Разворот

      Понемногу я успокоился. До меня дошло, что я запросто мог оказаться в гораздо более отвратном положении, если бы не завис в сети на два часа: ведь парень на автозаправке сказал, что уже второй час со стороны Плевска не проезжало ни одной машины. Значит, уже тогда не всё было ладно на федеральной трассе. Как знать: ситуация вполне могла обернуться ко мне худшей стороной, если бы я выехал к тётке, как только меня посетила идея провести эти мини-каникулы у неё, я запросто мог оказаться в пробке, я же не знаю, когда точно начал образовываться затор. Не проскочил бы — и застрял бы. Вполне, вполне всё могло бы обернуться именно так, и мёрз бы я сейчас без жратвы и чая под лютым северным ветром. Да, это выглядело мерзко и гадко, но я упивался сознанием того, что сижу сейчас в относительно тёплом месте. Я вообще часто успокаиваю себя так, когда устаю думать о своей злой звезде: представляю себе, что на свете есть миллионы и миллионы людей, с которыми судьба обошлась гораздо хуже. Есть инвалиды, живущие под бомбёжками, беженцы, голодающие и умирающие от жажды и болезней дети в Африке — и мне легчает: я не один и не самый такой забитый и убогий.       И вот сидел я и сидел, смотрел, как очередной порыв ветра кидает в оконное стекло твёрдую белую крупу, как в редких просветах низких туч на краткие мгновения прорывается лунный свет. Пара секунд — и он исчезает, и снова только тьма и завывания за оконным переплётом. Просто «буря мглою». Ха, вспомнилось, там буря, а здесь мне тепло. Если бы ещё никого и не подселили! Сколько часов осталось мне сидеть до утра?       Раздался стук в дверь, моё сердце упало. Сказка рассыпалась.       — Шестнадцатый?       — Да, входите.       Дверь отворилась.       — Я твой сосед на эту ночь.       Я умер, закрыл глаза, ощутил вновь бешено заколотившееся сердце, кинул ещё один взгляд и замер, проглотив язык.       Посередине комнаты, чуть ближе к прихожей, скидывая с головы капюшон и небрежно стряхивая с одежды белую крупу, мне улыбался… О, да! Мечта, ставшая явью, бог, спустившийся на землю. Ему было лет двадцать пять-двадцать шесть, у него были дивные глаза и волосы, я узрел это и в темноте и наконец обрёл дар речи:       — Подожди, я свечу зажгу.       — А что в темноте сидел?       — Сумрачен по натуре.       — Вот, и мне выдали такую же порцию. — Парень выложил на стол две тонких белых свечи, только теперь я рассмотрел, что волосы у него тёмно-каштановые, а глаза синие-синие, и впал в почти беспамятство, утопая в этих чудных очах. Язык не ворочался, я всё смотрел и упивался. Редко-редко короткой вспышкой проскальзывала мысль, что я делаю что-то не то и выставляю себя полным дураком. К счастью, пока он раздевался, зажигал свечу (я, само собой, об этом забыл совершенно), распаковывался, вешал куртку в шкаф и оглядывал временное пристанище, прошло какое-то время, и я смог выдать что-то членораздельное:       — Ты тоже в Плевск? Если хочешь в душ, иди прямо сейчас. С полчаса прошло как я оттуда, горячая вода была, но чёрт знает, что ещё может произойти. Если будет как с электричеством — лучше не откладывать. А кровать выбрал? Тебе где будет удобнее? Мне всё равно. Едой догадался запастись? Если нет, не волнуйся: у меня три хот-дога и литр чая — не бог весть что, но с голода не помрём.       Он улыбнулся и посмотрел на меня; я покраснел, понимая, что опять облажался: ну где были мои мозги, так частить и тараторить, элементарно лишая человека возможности ответить! Вот сейчас он велит мне заткнуться, отвернётся — и плакали мои планы на совместные посиделки и чаепитие!       — Давай по порядку. Меня Саша зовут. — И он протянул мне руку, которую я схватил, понятно, с быстротой молнии. Выставиться таким идиотом, не спросить, как зовут! Краснеть дальше мне было некуда, но все эти соображения летели по краю сознания и исчезали мгновенно: я касался его, я держал его руку в своей! По телу бежала сладкая дрожь, в глазах темнело, в ушах шумело. Словно сквозь вату донеслось: — Инкогнито? Эй!       Он слегка встряхнул мою руку. Это помогло:       — Что?       — Я спросил, как тебя зовут, а ты не ответил. Ты здесь инкогнито?       