Один плюс один плюс один

Куроо на жизнь не жалуется. Куроо практически всем обычно доволен: у него есть работа, образование в процессе, а теперь есть еще и дом, куда хочется возвращаться, и два придурка, которые его там ждут. Хотя нет, сегодня не ждут — он возвращается не так уж и поздно, но еще на подходе замечает, что окна зияют черными пустыми дырами. Прихожая встречает тишиной. Куроо не торопясь разувается и идет в кухню. «Вы где?» — пишет он Бокуто. На периферии он подмечает тусклый свет, мигнувший из комнаты. Телефон? Он идет туда, попутно включив свет в коридоре, — да так и застывает на пороге перед открывшимся виду зрелищем. На кровати вповалку, как на тюленьем лежбище, спят Бокуто и Акааши в обнимку с открытым ноутбуком, который давно перешел в спящий режим. Это бы даже могло показаться милым: Бокуто забросил на Акааши ноги и оплелся вокруг него, словно сонный гибкий хорь, а Акааши мило морщится, когда его собственное дыхание шевелит волосы у того на макушке. Но все окружающее их пространство усыпано чипсами из опрокинутой упаковки. Вся кровать, пол — одна сплошная «двойная паприка», как гласит кричащая надпись на упаковке. Глаза Куроо застит красная пелена. Нет, он все еще не жалуется. Он просто подходит к ним — тихо, чтобы не проснулись раньше намеченной экзекуции — и резко выдергивает из-под Бокуто скомканное покрывало. Тот подскакивает со сна в каком-то потрясающем пируэте на грани с танцевальной конвульсией, сбивает на пол ноутбук, валится на Акааши, и тот тоже ничего не понимает со сна, особенно после того, как ему прилетает локтем по лбу. Куроо в душе торжествует: свежевыстиранное белье отомщено. — Какого хрена? — сипло спрашивает Бокуто, когда наконец осознает, где находится. Акааши молча трет глаза и буравит Куроо сердитым взглядом. — Я просил не есть в постели! — возмущается Куроо, тыча в них обоих уделанным жирными пятнами покрывалом. — Каждый раз ваши крошки из трусов выковыриваю неделями! — Ой, не напомнить тебе, как ты свое кресло пенопластом набивал, и мы его еще месяц по всей квартире собирали? — отмахивается Бокуто и принимается вяло сгребать рассыпанные вокруг чипсы. — Я хотя бы носки доношу до корзины, а не распихиваю по углам, — хмыкает Куроо, потому что про пенопласт возразить нечего: было дело. Он присоединяется к вялотекущей уборке под соловым взглядом Акааши, которого окружающий их бедлам, кажется, вовсе не беспокоит. — Ну они же там никому не мешают, — убежденно возражает Бокуто. — Котаро, — тяжело вздыхает Куроо. — Это гребаные носочные могильники. Они противоречат моему чувству прекрасного. — Если твоему чувству прекрасного не противоречу я — значит, и носки мои тоже не должны, — фыркает Бокуто. Крыть нечем, усмехается Куроо про себя. Бокуто его чувству прекрасного не противоречит, а, скорее, соответствует. Но носки-то… Акааши под шумок окапывается в одеяле и подушках, явно вознамерившись спать себе и дальше. — Стоять, — решительно говорит Куроо, в прыжке перехватывая его за пятку. — Я помню, что сегодня твоя очередь мыть посуду, и почему-то уверен в том, что ты не утруждался. На холодильнике в числе разного памятного хлама болтается составленное ими при переезде расписание домашних обязанностей, на которое они все без конца забивают. Куроо не жалуется и на это — ему просто хочется хоть немного порядка в том хаосе, который неустанно поглощает его жизнь. — Не-а, — откликается Акааши, зевнув. — Очередь твоя, Куроо-сан, моя была вчера. — Но вчера мы дома не ели, — Куроо ощущает толику беспомощности, пытаясь оспорить эту логику. — Ну я же не виноват, — пожимает плечами Акааши. Бокуто с пола бессовестно ржет и заново просыпает на себя собранные чипсы. Не вечер, а катастрофа, безнадежно думает Куроо. Но все равно не жалуется. Только вздыхает и в легкой тоске идет мыть оставленную на кухне посуду. По крайней мере, решает он, завтра у них у всех намечается занятый день, а значит, эти двое не успеют к его приходу навести дома бардак. Наутро он как ужаленный носится по дому, пытаясь отыскать свою любимую толстовку и не опоздать на первую пару. С кухни орет какая-то назойливая попса, — которую Акааши ставит, уверен Куроо, просто чтобы его позлить, — пахнет блинчиками, а вываленные из шкафов вещи постепенно погружают гостиную в средоточие беспорядка. — Черная в полоску? — уточняет Акааши, заглянув в комнату. — Так в ней Бокуто только что ушел. Куроо долго-долго смотрит в ясное небо за окном и думает — ну почему? Потом в молчании достает из шкафа любимую толстовку Бокуто и мстительно надевает на себя. Лицо Акааши, провожающего его взглядом до входной двери, выражает концентрированное удовольствие. На самом деле, бытовые проблемы — это последнее, чего опасался Куроо, когда съезжался с ними. Он думал о том, что у него будут проблемы с личным пространством, что они не сойдутся характерами и в конце концов проклянут друг друга, но не о том, что будет периодически отчитывать Бокуто за забытый в буфете плесневелый хлеб и пытаться объяснить Акааши, что кухонный стол — это не место для хранения все растущей стопки учебников. Они же, в свою очередь, наперебой ворчат, когда он субботними вечерами приводит в гости толпу однокурсников и закатывает шумные посиделки. А однажды ночью под ними с громким треском ломается кровать, и они переезжают на футоны, потому что на новую пока нет денег, да и Акааши приводит убийственные аргументы в пользу того, что следующую кровать настигнет та же незавидная участь. Той ночью Куроо из последних сил старается не перебудить хохотом всех соседей, когда они частями выносят остатки разломанного каркаса, а потом теснятся, скрючившись вповалку на узком диване. Временами он оглядывается назад и невольно думает: как это он