***
Ему доводилось слышать о том, что при пересадке магической метки или её части от одного мага другому можно увидеть чужие воспоминания. Не обязательно связанные с меткой — просто что-то яркое и врезавшееся в память. Да что там слышать — с титулом лорда Эль-Меллоя Вейвер Вельвет получил часть метки Кейнета Арчибальда, бывшего своего учителя. Но этот кусок был настолько мал, что не удалось и разглядеть хотя бы толики воспоминаний Кейнета. Хотя по первости после процедуры пересаживания его мучили отменные кошмары: совершенно смазанные, неясные, а оттого ещё более омерзительные. Настройщики скрипели и словно сетовали, что тело нового лорда относительно легко приняло в себя достояние Эль-Меллоев. Как будто бы мечтали, что он сдохнет от этого. Размечтались. Ртуть его, конечно, не слушалась, но зато ему удалось превратить Мистический код в некое подобие горничной, что тоже было достаточно полезным в обиходе. Но вряд ли лорд Эль-Меллой II мог бы надеяться прикоснуться к чужой метке и узнать её глубже. Гораздо глубже.***
Профессор с самого утра был недоволен. Недоволен всем, что его окружало, кто его окружал и всем тем, что творилось. Он ненавидел классовые поездки всеми фибрами души — тут даже выкурить сигарету спокойно не давали, что уж говорить про тишину и порядок. Устроившись в хвост всей шумной процессии, лорд сознательно отставал с каждым шагом от толпы гомонящих студентов, только бы не слушать их пустой и бестолковый трёп. Наконец зацепив краем глаза скамейку, мужчина бессовестно устроился на ней, наплевав на студентов. В конце концов, он здесь не единственный преподаватель, так вот пусть пара выпускников и молоденьких стажёров побегают вместо него. Вытащив из кармана пальто зажигалку и портсигар, лорд Эль-Меллой закурил, пуская в воздух дым. Никотин, хоть и отравлял лёгкие, неплохо расслаблял и успокаивал раздражение на шумных малолетних магов. — Прячетесь ото всех, чтобы покурить, а, профессор? Выглядела она прямо скажем, не очень. Бледная всегда, сейчас её кожа словно посерела, а выскочивший на подбородке прыщик неприятно потемнел. Даже под глазами налились синяки, а белок казался слегка розоватым от набухшей сетки сосудов. В некоторых местах было даже заметно, как сосуды лопнули. Очки с толстыми стёклами не скрывали этого. Даже руки казались белёсыми, с покрасневшими от нерадушного северного ветра пальцами. Один ноготь был неприглядно сломан и казался огрызком на фоне остальных девяти отрощенных и длинных. Лак порядком облупился, и это довершало картину обветшалого внешнего вида его ученицы. Обычно она не выглядела настолько плачевно. Может, она и уступала по красоте многим студенткам Часовой Башни, но не была совершейнейшей дурнушкой. Обычная девушка лет двадцати, хотя на свой возраст она несколько не смотрелась. Даже в пабе вчера бармен долго издевался над ней, не веря, что ей достаточно лет для употребления алкоголя. Удостоверение личности, всунутое почти в лицо, тоже не сразу его убедило. Впрочем, не лорду было судить о девичьих красотах. Хотя то немногое, что он выделял в женском образе, были волосы. Длинная коса до попы привлекала и в какой-то степени завораживала, вызывая слегка завистливое и ревнивое чувство в груди. — Мне уже даже покурить в одиночестве не дают, — закатив глаза и картинно взмахнув рукой, отозвался профессор, но тут же прищурился. — Что не слушаем и не топаем за экскурсоводом? Девушка опустила глаза в землю, сжав ремень сумки на плече. — Не могу, — последовал тихий ответ. Этот экземпляр в общей копилке его студенток не был настолько капризен и заносчив, чтобы не слушать чужие лекции, какими бы они ни были. А тут явно было что-то не так. — В чём причина? — мужчина тактично выдохнул дым в сторону, прекрасно зная, как подопечная относится к сигаретам. — Я не важно себя чувствую. Эль-Меллой пристально вгляделся в девицу перед собой, но почему-то не рискнул уточнять, почему студентка чувствовала себя не важно. Словно струхнул, опасаясь услышать пикантные подробности про женские месячные. Правда дёрнувшиеся пальцы с вызывающими тёмно-зелёными ногтями и несчастным сломанным средним ногтем возле горла не укрылись от взгляда профессора. Лорд встал со скамейки, отбросив толком не докуренный окурок в мусорку, предварительно затушив его о бортик, и несколько раздражённо произнёс, переборов