Богоподобная

Моим друзьям и верным спутникам – я пишу вам только сейчас, потому что чувствую, что время мое на исходе. Пока мой разум еще не раскололся окончательно, и голоса моих прошлых «я»… …Пока я еще знаю, какое из этих проклятых «сейчас» наступило теперь. Я разваливаюсь. Я сплетаю нити, но они снова уходят прочь, тянутся вверх – черные, алые, цвета небесной синевы! Я избегаю шумных дорог и не захожу в города – я снова бездомная бродяга, мне не место среди людей, и я ускользаю в лес, убегаю в горы – «Хранительница, это же Хранительница! Госпожа Каэд Нуа!..». Они ошибаются. Все они. Я была Хранительницей. Я была их госпожой. А теперь я нечто меньшее. И нечто большее одновременно. Я дитя, я же и старуха. Я аристократка в шелковом платье, отравившая своих прелестных дочерей ради благосклонности короля. Я нищий, жмущийся под мокрым от дождя мостом, потому что проиграл ловкому шулеру все родительское состояние. Я рыцарь в сверкающем на солнце панцире из драконьей чешуи – и я же беззаботная дикарка, несущаяся сквозь зеленое кружево леса в своей бесстыдной наготе. Я больше не Инквизитор – со смертью Таоса и прощением Иовары эта прошлая личность перестала меня беспокоить – но и без этого мою душу, как видно, хорошо потаскало по Колесу: я связываю кусочки, шью лоскутное одеяло, и за обедом ищу десертную вилку для завалявшегося на дне вещевого мешка пирога, а спустя мгновение уже сбрасываю одежду и убегаю в мокрое от росы поле, и вода шипит, соприкасаясь с моей кожей, и к утру пшеница полыхает, но я сплю в своей норе, свернувшись клубком, и вижу там самые сладкие сны. Мне страшно, мне так страшно! Иногда я прихожу в себя в незнакомом месте, понятия не имея, как я здесь оказалась. Иногда я замечаю бурые пятна на своей одежде, а под ногтями чую забившуюся туда кровь – и, не удержав в узде очередное свое воплощение, жадно касаюсь ее языком. Однажды я даже обнаружила себя стоящей на краю деревни – довольную, похлопывающую ладонью по бедру в такт, пока все жители, побросав дела, с пустыми глазами колошматили друг друга кулаками, и матери били своих детей, а жены набрасывались на мужей: еще, еще, еще!.. – а я улыбалась от всей души, наблюдая за творящимся передо мной безумием. Я перестала доверять своим способностям сайфера, своим талантам, позволяющим ослеплять и оглушать врагов, бить их током, наполнять их разум пугающими иллюзиями. Я чувствую, как эти силы вырываются из-под контроля, окончательно размывая границу между существующим и воображаемым; я творю свою реальность, я – богиня, я сам создатель Вселенной, но я не знаю, как мне заставить замолчать эти невыносимые голоса!.. Энгвитанцы – знали. Они изучили материю душ вдоль и поперек, прикоснулись к вещам, лежащим далеко за пределами нашего уровня познания… но Тииран молчит в моей памяти, ищет свои давно потерянные анимансерские машины, и мне остается лишь отталкивать прочь любую душу, к которой потянусь уже на уровне инстинктов, точно младенец, почувствовавший рядом тепло материнской груди. Я больше не проводник и не помощник – я паразит, который питается чужими чувствами и воспоминаниями, примеривая на себя очередную личину, вспоминая, как держать ложку или открывать дверь. Во мне осталось слишком мало меня-прошлой, поэтому я пишу сейчас, пока солнце еще не скрылось за горизонтом, пока горит свеча на одиноком алтаре… Пока я помню вас. Пока я знаю вас. Пока я – это все-таки я, а не кто-либо еще. Простите меня, что ушла, не сказав ни слова. Я… не привыкла прощаться. День за днем видеть одни и те же лица, делить с ними стол и кров, узнавать их истории, помогать им в странствиях. Всю свою жизнь я не задерживалась на одном месте, и хотя, отправившись в Дирвуд, про себя решила изменить давним привычкам, я не ждала, что встречу столь многих. Самых разных. Что стольким смогу в конце истории сказать «спасибо». Эдеру – за то, что всегда был готов подставить плечо, прикрыть щитом и вылить на дурную голову ведро холодной воды, не боясь, что «стр-рашный сайфер» вывернет ему мозги наизнанку. Алоту – за тепло и дружбу, за то, что понимал, каково быть Пробужденной и постоянно сталкиваться со своими прошлыми жизнями, большинство из которых были далеки от спокойных. Стоику – за язвительные комментарии к месту и без, убийственный запах нестиранной одежды по утрам и очевидный пример человека, которому предписано было умереть – а он встал и, назло своей богине, продолжил идти дальше, потому что хотел того всей душой. Кане Руа – за бессчетное число легенд и песен, оживавших с твоим приходом, за чудесную музыку, способную заставить даже костер заплакать, за громогласный смех, который без труда озарял даже мрачнейшие из наших дней. Сагани – за вовремя прилетавшие из тьмы стрелы, не раз спасавшие беспечному сайферу жизнь, за мудрые советы и захватывающие охотничьи истории по вечерам, многие из которых я не могу забыть до сих пор. Хиравиасу – за пушистый бок осеннего штельгара, не боявшегося моего огня, за пошлые шутки, заставлявшие нас всех краснеть, и свежую оленину, которую ты умудрялся добывать даже в заснеженных горах Белого Перехода. Паледжине – за верность и честь, не поколебавшиеся перед лицом испытаний, и за живое доказательство того, что даже благословленная богами может чего-то добиться в мире, смотрящем на подобных нам с недоверием и опаской. Скорбящей Матери – за сострадание и милосердие. За то, что ты позволила мне ощутить твою доброту, твою нежность и засыпать на твоих коленях, когда голоса прошлого только начинали раздирать меня на кусочки – спасибо тебе, матушка. Спасибо Манехе, с ее широкой улыбкой и решительным взглядом на мир, и Закуа с его саркастическими замечаниями, в которых, как ни странно, не содержалось и толики присущего монахам осуждения, и даже Дьяволице, что никогда не скрывала своих подлинных мыслей и говорила об окружающих ровно то, что думала, не пытаясь обвесить мир лживой мишурой! Спасибо вам всем. За то, что были. За то, что пошли за мной. За то, что, благодаря вам, я еще помню, кто я сама такая. Спасиб…

– На последнем слове письмо обрывается. Поутру владелица «Черной гончей», проверившая комнату не отвечавшей на стук в дверь клиентки, обнаружила лишь смятый листок бумаги на столе, где аэдирские буквы мешались с энгвитанскими символами, вайлианской вязью и рунами неизвестного наречия. Окно было распахнуто, а сама гостья бесследно исчезла, оставив почти все свои вещи, так что лишь полустертый символ Каэд Нуа на пряжке ремня ее вещевого мешка позволил загадочному посланию отыскать своих адресатов.