раньше жил сам по себе безо всего этого. Ощущение спешки обычно появляется еще днем — несмотря ни на что он ждет каждого вечера, неважно, с крошками по кровати или под желтым светом дурацкого перекошенного торшера, который Бокуто так и не сумел собрать как надо. Это странное ощущение комфорта оттого, что, несмотря на внешнее сходство с бедламом, в его жизни все внезапно встало на свои места, бросается ему в глаза однажды утром. Он, потягиваясь, выходит на кухню и обнаруживает у холодильника Акааши, который без особенного успеха борется с банкой маринованных слив. — Дай, — говорит он, протянув руку. Акааши отдает ему банку и принимается терпеливо ждать, пока Куроо описывает вокруг несчастных слив кренделя, силясь расшатать дурацкую крышку. Банка ни в какую не поддается — ни после того, как он держит ее под теплой водой, ни после попыток подцепить ножом. — Не открывается, — констатирует он через несколько минут. Крышка банки выглядит потрепанной, но все еще невредима. — Тут у кого-то что-то не открывается? — на кухню все еще сонным, но уже павлином заходит Бокуто. — Бокуто-сан, без тебя никак, — говорит Акааши пароль. Банка открывается в течение нескольких секунд. Куроо не может удержаться от того, чтобы не захихикать при виде довольной мины Бокуто. — А на кой тебе сейчас сливы? — спрашивает он сквозь смех. Акааши смотрит сперва на банку, потом попеременно на него и на Бокуто. В глазах его явно читается некоторое смятение. — Не знаю, — задумчиво говорит он наконец. — Я проснулся и подумал, что так слив хочется, но пока открывали — уже расхотелось. Лучше омлет. За его спиной свистит, закипая, чайник, и, уже заваривая по привычке чай на троих, Куроо все не может перестать коситься на банку слив и периодически посмеивается. Куроо не жалуется потому, что, в сущности, какая разница, насколько несовершенным этот союз мог бы показаться со стороны, если эти двое в конце концов заставляют его улыбаться? Куроо думает — круто, когда есть люди, с которыми можно жить вот так. Но в их отношениях на самом деле не так уж много чего-то действительно нежного, объятия редкие, хотя Бокуто пытается всем своим существом исправить такое положение дел. И, в принципе, все нежности в их отношениях инициирует как раз он. Куроо не против. Ему нравится обниматься с Бокуто, а Акааши… Куроо уверен, что Акааши уютно было бы, если бы их отношения не выходили за рамки секса и посиделок по вечерам. Но иногда он дотрагивается до Куроо как-то по-особенному. Как будто хочет сказать, что между ними отношения тоже не совсем холодные. Куроо кажется, что делает он это только для того, чтобы умаслить Бокуто. Последний так напряженно наблюдает за ними, когда они обмениваются невинными пикировками, явно переживая за то, что на самом деле между ними. Куроо много любуется Акааши. Тонкие запястья, длинные пальцы. Узкая талия, томный взгляд. Приоткрытые губы во время секса, приятная тяжесть его тела. Еще ему нравится, когда Акааши поддразнивает Бокуто вместе с Куроо. Бедный Бокуто тогда вообще теряется и выглядит одновременно опечаленным и радостным — только он так может. К Бокуто Куроо привязан по-настоящему и очень давно. Он долго не мог этого понять, но теперь осознает. И постоянно корит себя за то, что когда-то согласился принять в их небольшую игру третьего, который отвлекает от самого Куроо часть внимания. Часть его бесится, когда видит, каким влюбленным взглядом смотрит на Акааши Бокуто, а другая часть любуется — то, что между ними происходит, и вправду выглядит чудесным. Именно поэтому, когда Бокуто собирается на сборы со своей университетской командой, он за ужином обращается к ним — Акааши и Куроо — одновременно: — Пообещайте не ссориться без меня. Они с Акааши переглядываются на мгновение, Акааши еле заметно пожимает плечами. — Не хочешь пропустить такое зрелище? — ехидничает Куроо. — Куроо, — строго смотрит на него Бокуто. — Пообещайте. Акааши раскладывает по всем тарелкам салат из свежих овощей. — Мы никогда не ссорились, Бокуто-сан. Почему мы должны начать сейчас? — Потому что меня не будет. И вы… Не знаю, мне кажется, что вы можете умудриться поссориться. Они молчат некоторое время. Акааши не поднимает взгляда от тарелки, как и всегда неспешно поедая свою порцию. Куроо тоже сел к Бокуто вполоборота, чтобы не видеть его просящего взгляда. Почему-то он чувствует себя виноватым. — Акааши? — требовательно произносит Бокуто. — Мы не будем ссориться, Бокуто-сан. Не знаю, откуда у вас такие мысли. Но Бокуто все равно облегченно вздыхает. И переводит взгляд на Куроо: — Не будем мы ссориться, успокойся, мы нормально ладим, эй. С утра они встают раным-рано, чтобы проводить Бокуто. Для Куроо и Акааши это отдельная пытка. И если Куроо еще каким-то образом умеет с утра трезво рассуждать, то Акааши вообще лучше не трогать раньше восьми, а в выходные раньше одиннадцати. Поэтому в половину шестого утра он просто лежит на футоне и втыкает в потолок, пытаясь прийти в себя, а Куроо готовит Бокуто здоровый завтрак и позволяет себя обнимать, пока стоит у плиты. — Я так тебя люблю, — шепчет ему на ухо Бокуто, и Куроо никогда не думал, что метафора про падающее куда-то вниз сердце настолько правдива. — Я так буду скучать. Он касается губами шеи Куроо и прижимает его еще крепче к себе. — Я тоже, — еле слышно выдыхает Куроо. И уверен, что Бокуто понимает, что Куроо по всем пунктам «тоже». В коридоре Бокуто провожает и Акааши, уже успевший открыть глаза и вообще прийти в себя частично. И их ожидает еще одно испытание. — Поцелуйтесь, — у Бокуто в глазах как будто мелькает какое-то отчаянье — а может, Куроо только кажется. — Зачем? — удивляются оба. — Пожалуйста? — и опять этот просящий тон. Акааши пожимает плечами, поворачивается