Дар Темного ("Узы")

Кевин стоял на перекрестке. Он смотрел в сторону небольшой деревушки. Дома в ней были разбросаны беспорядочно, одни стояли рядом друг с другом, другие терялись далеко в сопках. Он запомнил эту деревню утопающей в зелени, а еще ярко светило солнце. Так ярко, что слепило глаза и приходилось щурить их, смотря сквозь ресницы. Сейчас Кевин тоже прикрыл глаза. Причиной был резкий, ледяной ветер. Он безжалостно обдувал его, забирался под тонкий кожушок, холодил ребра, покусывал плечи. Глаза у Кевина покраснели, длинные ресницы покрылись инеем. Он пытался унять дрожь, но тело не слушалось его. — Папа, — услышал он и посмотрел на мальчика, который всем тельцем прижимался к нему, — ну, пошли же, папа! Мальчик теребил Кевина за рукав, тянул его в сторону деревни, заставляя сделать хоть шаг. Ведь стояли они уже около получаса, обдуваемые холодным ветром и, если бы не яркая луна, то их поглотила темнота. Еще немного и они окоченеют, превратятся в ледяные глыбы, их заметет снегом, а потом съедят волки. А, может, они разорвут их и раньше, до того, как они окончательно потеряют чувствительность и их унесет за черту Забвения. Мальчик вздрогнул, представляя эту картину, и еще раз сильнее задергал Кевина, почти толкая его в сторону поселения. — Прости, малыш. Прости! — зашептал окоченевшими губами Кевин. Как он мог так поступить! Как мог забыть о Никосе! Чувство раскаяния победило в Кевине страх и нерешительность перед этим местом. Слишком живо было воспоминание, как их с папой гнали отсюда, бросая камни в спину. Если бы не страх перед надвигающейся долгой и страшной зимой, снедаемое беспокойство за Никоса, Кевин никогда бы не вернулся сюда! Но ему больше неоткуда ждать помощи. А здесь еще оставались люди, которые испытывали к нему не только ненависть, но и знали, что его папа был добрым и честным омегой. Кевина всего передернуло. Он открыл рот, но подавил рвущийся наружу крик. Его папа погиб в то жаркое лето. Какой-то особо меткий стрелок попал ему камнем в затылок. Он умер не сразу. Еще дня два рвал кровью и все глядел с тоской в глаза Кевина. Кевин сам его похоронил. Он не чувствовал ненависти к этим людям. В какой-то мере они получили с папой по заслугам, ответили за предательство их отца. Одно только казалось Кевину несправедливым, что его папа лежит в сырой, холодной земле один. Правильнее было бы им вместе перейти черту Забвения. Глупейшая ошибка — он остался жить, в этом ужасном, жестоком мире. Один против всех. Кевин продолжал все еще думать об этом, подталкиваемый своим милым мальчиком к домику, стоящему на отшибе. Если бы не Никос… Когда Кевин похоронил за ельником папу, то решил исправить эту ошибку, до конца восстановить справедливость. Он зашел в реку и медленно, с трудом преодолевая сопротивление течения, отходил все дальше и дальше от берега. Всего один шаг и наступит долгожданный покой. И тут он услышал чей-то тихий писк. Нет, это был не плач русалки, к нему прямо в руки плыла корзинка с маленьким пищащим комочком. Как такое возможно? Кто? И зачем пожелали такую смерть ребенку? Но откинув покрывальце, сразу все понял — черная метка! Он слышал о ней, но думал, что это легенды, сказки, которыми пугали балованных детей. А тут… Малыш перестал плакать, открыл глаза и посмотрел на Кевина. Взгляд был чистым, не затуманенным младенческой пленкой, а потом младенец улыбнулся ему. И все внутри перевернулось. Кевин не чувствовал ни страха, ни брезгливости. Он поцеловал малыша прямо в черную уродливую щечку и побрел обратно к берегу. Услуга за услугу… Мальчик тогда спас, остановил его от страшного, необдуманного поступка. Нет ничего страшнее, чем грех самоубийства. На них лежит проклятие. И за чертой