только сад. Девушка уловила отзвуки какой-то далекой мелодии, просачивающейся снаружи и не смешивающейся с ее собственной песней. Фриск стал кто-то отвечать, причем с нескольких сторон сразу. Спустя пару секунд нестройный хор грубоватых голосов зазвучал громче, отдаваясь эхом. Фриск ни разу в жизни не слышала такого пения. Поначалу оно было не очень музыкальным, но постепенно будто бы преобразилось, превратившись в потрясающий красоты горестный плач. Звук пения монстров взлетал к небесным сводам и раздавался в ночной тишине набатом, падал оземь и тонул в ковре цветов. То была песня о звездах, о далеких небесных светилах, о мечтах, которые должны были стать явью. Мелодия повторялась, замыкаясь сама в себе без начала и конца. Санс стал вторить Фриск. Хрипло, неумело он подбирал мелодию, стараясь попасть в такт, заданный ранее девушкой. Ошибался, возвращался и упрямо повторял, выправляя. Выводил ее негромко, как колыбельную. Фриск вдруг почувствовала, как музыка зазвучала у нее внутри и снаружи. То было ее собственное горе, волшебным образом превратившееся в песню, что теперь разносилась над просторами секретного сада. Как долго это продолжалось, Фриск не могла бы сказать, как не смогла бы объяснить, почему от звучания собственной и чужой скорби, ее боль начала постепенно стихать и исчезать, скручиваясь в спираль и растворяясь в пустоте. Музыка заставляла мечтать и внушала, что любые грезы осуществимы, будила неясное томление в груди и тут же обещала утолить его. Эта мелодия завораживала, подхватывала и уносила куда-то бесконечно далеко — в иные миры. От нее стало хорошо и спокойно, будто впереди зажегся яркий фонарь, показывающий верный путь. Свет? Фриск показалось, словно кто-то приоткрыл над ней плотную завесу и пропустил вперед. Сначала девушка ничего не видела, но потом… Тьма постепенно расступилась перед ней и покорилась голосам монстров. Сквозь мрак стали проступать силуэты ее старых знакомых. Она сначала смогла различить свет и тень в неясных пятнах перед собой, а потом уже и цвета, в которых в основном преобладал кроваво-красный и траурно-черный оттенок. В конце концов, свое дело завершила резкость, и неясные очертания приобрели нужную четкость. Фриск вернулось зрение. Эти изменения произошли быстро — всего за пару мгновений, словно с ее глаз разом сняли какую-то непроницаемую пелену. Фриск с удивлением посмотрела по сторонам и стала свидетельницей потрясающего зрелища. Оказалось, что все это время она сидела ровно посередине «ведьминого круга», а недалеко от нее высились огромные камни, которые кто-то установил вертикально, и возле которых собрались ее старые знакомые. Фриск распознала их еще раньше по голосам и разобрала вкрадчивый тембр Ториэль, властные нотки Папируса, грозный рык Андайн, елейные интонации Альфис и звонкое, слегка металлическое бренчание Меттатона. Вот только Азгора она почти не помнила. Когда Фриск встречалась с ним в последний раз, то была совсем не в том состоянии, чтобы различить особенность его говора. Теперь же она поняла, чей это был бархатный бас. Фриск быстро пересчитала всех присутствующих. На семь монолитов, испещренных какими-то таинственными символами, приходилось семь монстров. Это было совпадением или же тщательно проработанным планом? Шесть монстров по бокам, а последний располагался как раз возле девушки — Санс оставался рядом с Фриск все это время и вроде не намеревался никуда исчезать, хотя все происходящее было очень похоже на странный сон, в котором могло случиться что угодно. Любое чудо или кошмар. Лунный свет обнимал Фриск, но чуть голубоватое свечение исходило не только с неба, но и откуда-то из-под земли. Пульсирующее сияние струилось сетчатым узором, подобно корневой системе огромного растения, а Санс был тем, кто собирал и направлял эту природную энергию прямо к Фриск. Он стал своеобразным проводником, что по капле дарил девушке силы. Силы, чтобы жить дальше. И магия здесь буквально витала в воздухе, потрескивая и переливаясь крошечными искрами. Ночь приобрела ярчайшие краски, а Фриск не могла ею налюбоваться. Светлячки, будто крохотные фонарики, кружили над ковром из золотистых цветов. Звезды… настоящие звезды сверкали над девушкой в необъятном небе. Казалось, что они были совсем близко. Будто если бы Фриск протянула руку, то смогла бы ухватить целую горсть сверкающих блесток. И все это она теперь видела, потому что прозрела. Сейчас Фриск могла убедиться и в том, что ее не обманули, и что ниже холма действительно раскинулся прекрасный сад и простирался он, насколько хватало взгляда, уходя куда-то в перспективу. Это было настолько прекрасно, что у девушки вновь на глазах навернулись слезы, но она удержалась от того, чтобы дать им волю. Все же она была тут не одна. Фриск и Санс были взяты в кольцо монстров. Мелодия их притянула сюда, но держались они пока на некотором расстоянии, будто опасаясь обжечься. Когда слова завершили свой танец, когда последний отголосок прекрасного затих, воцарилась благостная тишина. Фриск оглядела всех собравшихся и заметила в них кое-что новое. Лица монстров, будто бы преобразились. С них словно бы сошла вековая грязь. Пусть мелодия без названия и отзвучала, но она продолжала жить сама по себе — в живых существах, выбравшихся из Подземелья на волю. Музыка сумела разгладить морщины, смахнуть пыль с остекленевших глаз. Что-то она сделала с монстрами — смогла настроить их на одну тональность и хоть ненадолго дала им внутреннюю гармонию, излечив уродство души. Но постепенно чары музыки начали разрушаться. Все встрепенулись, будто выходя из оцепенения, зашевелились, переговариваясь о чем-то.