I'll never be your dog

Осень в Нью-Йорке – звучит романтично! Память тут же подбрасывает из недр сознания яркую красочную картинку, подсмотренную то ли в Интернете, то ли в каком-нибудь глянцевом журнале - незабываемый вид с высоты птичьего полета на Центральный парк. Вдалеке, за его пределами выстроились каменные глыбы небоскребов, затененные друг другом, в легкой дымке воздуха они кажутся гигантскими сталагмитами, выросшими невпопад, как дополнительное заграждение парка. Чуть ближе, но все равно далеко пестреют разными цветами из спектра от желтого до багряно-красного кроны всевозможных вязов и кленов. Листья почти не различимы, шапки деревьев кажутся такими пушистыми, что хочется опустить в них ладонь и потрепать, как какую-нибудь милую псину за шерсть на макушке. На контрасте с сочно-зеленой травой лужаек, ровной и однородной, деревья выглядят объемными и экспрессивными, каждое своего еле уловимого оттенка, выделяется, как мазок масляной краски на полотне Ван Гога. Серый асфальт, залитый солнечным светом, только подчеркивает яркие краски ландшафта, придает синей глади пруда с отражением безоблачного неба еще больше глубины цвета. Опьяняющее размахом пространство, кристальная чистота цветов воодушевляют, захватывают, увлекают и, кажется, переносят туда – на сотни метров от земли, позволяя почувствовать свободу и невесомость. Именно таким мне представлялся этот город, таким я ожидала увидеть его впервые, но… На самом деле Нью-Йорк появился в иллюминаторе за минуту до приземления, неожиданно проступил за грязной ватной завесой тучевых облаков, замаячил серым, рванным клочком взлетно-посадочной полосы, а потом подло исподтишка ударил снизу, будто вознамерился размозжить и самолет, и всех пассажиров. В общем, осень в Нью-Йорке встретила меня шквалистым ветром и мелкой моросью. Я остановилась у первой ступени трапа, изучая раскинувшееся передо мной пространство. Небо, казалось, пыталось захватить землю, нависая безликим серым пологом низких туч. Вместе с темным влажным асфальтом они придавали некую средневековую мрачность даже футуристической постройке здания аэропорта. В приближающихся сумерках виднеющиеся в отдалении самолеты разных марок и цветовых решений выглядели одинаково уныло, размыто, будто готовясь вот-вот исчезнуть за пеленой дождя. Влажность воздуха зашкаливала, по крайней мере, меня не покидало ощущение, что одежда за пару минут успела неумолимо отсыреть. Действительность явно отказывалась состыковываться с моими представлениями о Нью-Йорке. - Грейс, пошли скорее, пока насквозь не промокли, – донеслось до моего слуха сквозь свистящие порывы ветра в волосах. Я даже не сразу осознала, что это адресовалось мне. Обращение «Грейс» показалось таким неожиданным, неуместным, чуждым, обезличенными, словно последовавшая за ним фраза была случайно подслушана мной и уж точно предназначалась кому-то другому. Но через мгновенье оно, это «Грейс», все же возымело нужный эффект, как щелчок пальцев гипнотизера или команда «на счет три вы проснетесь», возвращая меня в реальность из плавания по мутным потокам безотчетных мыслей. Чейс, не обращая внимания на мое секундное замешательство, обнял меня за талию, подталкивая к первой ступени, ведущей вниз, и я послушно сделала первый шаг, хотя единственное, чего мне хотелось на самом деле - вернуться в салон самолета, сесть на мягкое сиденье и отправиться обратно. Опасаясь возмездия со стороны братьев Лето, я в течение года старалась держаться подальше от крупных городов, где волею случая с ними можно неожиданно столкнуться. В первую очередь вето было наложено на Лос-Анджелес, но и Нью-Йорк до сегодняшнего дня был в опале. Чейс, вероятно, уставший от многолетних съемок в молодежном сериале, от шумного Нью-Йорка, от повинности быть на виду, долго не упорствовал. Мы перебрались в Техас в город его детства, откуда он периодически в одиночку