Empatheia

Мэттью Уоттс считал свою девушку лучшей в мире. У Линдси был только один недостаток — ее работа, к которой она относилась слишком уж серьезно. Ну в самом деле, нельзя же отдавать все силы впавшим в детство старым маразматикам, от которых даже родственники отказались и сплавили их в приют. Так и на личную жизнь времени совсем не останется! Вот и сегодня очередное свидание сорвалось: они только зашли в кафе и сели за столик, как Линдси позвонили и сказали, что миссис Догерти снова рыдает в кабинке туалета, отказываясь выходить. И, разумеется, справиться с этой бедой может только младшая санитарка, у которой, между прочим, сегодня выходной! Как будто в этой богадельне другого персонала нет! — Несчастная старушка, — Линдси сама чуть не плакала. — В прошлом году потеряла всю семью… Случился пожар, ее сын, невестка и трое внуков задохнулись в дыму. С тех пор все время плачет. — Печальная история, — Мэтт поморщился. — Ну а ты-то тут причем? — Мне ее жалко, — девушка вздохнула. — Она такая несчастная… — Я тоже несчастный, между прочим, — он обиженно поджал губы. — Целую неделю ждал, что мы сможем провести вечер вдвоем, и вот ты снова меня бросаешь ради своих стариканов. Линдси закусила губу, а потом застенчиво улыбнулась. — Поехали со мной? — тихо спросила она. — Пожалуйста… Я только уговорю миссис Догерти вернуться в комнату и уложу ее спать. Больше она никого не послушает, а мне почему-то доверяет. Это ненадолго. — Ладно, — Мэтт фыркнул. — Поедем спасать старушку из туалета. Но… раз уж я там окажусь, пообещай познакомить меня со своим любимым пациентом. Ну, тем бывшим полицейским. — Познакомить вряд ли получится, — ее улыбка стала грустной. — Мистер Лестрейд почти все время спит. Говорит, сон — это лучшее, что осталось в его жизни. Конечно, ему же почти девяносто, сил, наверное, нет… У него была очень интересная жизнь, говорят, в Скотланд-Ярде до сих пор легенды ходят. — Ты так часто и с таким восторгом говоришь о нем, что я почти ревную, — парень скорчил гримасу. — Он не такой как все, — она тихо засмеялась. — Понимаешь… К нам ведь не от хорошей жизни попадают. Большинству просто некуда идти. Но Грег… у него много друзей, да и коллеги часто приезжают, совета спрашивают. Он мог бы жить совсем иначе, но сам выбрал наш приют. Сказал, что хочет только покоя. — Грег? — Мэтт нахмурился. — Он сам просил называть его так, — Линдси фыркнула. — Знаешь, наши старики все несчастны, но не он. Я иду к Грегу, когда становится невмоготу. Когда что-то совсем плохое случается, или кто-то умирает… Он говорит, что понимает, каково мне, знает, что я просто не могу не пропускать через себя их боль. Что это называется эмпатией — редкий дар, который может стать и благословением, и проклятием одновременно. И улыбается так, что все сразу кажется менее безнадежным. У него такая светлая улыбка… — Да этот старый хрыч флиртует с тобой! — возмутился Мэттью. — Ну что ты! — она засмеялась. — Грег просто добрый. — Знаю я таких добрых, — он нахмурился. — Прикидываются божьими одуванчиками, а сами руки распускают. Ничего уже не могут, так хоть пощупать. — Бывают и такие, — Линдси скорчила гримаску. — Но мистер Лестрейд — не тот случай. Вряд ли его когда-то интересовали женщины. — Ты хочешь сказать, что он — гей? — Я не уверена, — она закусила губу. — Но на каминной полке у него стоит фото, довольно старое. И на нем изображен мужчина лет сорока, не красивый, но из тех, кого невозможно не заметить. Стройный, элегантный, в шикарном костюме. И есть что-то совершенно неотразимое в его взгляде, позе, в том, как он опирается на зонт-трость… С этим зонтом, кстати, Грег почти не расстается. И на фото иногда смотрит с такой нежностью, что ее почти можно пощупать. — Мало ли кто на том снимке, — усмехнулся Мэтт. — Может, отец, который рано умер, и сын всю жизнь считает его идеалом. — Я не спрашивала, — Линдси снова грустно улыбнулась. — Но однажды случайно услышала имя… К мистеру Лестрейду довольно часто приезжает один друг, тоже очень почтенного возраста. Привозит мед и шутит, что к старости окончательно стал мизантропом и предпочитает общество своих пчел, потому что