Разворот

      Отношение к занятиям английским у мадам (её звали Полиной) было в высшей степени странным: она не шла по какому-то курсу, не держала в уме определённого плана — просто извлекала на свет божий весьма и весьма хаотичные потребности своих мозгов. Сперва положила перед собой «Практическую грамматику» Мерфи и залезла в определённые артикли, потом взялась за Эккерсли, цепнула из него одно библейское изречение — и мне пришлось вписать в её тетрадь чуть ли не половину Евангелия от Матфея. Затем следовал самоучитель Петровой. Когда она дошла до перевода на английский сложных предложений с довольно заковыристыми оборотами и идиоматикой (для этого у неё тоже были припасены учебные пособия), заканчивался уже второй час ликбеза. У меня при этой интенсивности обязательно бы сел голос, если бы она сама не почувствовала лёгкой усталости и, извинившись: «на минутку», не выплыла бы из кухни с двумя чашками чаю. К счастью, к нему, помимо обычных конфет, прилагались яблоки в меду — и я успокоился, перестав опасаться за своё слабое горло. После передыха на столе появилась «Английская лирика XIV–XIX веков в русских переводах».       — Вы понимаете, Славик, у меня так странно получается: когда я читаю оригинал, а потом смотрю на перевод… Кстати, вы слышали, что стихотворные переводы неточны?       — Да, от оригинала сохраняется сорок процентов.       — Ага. Вот, и мне очень интересно устанавливать, что исчезло, а что осталось. Да, так смотрю на перевод — и всё понимаю, и всё ясно. А если перевод закрываю ладонью и вижу только первоисточник… Ну, скажем, «by opposing end them» — это доходит, а вот «enterprises of great pitch and moment» или… вот, мне ещё очень нравится «and, а bird in the solitude singing, which speaks to my spirit of Thee» — ну, не могу перевести, хотя каждое слово знаю.       И я потонул в Шекспире и Байроне, через полчаса решив, что мир ничего не потерял бы, если бы ни «Гамлет», ни «Корсар» до наших дней не дожили бы. А действительно: бедные Лозинский и Пастернак, Маршак и Брюсов, как они со всем этим разобрались? Тоже, что ли, иняз заканчивали?       К моей великой радости (я уже не чаял убраться от мадам Полины поскорее), её любознательность к исходу третьего часа заметно поубавилась. Мы распили по второй чашке чая, ни поэзию, ни английский уже не затрагивая, и я с ужасом осознал, что снова остаюсь один на один со своей бедой без всяких отвлекающих моментов. Вот и пойми эту жизнь, когда ещё мне было всё равно: пусть работа и отвратный английский, пустые пересуды и бытовые заморочки — только бы не возвращаться к своим печалям!       Полина вытащила из кошелька три тысячи.       — Это много, хватит и двух.       — Ой, что вы, что вы! Я вас так замучила! У нас же не обычное занятие было. Так сказать, по широкому профилю и очень интенсивно. Кроме того, вы мне так помогли: я мастера вызвала, он только к пяти обещал, ждать так утомительно, а тут за английским и скоротала время. Вы мне свой номер телефона не оставите? — а то на меня часто нападает желание ещё покопаться в средневековой лирике.       Я засунул в карман деньги, с горечью отметив, что свой номер в мотеле я отработал. Что же касается остального… Ехать обратно в Михайловку, проезжать мимо отеля, снова прижимать руку к сердцу, которое бешено заколотится, не хотелось смертельно. Может, предложить свои услуги в качестве водопроводчика?       Невесёлые размышления прервал стук в дверь. Нет, не предложить. Облом.       — О, наконец-то! Вы напишите, я мигом.       Полина вышла в прихожую, я нацарапал на клочке бумаги свои координаты, взял висевший на спинке стула мохеровый шарф и стал оборачивать его вокруг шеи, вяло прислушиваясь к весело щебетавшей Полине:       — Как вы вовремя, у меня как раз занятия окончились, и вы ждать не заставили, а то я так не люблю… Вы знаете, у меня пропало это… как его… сейчас я покажу.       Полина вошла в столовую, я перевёл на неё свой взгляд с часов на полке и… «Ты?!» замерло на моих губах. На меня смотрела моя икона, моя любовь, моя мечта, мой бог, моё потерянное счастье! Синие глаза расширились, я почти что физически ощутил эти волны света, которые меня сейчас унесут, вытащил заветный платок из кармана и поднёс его к губам. Саша (да, да, это был он!) многозначительно посмотрел на подсвечник на пианино. Пантомима была столь выразительной, что не оставила сомнений у хозяйки:       — А вы знакомы? Ах, как это мило, вы оба так привлекательны! Если да, то вы, Славик, не уходите, дождитесь своего приятеля, у меня к нему совсем немного. Дело в том, что раньше у меня вот эта самая… кажется, история сообщений, вылезала, а теперь куда-то пропала, и название каждого сайта приходится впечатывать.       Бесспорно, Полина относилась к женщинам, которых больше, чем ответы на свои вопросы и предположения, занимал сам процесс их высказывания. Бесспорно, отношение к ноутбуку у неё было такое же, как к английскому, так как в перечне проблем всплыли и обвалившийся Рамблер, и трудность регистрации на «Linkedin», и невесть как заблокированная папка с фотографиями.       — Я сейчас разберусь, а ты… подождёшь меня?       — Конечно.       — Конечно, подождёт, — оживление Полины не спадало. — Я сейчас вам чайку подолью. — Она обернулась к Саше, подала ноутбук и вышла из комнаты со словами: — Вы его откройте, а я на минутку…       Мы не сказали друг другу ни слова, только обменялись жгучим поцелуем и быстро отстранились друг от друга: мадам была очень стремительной особой.       С её проблемами Саша провозился около часа, она вручила ему тысячу (на услуги оплата у неё, скорее, была почасовая, а не сдельная).       Рабочие расстались с работодателем, очень довольные и друг другом, и решёнными проблемами. Впрочем, всё это летело мимо меня, как абсолютно неважное: я уже целый час парил в небесах.       Вышли мы вместе и снова слились в объятиях на лестничной площадке, не дождавшись даже щёлканья закрывшегося замка в двери Полининой квартиры.       — Это тот самый случай? — прошептал я, утопая в синем океане.       Саша покачал головой:       — Это уже предначертание. Свободен сейчас?       — Ещё спрашиваешь! Для тебя всегда.       — Тогда поедем ко мне? Ты же должен убедиться, что ко мне не прилагаются ни жена с отпрысками, ни ревнивый любовник.       — Это будет надолго?       — Пока ты не уйдёшь.       — То есть…       «На всю жизнь» мы выдохнули вместе.       Остановись, мгновенье! Ты прекрасно! И растянись на вечность!