Молчанка наоборот?

Сколько я себя помню, мать моя была бесхарактерной женщиной. Будучи человеком безвольным, ей не надо было от жизни ничего. Если бы не отец, который чуть ли не силой заставлял ту ходить на работу, она бы днями только и делала, что лежала на кровати, ничем не занимаясь. Скорее всего, именно это нас с ней и объединяло – безвольность и временная дезориентация. Она не любила все. Брак по залету, херов ребенок, глядя на которого глубоко в душе просыпается уже привычная ненависть, херов муж, строящий из себя непонятно что, херова работа с херовым начальником, херова мамаша, которая только и делает, что ебет мозги. Казалось, мать состояла из ненависти. Отец отличался. Как и она, он не любил людей, но была в нем любовь к чему-то другому, куда более интересному, чем люди. Ему, человеку, которому чужды были человеческое общество, светские беседы и людские чувства, куда более привлекательными казались пальметты и аканты капителей, такие разные фрески рококо и барокко, оригинальные, ни разу не повторившиеся фризы. Ему, нелюдимому, было куда приятнее часами сидеть в зале небольшой квартирки, где располагался рояль, за этюдами Шумана и пьесами Чайковского, чем разговаривать с кем-либо. Несмотря на то, что ему приходилось бедствовать в небольшой квартирке небольшого городка, он не скупался на посещения галерей, дабы порадовать свои глаза картинами Рафаэля, Ван Гога, Рубенса. Вечера он проводил за чтением под музыку Баха, Моцарта, Шуберта. Но мне его увлечения были чужды. С самого детства я возненавидел отца и всеми силами пытался возненавидеть то, что так любил он. Я полюбил Паланика и Берджесса за наполненных ненавистью персонажей, пристрастился к агрессивному, полному энергией и манией к разрушению року. Это была моя революция, восстание против собственного отца, ненавистника всего нашего века. Александр был чем-то неопределенным, граничащим между мной и отцом. В университете я видел его обычным парнем – свитер, джинсы, кроссовки, какая-нибудь книжка в руках на перерыве. Такой же обычный, как и всё вокруг, мало чем отличающийся от окружающего. Но квартира была его душой: идеально убранная, выглядящая богато, солидно и стильно. Книги и диски были расставлены по непонятному принципу, сочетаясь цветом и ростом, но противореча смыслом – «Гордость и предубеждение» тихой Джейн Остин рядом с взрывным «Заводным апельсином» Берджесса, романтик Есенин по соседству с королем ужасов – Кингом. На полочке с сувенирами – ангелочки из гипса, стоящие прямо перед росписью Кристофера Майкла Фена на небольшой фотографии «Slipknot». Все перемешано, перепутано, соединено воедино, составляя в целом какой-то винегрет, сброд. Но если перестать приглядываться, не замечать названий рядом стоящих книг, близлежащих дискет, висящих рядом фотографий,- выглядит красиво. Даже не красиво – изящно, искусно, идеально. В такой момент невольно задумываешься – не гений ли тот человек, что создал это? Не гений ли он? Разбавивший легкую классику тяжелым роком, предавший романтике жестокость,- разве он может быть таким же, как и все? Но потом вспоминаешь, что это лишь квартира. Квартира, в которую Александр был влюблен. Он влюбился по уши во все здесь, не без улыбки смотрел на отблеск своей души – мешанину из любви и ненависти, нежности и грубости, прекрасного и уродливого. С Александром мы столкнулись внезапно. Мы с Вовой как раз коротали время под дверью своей комнаты – и он, и я потеряли ключи, а запасной вахтерша отказалась давать, еще и грозя нам скорейшим выселением за просраные ключики. - Чай, кофе?- спрашивает Саша из кухни. - Мне кофе, Кириллу чай,- отвечает за двоих Вова. Знает, что не люблю горькое. Саша появляется через минуту, у него в руках поднос, на котором стоят чашки с напитками и вазочка с печеньем. - Куда подадитесь?- Саша садится в кресло, единственное в гостиной. У него квартира на одного. Одна глубокая тарелка, одна плоская, одна вилка, одна ложка, нет телевизора, потому что он телевизор не смотрит, а больше и некому, один ноутбук. Чашки, скорее всего, подарок, потому что идут комплектом,- красивым сервизом под восемнадцатый век, с золотым рисунком сверху и на изящной ножке. - Дверь откроют, да и из общаги вряд ли выгонят. Саша улыбается, но я вижу в его глазах недовольство. С чего бы это? Наступает молчание. Я чувствую себя немного неловко, стесняюсь находиться в одном помещении с Сашей. Вова, видимо, тоже нервничает. Оно и понятно, парень привык болтать, обмусоливая каждую тему, но мы-то молчим. Только Саша себя чувствует комфортно, попивая из красивой чашечки и, подло улыбаясь, глядя на меня. - В любом случае, еще часа два нам там появляться не стоит. Ты бы видел ее рожу, Сашка!