Наконец, я начал возвращаться в реальность — не очень успешно, потому что перевёл свой взгляд с его руки на лицо. У него была красивая тёплая рука, у него была немного смуглая кожа, в правильных чертах лица не сквозило сожаление о том, что ему достался такой тупой сосед, нет! Слава богу, я сумел прочитать лишь лёгкое недоумение.       — Нет, конечно. Славик. Полностью Вячеслав, но я не люблю: слишком длинно. Просто Славик. А тебя?       Он усмехнулся — и снова по-доброму!       — Как и прежде. Саша. Так я в душ.       Он слегка наклонился ко мне и внимательно посмотрел в мои глаза. Что-то пронеслось в отблесках свечи в зрачках, лёгком движении чёрных ресниц…       Ванная, совмещённая с туалетом, выходила в крохотную прихожую; пока он шёл пять метров до неё, я пожирал его стройную фигуру взглядом настолько откровенным, что… Он вмазал бы мне не задумываясь, если бы поймал этот жадный взор.       Я думал, что смогу воспользоваться его отсутствием и возьму себя в руки. Ну в самом деле: встретить потрясающего парня, оказаться с ним вместе, в одной комнате на несколько часов — и оставить у него впечатление о себе, как о каком-то придурковатом торкнутом болване! Соберись же, сопля! Увы! Стоило зашуметь воде — и меня снова понесло: я начал представлять, что сейчас происходит в пяти метрах от меня. Он скидывает свою одежду (балбес, надо было предложить ему здесь раздеться… хотя здесь холодно… но всё равно балбес), движение каждой мышцы легко прослеживается под тёплой бархатной кожей («А откуда тебе знать, что бархатная?» — «Так я же руку держал». — «Ага, и сеанс окончен. На руке и остановись: больше тебе ничего не светит»), ступает вперёд под ещё не очень густое облачко пара, и счастливая вода струится по его телу… Когда я дошёл до того, как его кожа сначала покрылась крохотными пупырышками от вставших от холода волосков, когда он только разделся, а потом разомлела от горячей воды, как мыльные пузырьки легко скользили вниз от ключиц, ласкали овалы сосков и сбегали ниже, как он поднимал руки, ополаскивая шею, и раскрывался навстречу влаге нежными подмышками, как фонарела вода, флиртуя с его спиной и бесстыдно лапая ягодицы (вот ведь счастливица! вот ведь блядь! и опять всё не мне!), как жадно она гладила его живот, змеилась, ухая к самому сокровенному, обволакивала член, заключая его в свои объятия, и сбегала вниз, расставаясь с такой неохотой (вот тебе, получай, шлюха!)… О, я знаю эту толстую струю, льющую с члена, с самого кончика головки, насмотрелся уже и на себя в ванной, и на порнуху с водными процедурами. Странно, но так возбуждающе, действительно, с самого малого такая плотная струя!.. Ну зачем, зачем тупая горничная не положила полотенца на наши кровати, а сразу развесила их на месте потребления! Почему я сам не догадался это сделать? Хотя я только и думал о том, чтобы никто сюда не заявлялся, хотя он бы, конечно, сам взял полотенце, если бы оно лежало поверх одеяла…       Разумеется, я не успел домечтать ни до вплетения своих пальцев в его волосы, ни до обхвата его талии своими ладонями, ни до подведения рук под колени… Я кинул ещё один, теперь уже отчаянно-несчастный взгляд в сторону уголка для омовений, воровато погладил пачку его сигарет, выложенную на стол вместе с зажигалкой, коротко всхлипнул… Положение становилось критическим, вполне закономерная реакция на происходившее в ванной распирала мои джинсы и рвалась куда-то туда, за облака… хотя и под душ, к телу, ей тоже очень хотелось. Оказаться перед его глазами через каких-нибудь пять-десять минут со стояком, прикрываясь, подбирать ноги к подбородку, ёрзать на стуле как ужаленный… Успею, не успею? Рискую, конечно, но… Я стянул джинсы и вслед за грабительницей-водой в несколько отрывистых движений сорвал вовсе мне не причитавшееся, сообразив в аккурат перед финалом выдернуть из пакета с хот-догами бумажную салфетку. Конечно, Саша мог среагировать на запах и догадаться, какой я бесстыжий и испорченный и с чем, вернее, с кем, это вообще связано, но я надеялся, что чадящая свеча перебьёт аромат греха, и для его полного заглушения закурил сигарету, выбросив салфетку с её содержимым в коридор. Да, свинство, да, бескультурщина, но первый раз в моей жизни творилось что-то невообразимое…