***
Грейс просыпается, когда за окном уже совсем темно. Ей снится кошмар, и она чувствует по всему телу холодный пот. Крупно и часто дыша, она сходу приседает на кровати, торопливо оглядывая комнату широко распахнутыми глазами. Никого. Избавленное от тяжелых портьер окно впускает в комнату много лунного света, и Грейс хорошо видит портрет семьи напротив своей кровати. На глаза вдруг стихийно наворачиваются слезы, а в груди так сильно сдавливает сердце, что Коннели даже не может вздохнуть. Она сгибается пополам, кривя губы, и почти упирается лбом в одеяло. Неслышный крик из раскрытых губ, и женщина заходится в лихорадочном плаче, её тело как будто сводит судорогой, её руки крепко прижаты к груди. Ей больно, ей страшно, ей одиноко, но она знает, что с этим справиться никто не поможет. Глухая паника вдруг обливает её, точно патока, погребая под собой. Её плечи мелко дрожат, а дыхание похоже на сиплые короткие вздохи, тщетные попытки. Она не знает, сколько проходит прежде, чем она очнулась на полу у платяного шкафа, сжимая старое черное пальто в руках. Кажется, ей примерещилось что-то: странные звуки снизу, точно бы из гостиной. Грейс замирает и вслушивается: нежные, легкие, светлые ноты льются рекой, обволакивая Грейс, точно шифоновый платок. Голыми ногами, в смятении и всё ещё не отойдя от шока, она покидает свою комнату, выходя на лестницу. Аккорды и адажио, сменяющее легкое анданте, становятся все громче с каждой ступенью вниз. Длинные волосы Грейс свисают совсем непривычно, ночное платье тащится подолом по полу, то оголяя, то пряча босые ступни. Гостиная кажется совсем чужой в этом ярком лунном свете. Свечи не были зажжены, но здесь было достаточно светло. Мужчина сидел спиной, играя на фортепиано. Каждая нотка была волшебной. Музыка наполняла комнату, и уже казалось, что она так светла не из-за луны вовсе, а из-за этого искрящегося звука. Грейс сделала шаг, и музыка вдруг оборвалась, Рэймонд обернулся к ней, делая внезапную тишину оглушительной. Он смотрел ей в глаза некоторое время, а затем опустил взгляд на её босые ноги. — Сядьте, — тихо попросил он. Грейс двинулась вперед, подходя к креслу и усаживаясь на него с ногами. Только сейчас она вдруг почувствовала, что жар её оставил, и все тело будто стало воздушным после долгого сна. Рэй смотрел на неё. Так же как смотрел всегда. Свет луны упал на её лицо, и мужчина различил следы засохших слез. — Это Шопен? — негромко спросила Грейс, её хриплый голос звучал совсем иначе. — Да. «Прощальный вальс», — он говорил негромко, почти шепотом, как будто в доме кто-то спал, но на деле же здесь они были совсем одни. — Вы дрожите. — Это от холода, — спешно соврала Грейс, чувствуя, как к горлу подступают слезы, как душат её. Но она не могла. Рэй молчал, и всё смотрел ей в глаза. А затем протянул к ней руку. Раскрытая ладонь Соула в лунном свете казалась призрачной. Коннели перевела на него непонимающий взгляд. Тогда Рэймонд поднялся с табурета и аккуратно присел на край её кресла. Неторопливо обняв женщину за плечи, он позволил ей найти утешение у себя на груди. Колеблясь, точно пугаясь, Грейс дрогнула, но после позволила себе эту слабость. Она прижалась щекой к чужой груди, позволяя мужчине обнять себя. Она слышала, как бьется его сердце: так гулко и так ровно. Ей было тепло и уютно. А главное — спокойно. Очень спокойно… — Как Вас зовут? — шепотом спросил вдруг Рэй. — Миссис Коннели, — не понимая, вопроса, ответила Грейс. — Нет. Имя. Коннели помедлила, слыша, как внутри бьются два войска. — Грейс, — сказала она, наконец, едва различимым шепотом. — Я сыграю Вам ещё, Грейс, — сказал Рэй спустя время. Он отпустил её и снова сел к фортепиано. Руки с разведенными в разные стороны локтями казались крыльями, а профиль, лишь на половину освещенный луной, делал Рэймонда похожим на ангела. Грейс натянула подол своего ночного платья на голые ступни, вжимая их в диван, и наклонила голову, забываясь. А он играл, играл, играл…Глава V
2 апреля 2017 г. в 17:49
Примечания:
ost: London Session Orchestra, Claudio Ianni - The Others (Instrumental)
ost: Chopin “Farewell Waltz” op. 69 no 1
Рэймонд провел в особняке Коннели уже целую неделю. Первый снег покрыл округу, голые деревья в саду выглядели зловеще. Миссис Коннели простудилась и слегла в постель. Обрати она должное внимание на собственное недомогание раньше, не пришлось бы сейчас превозмогать ужасную температуру.