- Вова старается нарушить тишину. - Вы можете остаться здесь пока она не угомониться. - Не,- Вова махнул рукой.- Мне скоро уходить, у меня ж типа свидание. Это Кириллу некуда деться. Блять, ну кто тебя просил? - Кир, останешься у меня. Вов, позвонишь мне, я отвезу Кира в общагу,- клянусь, в его глазах я видел маниакальный блеск. Дверь за другом предательски хлопнула. Я к этому моменту улегся на удобном белом диване. Закрыв глаза, я прислушался к тому, что происходило в квартире. Послышались тихие шаги Александра. Едва слышное шуршание по ковру. Холодные пальцы касаются моего лица, что-то щекотно двигается,- парень поправил упавшие на лицо волосы. Несколько секунд ничего не происходит, а потом меня накрывают чем-то легким, но теплым и мягким. Голову чуть приподнимают, и я чувствую опору, подушку. Стоп, разве у подушек что-то бьется внутри? Да и не такая уж она и мягкая… блять, это ж его грудь! Он что, рядом лежит что-ли? Будто подтверждая мои мысли, меня обнимают крепкие руки. Тепло и приятно… так, стоп, нет! Нет, нет, нет, нет, нет! То, на чем я лежу, напрягается и слегка поднимается. Я чувствую, как к моей макушке что-то прикасается. - Спи, тигренок,- тихо, почти шепотом произносит брюнет. Когда я открываю глаза, в комнате совсем темно. Под моей головой теперь подушка, мягкая и удобная, не как грудь Саши. Дверь за моей спиной открывается. Я приподнимаюсь на локтях. Саша подходит ко мне и садится рядом на диван. Он ничего не говорит, лишь улыбается. Спустя секунд тридцать парень все же начинает действовать: все еще не сказав ни слова, наклоняется, даря мне легкий поцелуй в губы. Я поддаюсь чуть вперед, сам не понимая зачем, и поцелуй становится глубже. Саша придвигается. Он снимает с меня расстегнутую толстовку, а затем его руки лезут под футболку. Саша действует медленно, как будто растягивая момент. Я не сопротивляюсь, гонимый интересом и желанием собственного тела, поддаюсь на все ласки. Вскоре он уже снимает с меня джинсы и я остаюсь в одних лишь трусах. Немного смущаюсь, тянусь к нему, чтобы тоже раздеть. Все происходит тихо, мы не обмолвились ни словом. Когда Саша снимает с меня последний предмет одежды, у меня уже стоит. Брюнет очередной раз целует меня в губы, а затем спускается - проделывает дорожку из поцелуев от губ к шее, кусает нежную кожу, потом зализывает ее. Он знает, что я уверен, поэтому не спрашивает, когда переворачивает на живот. Сначала в меня входит палец, на нем щедро намазана смазка. Ощущения далеки от приятного, но терпимо. Становится страшно чуть позже, когда я слышу звук открывающегося пакетика с презервативом, как Саша надевает его на свой возбужденный член, тяжело вздыхая. Я вдруг понимаю, что сейчас я смогу всем телом ощутить адскую боль. Это перспектива не очень-то и радует. - Все будет хорошо, тигренок,- я успеваю подумать о том, почему именно тигренок, а затем чувствую боль,которая, кажется, прямо сейчас разорвет меня на части.- Тише, тише,- от дыхания над ухом по всему телу пробегает стадо мурашек, едва ли заметное за пульсирующей болью. Я кричал? Еще несколько толчков, которые не приносят ничего, кроме боли. Из глаз предательски катятся слезы, хочется убежать, и я уже готов послать Сашу к чертям, как он что-то задевает… стон наполняет тихую комнату. Саша ускоряется, а я сжимаю зубы на уголке подушки, чтобы не кричать. У него большая квартира, но это не отменяет того факта, что у него есть соседи. Издав громкий стон, Саша кончает прямо в меня, а я, не отставая, изливаюсь на свой живот. Все тело пульсирует, я чувствую удары своего сердца всем телом. - Почему тигенок?- задаю я интересующий вопрос, стараясь отдышаться. - Они р-р-р-рычат,- Саша поворачивается ко мне. Он вспотел, дыхание его сбилось, а на лице сияет улыбка. Брюнет не отрывает от меня взгляда.- Кир,- зовет он меня. - Мм?- это все, на что я сейчас способен. - Я тебя люблю,- в груди что-то кольнуло, но не больно. Приятно. Улыбаюсь. Я, кажется, тоже. Я не люблю людей. Я ненавижу вас, человеческих созданий. Вы мерзкие противные субстанции. Вы все. Но не ты, любимый. Ты - свет среди тьмы, и ради того,чтобы быть с тобой сейчас,я готов испытать боль в будущем. А вы, херовы дети своих любименьких маменек, не лезьте к нам своими паршивыми руками.