Темное солнце вне времени

       — Ты же не думаешь, что Нейтан сам прислал это сообщение? — зловеще отзывается Марк. — Лежит там, с камнем и кровоточащей головой, — смеется Джефферсон, а Макс вдруг начинает просто кричать, без каких-либо слов надрывается ужасом во все горло, от отчаяния. — Макс! — рычит, что самое страшное, даже не бывший учитель в ответ, и дает ей пощечину, заставляющую умолкнуть, тут же вкалывая дозу наркотика, а после откидывает шприц куда-то в сторону, как уже ненужный инвентарь. — Будь, сука, тише! Меня раздражают твои попытки кричать!        Макс пытается продолжить кричать, только еще громче, но горло пересыхает в момент, а слезы больше не льются, и она заливается кашлем. Мучитель, тем временем, разворачивается, взяв коробку со снимками, сделанными через полароид, и обрушивает их на девушку, словно ураган на Аркадию Бэй, возможно, из-за злости, после кидает коробку к шприцу и скрывается за дверным проемом, нервной походкой. Сконцентрировавшись, она смотрит на снимок, что упал ей на колени поразительно удачно, надеясь скорее оказаться у себя в комнате.        Так и происходит, вот только пальцы слушаться перестали, а ноги неловко подкашивались конечно, приход же, пропади пропадом, блядь, этот маньяк, пока злящаяся на свое бессилие девушка пыталась добрести до полок. Макс все же достала фотографии из ящика (вместе с ящиком, случайно), и стоило ей это сделать — выключилась. Прямо посреди комнаты.        Она очнулась в больнице, яркий белый свет бил в глаза, и она бы отдала всё за простую темноту; около пищал кардиостимулятор, а в вену, словно змея, впился «хвостик» капельницы, и будь на её месте кто-то другой, усмехнулся бы, заметив, что это будто сцена из дешевого фильма.        — Миссис Колфилд, — послышался строгий голос, — я из опеки. Мы уже созвонились с Вашими родителями и собираемся принять меры относительно того, что Вас нашли на полу Вашей же комнаты, — сбоку стояла женская фигура, и Макс не могла разобрать её черты лица сквозь пелену перед глазами, но почему-то была уверена, что женщине лет сорок, — и в Вашей крови были обнаружены сильные психотропные вещества, из-за них, чтобы Вы знали…        — Хлоя… — бормотала Макс, сквозь вращение мира перед глазами, но её никто не услышал, и женщина продолжила что-то вещать про то, что если бы юродивую студентку обнаружили позже — она бы была обречена зависимостью на всю оставшуюся жизнь, хотя и так, такие системы, как гормональная и иммунная, были серьезно нарушены, что уж говорить о сердечнососудистой. — Хлоя… — вновь повторила она чуть громче, и женщина замолчала, нагнувшись к больной, отложив документы в сторону, и прислушиваясь. — Мне нужны фото… — у девушки всё еще заплетался язык, но спустя мгновение её накрыло огромное отчаяние, неведомая ранее паника, что она не сможет помочь, не успеет спасти Хлою от выстрела в голову, как не смогла спасти Кейт Марш, что она не сможет остановить Джефферсона, и её сердце одолела весьма внушительная боль, такая, что тело перестало слушаться и начало словно вырываться из паутины всех этих событий, а перед глазами плыли белые блики, и это был явно не первый её припадок, ведь от перспективы упасть на, как Макс представлялось, мертвенно холодный кафель — спасли ремни на ногах, руках и теле. — Фотогра…! — пытается прокричать она, но слишком путается в, теперь казалось, такой узкой и маленькой собственной голове. — Мне… — выдыхает она, после того, как к ней сорвались какие-то люди и что-то наконец вкололи, — нужны… — снова пытается Макс, но теряет сознание.        Просыпается она снова, когда на её голове бережно оказывается рука, ну или Макс наконец замечает эту руку. Когда удается открыть глаза, понимает — около нее сидит Колфилд старшая. Женщине удалось уснуть, а на животе «буйной», будто специально, лежат её фото. У Максин дергается подбородок от волнения, когда она понимает, что ремень на одной из рук ослаблен.        Прости… мама… — грустно думается ей, в этой реальности выгляжу как угашенная невесть чем малолетка, и совсем не оправдываю ваших с папой ожиданий, пока достает руку, стараясь не делать лишних движений и не издавать звуков. Максин понимает, что после всего этого, её могут определить в специальное заведение, из которого пути для нее уже не будет, поэтому когда достает фото, не усмехается тому, насколько глупо выглядит, когда делает селфи напротив стены, на которой, в том числе и фото, где Виктория вся в краске, с весьма жалобным видом, настолько жалобным, что Макс жалеет, что выложила это фото в сеть — никто не заслуживает унижений, — она пытается переместиться по нему.        — Максин? — успевает услышать Макс голос отца справа, но вовремя успевает «прыгнуть в фотографию».        Открыв глаза, Макс спешно трет места, где были ремни, и спешит осесть на пол, стараясь отдышаться. Переодевшись из больничного тряпья в одежду, она взяла в руки телефон, игнорируя сообщения от незначительных, сейчас, людей, спешит набрать номер Хлои, но слышат фразу автоответчика, от которой захватывает дыхание, в отрицательном смысле:        — Данный номер не обслуживается, если Вы…        Господи… — значится в её голове, когда автоответчик не успевает договорить, и кинув телефон на кровать, она вылетает, все же прихватив одно из селфи с собой, путаясь в ногах, сначала в коридор, а потом и вовсе из общежития, видя толпы людей, мысленно умоляет, чтобы все это не повторялось вновь перед её глазами. Мольбы не помогают, и когда Максин пятится вглубь толпы, словно это поможет спрятаться, Марш снова падает. Макс автоматически вскидывает руку, но в силах отмотать только на пару секунд, и то получив сильнейшую головную боль. Кейт падает снова и снова, пока Макс не принимает свое окончательное бессилие, уже задыхаясь кровью из носа и слезами. Макс падает лицом в траву, быстро развернувшись, надрывно закричав от боли душевной и физической, стараясь сделать так, чтобы снова не видеть и не слышать то, как падает Кейт, не заботясь о том, что видят остальные, и как вообще ситуация выглядит с их стороны — она думает о том, почему ни в одной из реальностей не может никого спасти, и почему она вынуждена жить так и дальше — постоянно пытаясь сделать так, как будет лучше и не реже — терпя одни сплошные неудачи. Она догадывается, что могло произойти с Хлоей, но отказывается верить, что время словно могло дать сбой, прямо как тогда, когда она вдруг стала состоять в Вортексе, а Хлоя была инвалидом, поэтому просто разбивает руки о землю, пачкаясь.        Так или иначе, рано или поздно, подошел Уоррен, и ей пришлось покинуть травяную полянку, утирая лицо от слез и земли — из-за последней от нее, наверное, несет за километр.        — Довести тебя до мужского общежития? — он помогает подняться и насильно кладет руку девушки себе на шею. — Ты бы могла умыться и…        — Уж извини, но пошел ты нахуй, Уоррен, — все эти предложения так пусты, в сравнении с тем, что она видела своими глазами столько смертей. — Я в порядке, — Макс удивительно грубо отталкивает, теперь, наверное, бывшего лучшего друга и уходит в сторону автобусной остановки, позже срываясь на бег, от чувства, будто барабанные перепонки вот-вот лопнут, из-за кровяного давления и всего этого.        Колфилд подмечает — хорошо, что в кармане толстовки оказался проездной, выходя из автобуса, и вздыхает тому, что уже не сильно торопится к дому Прайс, уставившись в пол, потому что ответ, что конкретно это за катаклизм — на поверхности. Только вот то что не на поверхности, так это этот чертов вопрос — каким образом? Впрочем, это непонимание преследует её с того, как на нее упали все эти силы.        Знакомый глазу дом все же оказался на своем месте, и Макс даже немного ожила, но как только постучалась — увидела незнакомую физиономию какой-то старушки:        — Чего Вам? — старушка ответила весьма сиплым голосом человека, который устал жить, затягивая гласные. Макс тоже устала, но гласные пока не трогает. — Если Вы из агентства — я свой дом продавать не стану! — старушка просто развлекается подобным предположением — человек, что весь в земле — мало похож на официальное лицо.        — Нет, извините за беспокойство. Тут… не жила другая семья? Ну или Вы видели девушку… с синими волосами?        — Мне, милочка, очень много лет, — многозначно начала старушка, постепенно увеличивая тональность, — и я всю свою жизнь прожила в этом доме и умру тут! Так что никаких русалок я не видела! — старушка внаи* грубо захлопнула дверь перед лицом Максин, оставляя её, и отдаляющимся голосом возмущаясь о «подростках-наркоманах».        