Everything will be alright

Альфред никак не мог понять, в какой момент и без того размытое зрение окончательно его подвело, а разум окутала блаженная темнота. Кажется, они с Сарой неслись куда-то вперед, когда он почувствовал, как от свирепой жажды скручивает внутренности, и еле вырвал руку из ее цепкой хватки, чтобы в следующий момент от бессилия повалиться на снег и хрипло позвать девушку обратно. Подтягиваясь на локтях, он щурился и звал, звал то красное пятнышко, что еще проглядывало сквозь тьму ночи, и глаз то улавливал движение, то нет, а потом… юноша не был до конца уверен, что случилось потом. Он даже не вполне осознавал, где кончалось бодрствование и начиналось забытье. Голова слегка гудела, однако жажда по непонятным причинам больше не мучила его так злостно, да и горло не сдавливали невидимые железные тиски, какие ему чудились еще совсем недавно. Альфред лежал не ничком, как сам себя запомнил, а на спине, и под его руками не ощущалось ни снега, ни веток. Ветер более не трепал полы рваной одежды. Где же он очутился? Все произошедшее казалось сказочным, нереальным, кроме, пожалуй, одной мысли. Она бросила его. Сара бросила его лежать среди сугробов, а он просто полз за её мелькающими под пышным подолом ножками и просил о помощи из последних сил. Это осознание заставило Альфреда поморщиться и что было мочи сомкнуть веки, дабы предательская влага не подступила к глазам. Подумать только, в момент, когда боль от укуса прошла, его распаленная душа ликовала: теперь они навеки принадлежат друг другу! Мир вокруг стал каким-то незначительным, уступая место эйфории, адреналину, стремлению в неизвестность, и черт, этому зову невозможно было не поддаться. Альфред был готов впустить в себя всю Тьму мира, лишь бы никогда не терять маленькую изящную руку, которая так властно схватила его и поволокла дальше, прочь от профессора, и пыльной сумки, и дурацких записей. Сара стала его дверцей в новый неизведанный мир, больше и лучше, чем предыдущий, а главное, тот, где одиночество наконец перестанет зваться его второй натурой. Счастье было близко как никогда. И, конечно, ускользнуло и разбилось, стоило Альфреду поверить в него чуточку больше. Если что-то доставляет людям неудобство, они, конечно, от этого «чего-то» избавляются. Но почему же тогда он сейчас где-то в другом месте? Ах! Ну точно! Как же Альфред мог сомневаться в своей милой Саре? Она, верно, побежала на разведку, а затем перенесла его в убежище: ее новые силы позволили ей провернуть нечто подобное — и вот теперь они оба в безопасности. Голубка еще и нашла что-то съестное для него, ну разве не чудо? Принюхавшись, Альфред расплылся в улыбке. Он чувствовал этот запах раньше. Слегка приторный на его вкус, но мягкий и успокаивающий аромат молодой человек ощущал, когда зашёл в ванную и нашёл Сару в первый раз. При такой любви к купанию с пеной неудивительно, что девушка так чудесно пахнет! Рядом кто-то едва слышно шевельнулся, шурша складками какого-то громоздкого одеяния. Прогнав прочь приступившую было к горлу тоску, Альфред распахнул глаза. Крик, вырвавшийся из его глотки, испугал даже его самого. Судорожно дыша, юноша резко отполз на другой конец постели, пока не вскочил с нее и не метнулся влево. Темная фигура преградила ему путь к дверям, стоило лишь сделать шаг по направлению к спасительному выходу. Альфред знал, что скорее всего ему не выбраться, но не мог сдаться просто так. Чувствуя небывалый прилив сил, он зарычал и бросился вперед, готовясь ударить. Это был далеко не навык, это было нечто куда могущественнее, ведь никто не учил его драться, никто не мотивировал его к драке, никто не говорил, когда нужно применять силу, но сейчас животная часть Альфреда точно знала, что силу применить НУЖНО. Он словно обратился в волка, или в льва, или даже в тигра, потому что им двигали лишь инстинкты, проснувшиеся совершенно внезапно, ведь он обязан был спастись, а препятствие на пути было