Крылья Ангела

Ангелы зовут это небесной отрадой, черти — адской мукой, а люди — любовью. Генрих Гейне       Уже спустился тихий осенний вечер на Париж, а я все смотрела в одну точку, не моргая. Очнулась от невыносимой боли в глазах. Устало прикрыв веки, я начала обдумывать ситуацию, в которой оказалась. Пять лет напрасных надежд, пять лет, подаренные человеку, который воспользовался моей наивностью и неопытностью, сыграв на беспочвенном страхе. Я сама виновата. Это моя ошибка и исправлять ее мне.       Хоть детей Бог не дал. Спасибо.       После того, как пять лет назад мы с Раулем покинули Оперу, много чего произошло. Но ничего из того, о чем я мечтала и на что надеялась.       В первый же вечер после событий в Опере, я оказалась в постели виконта де Шаньи. Из-за всех этих тревог и переживаний я была в таком шоке, что сразу и не поняла, что произошло. А когда пришла в себя, было поздно. К счастью, Рауль больше не прикасался ко мне. Поставил на мне клеймо «моя» и оставил в коллекции. Я не печалилась по этому поводу. Он не разбудил во мне женщину.       Потом были всевозможные причины отложить свадьбу (денежные неурядицы, непредвиденные обстоятельства, болезни дальних и близких родственников и еще много разного). Так незаметно прошло это время. Его я потеряла. Время. Рауля. Остался один Призрак и мадам Жири.       Нельзя сказать, что эти годы прошли для меня впустую. Они изменили меня. Я научилась ценить поступки, а не слова, душу, а не красивое лицо. Я каждый день вспоминала своего Ангела. Мне каждую ночь снился вкус его поцелуя. Чуть солоноватый от слез, но такой нежный и желанный. Единственный поцелуй, который я желала чувствовать вновь и вновь. Близость с Раулем принесла лишь боль и разочарование. И еще стыд. Стыдно было за свою глупость и доверчивость. Я предала единственного мужчину, который мне отдавал все и ничего не требовал взамен, кроме одного — оставаться собой.       Примерно через год после событий в Опера Популер я встретила мадам Жири. Был длинный разговор в кафе. Мадам поведала мне историю гениального и несчастного Эрика Дестлера. Мальчика, которого она спасла от цыган, голода, смерти. Но не смогла уберечь от меня. Я сумела сделать то, что не сделали все жестокие обстоятельства его сложной жизни. Я разбила ему сердце и растоптала душу. Теперь разбили сердце мне. Но за душу я поборюсь. За наши с Эриком души!       И вот итог ― Рауль женился на знатной наследнице огромного состояния. Об этом я узнала из утренней газеты. Он не потрудился даже сообщить мне лично. Я не видела Рауля около месяца до свадьбы. Ну что ж, я теперь свободна, могу делать, что хочу, быть с тем, кого выбрало сердце, а не юношеская глупость.       Мадам, как я и предполагала, была дома. Впустив меня в маленькую, уютную гостиную, снабдив чашкой ароматного чая, она с немым вопросом посмотрела на меня. С чего начать? — Мадам Жири, из газет Вы знаете, что виконт женился. Женился не на мне. Поэтому, не буду ходить вокруг да около — где Эрик? — Ах вот как?! Женился виконт! — мадам горько усмехнулась.       Склонив голову, она потерла переносицу указательным пальцем и произнесла: — Что ж, в том, что произошло, есть и моя вина. Я помогу тебе. Помогу тебе и Эрику, — я выдохнула. — Но должна предупредить, — продолжила мадам, — это уже не тот мужчина, который любил и боготворил тебя, боролся и творил во имя тебя. Будет трудно. Страшно.       Сердце пропускает удар, затем еще один. — Ч-что Вы имеете в виду под тем, что он не тот? Что с ним? — видимо, глаза у меня были в разы больше.       Мадам опустила взгляд в низ, а затем вновь посмотрела на меня. Что я прочла в ее взгляде? Немой укор мне, себе. В ее взгляде была покаянная мольба о прощении. — Он как будто умер в тот день, когда ты… мы, — поправилась она, — предали его. Он ест, спит, но больше не творит, — у женщины показались слезы на глазах. — Я так виновата, — всхлипнула она. — Я тоже, — мне стало просто трудно дышать. Перед внутренним взором возникло бледное лицо Ангела в тот момент, когда меня увозил в лодке Рауль. Слова Эрика о том, что лишь я могу дать ему крылья, набатом зазвучали у меня в голове. Что. Я. Наделала. Я монстр. Не он. Я!       