к Куроо и целует его коротко. Просто поцелуй, почти братский, и из-за этого Бокуто возмущенно шумит… даже непонятно чем. Акааши все-таки запускает пятерню в шевелюру Куроо, поглаживая затылок: знает, что Куроо от этого тает. И касается губами расслабленно, Куроо сам поддается, проникает языком глубже, забывая на короткое мгновение, что Бокуто следит за ними. — Ладно-ладно, верю, теперь идите сюда. Первым в объятия Бокуто попадает Куроо, и нужна огромная сила воли, чтобы не разложить Бокуто прямо здесь, в коридоре. Когда Бокуто обнимает Акааши и что-то негромко говорит тому на ухо — Куроо не слышит, но ему и не нужно этого, он и так знает, что сейчас говорит Бокуто. То же самое, что чуть раньше сказал ему на кухне. Куроо наблюдает за их поцелуем, чувствуя себя отчасти болезненно. Акааши отстраняется от Бокуто, порядком раскрасневшийся и еще более растрепанный, чем обычно. — Буду скучать. Приеду через две недели, — Бокуто выглядит до смешного трогательным и печальным. — Не плачь, — фыркает Куроо. — И не собирался! — огрызается Бокуто и выходит из квартиры, громко хлопнув дверью. Воцаряется тишина, которую Куроо мог бы потрогать… — У меня предложение, от которого ты не сможешь отказаться. Акааши не чувствует драматичности момента, скотина. Так постоянно. Просто ведет себя как обычно. Куроо вопросительно приподнимает бровь. — Предлагаю идти досыпать прямо сейчас. И не идти на пары. Акааши берет Куроо за руку и тянет его за собой. — Тебе… тебе не нужно себя заставлять, — Куроо дергает себя за прядь из челки и чувствует, что ладонь, которую держит Акааши, покрывается испариной. Акааши кидает вопросительный взгляд через плечо, как будто не понимая, о чем там Куроо говорит. И тянет за собой на футон. Они обычно спят по разные стороны Бокуто, редко кто-то из них оказывается посередке. Поэтому то, как закидывает ногу на его бедро Акааши — почти непривычно. Обнимает поперек груди и прижимается щекой к плечу. — Я… я думал, я тебя раздражаю, — Куроо и сам не ожидает того, что говорит это. — Иногда. Когда вы несмешно шутите или занудничаете. — Ты? Ты обвиняешь меня в занудстве? — Куроо. Еще слово, и мы поссоримся. А я пообещал Бокуто-сану, что такого не произойдет. Я просто хочу поспать. И затихает. Акааши, как и Бокуто, умеет проваливаться в сон за ничтожно малое время. А Куроо остается только смотреть в потолок и думать о том, что творится в его голове. *** Несмотря на внешнюю собранность, Акааши часто ленится. Вот и сейчас он собирается провести весь день на диване, как он это называет, в энергосберегающем режиме. — Акааши, серьезно? Целый день? — с непониманием смотрит на него Куроо. Акааши зевает. — Если вы подадите мне плед, то тогда точно целый день. Вы меня утомили за последние полгода. Каждые выходные тусовка, но сейчас-то я могу спокойно дома посидеть, да ведь? Куроо достает плед и присаживается рядом. — Что тебе сказал Бокуто? — Что он меня любит, — просто отвечает Акааши, не скрываясь, и запихивает остатки онигири себе в рот. — А что ты ему ответил? — А нужно было что-то отвечать? Куроо замолкает, задумавшись, почему Акааши считает не нужным отвечать на такие слова. Потому что не хочет ранить Бокуто или потому что все и так очевидно? — Тебе не кажется, что это усложняет наши отношения? Акааши замирает и переводит взгляд на Куроо. — Усложняет? — Да, типа, мы же просто спали, а это уже точно подразумевает переход на другой уровень. — Переход на другой уровень, — тупо повторяет за ним Акааши. — То есть вас не смущает, что мы уже полгода живем как вместе? — Уже полгода? — Куроо оглядывается вокруг в наполовину притворном ужасе. И правда, если подумать, прошло уже полгода, а он даже и не заметил их толком. Вон его кресло валяется посреди гостиной, вон совместное фото втроем на холодильнике. Бокуто влез туда только наполовину и всякий раз, натыкаясь на карточку взглядом, начинает причитать, что это плохая примета и нужно обязательно пересняться. Потом он неизменно забывает об этом. Полгода как забывает. — Ну да, — отвечает Акааши, недоуменно приподняв бровь. — Так и я о чем, — Куроо берет себя в руки. — Ну, полгода, а дальше-то… Акааши склоняет голову набок, как если бы ждал продолжения. Но его нет: Куроо и сам хочет добиться какого-нибудь ответа. — Ну то есть, мы никогда не обсуждали наше совместное будущее. Просто общались, просто внезапно начали жить вместе, хотя изначально это вообще было просто развлечением. А сейчас все становится чем-то серьезным. Акааши даже перестает жевать, переводит взгляд на Куроо, и выражение его лица Куроо не очень нравится. Какое-то оно угрожающее. — Только сейчас становится все серьезным? Слова звучат, как удар под дых. И под взглядом Акааши хочется, во-первых, отступать, а во-вторых, защищаться. — Я имею в виду, что лично я просто как-то не задумывался, мы же никогда не обсуждали. Не обозначали границ наших отношений. — Я думал, что это и так ясно, что Бокуто тебя любит… — Да, я знаю, — не дав договорить Акааши, продолжает Куроо. — Ну, то есть, теперь знаю, он мне сказал, и вот шарнирчики в моей голове зашевелились. Куроо водит пальцем около головы, показывая, как они там шевелятся, а Акааши устало, раздраженно и, самое ужасное, молча смотрит на него, не сводя взгляда. — Знаешь что, Куроо-сан? Ты идиот. Ты то слишком медленно соображаешь, то слишком много думаешь. Мы счастливы вместе, а на все эти границы, стереотипы и ярлыки забей хуй, пожалуйста, очень прошу. И Акааши отворачивается смотреть передачу дальше. Куроо некоторое время отходит от культурного шока, а потом строчит сообщение Бокуто в их общем чате. «Акааши умеет смачно ругаться». «ЧТОООООООО?????» — тут же отвечает Бокуто, — «И ОН ЭТО СДЕЛАЛ НЕ ПРИ МНЕЕЕ???? АКАААААШИИ!!!» — Бокуто