***
— Всего месяц, Джинён, потом я найду себе другую квартиру, — канючит какой-то парень, повиснув на Джинёне, как раз в тот момент, когда Марк заходит к ним в аудиторию. Он учится на два курса старше, и вообще на другой специальности, но Джинён забыл ключи от квартиры, а Джэбом уезжает на все выходные, поэтому кроме Туана спасти Пака от прозябания под дверью собственной квартиры некому. — Нет, Кайе, я вообще-то не один живу, — с многозначительной интонацией парирует Джинён, намекая, что одногруппник будет третьим лишним. — Вали к Намджуну. Или Джухону. Причём тут я? Марк знает, что единственный сосед Джинёна — это Джэбом, и «таких» отношений у них нет, как бы Паку этого ни хотелось. Это настолько забавно, что Марк невольно издаёт смешок. Джинён оборачивается и заливается краской, потому что в копилочке туановского компромата на него только что весомо прибыло. — Хэй, Джинён-и, твоя благоверная просила передать тебе ключи от дома, которые ты так неблагоразумно забыл этим утром, - издевательски тянет американец, потому что солнечные лучи, просвечивающие через покрасневшие уши его друга — это самое прекрасное зрелище на свете. Джинёновский одногруппник тоже оборачивается и теперь с той же щенячьей надеждой смотрит на Марка. — Хёоон, - с заметным китайским акцентом, тянет он, — я же могу называть тебя хёооном? Ты знаком с его подружкой? Она точно будет против? То есть, я понимаю, что это не вежливо, но я в безвыходном положении и… — Тогда, может, поживёшь у меня? — внезапно прерывает его Туан и сам себе удивляется, обычно он так просто людей на свою территорию не пускает, но от этого первокурсника так и пышет каким-то нечеловеческим обаянием, и его пустить почему-то хочется. Марк вообще натура достаточно взбалмошная, чего стоил его финт с переездом из Америки в Корею, так что этот свой порыв он особенно не анализирует. Это же всего на месяц. Первокурсник, от переизбытка чувств вероятно, чуть ли не бросается Туану на шею, что тот переносит весьма спокойно. Джинён, словно глупая аквариумная рыбка, ошарашенно хлопает губами не в силах что-то сказать до тех пор, пока Марк не достаёт телефон и не фотографирует его, добавляя ещё один экспонат в свою коллекцию. Фоновое матюкание Пака звучит для Марка музыкой, пока он обменивается контактами со своим будущим соседом. Просто отличный денёк. Кайе. Ван Кайе. Именно так зовут одногруппника Джинёна. Он студент по обмену из Гонконга и говорит не только на китайском и корейском, но и вполне сносно владеет английским – идеально, Марк так соскучился по английскому, что первые несколько дней с новым соседом говорит только на нём. Потом его немного попускает, и Марк впервые думает, что Кайе кого-то ему напоминает. Кайе клятвенно заверяет, что будет тих, как дохлая мышка, и что старший не заметит его присутствия. Марк почему-то не верит. Не зря, в общем-то — уже на следующее утро Туана будит чересчур жизнерадостный для семи утра голос Вана, который интересуется, каким полотенцем ему можно воспользоваться, что приготовить на завтрак, как включается плитка и «нет-нет, хён, не вставай, я сам всё сделаю». В результате Марк всё-таки встаёт, когда чувствует запах гари. На кухне (целой, слава богу) обнаруживаются: виноватый младший — одна штука, недоваренная каша — одна штука, подгоревшие тосты — четыре штуки и скоропостижно сломавшийся тостер — одна шутка. Утро по всем параметрам не задалось, но Марк не может перестать улыбаться, кажется, за то время, что он живёт один, он успел устать от тишины. Кайе не может спокойно сидеть на месте дольше минуты, заправлять кровать, класть вещи на свои места и готовить что-то кроме рамёна. Он болтает без умолку на дикой смеси китайского, корейского и английского, а ругается исключительно на тайском, потому что он вообще-то воспитанный, а вероятность