Капитан Соул ожидаемо очаровал добрую половину особняка. Неприступность, разве что, сохранили вечно отстраненная Дженни и миссис Коннели: горделивая мэм упрямо придерживалась прохладной манеры общения с мужчиной, и все чаще в последние дни говорила о своем муже, а Дженни читала книги о ботанике и зоологии, физике и астрономии, кажется, даже не замечая, что в особняке прибавилось обитателей.
Больше всех к гостю привязалась малышка Элси, да и Рэймонд проникся к ней симпатией: он катал её на плечах, рассказывал смешные истории с фронта и помогал собирать красивые листья в саду, когда все шли на прогулку. Остальные представительницы женского пола, кажется, испытывали к Рэю что-то большее, нежели интерес. Пару раз за обедом это провоцировало серьезные ссоры между воспитанницами, и миссис Коннели приняла решение, что все юные дамы должны на неделю покинуть особняк и проветрить головы, наконец, увидеть, что и другие мужчины бывают в округе. Как бы Коннели ни боялась этого признавать, в её доме подрастали невесты, и удачное замужество принесло бы каждой из девочек счастье. Она всего лишь хотела убедиться, что мужчины, которых выберут девушки, будут их достойны и возымеют намерения куда более серьезные, нежели (по её мнению) мистер Соул.
Но болезнь нарушила все планы. Коннели была прикована к постели и не имела и малейшей возможности выехать в город. После долгого разговора с Мэри было принято решение, что девочки едут в город без старшей воспитательницы. А как только последняя поправится — непременно присоединится к ним.
— Миссис Коннели, не беспокойтесь, мистер Соул присмотрит за Вами, — Элси теребила одеяло, стоя в дорожной одежде около постели мэм. Коннели вымученно улыбнулась, легонько погладив девочку по щеке. Если бы она волновалась о том, присмотрит ли кто-то за ней… Но, как видно, Элси считала своим долгом заботиться о той, что заботится о других.
Дороти тянула повозку с девочками все дальше и дальше от особняка Коннели. Грейс вздохнула и прикрыла глаза, придавливая ко лбу тряпицу, смоченную в холодной воде.
— Это Вы на портрете? — Рэй как обычно подкрался незаметно, несмотря на то, что его нога все ещё не до конца зажила.
— Я не позволяла Вам входить, — заметила Грейс, даже не поворачивая головы: к повадкам Рэя она успела привыкнуть.
— Чисто технически, я и не нахожусь в Вашей комнате, мэм, — Рэй действительно стоял за линией порога, лишь наклонившись торсом вперед. Когда Грейс-таки повернула голову в его сторону, Рэй в упор смотрел на неё и, видимо, уже разглядывал секундой ранее её силуэт в ворохе покрывал. Грейс ничего не сказала в ответ.
— Значит это Вы с семьей. У Вас глаза матери, Вы знали? — Рэй с интересом рассматривал большой портрет в роскошном багете, что висел напротив кровати. Он сделал полшага вперед, в комнату, но не акцентировал на этом внимания. — А где портрет Вашего мужа?
— Я не позволяла Вам входить в мою комнату, Капитан, — в голосе Грейс тут же почувствовался металл. Скулы на её лице стали видны отчетливее.