расстроен, что ты при нем не ругаешься, — механически озвучивает Куроо. Мысли в голове ворочаются как-то вяло, ощущения такие, словно ему на голову обрушили ушат ледяной воды вместе с осознанием того, что это все у них и правда серьезно. — М, — откликается Акааши без какой-либо интонации, просто как сигнал: услышано. Куроо в легкой нерешительности тянется за пультом от телевизора, все еще слегка потерянный и смятенный. Хочется забить затянувшуюся паузу. — Злишься? — спрашивает он и тут же сам себя ругает: тоже, блин, Капитан Очевидность нашелся. — Да, злюсь, — озвучивает Акааши его собственные мысли. Куроо думает, что ему делать в такой ситуации. Когда злится Бокуто, это всегда направлено не на него, а на ситуацию: например, если у него что-то не получается. Это легко — можно просто не трогать его некоторое время, проходит само. Максимум — поддержать и сказать, что вот в следующий раз обязательно все получится. Но с гневом Акааши он встречается впервые. А тут он еще и направлен лично на него. Бокуто сейчас не хватает. — Что… Что мне сделать, чтобы ты перестал? — наконец собравшись с мыслями, спрашивает Куроо. Акааши вздыхает, берет пульт от телевизора. Выключает. — Для начала, Куроо-сан, перестань устраивать балаган из того, что сейчас происходит, — он сует под нос Куроо свой телефон, где в их общем чатике светятся последние два сообщения от Бокуто и Куроо. — И ты должен понять, насколько тебе самому все это нужно. Я так понимаю, романтических привязанностей ты к нам не испытываешь. Если так и есть, то Бокуто-сан не должен ничего узнать — прямо как тогда, когда ты остановил меня от ухода, когда я подумал, что вы с Бокуто-саном решили избавиться от меня. Акааши берет паузу, выравнивая дыхание. Говорит он ровно, но голос звенит от едва сдерживаемого напряжения. — Я не позволю тебе нас бросить. Если понадобится, я буду держать тебя запертым, пока Бокуто не приедет. А уж он сумеет тебя уговорить. — Я не говорил, что не испытываю к вам романтических привязанностей, — бубнит Куроо. — Тогда, — заключает Акааши, — не нагнетай. Куроо кажется, что он выглядит несколько удовлетворенным. Чтобы как-то выбраться из-под гнета сощуренных глаз, он возвращается к пульту. По телевизору идет одна ерунда, и Куроо без интереса перещелкивает каналы, изображая бурную деятельность в попытке скрыть сковывающую его неловкость. С этим Акааши он до сих пор не сталкивался. Во всяком случае, он точно не помнит, чтобы тот когда-нибудь ругался матом или грозился кого-то запереть. Это весьма неожиданно, но даже в какой-то мере кажется ему горячим. — Закажем еды? — предлагает он, просто чтобы что-нибудь сказать. Ну и еще потому, что холодильник практически пустой, а лень Акааши передается воздушно-капельным путем. И Куроо уже заразился. — Это же вредно, — косит на него Акааши. — Ага, — соглашается Куроо. — И нецелесообразно, — добавляет Акааши с толикой удовольствия в голосе. — Ага, — Куроо уже и сам не рад, что предложил. — И пустая трата денег, — Акааши глядит в телевизор, не отрывая взгляда, но Куроо готов поклясться, что уголки его губ подрагивают. — Блин, так мы закажем или нет? — не выдерживает он наконец. — Закажем, — степенно кивает ему Акааши. Куроо ловит себя на иррациональном желании сперва придушить его, а потом зацеловать. *** Ночью Акааши прижимается к нему теплым боком, ложатся они позже, чем обычно с Бокуто, потому что не нужно просыпаться в пять утра под звуки топота, от которого трясется мебель. Или от будильника. А еще потом Бокуто может попросить позавтракать вместе с ним. Теперь они ложатся около полуночи, а просыпаются около семи — и то только потому, что Акааши считает завтрак необходимым приемом пищи. В будние дни он может быть очень энергичным, хотя это не совсем то слово — он, скорее, следует своему внутреннему распорядку. На третий день отсутствия Бокуто Куроо просыпается от непонятного шума и еще от того, что Акааши что-то бормочет ему на ухо. Это так приятно; правда, шум или, скорее, звук, становится все более назойливым. Но в то же время Акааши прижимается к боку Куроо обнаженным торсом, и кожа у него невероятно нежная, а сам он пахнет каким-то кремом — от этого хочется прижаться к нему теснее и провалиться дальше спать. Но Акааши тянет его за ухо. — Это издевательство, — трет ухо Куроо. — У тебя телефон звонит, — Акааши включает прикроватную лампу. И вправду, телефон ездит по тумбочке, хотя звонок какой-то непривычный, думает Куроо. И только потом до него доходит, что это звонят по скайпу. Да еще и кто звонит — Бокуто. Куроо включает видеозвонок. Волосы Бокуто в небольшом беспорядке, не так задорно торчат, как обычно, он в толстовке и явно сидит под уличным фонарем. — Вы спите? — голос его полон раскаяния. — Ты был в сети, я думал, вы не спите. На часах светится половина пятого. Куроо пытается подавить гигантский зевок, поэтому первым заговаривает Акааши: — Почему ты не спишь, Бокуто-сан? — Я соскучился. Замерз в комнате и увидел, что скоро все равно вставать, решил побегать, а потом вспомнил, как мы в апреле бегали все втроем, и если были выходные, то заваливались после душа дальше спать. Я опять вспомнил, как лежал между вами… Бокуто так грустно и умильно вздыхает, что Куроо хочется немедленно оказаться рядом. — А теперь вы лежите и обнимаетесь вдвоем, — обиженно добавляет Бокуто. — Ой, вот только не надо ревности, — говорит Куроо, устраиваясь поудобнее. — Я и не ревную, я вас люблю обоих, и я очень рад, что вы у меня есть, просто мне очень грустно, что вы далеко. У Куроо от этих слов аж волосы на затылке начинают шевелиться, а потом еще и Акааши щипает его за бедро, видимо, чтобы Куроо молчал. Ну Куроо и молчит, только смотрит на Акааши недовольно. — Мы