всколыхнувшуюся в груди опаску: — Если тебя что-то беспокоит, так надо говорить, а не молчать. Если это… Если это по… Он запнулся, но всё же заставил себя договорить: — Если это по женской части, так и сказала бы. Не потащил бы никто в такую даль. И тут же сам отвернулся, пожалев, что так спешно избавился от остатка сигареты. — Мои месячные тут не причём, — с вялой усмешкой ответила девушка, качнув головой. — Совершенно. Просто видно что-то не так с акклиматизацией. — Тогда нам надо догонять группу, или влетит и тебе, и мне, — проскрипел брюнет, поправив нервно прядь волос, скользящую вдоль скулы. Несколько медленных кивков стали ответом. Подпихнув ученицу в лопатку, профессор указал на порядком отдалившихся студентов. Им пришлось нагонять почти бегом, с трудом успев перескочить через неширокую, но явно оживлённую дорогу, битком набитую машинами, урчащими двигателями в нетерпении зелёного света. Почему-то на долю секунды эти машины показались слишком хищными и злыми…***
Её не хотели брать — приёмный совет поделился почти пополам; половина была против, недовольная отсутствием магов в предыдущих трёх коленах; другая половина предлагала дать шанс, так как им было слишком интересно посмотреть на древние умения рунического мага. Эль-Меллой оказался меж двух огней. Множество пар глаз смотрели на него, готовые прожечь в нём кучу дыр. В какой-то момент лорд почувствовал себя вновь хлипким и забитым Вейвером, а эти взгляды напомнили ему божественные цепи Гильгамеша, способные удержать кого угодно… От его решения зависело сейчас слишком много, а ему не хотелось решать и вершать чьи-то судьбы. Не для того он был создан, отнюдь. Но как лорд он был многое обязан делать. С трудом собравшись с духом, приемник Кайнета Арчибальда наконец выдал своё решение голосом, едва слышимым от хрипоты в пересохшем горле: — Я за то, чтобы взять её. И, прикрыв глаза, он добавил: — Я готов взять её на своё попечение, пока она не отточит как следует основы. А там… там видно будет. Мисс Александре Измир Саммерс дали с натяжкой Седьмой уровень способностей. Те, кто были против новой студентки, откровенно сетовали, что такую бездарную шваль они уже давно не брали и очень выразительно смотрели на лорда, напоминая ему, что он только жалкая Четвёрка и вовсе не достоин быть лордом Эль-Меллоем Вторым. На что профессор кафедры Современной Магии ответил более чем холодным и презрительным взглядом, грубым движением смёл со стола бумаги на приём и встал с жёсткого стула. Он был в курсе, кто он и как к нему относятся. Но больше он не тот сопляк Вельвет, тешащий себя мыслями о пустом величии. Он профессор, и он не допустит столь халатного отношения к студентам, у которых есть потенциал. «Я вам назло сделаю её Гранд Магом! Увидите, как из швали делают первоклассных магов! Локти кусать будите, когда она вас всех за пояс заткнёт и укатит в закат, пнув ваши коробки с кольцами и растоптав надежды о выгодной женитьбе!» А девчонка больно шустро обскакала его, подскочив по лестнице уровней аж до Третьего, утерев таким образом и ему самому нос. — Ведьма! — тихо-тихо, так, чтобы девица ненароком не расслышала чутким кошачьим ухом, компенсирующим плохое зрение, бубнил профессор, подбирая ученице нужный материал для разбора. Впрочем, вряд ли бы она обиделась.***
Слишком уж уныло она взирала на цветастые витражи старой библиотеки, в которую их привели. Сидячих мест для прослушивания лекции было не так уж много, и в итоге девушке места не хватило. Было вполне очевидно, что стоя она не выслушает лекцию. Профессор поймал себя на мысли, что слишком поздно спохватился, осознав, что непутёвая девчонка куда-то уползла, а затем видя, как его студентка практически обмякает на бронзовой статуи какой-то собаки. Всё схлопнулось как-то слишком быстро, сумбурно и неправильно. Что-то пошло не так, стоило ему схватить её за плечи в попытке удержать на ногах. Мраморный пол скользнул из-под ног так не вовремя, а пальцы словно прошило электрическим током. Последнее, что отпечаталось на сетчатке и продолжало проецироваться даже на опущенное веко, был болезненно-ярко вспыхнувший рисунок на шее девушки, отчётливо видимы даже под водолазкой.***