Забвения не будет им покоя, вечные муки, вечные страдания. Кевин вздохнул и с любовью посмотрел на своего малыша. Теперь он обязан позаботиться о нем, но это уже продиктовано не чувством долга, теперь этот ребенок его единственная семья. Прошло пять лет и лицо Никоса очистилось. Уродливое черное пятно уползло вверх, спряталось за густыми, такими же черными волосами. Теперь им можно не прятаться, жить среди людей. Его малыш получил долгожданную свободу. Кевин давно привык думать о Никосе, как о своем сыне. Хотя разница в годах позволяла ему быть скорее старшим братом. Кевину было девятнадцать. И течка у него началась всего два года назад. Была она нерегулярной и не обильной, совершенно не мучила его, все было терпимо. «Я, наверно, какой-то больной омега», — думал Кевин. И, как ни странно, его это не пугало, скорее наоборот, радовало. Альф он боялся, не доверял им. В его представлении все они были злыми, грубыми и лицемерными, как и его отец. Жестокий и властный он разрушил жизнь папы, оклеветав его перед кланом. Нет, никогда он не доверится альфе, а тем более не ляжет под него. Это очень-очень хорошо, что он такой неправильный, ущербный омега. Его Никос вырастет совершенно другим! Это будет сильный, но добрый и справедливый альфа… Идущий рядом мальчик улыбнулся, искоса глядя на папу. Никос взял его за руку, маленькая горячая ладошка вцепилась в ледяную ладонь, и вскоре Кевин почувствовал, как приятное тепло распространяется по всему телу, добираясь до самого сердца. Они подошли к старому дому, стоящему на отшибе, и Кевин постучал в заледеневшее окошко. — Эй, кто это там в такую пору? — громко проворчал, перекрикивая завывания ветра, круглый пожилой омега. — Давайте проходите уже, не стойте, как столбы! Незваные гости прошли, неловко потоптавшись у порога. Никос не спешил раздеваться. Он внимательно, стараясь сделать это как можно незаметнее, рассматривал хозяина дома. Сначала настороженное, сосредоточенное лицо мальчика расслабилось. На смену тревоге пришла усталость. Он машинально стал снимать верхнюю одежду, оттолкнув руку Кевина, когда тот решил ему помочь. Ну, сколько можно говорить, немаленький он уже, немаленький! Омега провел их на кухню. В печке весело потрескивали дрова. Такое долгожданное тепло! Через пять минут они ели горячий, наваристый супчик. Никос с улыбкой смотрел на Кевина. Тот ел торопливо, обжигая губы, не поднимая лица от тарелки. Мальчик чувствовал его волнение и страх. А что еще можно ожидать от этого омеги? Глаза у ребенка стали слипаться, он опустил голову на руки и задремал. Сквозь сон он слышал, как Кевин осторожно поднял его на руки и бережно отнес к кровати. — Положи его здесь, — сказал омега и откинул одеяло, — я подожду тебя на кухне. Кевин положил мальчика на кровать, укрыл одеялом, не удержался и поцеловал в висок. Даже во сне сынуля капризно сморщил носик. Мальчик не любил этих «телячьих нежностей». «Это для сопливых омежек!» — не раз говорил он. И Кевин удивлялся. Откуда у него это? Может альфы уже рождаются с чувством превосходства? И от этой мысли становилось горько и обидно, но его тут же обнимали худенькие ручки и он ловил на себе ласковый, лукавый взгляд мальчишки и дурные мысли сразу исчезали. Кевин с любовью посмотрел на ребенка и вышел из комнаты. На кухне его ждал омега. Кевин устало опустился рядом с ним на лавку. — Ну, здравствуй, Терри. Ты изменился, малыш. И Кевин дернулся, вздрогнул всем телом и прижался к теплому, мягкому плечу. — Ну-ну, малыш, не плачь. Я грешным делом думал: нет вас уже в живых. Где Микки? — Он умер, тогда еще… Мартин, как отец мог так поступить? Как? Мартин тяжело вздохнул. Он не знал, что ответить. Воистину, чужая душа — потемки… — Я не