совершал мелкие набеги на культурные центры Америки, обычно, чтобы попасть на пробы. Полагаю, что за год мои страхи поблекли и утихли, иначе невозможно объяснить, как в этот раз Чейсу удалось убедить меня поехать с ним. Метрах в тридцати от трапа нас поджидал черный, глухо тонированный лимузин. В Техасе мы жили довольно скромно, без помпезных вечеринок, роскошных апартаментов, не в меру дорогих машин, к этому и сам город не располагал, поэтому эта черная махина, сияющая глянцем отполированного воском кузова, казалась излишне кричащей, словно возникла из другой сказки, и я даже догадывалась из какой. В сериале, благодаря которому Чейс приобрел известность, его герой, нередко разъезжал на лимузинах, будучи отпрыском богатеньких родителей. - А ты всегда заказываешь лимузин, когда прилетаешь в Нью-Йорк? - Нет, конечно. Решил тебя побаловать. Подумал, вдруг это тебя подкупит, станет первым шагом на пути к другому отношению к Нью-Йорку. Знал бы он, что Нью-Йорк тут не причем! Свое нежелание жить здесь или Лос-Анджелесе я объяснила Чейсу нелюбовью к крупным, густонаселенным городам, где всегда шумно и суетно, где темпы жизни подобны движению по автомагистрали, где люди, настолько зациклены на себе, что не замечают друг друга, где чья-то смерть всего лишь статистика в сводках, а рождение – никому неинтересная повседневность. Я еще раз окинула скептическим взглядом лимузин огромный, черный, пафосный. Рядом с ним, как восковая фигура из музея мадам Тюссо, без единого намека на движение стоял водитель в черном костюме, но стоило нам спуститься по трапу и направиться к машине, как он ожил, направился к задней дверце авто и услужливо ее распахнул. За всю дорогу до отеля я не проронила ни слова, смотрела на проносящиеся за окном урбанистические пейзажи, провалившись в собственные мысли. Возможно, эта мрачная погода успела проникнуть своими мерзкими щупальцами в сознание, а возможно этот город давил, наваливаясь толщей многотонных небоскребов, но неприятное предчувствие чего-то необратимого волной растекалось по организму и трепыхалось, то возводя гнетущий страх до пика, то чуть-чуть отпуская. В этом роскошном лимузине я чувствовала себя загнанной в угол, непонятно было лишь с какой стороны ожидать опасности. Даже глядя в окно, я ощущала на себе озадаченный взгляд Чейса. Ему всегда удавалось чутко чувствовать мое настроение, наверно, поэтому он не лез с расспросами, понимал, что я все равно не отвечу. Лишь один раз он попытался взять меня за руку, но после моего жеста – я тактично высвободила ладонь, чтобы поправить волосы – отступил. Так и ехали, пока лимузин не остановился у респектабельного отеля, наверно, где-то на Манхеттене. Оказавшись в заточении стен, в роскошных апартаментах отеля панический страх отступил, я начинала приходить в себя, а прежние ощущения, казались напрасными, нереальными, будто продиктованными просмотром какого-то угрюмого, безнадежного фильма. Поужинав в ресторане отеля, мы вернулись в номер. Чейс засел в гостиной за сценарием, проникаясь в роль, а я, чтобы не мешать ему, удалилась в спальню. Номер был очень уютным, одомашненным. Вместо распространенного решения для верхних этажей высотных зданий – панорамных, неприкрытых окон с видом на город - тут были массивные шторы из плотной ткани и полупрозрачные занавески. Не раздвигая их, проникнув сквозь стык тканевой завесы к окну, я заворожено всматривалась в захватывающую дух панораму. Огни города так и манили, красиво, как елочная игрушка, мерцая, преломляясь в движении потоков воздуха. Если посмотреть вниз, было видно, как проносятся мимо отеля машины, разрезая темноту ярким светом фар, если поднять глаза выше – бескрайний простор чернично-темного неба с редкими всполохами неоднородных из-за света луны облаков. Всегда любила большие города, наверно, причиной тому мой родной Фарго, в котором я провела большую часть своей