meraki

Юнги нравится слушать Чимина. Точнее, нравится слушать голос, а не то, что он говорит, потому что вникнуть в смысл сложно. И все было хорошо, пока младший не обиделся на него с воплями: «Ты меня не слушаешь, хен! Больше с тобой не буду разговаривать!» И действительно, больше не говорил с ним. Совсем. Все так же приходил в гости, тискал Холли, заваривал чай, съедал половину того, что сам и принес, но молча, угнетая и так подпортившуюся атмосферу. Юнги правда был бы не против послушать Чимина, но вечные дискуссии на тему кошечек на улице, вредных продавцов, сложного танца и Чонгука, что отказывается с ним погулять, невыносимы. Сначала это молчание показалось даже удобным: рядом вертится все та же моти, ухаживая и заботясь о хене, а вокруг тишина. Никаких ворчаний, упреков — идиллия. Но это сначала. На пятый день Юнги начал сдавать позиции: все не то, да не так. И часы тикают не в такт, и Холли спит не в той позе, и чай не такой вкусный, и Чимин не болтливый, не капает на мозг, не пристает. — Да почему? — у Юнги крышу срывает на седьмой день, а Чимин победоносно улыбается, мелкий засранец. На девятый день Юнги сам начал к младшему приставать, всячески лезть, чтобы тот хоть звук издал, но тишина. А за щекотку вообще под дых получил — несправедливо. Чимин хена отталкивает и уходит из студии, попрощавшись со всеми, кроме, конечно, него. Обидно. На следующий день был составлен целый план покорения Пак Чимина и его заносчивой задницы, потому что терпеть этот тупой игнор Юнги больше не намерен. Он ожидает Пака в своей квартире, зная, что тот всегда приходит к нему по пятницам, и стоит двери распахнуться, налетает на младшего, хватая за руку, и припечатывает к стене, зажимая собственным телом. — Ну, все, теперь ты точно у меня заговоришь! — у Юнги уже отчаяние и голос дрожит. Он сильнее прижимается к младшему, чувствуя чужое дыхание, — обжигающе. Шепчет прямо в губы: — Зачем все это? Чимин молчит. Молчит и бесит тем самым Юнги. — Ну?! Нервы сдают, и, честное слово, он сейчас ему врежет изо всех сил, потому что хватит. — Ну, тебе же не нравится, — наконец-то произнес он. — Чего? — он правда ему сейчас врежет. — Как говорю, что, — начинает мямлить и совсем не смотрит старшему в глаза. — И все? — Да. — Я тебе сейчас врежу, — говорит Юнги, а сам целует. Долго, смазанно, уже забыв о десяти днях ада. Чимина ноги не держат, и он цепляется за плечи Юнги, думая, что тот удержит, оба падают, но не останавливаются. Куртка срывается с подтянутого тела, и руки не знают, куда себя деть. Крепче. Жарче. Громче. Звонок. У Юнги мысли на место не сразу приходят, поэтому Чимин медленно отрывается от него, встает и открывает дверь — там остальные. Смотрят, как Юнги валяется на полу, сжимая куртку в руках, а тот на Чимина. — Мы сегодня у тебя же собираемся, забыл? — и ухмыляется, мелкий засранец.