тоже очень любим тебя, — говорит Акааши. И это из его уст звучит так хорошо, так просто и так правильно, что Бокуто от этих слов расцветает. — Хочешь, мы позвоним тебе в какой-нибудь свободный час? Бокуто энергично кивает и обещает позвонить сам перед отбоем. Акааши, перегнувшись через Куроо, выключает свет. На улице уже светлеет, но солнца не видно за слишком высокими зданиями. Зато отлично виден затылок Акааши. Куроо ерошит ему волосы, поглаживает и массирует. — Я знаю, что ты нас любишь. — Ого, — вскидывается Куроо. — То есть я не уверен в этом вопросе, а ты вот так вот все решил? — Куроо-сан, — произносит Акааши тоном «я тебя умоляю». И Куроо чувствует себя донельзя глупым. И это ощущение растворяется, только когда он крепко обнимает Акааши со спины и проваливается в утренний сон. *** Обычно они с Акааши возвращаются вместе из университета — пары заканчиваются почти всегда в одинаковое время, но сегодня у Куроо подработка раньше, чем обычно, и они видятся только утром за кофе, выпитым наспех, потому что Акааши слишком долго валяется и не может встать. А Куроо не может не поддержать его в этой замечательной идее. По пути домой Куроо заглядывает в магазин, покупает продукты по списку, который Акааши выслал в их чат. Бокуто, конечно, уже внес свои правки — ему сложно оказаться в стороне, даже если сам он не присутствует дома. Вторая неделя тренировочного лагеря только начинается, они заводят привычку созваниваться каждый вечер. Правда, сегодня, наверное, не получится — Куроо возвращается слишком поздно. Список краткий и емкий, он быстро собирает продуктовую корзину, но останавливается взглядом на полке с шоколадом. Вообще, любитель сладкого в их… сообществе — это Бокуто, но Куроо любит хороший шоколад. И сейчас он не может удержаться — берет с полки огромную плитку заграничного горького шоколада с кусочками апельсинов. И ловит себя на мысли, что хочет угостить им Акааши, можно даже сказать, что он покупает его специально для Акааши. Лето еще только на подходе, но в Токио уже стоит жара, поэтому их квартира встречает Куроо распахнутыми окнами, тем самым летним запахом и звуками улицы заодно. На кухне шумит вытяжка — Акааши готовит. А еще музыка. Веселая и нераздражающая, как обычно бывает с плейлистом Акааши. Куроо приоткрывает дверь на кухню, Акааши, самый низкий из них, кажется великаном на этой крохотной кухне, и он неловко топчется на месте, пока помешивает мясо с овощами на плите. И тут Куроо соображает: Акааши не просто топчется — он танцует. — Эй, — окликает его Куроо, и Акааши подпрыгивает, резко развернувшись и схватившись за грудь, где, по его предположениям, должно быть сердце. Глаза у него округлившиеся, рот приоткрыт, и он тяжело дышит. — Ты меня напугал. Я не слышал, как ты вошел. — Ты умеешь танцевать, — не обращая внимания, говорит Куроо. — Не говори глупостей, Куроо-сан, — но сам краснеет и отворачивается обратно к плите. Куроо подходит сзади, берет его за запястья — раз Акааши не хочет танцевать теперь один, то будет танцевать вместе с Куроо и как Куроо. — Я готовлю, Куроо-сан, не мешайте, — Акааши неловко сопротивляется, когда Куроо начинает двигать его руками в танцевальных движениях. Обычно, когда Акааши возражает или говорит чему-то «нет», то лучше это дело быстренько свернуть. Да и у Бокуто и Куроо никогда не возникало мысли ему противоречить. Но сейчас — и Куроо это чувствует — все по-другому: оказывается, их Акааши умеет кокетничать. Их Акааши. Это звучит приятно. И внутри Куроо как будто заводится сразу несколько десятков мурлыкающих котов. Акааши сначала фыркает, а потом даже смеется от странного танца. Прикрывает мясо крышкой и разворачивается к Куроо, и теперь они танцуют по-настоящему. Куроо удивляется тому, насколько расслаблен сейчас Акааши. Обычно такие вещи происходят в присутствии Бокуто, когда именно Акааши внезапно начинает поддерживать очередную его глупую идею. А теперь на Акааши расстегнутая домашняя рубашка в клетку, а там майка, а в вырезе майки его ключицы. У Акааши губы красиво изогнуты в легкой улыбке, лицо почти безмятежное. Они смеются вместе, а когда заканчивается песня, Акааши тоскливо вздыхает. И Куроо его понимает. Бокуто всегда был первым по танцам на кухне, и его катастрофически не хватает. — Ты никогда не танцевал с Бокуто, это разобьет ему сердце. — Когда Бокуто танцует, я не хочу участвовать в этом, хочу просто смотреть. Я ошибался и исправлюсь. *** — Как? — хлопает глазами Бокуто. — Вы танцевали без меня? Акааши стыдливо опускает глаза, успев мельком взглянуть на Куроо с выражением «я же говорил, что не надо ему об этом знать». — Котаро, ты не понял главный посыл! Акааши умеет танцевать, он клятвенно пообещал, что теперь будет всегда танцевать с тобой. — Раз в полгода под настроение, — быстро поправляет его Акааши. У Бокуто, кажется, начинает дрожать губа. — Не могу поверить, нет, правда? Без меня? Так вот как чувствовал себя Рон, когда он ушел, а Гарри и Гермиона танцевали вместе. — Если тебя это успокоит, то в книге они ничего подобного не делали, — уверяет его Акааши. — Да я... Я просто. Мне теперь интересно, а как ты танцуешь? А под какую песню вы танцевали? Я тоже хочу посмотреть. — Ну, это можно устроить, — Куроо, улыбаясь, ищет ту самую песню в телефоне. — Это глупо, — шипит Акааши. — Да, — соглашаются хором Бокуто и Куроо. — Мы сошлись, чтобы ты стал глупее, Куроо пофигистичнее, а меня не нужно исправлять, я великолепен, — Бокуто задирает нос. Акааши фыркает на этот жест и смотрит с непередаваемой нежностью на лицо на экране. — Тебе правда интересно? — Спрашиваешь! Ноутбук стоит на низком журнальном столике, за которым они вместе ужинают, и Акааши поднимается, устраивает камеру поудобнее, проверяя в