жизни. Крохотный по меркам современных мегаполисов, с населением около 110 000 человек и территорией, которую при большом желании можно за день преодолеть пешком. Городок, в котором за годы детства были изучены все тесные улочки, рассмотрен каждый камушек в асфальте, такой тихий, тусклый, провинциальный, что скучно. Кажется, что у всех, кто родился в подобных местах, со временем развивается комплекс маленького города и непреодолимое стремление перебраться в огромный, бурлящий жизнью мегаполис. И я не исключение, при первой возможности я переехала в Лос-Анджелес, а потом сбежала, сжигая все мосты, начисто лишая себя возможности вернуться. И вот, глядя на ночной Нью-Йорк с головокружительной высоты небоскреба, мыслями я давно перенеслась в ЛА в один из обыденных одиноких дней ожидания. Казалось, достаточно напрячь зрение, и я увижу подсвеченную надпись HOLLYWOOD на холме, стоит лишь обернуться, и обнаружу себя в интерьере снятой Джаредом квартиры. Как бы я не пыталась убежать от прошлого, сейчас оно медленно подкрадывалось, всплывая в воспоминаниях, в мыслях, в чувстве нескончаемого одиночества, возвращая из забвения вечно потерянную и неуверенную в себе Анну Тайлер. И даже четко осознавая, что я не одна, что в соседней комнате Чейс, какое-то противное ощущение, которое даже не успело окончательно сформироваться, все равно нерационально преобладало, заставляя чувствовать себя неуютно, беспокойно. «К чертям все это!» Я решительно отошла от окна, проследив, чтобы штора вернулась в прежнее положение и начисто скрыла собой панораму Нью-Йорка, прошлась по гостиничной спальне, раздумывая чем себя отвлечь, а наткнувшись взглядом на наш багаж, вытащила из дорожной сумки косметичку и поплелась к туалетному столику. Достала средства для снятия макияжа, но зависла, задумчиво уставившись в свое отражение. - Грейс Моррис, - криво усмехнулась я своему отражению, то ли представляясь, то ли, наоборот, узнавая в увиденном именно ее. Вытащив из косметички салфетку, стерла с губ кроваво-красную помаду, потом, смочив ватный диск мицеллярной водой, прошлась по щекам, лбу, подбородку, сняла слой теней с век и, отложив в сторону перепачканный диск, вновь воззрилась на свое отражение. - Киара Хоул. Вот, кто исчез бесследно! Еще несколькими салфетками я полностью избавилась от туши и остатков косметики, собрала ладонью волосы в хвост, чтобы обрамление высветленных до блонда волос не так явно привлекало внимание, и снова всмотрелась в свое отражение. - Анна Тайлер, - констатировала я. - Знаешь, ты почти не изменилась. Такая же потерянная. И когда же я окончательно от тебя избавлюсь? – я отпустила волосы, и они рассыпались по плечам белесыми прядями. - Господи, я, верно, схожу с ума! Не Билли Миллиган, конечно, с его двадцатью четырьмя личностями, но кто знает, к чему приведут все эти перевоплощения?! Единственно, что внешне объединяло всех троих, единственное по чему меня можно было безошибочно вычислить – рисунок радужки, такой пестрый, цветастый, как Центральный парк осенью. Тяжело выдохнув, я отошла от зеркала, задумчиво побродила по спальне, а потом, повинуясь мимолетному порыву, скинула с себя одежду, всю, вплоть до нижнего белья, вернулась к зеркалу, снова собрала волосы в хвост и опять воззрилась на свое отражение. Теперь, без этих ярких шмоток, я безошибочно узнавала себя годичной давности. - Ну, что, Анна, хочешь, я познакомлю тебя с Чейсом? Мы познакомились с Чейсом на Гавайях почти год назад. К тому времени, я уже второй месяц коптилась под знойным тропическим солнцем, тщетно пытаясь писать роман, и в поисках вдохновения периодически меняла тихие бунгала на шумные отели и обратно. Моя электронная рукопись не спешила обрастать страницами. Все чаще ноутбук пылился на столе в номере, а я, надеясь на внезапный порыв вдохновения, всюду таскала с собой кипу листов и горсть письменных принадлежностей. Часто, сидя