— Подумаешь, самую малость. Я же не сделал вот так… — тут Рэй прошествовал до центра комнаты и с удовольствием сел в кресло напротив хозяйской кровати, складывая руки на груди.
Грейс в ответ зашлась сильным грудным кашлем. Шалость Соула не возымела должного эффекта, и Грейс даже не улыбнулась. Мужчина был расстроен. Он встал со своего места и подошёл к изголовью кровати. Женщина отвернулась, не желая, чтобы он видел её лица.
— Позволите Вам помочь? Всё-таки я обязан Вам своей жизнью и хочу вернуть долг.
Он оборвал Грейс буквально на полуслове: готовая грубо выдворить его из комнаты, она осеклась, вдруг, вспоминая тот вечер. Будто бы слабое дыхание тумана с тисовой аллеи обдало её. Она повернула голову в его сторону, подминая золотые кудри, разбросанные по подушке. На лице Соула не было и следа извечно прилипшей ухмылки. Широкие брови, нависшие над графитовыми глазами, смотрели прямо и серьезно: это был первый раз, когда они заговорили о том, что случилось. Коннели снова отвела взгляд.
— Вы что, доктор? — будто в попытке перевести тему, спросила Грейс, чтобы хотя бы что-нибудь уже спросить.
Рэймонд, перекатывая по женщине свой внимательный взгляд, едва заметно ухмыльнулся.
— Вообще-то я об этом не раз рассказывал, — и действительно: за своими увлекательными рассказами в обществе девушек Рэй упоминал времена, когда ему приходилось стоять бок о бок с врачами и медсестрами, перевязывая раненых. Снаряд тогда попал прямо в палатку с красным крестом, и помогать раненым было почти некому… Но Грейс так тщательно старалась игнорировать эти посиделки, что действительно не знала о Соуле и половины того, что знали остальные жительницы особняка. Она строила вокруг себя неприступную стену и не хотела, чтобы у Соула была хотя бы одна из осадных лестниц. Но ему, кажется, для взятия замка сошло бы и пушечное ядро.
— Поднимитесь, — чуть небрежно бросил Рэй, становясь каким-то совсем незнакомым, слишком спокойным и уверенным в том, что он делает. Ему хотелось доверять.
Он потянул Грейс за плечо, и посадил на кровати. На ощупь Коннели была ужасно горячей, на её щеках пылал румянец, делая лицо свежим и молодым. Грейс вовсю смотрела на Соула, точно боялась упустить его из виду.
Как податливую куклу, он повернул её спиной к себе, вороша многочисленные перины, и сам присел на край кровати, подгибая под себя ногу. Коннели чувствовала его крепкие прохладные пальцы на своих плечах. Ей казалось, что воспаленная болезнью кожа в тысячи раз острее чувствует каждое прикосновение. И, тем не менее, мурашки бегали стройными толпами, оставляя гусиные следы.
Рэй действовал неспешно, но каждое его движение было отточенным. Он отвел упавшие спутанные волосы Грейс за плечо, освобождая спину.
— Выпрямитесь, — другой рукой он коснулся плеча, мягко, но настойчиво заставляя Грейс расправить грудную клетку. — Дышите глубоко, миссис Коннели.
Стетоскоп уже был изобретен, но не нашел ещё пути в массы. Потому в мелких городах такого прибора ещё не знали. И чтобы услышать, все ли в порядке с легкими и сердцем, докторам приходилось слушать своих пациентов. Так, чуть склонив голову, Рэймонд приложил ухо к спине женщины, придерживая её за солнечное сплетение.
— Ещё глубже, — говорил он так спокойно, что Коннели принималась нервничать только сильнее. И Рэй прекрасно слышал, как взволнованно стучит её сердце. — Не волнуйтесь, миссис Коннели. Просто дышите, — он приложил ухо к другому легкому, улавливая чужое дыхание.
От Коннели пахло приятным теплом и едва уловимым ароматом лавандовой свежести. Рэю нравился этот запах, и он вдохнул его полной грудью.