того, что поблизости окажется знаток тайского крайне мала. Это забавно. Марк привык считать себя тактильным, из-за чересчур острой реакции корейцев на его американские манеры, но Кайе доказывает ему, что это не так, потому что его одержимость скиншипом переходит все мыслимые и немыслимые границы. Марк не против, этого ему тоже очень недоставало в Корее. Кайе вообще весь – воплощение тех вещей, по которым Марк скучал после переезда. Марк впервые говорит это где-то через неделю их совместного проживания: — Джексон, подай мне подушку. Кайе послушно передаёт ему подушку, а потом они оба понимают, что что-то не так. — Как ты меня назвал? — Ммм, Джексон. — Почему? Так зовут собаку Марка, ту, что осталась в Америке, но говорить это Вану немного неловко, поэтому Туан выкручивается: — Тебе не нравится? Просто подумал, что было бы забавно придумать тебе английское имя, мне кажется, имя «Джексон» тебе бы подошло. Кайе ненадолго задумывается, а уже к вечеру меняет имя с «Кайе» на «Джексон» во всех соцсетях, пишет всем своим многочисленным друзьям и приятелям, что с этого дня больше не будет откликаться на прежнее имя и даже связывается по скайпу с родителями. Те, явно привыкшие к закидонам своего чада, являют собой иллюстрацию к выражению «чем бы дитя не тешилось», Марк находит их очень милыми, а мама Кайе, точнее Джексона, уже через пять минут после знакомства называет его не иначе как «сынок». Марку кажется, что если бы он встретил их где-нибудь случайно, то всё равно признал в них родителей Кайе, потому что у такого человека как он могут быть только такие родители. В тот вечер Марк засыпает с мыслью, что, наверное, Кайе с самого начала напомнил ему Джексона, и именно поэтому он так легко впустил его в свою квартиру. Да и вообще жизнь.***
Оговариваемый в самом начале месяц пролетает с космической скоростью. Джексон (за этот месяц это имя врастает в Кайе намертво) начинает вести себя более отстранённо и как-то пугливо что ли, Марк ждёт, что вот-вот соберёт свои вещи и съедет, но тот каждый день исправно разбрасывает свои вещи по квартире Марка и вроде никуда не торопится. В конце концов Туан не выдерживает и спрашивает у него сам, Ван тушуется и старательно не глядя старшему в глаза мямлит, что если Марк не против, то он бы хотел остаться ним. Когда ответа не следует, он всё-таки поднимает взгляд и начинает тараторить, что обязательно станет более аккуратным, будет меньше шуметь и даже готов оплачивать часть расходов на еду и коммунальные услуги. На протяжении всей этой тирады Марк прикладывает во истину титанические усилия, чтобы не заржать, потому что ну и как такого выгнать? Он вообще кажется влюбился. — Он же так и не съехал, да? - ворчливо интересуется Джинён. Сегодня они сидят вдвоём в университетском кафетерии, потому что Джексон задерживается из-за какого-то проекта. — Зачем спрашивать, если ты и так знаешь ответ? — Я всё ещё не понимаю, почему ты с ним связался, - считает своим долгом пояснить Пак, как будто они первый раз спорят на этот счёт. — Вообще-то это была твоя идея, - невозмутимо говорит Марк, и Джинён чуть ли не задыхается от возмущения. - Ты сказал завести мне здесь собаку, похожую на ту, что осталась в Америке, так? Кайе похож. Я даже Джексоном стал его называть именно поэтому. — То есть... - в глазах Джинёна появляется понимание. — Да. Изначально из-за этого. А теперь он мне просто нравится, ты же знаешь как это бывает — живёшь себе живёшь с симпатичным соседом, а потом как накроет! Джинён моментально краснеет, как всегда, когда речь заходит о Джэбоме и его, Джинёна, к нему чувствах. Всё это время Ван стоит неподалёку, он вообще-то собирался сделать Марку сюрприз, а не подслушивать, но услышав своё имя просто не смог удержаться. В кафетерии стоит невыносимый гвалт и слышно не слишком