за завтраком или лежа на пляжном шезлонге, я подолгу всматривалась в белизну чистого листа с непреодолимым ощущением, что вот-вот нащупаю ту единственную мысль, которая впоследствии разовьется в начало захватывающей истории. Еле слышный плеск воды, шуршание ветра в перистых листьях пальм, казалось, нашептывали строчки, но я никак не могла их расслышать. Конечно, что-то я все же карябала на бумаге, но спустя полчаса точным движением ручки строчки покрывались паутиной рваных линий. Позже, я силилась разобрать перечеркнутое, найти в разномастных речевых оборотах скупую идею и сгруппировать ее в единую нить повествования, но даже это не позволяло сформировать целостную главу. Однажды, спрятавшись в тени зонтика, я в очередной раз пересматривала груду располосованных черновиков. Послеполуденное солнце нещадно палило, большинство постояльцев отеля, скрываясь от его едких лучей, разбрелись кто куда, и около бассейна воцарилось тихое безмолвие, прерываемое лишь звуками природы. Наслаждаясь умиротворяющей тишиной, я задумчиво грызла колпачок ручки, глядя на чистый лист, когда, сначала приглушенно, потом отчетливее, послышался разноголосый гул. Разочарованно выдохнув, я продолжила скрупулезное изучение листа, замечая боковым зрением, как к бассейну вываливается небольшая компания: пара парней и, кажется, три девушки. Сбросив одежду на шезлонг, парни, оголтело вопя, с разбега нырнули в бассейн – последовал оглушительный всплеск, и я, на секунду подняв глаза, заметила, как из воды вырастает хлорированный столб и тут же опадает на кафель миллионом брызг. Меня этой волной не накрыло, но остерегаясь худшего, я молниеносно собрала все разложенные рядом листы и возмущенно зыркнула на появившихся на поверхности парней. Один из них парой гребков подплыл к бортику и, опираясь локтями о влажный кафель, чуть приподнялся: - Эй, тебя не задело? Я задумчиво уставилась на него: молодой, наверно, даже младше меня, волосы темные от воды, но не настолько, чтобы его можно было назвать брюнетом, скорее шатен. Густые брови, изгибаясь дугой, придавали выразительности чертам лица, а легкая щетина подчеркивала скулы, наделяя мягкие правильные черты лица налетом небрежности, даже брутальности. Широкие плечи, поблескивающие каплями воды, словно стразами, крепкие руки с рельефом мышц, подкаченные, но без фанатичного следования стандартам бодибилдинга - неплохой прообраз героя-любовника для молодежной мелодрамы. Такие, обычно, играют плохих парней, которые к концу фильма исправляются. Я вновь перевела взгляд на его лицо - он улыбался, щурясь от солнца так, что за густыми, слипшимися от воды ресницами не было видно даже цвета глаз. С каждой секундой, что я мешкала с ответом, улыбка становилась все шире. Не знаю, чего в ней было больше: наглости или самодовольства, но уж чего не наблюдалось, так это ни малейшей капли раскаяния. Пауза затянулась, и он, судя по довольной улыбочке, уже успел возомнить о себе черте что, в то время, как я изучала его скорее с профессиональным любопытством, как некое неизведанное насекомое, которое необходимо описать парой фраз. Это затянувшееся безмолвие пора было нарушить: - Нет, но, тем не менее, могли бы быть аккуратнее. - Ладно, прости! – он оттолкнулся от бортика и, кажется, успел мне подмигнуть, прежде чем развернулся и перешел на кроль. Я снова переключилась на свои черновики, делая вид, что сосредоточенно изучаю страницы, но мысль, что этот парень вполне мог бы вписаться в мой, пока несуществующий, роман, крутилась в голове с навязчивостью мухи. Я то и дело поглядывала в сторону компании, наблюдала за парнем, вслушивалась в доносящиеся отголоски веселья и убеждалась, что здесь можно почерпнуть вдохновение. Несомненно, что-то общее с Джаредом Лето в нем было, взять хотя бы самоуверенность и святую веру в свой ошеломительный успех у женского пола. Пара девиц, кстати, это с