У боли нет границ. Здесь она просто есть, сдавливая горло раскалённым обручем. Это была его боль? Или чья-то ещё? Никак не получалось дать ответа на этот вопрос. — Я не хочу! Не надо! Детский голос, ещё не переходящий на визг, но определённо с дрожащим истеричными нотками. — Это всего лишь укол, глупый ребёнок. Помолчи, и может быть я дам тебе конфетку. — Не хочу! Не хочу! Это не очень походило на обычный каприз. Атмосфера была слишком больной и агрессивной, чтобы сказать, что девочка с тонкой косичкой просто капризничает. Скрип кресла, шуршание кожи и тоненький писк, переходящий в плач. Он не видит всего — лишь спинку кресла, которое чуть ли не в два раза больше девочки. — До чего надоедливый ребёнок. Другие дети так себя не ведут — они знают, как это необходимо. Кажется, это вызывает лишь новый приступ слёз. Пару шагов, и ему удаётся разглядеть на белой коже шеи жадно распускающийся и въедающийся цветок рисунка. Это лишь кусок ещё не сложенной воедино мозаики. Метка. Комнату словно наполняет мерзкий чавкающий звук, с которым метка вгрызается в тоненькие детские цепи, съедая и поглощая в себя чужую ману. Мрак резко сгущается, скрадывая картинку, бросая лорда, угодившего неизвестно куда одного. И тут же снова расступается, показывая ту же комнату. Комнату Настройщика. Настройщики всегда выглядят жутко — им просто не хватает маски с клювом, как у врачей времён чумы, и этот мерзкий облик был бы совершенно полным. Вот и сейчас тощий стервятник склонился над девочкой, бесстрастно разглядывая её, словно бабочку на шпильке из своей коллекции. — Твоя достопочтимая бабушка уведомила меня, что у тебя начались месячные. Какой позор и ужас для маленького создания — знать, что столь интимный секрет выдан чужому. Глаза наполнены слезами, руки трясутся. — Значит, мы выбрали правильное время для пересадки. Впрочем, в любом случае, метке давно уже нужно было свежее тело. Ждать ещё хотя бы немного — и можно было бы распрощаться с такой историей и знаниями. Вовремя подвернулась годная болванка. Садись, не заставляй меня ждать. Она снова плачет и пытается отказаться. Но цепкие пальцы Настройщика сжимаются на слабенькой ручке, насильно сажая в кресло… Тьма сжимается и выплёвывает лорду лишь огрызки — ещё кресло, ещё уколы, пустые глаза Настройщика, материнские руки и голос, снова уколы и расцветающий узор, тугим ошейником оплетающий шею… В ноздри бьёт гнилой запах плоти. Под ногами что-то мерзко чавкает и хлюпает. Воздух в лёгких лорда застревает, забывая, где выход. Ему хотелось бы орать дурным голосом от увиденного, но возможности словно не было — связки отказывались выдать хоть звук. Но даже слишком громкий выдох пробуждает что-то: повсюду, прямо на этих кровавых ошмётках загораются искривлённые, искажённые глаза, впивающиеся в незнакомца, вторгшегося на чужую территорию. Вой, зарождающийся где-то в глубине это мясного клубка, нарастает и нечто огромное мечется вперёд, грозясь поглотить мужчину… — Не надо, стой! Тоненький вскрик обращает груду пульсирующей плоти в тонкие светящиеся нити, лениво скользнувшие вдоль боков Эль-Меллоя, так же неумело, как он ломал чужие магические барьеры, вломившегося в чужое подсознание. — Что вы здесь делаете, дяденька? Испуганный взгляд несчастных глаз. Тонкие переливающиеся нити маны, связывающие шею и рисунки на плоти кругом. Мясная клетка с маленьким зверьком внутри. «Что за дикая метка?» — единственная здравая мысль, просочившаяся в его голове. — П-прозвучит не очень убедительно, но… я зашёл в гости? — заикаясь и чувствуя себя безмерно виноватым, промямлил профессор, напряжённо почёсывая затылок и не зная, куда вообще деть свои трясущиеся руки. — В гости? — ребёнок ему не верит, и это логично. — Д-да, что-то вроде того. — Я вас знаю! — неожиданно выдаёт девочка, ткнув в него пальцем. — Она о вас много говорит. — Кто — «она»? — растерянно переспрашивает Эль-Меллой, замирая с занесённой над собственной головой рукой. — Другая. Та, что большая. Произнеся это, девочка опускается на корточки — похоже стоять ей было тяжело. Нити воплощённо маны болезненно вспыхнули. — Здесь так плохо… Это место плохое… — шепчет в слезах ребёнок, зарываясь лицом в коленки. У профессора не осталось сомнений: то, кого он видел перед собой, было неким воплощением внутреннего ребёнка его студентки. И почему-то он не нашёл ничего другого, кроме как подойти к малышке по неприятно хлюпающим под ногами ошмёткам плоти, стараясь не наступать при этом на хищно ползущий к его ботинкам