Дар Темного ("Узы")

Никос резко открыл глаза. Из маленького окошка брезжил тусклый свет. Только начало светать. Кевин рядом спокойно сопел, как всегда свернувшись калачиком. В полумраке не было видно ни темных теней под его глазами, ни разбитой губы, ни горькой складки между бровями. Мальчик провел пальчиком по его лбу, коснулся пушистых ресниц. Кевин моргнул, но просыпаться не думал. Никос подвинулся ближе, так, чтобы ощущать его мерное дыхание на своем лице. Он продолжал всматриваться в спящего, пытаясь увидеть что-то новое для себя, а, может, что-то понять. Потом закрыл глаза, и прислушался… Он давно привык доверять своим чувствам, интуиция его никогда не подводила. Вот и сейчас… К дому приближался альфа. Высокий, просто огромный альфа. Мальчик чувствовал исходящую от него мощь. Альфа-воин? Никос решил коснуться его, совсем легонько, очень-очень осторожно. Вот так. Да, он не ошибся, это был воин. Никос вздохнул с облегчением: можно не переживать, их разум легко затуманить, наложить иллюзию. И все же его приход не желателен, еще слишком рано. Он по-прежнему очень слаб, а Кевин может испугаться и так держится из последних сил. И Никос сосредоточился… Сейман вздрогнул, что-то заставило его обернуться, и он увидел возле орешника стройного марала. Эта разновидность крупного оленя была очень редка в их краях. Считалось большой удачей увидеть их, а уж добыть ветвистые рога… Марал слизывал иней с раскидистых ветвей, лучи восходящего солнца окрашивали его тело в нежно-розовые тона. Вдруг он повернул голову, прижал ушки и посмотрел Сейману в глаза. Их взгляды встретились, и тому на миг показалось, что олень смотрит на него с явной насмешкой. Сейман медленно, не разрывая зрительного контакта, достал дротик и молниеносно бросил в зверя. Тот взвыл: острие застряло в его правом боку. Марал сделал пару шагов назад, развернулся, и хромая побежал в сторону леса. Сейман не мог поверить в свою удачу. Он стремительно помчался за ним, на ходу доставая оружие. Альфа отходил все дальше и дальше от дома Мартина, а вскоре и вовсе исчез в зарослях леса. Никос устало закрыл глаза, как раздражала собственная слабость! И это хилое, худое тело! Он знал, он чувствовал, что может намного больше. Обрывки каких-то воспоминаний жили в нем. Иногда они приходили во сне, будоражили своей недосказанностью и тогда Никоса раздирали противоречивые чувства. С одной стороны он хотел играть с оловянными солдатиками, пускать кораблики по ручью, веселиться с Кевином, строя песчаные городки, а с другой… Что-то темное, мерзкое рвалось и просилось наружу. Оно выло, мучаясь и страдая. Никос не испытывал страха. Ему было жаль. Хотелось успокоить и пообещать долгожданную свободу. Эта тварь, сидящая внутри него, не была покладистой, а тем более ручной. Но подчинялась Никосу беспрекословно. Часто во сне мальчик видел громадного, величественного зверя с огромными клыками и длинным раздвоенным языком. Он был прекрасен в своей первобытной мощи. И гордый зверь склонял свою голову перед ним и лизал, как пес, руку. За его широкой, покрытой шипами спиной стоял еще кто-то. Никос знал, что они связаны. Связаны крепкими узами. Кто он? В чем заключалась эта связь? Ответы надо было искать здесь, в этом месте, с того самого дня, когда он стал осознавать себя, с момента, когда встретился с глазами Кевина. Но Кевин не хотел возвращаться. Он боялся этих мест. И как Никос не просил и не уговаривал его, был решительно против. В тот день они даже поссорились, наверно, первый раз в их жизни. И тогда… Никос с сожалением посмотрел на спящего Кевина, и нежно провел рукой по его мягким волосам.