лихвой подтверждали: заискивающе посматривали на него и мгновенно расплывались в улыбке, стоило ему ляпнуть пару фраз. Стало даже интересно во что выльется эта вечеринка у бассейна: кто-то будет отсеян или парень рассчитывает на тройничок. «Тройничок…» - и мои щеки моментально вспыхнули. Меня буквально оглушило воспоминаниями: отчетливыми, яркими, пошлыми, такими, что легко подошли бы к сценарию немецкого порношедевра. Я нашла в кипе листов чистый, подобрала с пола ручку, которая вероятно упала, пока я спасала свой скарб от фонтана брызг, и, разместив для жесткости стопку черновиков на коленях, принялась конспектировать неожиданно возникшие образы. Спустя минуту абзац о внешности главного героя был готов. В моем сознании он больше напоминал этого парня, хотя в скупых строчках его описание, однозначно, могло подойти и Джареду Лето за исключением, пожалуй, возраста. Первая встреча главных героев перенеслась из лифта к бассейну небольшого отеля в Майами, а героиня в отличие от своего прототипа оказалась состоятельной особой, чья авантюрная натура искала приключений не ради наживы, а с миссией поставить на место чрезмерно самоуверенных ловеласов. Да, она точно так же, как и я однажды, обчищала счета своих жертв и подкидывала им массу неприятностей напоследок, но исключительно в назидательных целях – показать, что их точно также могут поиметь, пусть и фигурально. Этакая идейная серийная маньячка, убивающая мужскую самооценку, кромсающая капитал и калечащая карьеру. Меня, наконец-то прорвало, слова лились потоком на бумагу, складываясь в завязку непритязательного сюжета, отдаленно напоминающего мою историю, но все же непохожего на мемуары. Я остановилась лишь тогда, когда в полумраке надвигающейся ночи стало трудно различать выплывающие из-под стержня буквы. Компания уже давно покинула территорию бассейна, а я поглощенная неожиданным порывом вдохновения даже не заметила, чем закончилась интрига – какая из девушек одержала победу. На следующий день, вооружившись чистыми листами, я заняла тот же шезлонг, проникшаяся нелепым суеверием, что именно такое расположение поможет также легко вернуться к нити повествования. Не помогло. Как выяснилось позже, не хватало еще одного элемента. Я раз пять прочитала написанное вчера, столько же раз задумчиво втыкала в белоснежный лист, но не написала ни строчки до тех пор, пока этот самый элемент не появился в поле зрения с новой пассией. Его появление меня явно вдохновляло. В течение последующих дней я целенаправленно ожидала его у бассейна на неизменном шезлонге и, только наблюдая за его шашнями, могла писать. Он появлялся по-разному: и в составе шумных компаний, и вдвоем с какой-нибудь пышногрудой бестией, реже один, но даже тогда его одиночество было недолгим – к нему непременно подкатывала очередная красотка в ультрамодном бикини. И пока они мило коротали время, я писала, жадно вырывая из сознания клубившиеся там мысли, и скрупулезно выливала на бумагу этот поток. В какой-то момент я начала откровенно переживать, что однажды он не появится и тогда, вероятно, моя работа над книгой застопорится. Одним утром я по обыкновению спустилась к бассейну и к своему удивлению застала под моим привычным зонтиком на соседнем шезлонге именно его. Кажется, от неожиданности я замедлила шаг и, наверно, даже помышляла сменить траекторию движения, пренебречь своим обыденным местом дислокации, но все же одумалась и с непробиваемым выражением лица подошла. - Я заметил, что ты облюбовала именно этот лежак! – заметил мой непрошенный сосед, как только стопка моих черновиков приземлилась на близлежащий столик. Я смерила его деланно-безразличным взглядом и, ничего не ответив, разместилась на шезлонге. – Кстати, его пытались занять, но я доблестно охранял его от посягательств. - Очень мило с твоей стороны, но не стоило себя так утруждать. – Не знаю почему, но сердце учащенно