Сдавленный крик вырвался из горла. Закрыв лицо ладонями, я взвыла. Я монстр, чудовище! Я и вправду убила его! — Так мне и надо, Господииии! — голосила я в истерике. — Тише, тише, девочка! Успокойся! Не казни себя так. Он вернется. Он будет как прежде сочинять музыку, учить тебя… — сквозь слезы мадам пыталась меня утешить. — К черту музыку! К черту учить меня! Он больше не сможет верить мне! И любить меня не сможет… — я зашлась в рыданиях.       Мадам Жири, подавшись вперед и взяв мои руки в свои, промолвила: — Кристина, я люблю тебя как дочь, но Эрик, он родной мне по духу. Он как дитя — наивный, доверчивый. И как дитя эгоистичен. Но если дело касается тебя, то для тебя и ради тебя он так же готов на все. Я все эти годы присматривала за Эриком. Он небезнадежен. Но будь готова к тому, что увидишь. Я бываю у него два-три раза в месяц.       Все еще всхлипывая и икая, я помалу успокоилась для нормального восприятия дальнейшего разговора.       И мадам Жири рассказала мне, как прошли эти годы для Эрика Дестлера. Они прошли мимо него. Он выпал из своей жизни. Он смотрел и не видел мир, окружающие предметы как будто сквозь. Это состояние отразилось на его быте. Он мог неделями не приводить себя в порядок, питался раз в двое суток. Когда появлялась мадам, то заставляла его заняться собой, сменить одежду, убраться в доме. Поесть. Его хватало максимум на неделю, а затем все возвращалось на круги своя. — Я была у него пару недель назад. Тогда он наотрез отказался помыться и убрать в доме. Так что, я боюсь, что ты ужаснешься увиденному, — Антуанетта Жири «умела» приободрить.       Дом, в котором обитал Эрик, выглядел крепким, добротным и заброшенным. Серый каменный фасад, увитый диким виноградом, запыленные окна без занавесок. Дверь давно не обновлялась. Из дымоходов не шел дым. В прихожей нас окружил калейдоскоп «запахов» — прокисшей еды, пота, гари и плесени. — Эрик, это я, Нетти, — крикнула мадам в тишину комнат, — выходи давай, затворник, к тебе гостья!       В ответ ни звука. Я, повинуясь какому-то особому чувству, двинулась по коридору. По обе стороны было по две двери. Я направилась в самую дальнюю справа от меня. Отворив, я едва сдержала крик ужаса — в помещении творился хаос из сломанной мебели и рваной одежды, а поверх этого кошмара лежал мужчина. Он был одет только в старые брюки, которые видали лучшие времена. Сам человек казался чрезвычайно истощенным. Длинные спутанные волосы спадали на заросшее бородой лицо. Очень грязный. Запах, исходивший от его тела, заставлял слезиться глаза и вызывал рвотный позыв. — Мадам, он здесь! — крикнула я, одновременно поднося к лицу платок, чтоб хоть немного защитить легкие от смрада. — Святая Мария! Эрик, мальчик мой! Ну что же ты делаешь с собой?! — запричитала мадам, бросаясь через баррикады из хлама к Эрику. — Он жив? — обмерла я. — Похоже без сознания. Давай-ка, Кристин, поможем ему.       Общими усилиями мы отнесли мужчину в другую комнату. Этой комнатой оказалась комфортабельная ванная с удобной кушеткой. На нее-то мы и уложили полуживого Эрика.       Нюхательные соли, явившиеся миру из ридикюля мадам, помогли привести его в чувства. — Кристин, воды! — мгновение, и я подношу к губам Эрика стакан с прохладной водой. Жадно выпив два стакана, ему вроде стало легче. Сколько же он времени провел в таком состоянии?       Нагрели воду, отмыли в огромной лохани. Одели в чистую рубашку и полотняные штаны, уложили в заботливо приготовленную мной постель. Пришедший местный аптекарь и брадобрей в одном лице привел в порядок всклокоченную шевелюру и попросту состриг и сбрил бороду. Был щедро вознагражден и отпущен восвояси. Все это время у Эрика было равнодушно-ошалевшее выражение лица. Он меня и не замечал. Я же молча выполняла указания мадам Жири и старалась не выпустить водопад слез наружу. Мой Ангел. Мой Призрак. Мой Эрик. Он был таким родным, таким несчастным. Мне до боли хотелось согреть его в объятиях и не отпускать от себя.       