Лучше бы я была действительно наркоманкой. Макс отходит за забор, и, чувствуя резкую потерю всяких сил, садится на тротуарную плитку, уперев локти о колени, спрятав лицо за ладонями, снова заплакав. Она хотела погуглить, существует ли в этой вселенной Джефферсон, но, к сожалению поняла, что оставила телефон на кровати, в общежитии. Зато с ней было её селфи. Макс дрожащими руками достала его из кармана, и пристально смотря, утихомирив свои болезненные всхлипы, попыталась сконцентрироваться. На фото она была счастливой, находясь вечером в своей комнате, и, судя по неразберихе на фоне, на этом фото она только въехала. И сколько бы Макс не смотрела на свое лицо, от которого уже тошнило, ничего не происходило. Я сошла с ума…, — думает она, пугаясь тому, что почти согласилась с этим утверждением.        Сумасшедшим не нужны автобусы, — категорично заявляет она, почти чувствуя гул в ушах и желание стошнить от самой себя, пока идет, не зная куда, но предполагая, что к общежитию. Макс, прекрати, слез не хватит, — она давится каждым словом внутри головы, ощущая сердцебиение слишком часто. Её отделяет мгновение от того, как её утащат в переулок, будто смыв рот ладонью, ведь Макс даже не пытается кричать. Она знает, что это — месть за фотографию и злорадство, знает, что ходила бы, как минимум, не одна, с Хлоей, например, этого бы не случилось.        «Я знаю, где ты живешь, девочка-полароид. Все знают…» — угрожающе пробормотала Виктория тогда, отодвигаясь, но никто не воспринял её слова серьезно.        — Ну что, девочка-полароид Аркадии Бэй, готова поплатиться за слова и фото? — говорит сейчас один из обидчиков, а Макс не старается запоминать незнакомый голос.        Виктория, наверное, в шутку сказала им, а они реально пошли разбираться, — даже сейчас оправдывает она, получая по почкам ногами — лицо не трогали, наверное, чтобы побои снимать было сложнее. Макс — та девочка, что сломала время. Сломала на две части. Заставила таких личностей, как Хлоя Прайс и Джефферсон — попросту исчезнуть. Зато все её эмоции и воспоминания не исчезли, а самое больное из этого — то, что теперь и злиться было не на кого, кроме самой себя. И теперь, каждый кто дотронется до меня — будет вне времени… — кажется ей, ведь её силы отказывались работать, либо работали, но это действовало только на пару секунд, пока по животу не ударили еще несколько раз и она, смутно слыша голоса, поняла, что очень сильно нуждается в беспробудном сне.        — Бежим! — снова отчетливо кричит лидер, а Макс кто-то берет на руки, очень бережно. Те руки были очень тонкие, словно это мама Макс, телепортировалась, чтобы спасти дочь от беспросветной безысходности.        Макс открывает глаза уже в машине, потому что в ней сильно пахнет кожей, а это, наверное, лучший запах на земле. За рулем сидит ухоженная женщина. Женщина выглядит молодо, но что-то её выдает, взгляд?, и ведет машину, к тому же, очень спокойно, по всем правилам безопасности. Макс пытается спросить, куда её везут, но получается немного не то:        — Куда…? —и она заливается кашлем, ощущая дикую боль в животе и сердце.        — В больницу, — легко понимает женщина странный вопрос.        — Не надо в больницу, прошу… — последствия наркотиков Джефферсона могли вывести не до конца, не хочу и в этой реальности бояться попасть в клинику.        — Хорошо… а куда?        — Академия Блэквелл, пожалуйста… — каждое слово вырывается со вздохом — боль в животе только нарастала со временем.        Женщина смотрит на Макс, нахмуривается, жмет в меру накрашенные успокаивающим розоватым оттенком губы, и сворачивает:        — Знаешь этих людей? — В ответ Макс отрицательно мотает головой. — Понятно. Тебя не избивали, чтобы нанести увечья, а ради боли. Все кости в порядке — успела осмотреть тебя.        — Вы доктор?        — Сложно сказать, — женщина усмехается, а потом немного грустно продолжает, — скорее, была.        — А что случилось потом? — спрашивает девушка, и только после понимает, что, возможно, лезет не в свое дело.        — Замуж вышла, — легко рассказывает она, и Макс затыкается, смотря в окно автомобиля, но, надолго её не хватает:        — У Вас есть… знакомый психиатр, или психолог? — спрашивает она, и тут же чувствует себя предельно глупо: — Нет, простите, забудьте…        — Есть. Но тебе не нужен психиатр, — отвечает незнакомка, пропустив мимо ушей последние слова Макс, и, дотянувшись до бардачка, нащупывает визитку и протягивает Макс на пассажирское сидение рядом, и Макс вдруг понимает, что еще неделю не сможет решиться на тренинг. — И запиши мой номер, — говорит она, порождая непонимание. — Ты мне напоминаешь меня, когда я еще не была так стара, — она усмехается.        — У меня с собой телефона нет… можно ручку? — женщина, в ответ, достает из того же бардачка маркер и протягивает Макс, а после диктует номер. — Хорошо… а как записать?        — Лили.