маленьком окошке, все ли видно Бокуто. Куроо в это время включает музыку. Бокуто на мгновение замирает, Куроо даже кажется, что картинка виснет, но вскоре он смеется: — О, это же Daft Punk! — и первым начинает двигаться в ритме музыки. — Акааши! Я жду. И наблюдаю за тобой. Акааши мнется и — о, ужас! — кажется, краснеет, но улыбается очень смешливо, когда смотрит на Бокуто. Куроо приходится опять взять инициативу в свои руки — расшевелить Акааши оказывается не так уж и сложно, спустя полминуты они уже танцуют и оглядываются на Бокуто, хотя видно только, как он качает головой и делает незамысловатые движения рукой в такт песни. — Это энергосберегающий танец, — говорит Акааши и повторяет за Бокуто, наклонившись пониже к камере. Куроо следует его примеру. — Эй! — Бокуто смеется. — Вы меня дразните, что ли? — Ничего подобного. Такое я исполнять готов вечно, — говорит Акааши, не переставая повторять за ним. Когда музыка заканчивается, Куроо слышит, как Акааши вздыхает, а сам смотрит на Бокуто, не отрываясь. Тот сверкает глазами. Его лицо такое красивое и простое, губы всегда готовые улыбнуться, и Куроо наконец выдыхает: — Как я хочу вылизать твой живот. Живот у Бокуто крепкий, твердый и всегда теплый, к нему приятно прижиматься щекой. Когда Бокуто целуешь там, тот начинает выгибаться и разводить ноги, давая доступ ко всему телу. — А поцеловать? — заинтересованно говорит он, улыбаясь уже мягче. — Поцеловать — это само собой разумеется, да, Акааши? Акааши кивает и кладет свою руку на коленку к Куроо, ведет вверх по бедру. — Акааши предлагает устроить видеосекс, — информирует Куроо Бокуто. — Я согласен, — хрипловато говорит Бокуто. — Вы разденетесь? Под музыку? Я не буду раздеваться, я на улице, вдруг меня кто спалит. — Мы не будем раздеваться под музыку, — возражает Акааши. — Ты себя трогаешь уже? — Это называется «дрочить», Акааши, — он негромко посмеивается и переводит камеру на свой член в тесном кольце из своих же пальцев. Член у Бокуто уже стоит крепко, он вообще всегда быстро заводится и возбуждается обычно раньше, чем Куроо и Акааши. Ну и на выдержке его это тоже сказывается — правда, он никогда не комплексует, что кончает раньше, чем они. Все равно он всегда готов продолжать. На члене показывается капелька смазки, он проводит кулаком и выдыхает сквозь сжатые зубы. Потом отпускает член, стягивает с себя шорты до самых щиколоток, оставаясь только в этих с ума сводящих наколенниках. Разводит ноги, проникает двумя пальцами в себя — и вот тут стонет по-настоящему. В этот момент Куроо кажется, что у него мозги отключаются. Рот заполняется слюной, он представляет, как вылизывает член, бедра, промежность Бокуто, а Акааши приподнимает его за талию и неспешно растягивает. Стоп. Кажется это происходит в самом деле. Куроо чувствует в себе пальцы Акааши и не может удержаться, насаживается, потому что ему уже начинает не хватать. Он негромко стонет и, что самое ужасное, видит на ноутбуке в маленьком окошечке свою спину и торс Акааши. Акааши наклоняется, берет небольшую камеру с ноутбука и наводит объектив. Теперь Куроо видит, как Акааши проникает в его задницу пальцами. — Бокуто-сан, — зовет Акааши. — Посмотрите. Бокуто стонет, и Куроо жаль, что он не видит его лица. Он слишком привык часто с ним целоваться, и сейчас этого чертовски не хватает. Когда Акааши наконец входит в него, то Куроо хватает нескольких толчков, чтобы кончить, а Акааши даже не успевает коснуться его члена. Бокуто кончает с негромким выдохом, в котором Куроо чудится свое имя, и Куроо видит поблескивающие белесые капли на его рукаве и обнаженной коже бедер. Акааши кончает последним; Куроо спиной чувствует, как тот весь содрогается и после кусает за лопатку — достаточно ощутимо. — Почему мы не делали так раньше? — пытается восстановить дыхание Бокуто. У Куроо нет сил приподняться и посмотреть на него. Ему нравится то, как Акааши прижимает к его плечу нос и глубоко дышит. — Потому что идиоты, — высказывает свое предположение Куроо. Акааши все-таки поднимается и помогает ему сесть. Устанавливает камеру на место. — Из тебя получится неплохой оператор порнокартин, — хвалит его Бокуто. Акааши неловко улыбается уголками губ. — Тебя никто не видел? — Нет, не должны были. Так, мне пора в душ и спать. Очень скучаю и считаю время до нашей встречи, — Бокуто улыбается, уже пришедший в себя, а вот у Куроо до сих пор в голове звенит от пустоты. — Когда я приеду, то я трахну сначала тебя, а потом тебя, а потом вы оба меня, о да, блин, у меня опять стоит. Ладно! Спокойной ночи. И я надеюсь, Така-чан и рядовой Морковка этого разврата не видели. Куроо и Акааши синхронно косятся в угол дивана, где обычно сидит Бокуто со своими плюшевыми котами. В ответ на них пялятся две глупые мордахи. — Нет, конечно. — Как мы могли. — Не при детях же. Спокойной ночи, Бокуто-сан. Бокуто машет им рукой, и они отключаются. Акааши изображает что-то типа полупоклона в сторону котиков и произносит: — Прошу прощения. Больше при вас я не буду трахать Куроо-сана. Куроо почему-то очень смешно. *** Куроо никогда бы не подумал, что окончательное осознание собственной клинической глупости обрушится на него так внезапно. Он просыпается однажды утром с неуловимым ощущением того, что что-то в нем изменилось. Кровать уже пустует: Акааши вовсю стучит посудой на кухне, готовя для них завтрак. Куроо встает, заправляет по привычке кровать и сонно плетется в ванную. Отчего-то взгляд его за чисткой зубов падает на расческу, брошенную под зеркалом. Обычно он откладывает расчесывание на самый последний момент: нет ничего особенно приятного в том, чтобы каждый день выдергивать у себя клок спутавшихся за ночь волос. Но в этот раз что-то привлекает его внимание: вынув