В комнату вплыла Антуанетта с подносом. Чашка бульона, несколько поджаренных хлебцов и сладкий отвар шиповника в кувшине. Мне предстоит кормить моего бедного Ангела. Ну что ж, займемся твоими крыльями Ангел. — Давай, Эрик, милый, еще ложку. Еще глоточек, ради меня, — уговаривала я Ангела. — Вооот, молодец, а теперь кусочек хлеба. Не торопись только. Умница мой.       Стараясь казаться веселой, я еле держалась. Эрик был просто в ужасном состоянии. Выпить чашку бульона с крохотным кусочком хлеба — эти простые, привычные действия, отобрали у него последние силы. Такое ощущение, что он сражался на поле битвы. Этих битв, чувствую будет еще много.       Первый бой был выигран ― где-то уговорами, где-то поцелуями, но бульон съеден, а отвар выпит. Взгляд у Эрика прояснился, на щеках появился легкий румянец. — Кристин, — голос хриплый, как будто им давно не пользовались, — что ты здесь делаешь? — Возвращаю тебе крылья, Эрик, — наклонившись, я оставила легкий поцелуй на бледных устах. Как я скучала по его поцелую! И пусть он пока не в состоянии осознать и ответить, я дождусь. Я вновь заслужу его любовь. Реакция на мои действия была ожидаемой — из зеленых глаз брызнули слезы. — Ну что же ты, Ангел? Не надо так. Я больше не уйду. Правда. Верь мне.       Обнимая и гладя по волосам Эрика, я сама едва сдерживала слезы. Тугой ком застрял в горле.       Вдруг он отпрянул от меня. Закрывая руками лицо, он начал бормотать: — Нет, пусть Кристин уйдет! Эрик не желает, чтобы она его видела таким. — Поздно, Эрик, уже все увидела! И скажу больше — намерена смотреть на Эрика еще долго! — я вновь притянула его к себе, обнимая. — Всю жизнь готова, до конца наших дней! — сделала ударение на предпоследнем слове, прижимаясь губами к русой макушке мужчины.       Постепенно, рыдания стихли. Острые, худые плечи мужчины перестали дрожать. Эрик глубоко и облегченно вздохнул. — Кристин, что-то я устал, — проговорил он тихим голосом, кутаясь в одеяло. — Ты ведь побудешь еще немного со мной? — жалобно спросил он. — Отдыхай. Я буду теперь рядом, — поцелуй в губы, а в ответ — благодарное сонное сопение.       Пока мой Ангел набирался сил во сне, я, нежно перебирая его волосы и проводя кончиками пальцев по правой щеке, размышляла о превратностях судьбы. Кристин Дае в семнадцать лет совсем оказалась не готова к реальному миру вне Опера Популер. Обман Рауля и страх из-за потери девичьей чести стали мне лучшими учителями. Я стала сдержаннее в эмоциях, циничнее и жестче. Главное, здесь и сейчас, мой Ангел со мной, рядом. Живой. Его теплое дыхание согревает мою ладонь, которую он использовал как подушку. Наклонившись, целую его в висок, затем в уголок глаза. — Я буду хранить твой сон, Ангел, — шепчу, и у Эрика появляется сонная улыбка в уголке рта.       Хороший уход, забота и ласка закономерно привели к первым результатам. Через неделю Эрик уже вставал с постели. Через месяц я услышала первые сыгранные ноты на рояле, который, к слову, находился в гостиной.       У меня за это время появились навыки кухарки, сиделки, горничной. Но я не жалела потраченных усилий. Это было, своего рода, искупление.       Мне нравилось ухаживать за Эриком. Каждое утро я появлялась в дверях его комнаты с тазом для умывания и свежим полотенцем. Его смущенный вид и застенчивая улыбка, были мне как бальзам на израненную душу. — О, Кристин! — едва выдыхал он. — Я так рад! — Эрик первые несколько дней не мог поверить, что я живу с ним под одной крышей, готовлю ему еду, выполняю функции сиделки. Такая забота с моей стороны была для него в новинку. — Знаешь, я ведь уже попрощался с жизнью, — признавался мне Ангел как-то вечером, — а ты вернула мне ее.       Глупый, знал бы, что это он, на самом деле, вернул меня к жизни.       Процедура бритья требовала особых навыков, особенно с учетом его шрамов на правой стороне лица, и старик-аптекарь был тут незаменим. Одно из главных его достоинств — неболтливость, щедро оплачивалось.       