хорошо, но главную мысль Ван для себя уясняет — в Америке у Марка остался кто-то по имени Джексон, по кому он безумно скучает. Кайе — похож на него и только поэтому Марк держит его рядом с собой. Узнать такое оказывается неожиданно больно, называть себя Джексоном — неприятно, находиться в туановской квартире, которую уже как-то привык считать и своей — невыносимо. А уходить насовсем — страшно, потому что обратно скорее всего уже не позовут, поэтому Джексон оставляет записку, что готовится к проекту у друга и только после этого уходит. Сутки он тусит у Намджуна и плачется ему на разбитое сердце, пока Намджун не отсылает его к Джухону, а тот, в свою очередь — к Чанёлю. У Чанёля тоже какие-то нелады в жизни, поэтому своё горе они решают залить и используют для этого все мало-мальски горючие жидкости имеющиеся в наличии, после чего ряд событий из памяти Джексона выпадает. В себя он приходит в незнакомой квартире, под бодрую песенку на тайском и искренне надеется, что это квартира Бэмбэма, потому что учитывая что и в каких количествах они пили с Чанёлем с него бы сталось проснуться в Тайланде. Женщиной. Квартира оказывается не Бэмбэма, а его друга, но, слава богу, в Сеуле, все самые нужные органы на месте, а с момента, когда обрывается память Джексона, то есть Кайе, разумеется Кайе, прошла уже неделя. Как-то... неловко. В телефоне обнаруживаются десятки не отвеченных звонков и сообщений от Марка. Это немного (слишком) приятно. Над ухом раздаётся чужое смущённое покашливание. Ван оборачивается. В дверях стоит тот самый друг Бэмбэма, хозяин квартиры. Югём, кажется. — Там твоего друга убивают, - говорит он неуверенно, - если тебе, конечно, интересно. — Какого? — Если ты имеешь в виду "какого друга?", то это тот ушастый хён, с которым ты сюда пришёл, а если ты имел в виду "какого чёрта?", то, другой твой друг, Марки-хён убивает его за то, что ушастый хён тебя похитил и склонял к разным нехорошим вещам. На последней фразе у паренька голос опускается до шёпота, глаза становятся такими круглыми и многозначительными, а лицо стремительно краснеет, что у Джексона возникает желание оказать ему первую помощь, так как у него явные проблемы с дыханием, но вместо этого идёт спасать друга. Чанёля удаётся отбить до того, как он получит серьёзные повреждения — сломанное ребро не в счёт, потому что его Чан сломал, когда на третий день их алкогольного трипа попытался повторить коронное сальто Джексона. И ведь повторил же, а потом давая Вану пятюню, споткнулся о собственные ноги и рухнул плашмя с высоты своего немаленького роста. Увидев живого и относительно здорового Вана Марк моментально остывает. Примерно минуту они просто неловко переглядываются, пока Югём уговаривает Чанёля покинуть его негостеприимную обитель в компании докторов скорой помощи, а потом Туан всё-таки спрашивает: — Почему? — Тогда в столовой, ты сказал, что я всего лишь напомнил тебе кого-то, по кому ты скучаешь. А у меня к тебе всё как-то очень серьёзно, я не хочу быть заменой. — Значит, ты слышал про Джексона? Наверное, я должен бы сразу сказать, ещё тогда в самый первый раз, - говоря о том, другом Джексоне, Марк улыбается так нежно, что Вана буквально перекашивает. — Я сглупил тогда, сейчас-то я знаю, что ты бы понял... Туан лезет в телефон, видимо действительно за фотографией, находит и протягивает его Джексону, тот берёт его из чистого мазохизма, но вместо загорелого калифорнийца с голливудской улыбкой, с экрана на него смотрит улыбающийся во всю пасть щенок, крошка-бигль, на ошейнике которого изображена большая буква "J". — Разве не прелесть? По-моему, вы с ним буквально одно лицо, — воркует Марк, увеличивая изображение. Ночью, когда Марк уже спит, Джексон берёт его телефон и переименовывает себя в телефонной книге, теперь он будет подписан как "щеночек Ван".