зубную щетку изо рта, Куроо наклоняется и достает из расчески осветленный волос. Волос Бокуто. Куроо внезапно кажется, что тот уехал от них годы назад, и тоска кроет его с такой силой, что неприятно тянет где-то в груди. Он вспоминает звонок по скайпу и слова Акааши, прозвучавшие так осознанно. — Куроо-сан, ты еще долго? — зовет Акааши из-за двери. — У меня все готово. Куроо неспешно заканчивает умывание и выбирается из ванной на кухню, где Акааши уже успел накрыть на стол для них обоих. Взгляд неожиданно цепляет общая фотография. — Ты чего? — спрашивает Акааши, с легким недоумением глядя на него из-за стола. Куроо только качает головой и усаживается напротив. Перед ним уже остывает тарелка, на которой разложены гренки, зеленая фасоль и половина омлета. Вторая, с четырьмя дольками помидора, стоит перед Акааши. — Ты не положил мне помидоры? — говорит Куроо, подняв на него озадаченный взгляд. — Ну да, — удивленно говорит Акааши. — Я их тебе никогда не кладу, ты же их не любишь. Куроо тупо глядит сперва в тарелку, потом снова на него. — Да? — переспрашивает он, чувствуя себя полным идиотом. — Ну да. За едой они по большей части молчат, только изредка перебрасываясь парой слов. Акааши время от времени прячет в кулаке зевок. Он по утрам всегда такой: соловый, растрепанный, молчаливый. Куроо сегодня — тоже, как будто за проведенное вдвоем время они вырастили какую-то симбиотическую связь, такую, что состояние одного так или иначе сказывается на состоянии другого. Может, именно поэтому Акааши обеспокоенно поглядывает на Куроо исподлобья, словно чувствует, что что-то происходит, ворочается у него в голове. А в голове у Куроо под звуки турецкого рондо крутится и крутится одна-единственная мысль: как он мог быть таким непроходимым тупицей, что полагал, будто все это — все, что есть и было между ними тремя — не всерьез? И Акааши, и Бокуто — оба они пробрались, проросли в него так глубоко, что он даже толком не успел этого заметить или по-настоящему оценить. — О чем думаешь? — спрашивает Акааши как бы между делом, но тон у него отнюдь не безразличный. О том, что я вас люблю и я полный идиот, что не понимал этого, отвечает Куроо ему одними глазами. Он не уверен в том, что Акааши способен это разобрать, но сказать что-то такое вслух сейчас — просто выше его сил. — Ни о чем таком, — говорит он и снова неосознанно косится на их фото. — Я просто… Он снова погружается в свои мысли, и Акааши, склонив в ожидании голову, не выдерживает и подгоняет его: — Просто?.. — Просто подумал, что соскучился по Бокуто, — говорит Куроо, чтобы не обронить по случайности слова, которые просто рвутся из его рта. Акааши приоткрывает рот, потом отводит взгляд, слабо улыбнувшись. В его улыбке ощущается что-то невеселое, чего Куроо не вполне различает за негромким: — Ну… мы можем к нему как-нибудь съездить, — хотя предложение просто замечательное, но Куроо отмечает, что Акааши звучит не особенно радостно. Он смотрит на то, как тот старательно отводит взгляд, а потом говорит: — Я тебе в тягость? И тогда до Куроо доходит. Он поднимается со своего места, медленно, как во сне, обходит кухонный стол и останавливается перед Акааши. Тот в ожидании смотрит на него снизу вверх, и Куроо наклоняется и целует его — топко, жарко и долго. У этого поцелуя вкус утра и омлета — и еще десятков таких же, как это, утр. — Плохо сказал, — говорит Куроо, когда они наконец отрываются друг от друга. — Я скучаю по нам троим. Акааши улыбается ему, на этот раз искренне, тепло. — Я тоже. Поездку к Бокуто они намечают на завтра — потому что нет смысла откладывать, если тому возвращаться всего-то через несколько дней. Акааши предлагает не звонить ему с предупреждениями, чтобы сделать сюрприз. Из-за этого сперва они упираются в адрес, но все-таки отыскивают его на сайте волейбольного клуба. Все то время, что Куроо копается в интернете и продумывает их маршрут, Бокуто, как и обычно, пишет в их общий чат, а Акааши отвечает ему как ни в чем не бывало, делая вид, что они оба заняты какими-то домашними делами. Каждый раз, когда телефон оповещает о новом сообщении, он переглядывается с Куроо, и в глазах его видно самое настоящее озорство. В ночь перед отъездом Куроо долго не может заснуть, ворочается юлой в постели, то и дело прислушивается к ровному дыханию Акааши. Тот вроде бы спит, но Куроо чудится, будто он в полумраке комнаты видит отражение уличных огней в его открытых глазах. Наутро, впрочем, они оба вполне бодрые от мыслей о предстоящей встрече. Акааши так вообще подскакивает по первому звонку будильника. Когда они идут к станции на поезд, у Куроо звонит телефон: Бокуто пытается связаться с ними по скайпу. Куроо не берет трубку, чтобы не объяснять, где они, и не испортить сюрприз. Все полтора часа дороги проходят в молчании. Акааши что-то читает у себя в телефоне, а Куроо не хочет ему мешать и потому затыкает уши наушниками и задумчиво смотрит в окно, на проплывающие мимо пейзажи. Выбравшись из поезда, они не сразу находятся, но мобильные карты и две замученные вопросами бабушки решают дело: через четверть часа они стоят перед воротами, ведущими на территорию спортивного лагеря. В это время все, должно быть, на тренировках, потому что вокруг достаточно пустынно — навстречу попадаются только пара работников, которые подозрительно косятся в их сторону, но ничего не говорят. — Ну-ка, — говорит Куроо и тянет Акааши на себя за рукав, вскинув руку с зажатым мобильным телефоном, так, чтобы на фотографию влезли и они, и приметное здание позади. И скидывает ее Бокуто. Фото выходит смешное: Куроо улыбается от уха до уха, как полный идиот, а Акааши не успел посмотреть в кадр, и вид у него какой-то удивленный и просто глупый одновременно. Несколько