билось, я определенно нервничала, будто опасаясь, что меня вот-вот поймают с поличным. Хотя на чем он мог меня подловить? На том, что я вдохновляюсь им, сочиняя книгу? Даже если так, какая разница? Это не запрещено законом! - Я, кстати, Чейс! - Какая прелесть! Жить не могла без этой информации! – Я подобрала со столика листы. - Знаешь, ночи напролет не спала, гадая, как тебя зовут. - Я так и подумал, вот и решил помочь. Теперь будешь сладко спать. - Ага, уже! Прямо-таки засыпаю от этого увлекательного диалога. Что тебе нужно, Чейс? Решил, что и тут тебе что-нибудь обломится? Неужели во всем отеле не осталось больше девиц, с которыми тебя ничего не связывает? - Значит, я не ошибся. Ты за мной наблюдала! - Конечно-конечно! Я, как и все тут, тайно по тебе фанатею. - Так ты меня узнала? - Узнала? Что ты имеешь в виду? – я повернулась к нему, впервые изучая со столь близкого расстояния. Симпатичный, с этим не поспоришь. Серо-голубые глаза в купе с густыми, массивными, изогнутыми бровями, казалось, смотрят проникновенно и иронично одновременно, легкая щетина на щеках придавала небрежности облику, но вместе с тем было понятно, что это продуманная деталь имиджа. - Узнала! Поняла, кто я! Что еще можно подразумевать под этим словом? - Узнала? Ты, блин, что князь Монако? Да, я признала в тебе того придурка, который дней пять назад чуть не окатил меня водой. Что еще? - Значит, не узнала? - Боже! Ты Чейс? – Честное слово, иногда лучше не спорить и подстроиться под концепцию мира какого-то неугомонного дурака, это поможет сэкономить и нервные клетки, и время. - Да! – Теперь, вероятно, настал его черед смотреть на меня, как на умственно отсталую. - Отлично! Значит, я тебе узнала! Доволен? - Почти. – Он ленно откинулся на лежак и, не глядя на меня, поинтересовался, будто целью было просто спросить, а не получить ответ. - Как тебя зовут? Этот вопрос откровенно поставил меня в тупик. Для человека, который в течение года жил под чужим именем, а своим, данным при рождении, представлялся разве что метрдотелям последние пару месяцев, и то, проделывая это формально – подавая документы - решить, какое использовать в данной ситуации, было не просто. Вспомнив, упомянутого ранее князя Монако, а если уж быть точнее, его супругу,я все же определилась. - Грейс, - медленно произнесла я, словно пробуя, как новое имя ляжет на язык, и уже более уверенно повторила. – Меня зовут Грейс, и раз уж эту формальность мы преодолели, давай теперь выясним, что тебе нужно от меня? - Да, ничего. Просто поболтать! - А с подружками своими не наболтался? - В том-то и дело, что с ними просто поболтать не получается, – он на секунду окинул меня взглядом, улыбаясь даже как-то печально, и задумчиво уставился на купол солнцезащитного зонтика. - Знаешь, в Нью-Йорке и дня не проходит, чтобы меня кто-нибудь не снял. Каждый божий день кто-то пытается затащить меня в постель. Думал, что здесь хотя бы отдохну, но тут продолжается то же самое! - Бедняжка! Достаточно? Можно считать, что я тебя пожалела? - Можно, конечно. - А ты не пробовал им отказать? - Ну, мне как-то неудобно отказать, раз уж девушка хочет. - Какое милосердие! Я даже не побоюсь этого слова – альтруизм! - Это воспитание! – он вновь развернулся ко мне и уставился своим хитрющим взглядом. - Меня учили, что желаниям женщины нужно потакать. - Как ты все изящно вывернул! Не потаскун, оказывается, а джентльмен! От меня-то что тебе нужно? - Ничего! Я же сказал, что просто хочу отдохнуть. Полагаю, что пока я с тобой на меня никто не покусится. - Так завуалировано пугалом меня еще не называли. Сразу видно – джентльмен! - Не передергивай слова. Я всего лишь подразумевал, что меня сочтут занятым. - То есть сегодня я, как бы, подсуетилась и назло всем сняла тебя чуть раньше? - Ага! - Ну, ладно. Мне же не обязательно крутиться вокруг тебя и трясти всем тем, чем можно трясти при моем