знаю, малыш, не знаю. Но он исчез на следующий же день, после того, как вас изгнали. Золота так и не нашли. Ходили слухи, что видели его на Голубых озерах, но мне кажется, все это враки. Мартин еще хотел добавить, что многие в клане были уверены, что Тахир с золотом подался к ним на розыски, что его все еще жалели, считая, что Микки окончательно развратил его душу и даже некоторое время молились о его спасении в Храме, но передумал. С гибелью Микки все теряло смысл. Тахир, Тахир… что же ты натворил? Это был красивый, сильный альфа. Правильный, так думали многие и доверяли ему полностью, безоговорочно. Он был пастором в Храме бога Аротрона — хранителя душ детей. И этим все было сказано. Разве в этом мире есть что-то дороже детей? А тот, кто разговаривает и передает мольбы родителей Аротрону, разве не самый почитаемый в клане? Почти под стать самому богу… Тахира ставили в пример, о нем мечтали все омеги клана и завидовали Микки. Утонченному, нежному, такому красивому Микки… Мартин посмотрел на Терри. Как он похож на своего папу! Вот только черные, как смоль, волосы, да упрямый подбородок, напоминали его отца — Тахира. Жив ли он? Знает ли о судьбе Микки и своего единственного сына? А впрочем, Тахир сам отрекся от семьи, обвинив свою пару в алчности и ненасытности. Мартин вздрогнул от омерзения, вспоминая, как тот просил прощения у членов клана, распинаясь и обвиняя Микки во всех грехах. Ведь он слишком любил своего дражайшего супруга и не мог ему ни в чем отказать! А тому было все мало и мало. Вот она причина растраты пожертвований — Микки, так любивший роскошь и изобилие. Тахир каялся и просил прощения у людей и у бога за свою мягкотелость, за свою слепую любовь к этому сребролюбцу, оказавшемуся его парой, просил дать возможность искупить вину. И лишь очень немногие знали истинное положение вещей. Знали, как Микки боится своего супруга, знали… но предпочитали молчать. Авторитет Тахира в клане был огромным. Одно только то, что даже после побега его продолжали оправдывать, а проклинать Микки, говорило о многом. — Послушай, Терри, — начал было говорить Мартин, но его тут же перебили. — Кевин, меня зовут теперь Кевин. Терри умер. Умер вместе с Микки, и похоронен там же. Они сидели, тесно прижавшись друг к другу, и каждый думал о чем-то своем. Наконец, у Кевина вырвалось то, что волновало его, и от чего учащался пульс и стоял ком в горле. — Мартин, — шепотом спросил он, — прошло пять лет. Они позабыли? Как ты думаешь, меня могут узнать? — Пять лет не такой большой срок, Кевин, — Мартин с нажимом произнес его имя, — но ты, малыш, и вправду изменился, выглядишь старше своих лет. Мы что-нибудь придумаем, обещаю. А этот мальчик, он… — Он все для меня. Это моя семья. Когда-то он спас меня. Для всех он мой сын, мой, только мой. — Но он альфа. Ты понимаешь, чем это грозит? Кевин кивнул и посмотрел прямо в глаза омеги. Взгляд был полон отчаянной решимости, и что-то еще было в нём, что-то такое, чего Мартин не смог понять. — Кто он? — кротко спросил Мартин. — В нем уже проснулись силы? Кевин отвел глаза. — Ему только пять. До полного становления еще целых два года. Мартин понимающе кивнул и решил поменять тему. — У тебя была уже течка? — Да. Но я… Что-то со мной не так. Но это скорее благо в моем положении. Течка скудная и нерегулярная. Мартин кивнул. — Ты и пахнешь так. Тебя почти не слышно. Это хорошо. У меня и травки кой-какие остались, будешь пить во время течки и запах станет отталкивающим. А я вот уже давно не теку. Это воистину благо для нас. Да, Кевин? И они от души, облегченно рассмеялись. — Давай спать, — предложил Мартин, — завтра придумаем легенду для тебя и мальчика. Боги на твоей стороне Кевин. Я чувствую это.