минут Бокуто молчит, а потом Куроо чувствует, как телефон вибрирует в руке. «ЗАСРАНЦЫЫЫ!!!!! — пишет им Бокуто. — ХОТЬ БЫ ПРЕДУПРЕДИЛИ, У МЕНЯ ТРЕНИРОВКА! ЖДИТЕ 10 МИН!» Он действительно прибегает к ним через неполную четверть часа. Куроо видит его осветленную макушку еще с другого конца аллеи, когда Бокуто выворачивает к ним из-за угла на полной скорости и, не замедляя хода, летит вперед. И Куроо знает, что целоваться посреди спортивного лагеря в перерыв — это очень, очень неправильно, но у него сводит руки от желания кинуться к такому Бокуто навстречу, сжать в настоящих, не похожих на дружеские объятиях, замять и зацеловать куда только можно на пару с Акааши. Бокуто несется к ним и тормозит уже в метре, делает торопливый шаг и сдержанно, насколько может, обхватывает их обоих за плечи. — Я переживал, между прочим, — бубнит он с наигранной обидой в голосе, но по интонации слышно, что он счастлив. — Это был сюрприз, — сипит Акааши, выпутываясь из его крепких рук. — Я догадался, — фыркает Бокуто, оглядывая их обоих по очереди — целиком, с ног до головы, как будто никак не может наглядеться. — Блин, какие же вы... Внутри у Куроо почти болит от осознания, насколько же он успел соскучиться. Но теперь Бокуто здесь, и их снова трое, и все опять хорошо. Все встает на свои места. *** Слова, которые рвались из Куроо, едва он осознал истинную природу своих чувств, оказывается невыносимо сложно произнести вслух, когда доходит до дела. Куроо ходит вокруг да около все проведенное вместе время, постоянно бросает тревожные взгляды то на Бокуто, то на Акааши и ищет самый подходящий для этого момент. Момента так и не представляется, поэтому он думает признаться им уже вечером, когда они втроем идут через парк к выходу из лагеря: Бокуто решает проводить их до ворот. — Подождите, ребят, — окликает он нервно, когда Бокуто и Акааши, не обратив внимания на его заминку, уходят куда-то вперед. — В чем дело? — спрашивает Бокуто, оглядев его с головы до ног, как будто видит перед собой привидение. Куроо вздыхает и смотрит на него в ответ — решительно и прямо. — Я должен сообщить тебе кое-что, — торжественно говорит он. Потом ловит на себе странный, заметно обеспокоенный взгляд Акааши и добавляет: — Вам обоим. Садись, — он указывает на ближайшую лавочку. — Акааши, ты тоже сядь. Они оба присаживаются, глядя на него с непониманием на грани испуга. У Куроо перехватывает горло. Может, не стоит так, в общественном месте? Они оба явно напряжены — боятся, что кто-то может услышать? Не так поймет? — Я... — все же начинает Куроо. Голос звучит неожиданно сипло. Бокуто с Акааши молчат, глядят на него в упор, и, кажется, даже моргают оба синхронно. — Я хотел сказать… — с еще меньшей уверенностью выдавливает из себя Куроо под этими напряженными взглядами. — Да говори уже, — щурится Бокуто. Куроо на секунду злится: он им тут, понимаете ли, в любви признается, а они его еще и подгоняют, гады? Но он тут же берет себя в руки: Бокуто прав, хватит ему уже тянуть кота за яйца. — В общем, — говорит он и невольно делает драматическую паузу, набирая в легкие воздуха, — я вас люблю. Вас обоих. Акааши прикрывает лицо рукой и тяжело вздыхает с какой-то безнадежностью, но Куроо едва успевает это заметить. Все его внимание захватывает Бокуто, который решительно вскакивает с места и обеими руками хватает его за грудки, встряхивая так, словно всерьез хочет сбить с ног: — Идиот! Ты чего меня сегодня весь день пугаешь?! — Пугаю? — очумело переспрашивает Куроо, настолько шокированный этой внезапной реакцией, что даже не предпринимает попыток вырваться. — Блин, да ты лицо свое видел, сволочь? Я думал, что-то случилось! — продолжает шумно возмущаться Бокуто. Акааши, так и оставшийся сидеть за его спиной, глядит на него, выразительно приподняв брови. На лице его явственно читается невысказанное: «Ой дура-ак». — Нормальное у меня лицо, — оправдывается Куроо, отчасти понимая уже, что вел себя донельзя глупо. — Ага, нормальное, — фыркает Бокуто. — Не лицо, блин, а куриная попка — таким только от икоты лечиться. «Я должен вам кое-что сообщить», — передразнивает он противным голосом. — А то мы не в курсе, что ты нас любишь. Ощущение, охватившее Куроо, схоже с последствиями внезапного удара мешком по голове. Он с искренней озадаченностью глядит сперва на Бокуто, потом на Акааши. Те глядят в ответ со схожими выражениями. Акааши, кажется, готов вот-вот закатить глаза, памятуя их разговоры за проведенное наедине время. Вид у него не особенно дружелюбный. В эту секунду Куроо действительно чувствует себя тем, кого тот в нем видит: самым распоследним дураком. Выходит, он единственный был тем, кто сомневался в их отношениях? Сомневался в искренности собственных чувств и привязанности к ним? На какое-то жалкое мгновение его охватывает некое чувство сродни искренней обиде: он ведь проделал такой путь в понимании самого себя и анализе их отношений, а его за это идиотом? — В курсе — не в курсе, — ворчит он без особенной злобы, но все равно показательно насупившись. — Тоже мне, психологи хреновы. Вам прям обломится лишний раз послушать. — Это было свинство, Куроо-сан, — говорит Акааши, и Куроо даже отчасти понимает, откуда в его глазах столько укора на грани с самой настоящей обидой. — Я не нарочно, — оправдывается Куроо, больше от безысходности, чем от реального желания оправдаться. Они неторопливо продолжают свою прогулку до ворот. Бокуто и Акааши никак не перестанут подкалывать Куроо, тот огрызается с непривычки: обычно это он других подкалывает, а не другие его. В небе разлит торжественный ярко-алый закат, и, прощаясь с Бокуто, Куроо думает, что несколько дней — это, в сущности, такая мелочь. А потом они снова будут втроем. Все вместе.