*******************

Кевин с Никосом нашли приют в небольшой таверне, рядом с портом. Посетителей было всегда много, с утра до позднего вечера. Хозяин таверны нуждался в старательных и расторопных помощниках. А уж о таком, как Кевин, можно только мечтать. Мальчишка был готов работать, как вол, сутками, за тарелку супа да за каморку, которую он делил вместе с сыном. Легеру, хозяину таверны, было наплевать на то, что у столь молодого омеги такой большой сын. Да еще альфа. Омегам не разрешалось воспитывать маленьких альф, если у них не было пары. Дети были с ними до семилетнего возраста, до периода Становления. Потом, если их не брал под опеку альфа, ребенка забирали. Детей-омежек не трогали, их судьба никого не волновала. Омеги не владели силами, не обладали способностями. Точнее, у них была одна способность и сводилась она к деторождению. Альфы же, достигая семилетнего возраста, представали перед Мудрецами и те определяли их дальнейшую судьбу, раскрывая дремлющие в них силы. Ценились пророки, но они появлялись на свет очень редко, потом шли жрецы, маги, пастыри, воины и ремесленники, и где-то в самом конце списка торговцы. Вот к ним и принадлежал Легер. Для Легера Кевин был идеальным приобретением: безотказный, тихий, с мягким и покладистым характером, готовый выполнять любую работу, даже самую грязную. Альфа предпочитал закрывать глаза на его личную жизнь, омега его не интересовал. Рядом были парни поаппетитнее. Но в тот вечер что-то вдруг щелкнуло в голове у Легера, по-другому и не скажешь. Наблюдая за ловко снующим между столиками Кевином, он почувствовал странное нарастающее желание. Он хотел этого омегу! Поиметь жестко, грубо. Так, чтобы этот хиляк стонал и плакал под ним, прося о пощаде и задыхаясь от собственных криков. Глаза Легера налились кровью. Он подошел к мальчишке, резко дернул его за руку и поволок к себе. Сидящий сброд весело улюлюкал и явно одобрял этот порыв. Мужчина затащил упирающегося Кевина к себе в комнату и швырнул на кровать. Тот огромными, полными ужаса глазами смотрел на него. И этот страх еще больше заводил. Легер с размаху ударил его по лицу. Кровь тоненькой струйкой стала стекать с разбитой губы. Легер навалился на мальчишку, придавил его своим телом и стал с жадностью слизывать сладкие, красные капли, кусать эти нежные губы. Кевин оцепенел от ужаса. Под тяжестью чужого тела он не мог шевельнуться. Жадные руки стали обнимать, сжимать все его тело, срывать одежду. Кевин сделал слабую попытку освободиться, но тут же задохнулся от удара в солнечное сплетение. Его перевернули на живот, стянули штаны и стали мять, пощипывать бедра. Удар тяжелой ладонью, еще и еще один. Кожа пылала и невыносимо ныла, а Легер все никак не мог успокоиться. Он дотронулся до яичек, поласкал их рукой, а потом вдруг резко сжал. Кевин задохнулся от боли и тут же почувствовал, как что-то проникает в него, разминает, поглаживает изнутри. — Не раздолбаный, — услышал он довольный голос насильника. Тот вытянул палец и стал поспешно расстегивать штаны, выпуская на свободу ноющий член. На мгновенье он убрал руки от Кевина и тот изловчился, ударил что есть силы в пах и, выскользнув из-под него, бросился к выходу. Легер взвыл, развернулся за Кевином, но запутавшись в спущенных штанах, упал. Кевин забился в кладовке. Дышать было тяжело. Сильные болезненные ощущения пульсирующими волнами раскатывались по всему телу. Он сел на пол, обхватив себя руками, пытаясь унять дрожь. Тихий скрип открывающейся двери заставил его содрогнуться от ужаса. — Нет, пожалуйста, не надо. Прошу, не надо, — прошептал он, зажмурившись. Сейчас его схватят, опять начнут бить. Он весь сжался, ожидая удара. Но почувствовал, как маленькие, худые ладошки заскользили по волосам, плечам, стали нежно поглаживать спину. — Никос? — Да, папа… что случилось? Почему ты здесь? Кевин судорожно втянул в себя воздух. Нельзя пугать ребенка. Надо успокоиться. Омега хотел отстраниться, но мальчик с неожиданной силой притянул его к себе, не переставая поглаживать. И Кевин, стараясь унять дрожащий голос, сказал: — Нам и вправду здесь не место. Давай уедем. У меня есть друг — Мартин. Он всегда хорошо ко мне относился. Я думаю, он примет нас. — Да это же здорово! А то мы тут совсем провонялись рыбой, — с радостью воскликнул мальчик. Никос посмотрел за спину Кевина и подмигнул твари, наблюдающей за ними. Он продолжал обнимать омегу и тот вскоре почувствовал, как страх и боль отступают и на место этим чувствам приходит уверенность в правильности своего решения — настало время возвращаться. Они покинули это место в тот же день. Кевин очень спешил. Ему все казалось, что Легер догонит, вернет их. Он еще не знал, что тот был уже мертв. Его тело найдут утром в собственной кровати, с перекошенным от ужаса лицом, с открытым в немом крике ртом.