даже они умнее людей. Грег и этот друг подолгу разговаривают, и я как-то, проходя мимо, слышала, как мистер Лестрейд упомянул какого-то Майкрофта. И говорил о нем с такой любовью… знаешь, я думала, что такая только в книгах осталась. Наверное, именно так зовут мужчину с фотографии. Пока Линдси успокаивала рыдающую миссис Догерти, Мэттью все обдумывал ее слова. Любовь как в книгах, ну надо же… Да еще к мужчине! Понятно же, что ей просто нравится этот Лестрейд, она жалеет, что он одинок, вот и придумала ему романтическую историю. Бессмертные чувства, которым он верен всю жизнь. До чего же девушки бывают глупыми и наивными! …А отставной полицейский, о котором шла речь, в это самое время мирно дремал в кресле, сжимая черный зонт-трость с полированной бамбуковой рукоятью. Вторая рука его была неловко вывернута, и любой, кто мог его увидеть, списал бы это на проблемы с суставами. Потому что они не заметили бы, что спящий вовсе не держит ее на весу. Что она покоится в волосах довольно молодого мужчины в элегантном костюме-тройке, который сидит на полу возле кресла, положив голову на колени старика. *** Двое мужчин лежали на траве очень близко друг к другу и тихо переговаривались. — Никогда бы не подумал, что Шерлок может уехать из Лондона и поселиться в сассекской глуши, — задумчиво проговорил Холмс. — Шило в заднице твоего брата с возрастом слегка притупилось, — легкомысленно отозвался Грегори и тут же рассмеялся. — Майкрофт, задница — эта такая часть тела. У некоторых она даже бывает вполне симпатичной. И тебе совершенно необязательно морщиться каждый раз, когда я упоминаю ее вслух. — Я в курсе существования такой части тела, — слегка чопорно отозвался Холмс. — Но ты же знаешь, что употребление этого слова в разговорной речи — вульгарно. — Господи, и как я прожил почти полвека с таким занудой? — Лестрейд рассмеялся и, чтобы смягчить свои слова, наградил партнера поцелуем. Тот усмехнулся в ответ. — У вас по-прежнему только один универсальный аргумент в любом споре, инспектор. Впрочем, я не в обиде и даже попросил бы вас повторить. Можно несколько раз… и будет прекрасно, если вы не остановитесь только на этом… ммм… аргументе. На последних словах речь его стала не слишком внятной, потому что Грегори принялся с энтузиазмом исполнять просьбу. Он перекатился на спину, увлекая Холмса за собой, и очень недвусмысленно сжал ладонями ту часть его тела, которая послужила причиной дискуссии. — Стыдитесь, инспектор, — Майкрофт слегка задыхался, поэтому укоризненный тон ему не слишком удался. — В вашем-то преклонном возрасте… Лестрейд скорчил гримасу. — К счастью, во сне я вижу себя молодым, — с легкой усмешкой проговорил он. — Довольно уже и того, что, когда я бодрствую, тебе приходится смотреть на развалину, в которую я превратился. — Я люблю тебя любым, — Майкрофт мягко улыбнулся. — К тому же, твое тело всего лишь состарилось. А представь, на что после стольких лет должно быть похоже мое. — У меня все меньше сил, — Грегори вздохнул и откинулся на траву, прикрывая глаза. — Каждый раз, засыпая, я не уверен, что проснусь. — Однажды это случится, — Холмс погладил его по волосам. — Но не волнуйся, я ведь буду с тобой и помогу тебе пройти через это. — Я все равно боюсь, — инспектор болезненно поморщился. — Боишься? — Майкрофт приподнял бровь. — Серьезно? Грегори, людей страшит неизвестность, но ведь ты-то хорошо знаешь, что со смертью физического тела ничего не заканчивается. — Меня беспокоит не это, — он закусил губу. — Просто… а что будет с нами? — Мы уйдем, как и должны, — Холмс склонил голову, прижимаясь лбом к его лбу. — Вместе, держась за руки. И каким бы ни был наш дальнейший путь, мы будем идти по нему вдвоем. — Уверен? — Грегори прижал его к себе сильнее, руки его слегка дрожали. — Что, если не получится? — Получится, — твердо отозвался Майкрофт. — Больше я ни за что не позволю тебе потеряться. — Ты всегда добиваешься того, чего хочешь, да? — Не сомневайся в этом, — Холмс усмехнулся, а потом очень недвусмысленно посмотрел на его губы. — Кстати, почему вы остановились, инспектор? Неужели у Скотланд-Ярда так быстро закончились… аргументы? THE END