телосложении и экипировке? Я, знаешь ли, не подготовилась! - Необязательно! - Отлично! Тогда не возражаешь, если я займусь своими привычными делами? - Конечно. Кстати, что за кипу бумаг ты вечно с собой таскаешь? Ты сценарист, режиссер, актриса? - Сценарист? - Ну, да. Так обычно выглядят сценарии, а ты либо его корректируешь, либо изучаешь. - Нет, не угадал. Чейс без лишних церемоний выхватил из моих рук стопку черновиков, и пока я хлопала ртом, возмущенная невиданной наглостью, перебирал листы: - Так это рукопись! Ты писательница? - А ну верни! – но он даже не подумал. Взгляд бегал по строчкам слева направо, жадно вчитываясь в какую-то страницу моей истории. Я вскочила с шезлонга с намерением выхватить листы и ими же отхлыстать наглеца по физиономии, но он ловко увернулся от моей нацеленной ладони, вытянул руку в сторону так, чтобы я не смогла дотянуться до черновиков, и продолжил читать, на этот раз в слух, видимо, чтобы окончательно меня доконать: - Ее стоны становятся все громче. Спустя несколько минут она наклоняется вперед, упираясь руками в обивку дивана. Ее плечи почти не двигаются, зато спина, изгибаясь и выпрямляясь, яростно насаживает плоть на его член. Каждый раз, прибиваясь к нему, она вскрикивает… - Отдай немедленно! – я, упираясь одной рукой ему в грудь, пыталась второй выхватить листы, но он умудрялся проворно уводить рукопись в сторону, не давая даже приблизиться к ней. - Да ты порнограф! Очень горячо! Перестань, дай дочитаю сцену! Может это избавит меня от потребности быть кем-то снятым, ограничусь онанизмом в душе. – Посмеиваясь, он все также филигранно обходил мои посягательства и продолжал читать. - Рука надавливает на спину и она, подчиняясь, сгибается, упираясь локтями в поверхность дивана. Он движется в ней с бешеной скоростью, с силой врезаясь в ее ягодицы пахом. От этих резких толчков, локти… - Какая же ты сволочь! – подловив момент, мне все же удалось схватиться за листы обеими руками, но, потеряв точку опору, я не сумела сохранить равновесие и рухнула прямо на него. - Хм… Какой неожиданный поворот! Но мне нравится, хотя я планировал устроить день воздержания. – Обхватив за талию, он с легкостью развернул меня на себе, и я, на мгновенье потеряв нить происходящего, застыла, всматриваясь в его лицо в каких-то сантиметрах от себя. «Все же в нем что-то есть. Красивый. И эти брови, придающие взгляду лукавость…» – У тебя невероятные глаза. – Эта фраза мгновенно вывела меня из оцепенения. - Черт, таких не бывает! Это линзы? - Придурок! – оттолкнувшись руками от его груди, я уселась на нем в неоднозначной позе, и тут же отвесила оплеуху стопкой листов. – Что за банальные подкаты? Думаешь, я это первый раз слышу?! – В довершение слов я еще несколько раз прошлась по его физиономии и, вроде бы успокоившись, хотела встать, но он, обхватив меня за талию, удержал. - Так что там с бешеной скоростью и локтями? Твоя поза так и говорит, что ты хочешь воссоздать события? - Идиот! – я еще раз попыталась огреть его черновиками, но он проворно отгородился рукой и в довершении всего схватился за мои запястья, с силой притянув к себе. Листы вывалились из моей руки, покрывая кафель у бассейна белым покровом, а я, оставшись безоружной, кажется, растеряла все клокочущее негодование. - Глаза сказочные. Я таких никогда не видел. До сих пор не могу понять, как нам удалось сойтись, как неожиданно для себя самой сменила гнев на милость, как ненависть ко всему мужскому отступила, как этому малолетнему недоЛето удалось затащить меня сначала в постель, а потом и в свою жизнь. Может, моей уязвленной после братьев Лето самооценке потребовалось доказать, что я не просто кукла для утех, может, я не хотела расставаться с источником вдохновения, а может, и вполне вероятно, во мне вновь проснулся дух авантюризма, и я, вживаясь в роль своей книжной героини, решила когда-нибудь поставить его на место.