После утренних омовений и бритья следовал ритуал одевания. Тут не обошлось без конфузов — Эрик ужасно стеснялся при мне обнажать даже торс. И тот факт, что я его купала в лохани в первый день моего возвращения, как-то не повлиял на его стыдливость. — Ты молодая, невинная девушка, как я могу при тебе быть в неглиже? — подняв вверх указательный палец, вопрошал мой Ангел. На это мне было нечего возразить, кроме одного — я не невинная девушка. Но об этом решила пока умолчать. Достаточно с него неожиданностей.       Однако, слова Эрика о невинности врезались ножом мне в сердце. Это еще одно последствие моего опрометчивого выбора пять лет назад. Как он отреагирует на правду?       Но больше всего мне запомнился наш разговор утром второго дня моего возвращения. — Кристин, что значит твое появление здесь? — Я так захотела, Эрик. Это было моим единственным желание на протяжении всех этих лет. — И что тебе мешало вернуться сразу, пять лет тому назад? — Я дала слово виконту, ты забыл? Он его мне вернул. И вот я здесь… — И это все? — Да…       Лицо Эрика не выражало ничего, кроме разочарования. — Если так, то ты вольна уйти в любой момент. — Не прогоняй меня, Ангел, — мой голос дрогнул, но слезы не пролились. Я буду сильной. Ради Эрика. Ради нашего будущего. Ибо в тот момент, когда я увидела своего Ангела спустя годы, я поняла — когда мы с ним порознь, мы умираем во всех смыслах. Нас создал Всевышний как две половинки одного целого. Как два крыла одной птицы. Нам теперь нужно заново учиться летать. Обоим. Синхронно и вдвоем. — Как знаешь. Но помни — я не буду тебя удерживать.       Вот такой он, мой Ангел музыки.       Наш быт понемногу входил в новую колею — я занималась кухней, приводила в порядок дом. Эрик же чинил сломанную мебель, прохудившуюся в нескольких местах крышу. Денежные средства не были проблемой, так как жили мы скромно и экономно. Кроме того, у Эрика и у меня были достаточные сбережения, чтобы жить, не задумываясь о деньгах. Проблемой стали чересчур любопытные соседи. Они же стали и тем толчком, который привел к разрешению некоторых разногласий. — Здравствуйте, милочка! — рано утром я услышала приветствие, когда направлялась в лавку за провизией. Мои мысли занимал Эрик. Записку, о том, что ушла за покупками, я положила на видном месте, увидит сразу и не будет волноваться. Повернувшись на голос, обнаружила старушку, опрятную, с маленькими, любопытными глазками. — Доброе утро, мадам! — ответила я и поторопилась уйти. Но не тут-то было! Соседка, а это была именно она, решила учинить мне настоящий полицейский допрос. — Мы с Вами соседи, дитя, а не знаем о Вас абсолютно ничего! Как Вас зовут, кем приходитесь странному хозяину дома? — старушка сверлила меня острым взглядом. — Меня зовут Кристин Дестлер. Я жена хозяина дома! — выпалила я первое, что пришло на ум. — Вот как? И когда же господин Дестлер успел жениться? — Пять лет назад. А где я была, все эти годы, простите, но, не Ваше дело. Кстати, я не знаю с кем имею честь общаться? — отрезала я пожилой мадам и в упор посмотрела ей в глаза.       От такой наглости женщина впала в состояние ступора и так простояла до тех пор, пока я, развернувшись на каблуках, не направилась к продуктовой лавке.       В лавке было пусто. Я знала, что раннее утро ― самое тихое время у лавочника. Закупив продукты, я поспешила домой. Тяжелая корзина не позволяла быстро идти и, благодаря этому, я стала невольной свидетельницей призанимательнейшей беседы. — Этот уродец женат, Вы представляете, дорогая, а эта юная особа, его жена, несмотря на красоту имеет прескверный характер. Два сапога пара. Две соседки так увлеклись, что не заметили меня. Подойдя тихо сзади и наклонившись меж их голов, я проговорила: — Вы еще его характер не знаете. Мой прескверный вам медом покажется. Месье Дестлер сразу отрезает язык, тому, кто называет его уродом. Резко отпрянув от мигом онемевших женщин, я, как ни в чем не бывало, продолжила свой путь к дому.