Рэймонд отпустил женщину, и она поспешила отодвинуться, притягивая к себе одеяло и перебираясь на вторую половину кровати. В свете, пробивающемся через полузанавешенное окно, глаза Рэя из почти графитового превратились в темно-древесный, медовый цвет: он все так же смело и открыто смотрел ей в лицо.
— У меня есть две новости: хорошая и плохая. Хорошая заключается в том, что Ваши легкие в прекрасном состоянии, а плохая в том, что мне не представился случай вернуть Вам долг, — Рэй с удовольствием наблюдал, как на лице женщины мелькнула паника, но быстро сменилась строгостью. — Обычная простуда, доведенная до обострения. Но Вам повезло, что я Ваш врач.
Рэй слез с кровати и, не сказав больше ни слова, скрылся в дверном проеме.
Коннели с большим недоумением смотрела на исчезнувший силуэт мужчины, и даже не находила, что бы сказать ему вслед. Какие-то сумбурные обрывки фраз бороздили её мысли, но она не могла ухватить ни один. Она подобрала упавшее влажное полотенце и, расправив его, накрыла полностью лицо, а затем легла на подушку.
Но ровно через пятнадцать минут он вернулся. Грейс почувствовала, как на ногах поджимаются пальцы.
— Во-первых, пора прекратить делать из дома погребальный саван, — поставив на прикроватную тумбу поднос с чем-то дымящимся, Соул резкими движениями распахнул окно, со скрипом передвигая портьеры. Солнечный свет ворвался в комнату так, точно бы мечтал об этом с начала времен. Помещение заиграло новыми красками, преображаясь и теряя мрачные тона.
— Во-вторых, — Рэй снова присел на край кровати Коннели, и взял в руки чашку с подноса, — Вам нужно много пить. Я приготовил кое-что. Пришлось провести ревизию на Вашей кухне, — Рэй двумя пальцами приподнял салфетку на лице Коннели и заглянул под неё, — должен сказать, мэм, таких зануд как Вы встречать мне ещё не доводилось, — Грейс послушно поднялась до положения сидя, составляя вертикально подушки и опираясь на них спиной. Рэй передал ей чашку и оперся рукой о кровать по другую сторону от вытянутых ног миссис Коннели. — Однако я нашел все, что мне было нужно, и даже больше. Пейте не торопясь, мелкими глотками, — Рэй пристально наблюдал за Грейс, и она почувствовала себя маленькой девочкой под присмотром отца.
— Моя сестра часто болела простудой, — вдруг ответил на мысли Грейс капитан, его взгляд чуть расфокусировался, точно бы он что-то припоминал.
— Мать нас рано оставила, отец почти всегда пропадал в поле. А я присматривал за Ларой.
Грейс ощутила острое неудобство из-за того, что ранее ей сказал Соул. Его сестра умерла, и Грейс было даже тяжело вообразить, как сильно саднит его сердце. Она не знала, как вести себя, боялась даже что-нибудь спрашивать или говорить. Но Рэй был удивительно спокойным, только грустная улыбка выдавала его. Грейс послушно пила свой чай.
Через двадцать минут Коннели сморило глубоким сном. Накренившись в положении сидя, она заснула под один из отстраненных рассказов Рэя о том, как в детстве они с сестрой изучали созвездия, которых всегда было полно, стоило только выйти на крыльцо и задрать голову. Когда Соул понял, что снежная королева особняка не проявляет больше никаких эмоций — ни положительных, ни отрицательных — он по своему обыкновению слегка ухмыльнулся и забрал из её рук пустую кружку. Поднявшись на ноги, Соул уложил Грейс поудобнее и накрыл одеялом, смотря в её лицо. Оно было спокойным и безмятежным. Глядя на её сон, можно было вообразить, какой она была бы, если бы впервые открыла глаза: смешливой и наивной, а может задумчивой и мечтательной, или же робкой и застенчивой. Впрочем, Рэю казалось, что каждая из выдуманных им черт, так или иначе, хранилась в этом странном сердце. Стоило их только различить.
У двери он оглянулся, чтобы ещё раз бросить взгляд на строгий набросок её профиля. Да, художник спешил, но даже набросок его руки был достоин Лувра.