Часть 1
22 марта 2017 г. в 14:56
— Ты обманул меня, — произнёс тихо Хиггсбери.
Максвелл глядел на него с улыбкой — снисходительной и мягкой, как казалось ему самому. Жаль, здесь не было зеркал: Хиггсбери их почему-то не любил. Что ему не нравилось?.. Ему шло чёрное. Максвелл наполировал обсидиан, только бы видеть своё лицо, а этот — этот всё здесь завесил паутиной.
Забавно, почти смешно. Хиггсбери, кажется, прежде пауков терпеть не мог.
— Я не обманывал, — Максвелл подошёл к нему, сидящему на троне. Такому опасному — если б он умел пользоваться своей силой. Такому бесстрашному — если б он наконец согласился себя принять.
Но Хиггсбери не был властителем, и уже к третьему дню тьма почти полностью его истощила. Это было… досадно. Максвелл глядел в его осунувшееся лицо, на его худые бледные руки. Глядел на него — слишком слабого и слишком неподходящего этому месту и этой короне.
— Я лишь сказал, — произнёс Максвелл вкрадчиво, — что это даст тебе некие… возможности. Ты ведь мнишь себя талантливым человеком, не правда ли, друг мой? Я был уверен: ты найдёшь достойное применение своему открывшемуся потенциалу. Видимо, я ошибся.
Он улыбнулся. За этим «ошибся», возможно, скрывалось бы нечто, похожее на извинение, но вины Максвелл не чувствовал. Он лишь думал с небольшим огорчением, что вернуться на Трон ему придётся куда быстрее, чем он ожидал.
Тьма обнимала Хиггсбери крепко и нежно баюкала его в своих руках.
В этом, пожалуй, была главная ошибка.
Тьме нужен был мужчина, а не ребёнок. Ей нужен был любовник, наставник и покровитель, а не юнец с холодной головой и горячим сердцем. Ей не нужны были ни его идеи, ни его заоблачные мечты и чересчур возвышенные желания.
Тьма — это нечто более приземлённое. Это желание, Хиггсбери. Это подчинение и власть, это жажда и голод.
Максвелл пытался научить его. Он пытался показать ему это, когда заставлял его умирать и возрождаться снова и снова. Он мучил его, лишая воды и еды, обострял его мысли — и тот час же сводил его с ума. Он заставлял его думать, что отрезать куски собственной плоти и жрать их — жрать, Хиггсбери, слышишь? — это лучшая перспектива, чем смерть.
Но, видимо, этого было мало. Видимо, этого всё ещё было недостаточно.
Максвелл сжал сигару в своих зубах и склонился над новым демоном, выдыхая пряный дым ему в лицо. Заставляя его закашляться и проснуться.
— Ну же, смотри на меня, — процедил Максвелл глухо сквозь зубы и вздёрнул его подбородок, больно сдавив челюсть пальцами. — Смотри на меня, мальчик.
Его рука скользнула вниз, расправляясь с пряжкой ремня. Максвелл подался ближе, безо всяких прелюдий забираясь рукой под пояс чужих брюк и сжимая член в своей холодной ладони.
— Ты хоть понимаешь, что её кормит? — продолжал он, лаская Хиггсбери грубо и резко. — Ты хоть понимаешь, что значит — тьма? Она, Хиггсбери, — она всегда хочет больше. Она хочет крови и смерти. Она хочет страсти, она голодная, Хиггсбери, голодная!.. Смотри на меня!
Он ударил кулаком по твёрдому камню трона, и Хиггсбери поднял на него чёрные затуманенные глаза. И Максвелл смотрел на то, как искажается его лицо. Слышал — в окутавшей их вязкой тишине, — как глухо колотится в его рёбрах пока ещё живое сердце. Чувствовал, как отзывается его тело, разгоняя по венам разбуженный жар.
— Смотри на меня, — прошептал хрипло Максвелл. Он продолжил ласкать его, сжимая головку пальцами, оттягивая крайнюю плоть и надавливая на уздечку. Он ногтем забрался в отверстие уретры, и Хиггсбери вздрогнул от боли, а затем — задрожал. Выгнулся в цепких чёрных руках, что обвивали его, застонал — вымученно и тихо, — и Максвелл ощутил, как тёплое и скользкое пачкает ему пальцы.
— Я слишком много вложил в тебя, чтобы ты сдох, не успев со мной расплатиться. — Он поднял руку и прошёлся языком по своей ладони, пробуя семя на вкус. Он подумал, что когда-нибудь так же слижет кровь — с чьих-нибудь губ.
Он, в конце концов, тоже был голоден. И ей он отдавал, пожалуй, слишком много.