рисунок метки, и, присев рядом, взять её на руки. Согреть хрупкое безвольное тельце, над которым так издевалась собственная бабка… — Значит, руки в чужом пространстве распускаете, — раздался сверху ледяной, как пальцы, сомкнувшиеся на горле, голос. Эль-Меллой ощутил четыре острых ногтя и один отсутствующий. Сомнений быть не могло. — А я-то думала, вы держите рамки личной зоны комфорта, не пуская в свою, но и не нарушая чужой. Стало как-то не по себе. Мужчине удалось лишь немного повернуть голову, чтобы моментально отвернуться, заливаясь краской — ему достаточно было увидеть голое бедро, переходящий в плавный изгиб талии. — Я тут не специально! — выдаёт он тут же порывисто, стараясь не оборачиваться, чтобы не видеть больше обнажённое тело. Хотя неуслужливая память упорно подсовывала замеченный краем глаза уголок кучерявого лобка… — Не специально? — голос был злым и звенящим. Впрочем, кто угодно бы на месте хозяйки сознания бы негодовал. — Очень смешная шутка. — Не гони его! Он же… — подала голос девочка, высовываясь из-за плеча лорда. — Заткнись, мелочь! Больно много ты понимаешь! — огрызнулась старшая, резко сжимая ногти на профессорском горле и встряхивая его голову, словно безвольную тушку курёнка. — А вы! Живо отпустите её! Мужчина неловко расцепил руки, чем и воспользовалась старшая, выдернув упирающуюся мелочь из его рук. — А теперь — вон! — рявкнула она, врезав так больно по затылку, что стало не по себе, а перед глазами всё поплыло. — Вон! И так видели больше, чем вам можно! Последнее, что расслышал лорд, был обиженный писк маленькой девочки и грубые проклятия взрослой ипостаси. Снова стало темно и больно.***
Мрамор неприятно холодил насквозь промокшую от пота спину. Голова раскалывалась, будто его только что впечатали лбом в постамент бронзовой псины, возле которого лорд и лежал неприглядной тряпкой, вытирая собой пыль и грязь с пола. Зато бешеный взгляд из-за стёкол очков моментально привёл профессора в чувство. Эль-Меллой резко сел и протянул было руку, чтобы коснуться локтя сидящей на корточках ученицы, но та отпрыгнула, как дикая кошка, прочь и с поразительной для вялого человека прытью припустила к группе, вклиниваясь в неё, скрываясь из виду. Чувство жуткого косяка, только что совершенного, пребольно застряло в груди мужчины.***
— Всё же это не было тактично с вашей стороны, лезть кому-то в голову, — пробормотала она, переворачивая страницу журнала, несколько презрительно разглядывая иллюстрации в нём. Профессор подавился водой из бутылки, чуть не выплеснув её остатки на себя. Она не разговаривала с ним вплоть до этого момента. И тут, в автобусе, внезапно открыла рот. — Я, кажется, извинился и сказал, что не сделал этого нарочно. Я не знаю, как вообще такое произошло. Девушка нахмурилась и подслеповато щурясь. — Вы видели моё воспоминание о пересадке метки, верно? Он тихо кивает, неловко поправляя очки. — Понятно. Не самые весёлые мои воспоминания. И — кто бы мог подумать! — вы проломились в моё подсознание! — Я не хотел лезть в личное! — мужчина испуганно выставляет перед собой ладони, пытаясь таким образом защититься. — Как медведь, — низко проскрипела девица, цыкнув. — Не умеете вы аккуратно входить в чужое пространство, только с фанфарами и тормоша всё вокруг. Она не кричала, не истерила, но её раздражение в смеси с некоторым отвращением так и пульсировали в интонациях произносимых фраз. — Не болтайте об этом слишком много. У меня нет желания посвящать кого-либо в столь интимные подробности своей жизни. — Я не скажу никому ни слова, обещаю. Девушка будто бы хотела что-то добавить, но передумала, снова уткнувшись в журнал. Она точно не была настроена на беседу и обсуждения собственной метки. У лорда засосало под ложечкой. Слишком большая гамма чувств ворочалась внутри него, а справиться с ней не получалось. Любопытство умоляло выспросить всё досконально; сочувствие предлагало подержать девушку за руку и сказать что-нибудь проникновенное; вина сопела и жаждала стукнуться пару раз лбом об столик разделяющий их кресла и вновь попросить прощения; здравый смысл же велел сидеть и не возникать, дабы не огрести. Он уставился в окно, едва слышно вздохнув. Кто вырастил того зверя из плоти? Неужели она сама, оберегая ребёнка своей души? Сейчас она не скажет. Но может потом.? Сейчас она не скажет. Но может потом.?