ОПАСНОСТЬЮ, препятствие на пути было ВРАГОМ. В следующий момент запястья юноши проворно скрутили, и силуэт придавил его к полу щекой, наседая сверху тяжким грузом. Оскалившись, Альфред принялся вырываться, однако хватка эта была куда крепче, не в пример даже хватке Сары. Если ее обхват казался тугими веревками, то этот ощущался не иначе чем кандалы. — Ты необычайно силен даже для новообращенного, — протянул бархатный голос над ухом. — Не будь все так предсказуемо, я бы даже мог упустить тебя. Успокойся, все опасности, которые ты себе напридумывал, существуют лишь в твоём распаленном сознании. — Papa… О, дьявол, что вы делаете?! Легкий шорох ткани, и в следующий момент над ним уже нависали двое. Кончики длинных волос щекотали Альфреду нос, и пахли они совершенно так же, как и пена в ванной комнате. Должно быть, поэтому он и обманулся. Этот аромат источало буквально все. Теперь, когда истерия прошла, Альфред словно оказался отрезан от мира звуков и все его ощущения постепенно почти сошли на нет. Между ним и всем остальным выросла огромная глухая стена. Двое над ним о чём-то переговаривались. Сначала тон их беседы был сердитым, затем один из собеседников вернулся к прежнему, нейтральному, а другой зазвучал обеспокоенно. Юноша не мог разобрать слов. Казалось, он и сам потерял способность их составлять. Аккуратная узкая ладонь с длинными пальцами опустилась на его волосы и принялась ласково поглаживать его, а Альфред, тихонько скуля, машинально подался навстречу нежному прикосновению, словно только оно сейчас могло успокоить его. Постепенно давление ослабевало, и парню наконец удалось перевернуться на спину. Разум кричал ему, что нужно бежать, но рука не останавливала поглаживаний, а слабость все равно сморила его снова, и юноша просто прикрыл глаза, позволяя Графу подхватить свое запястье. — Ты принес еще крови? — спросил он тоном видавшего виды лекаря. Голос его все еще звучал будто бы издалека. — Хорошо. Давай, нужно его напоить. Придержи голову, чтобы бедолага ненароком не захлебнулся. Всё та же рука осторожно придержала затылок Альфреда, а пальцы другой легким движением приоткрыли его губы, и скоро в горло потекла маслянистая жидкость. Она не была противной, но все равно заставляла немного поморщиться. Похоже, не одного его. Кто-то сверху издал не самый приятный слуху звук, а ответом ему послужил снисходительный низкий смешок: — Да-да, свиная кровь по сравнению с той же овечьей или козьей ужасна, однако ты не хуже моего знаешь, что за исключением человеческой она наиболее питательна. А ему понадобится много энергии, когда начнутся приступы. Паренек неплохо справляется, я видел случаи и похуже. А вот девушке придется куда сложнее без помощи, но она сама позволила себе… — Так впредь будь разборчивее в выборе партии, — прошипел Герберт, сочувственно поглаживая Альфреда по волосам. — Эта дурочка ничего не знает о том, как должен действовать нормальный обращающий. Дамам без мозгов не помогают даже инстинкты! Обращай Chéri я, тебе бы не пришлось прикладывать его головой об пол. — Что ж, теперь он снова с нами, верно? — вскинул брови Граф. — А уж мы сможем позаботиться о нем должным образом. Можно, конечно, пару раз сломать ему руку или ногу, если продолжит драться… — Ваши шуточки, отец, — строго промолвил светловолосый вампир, хмурясь, — сейчас совершенно неуместны. — Твое «ваши», — парировал мужчина, — тоже. Давай-ка положим нашего гостя на кровать… снова. В следующий момент Альфреда уже подхватили сразу две пары сильных рук, и он вновь опустился на дорогие простыни, все еще пребывая в состоянии некого транса. Граф, судя по всему, опустился в кресло, в котором до этого и сидел, Герберт же предпочел примоститься у изголовья и теперь снова гладил его по голове. Пожалуй, сейчас Альфред был даже рад такому жесту. В конце концов, приставать к нему в таком состоянии никто не будет. — Вы… — хрипло начал он. Палец с тяжелым перстнем опустился на его губы. — Не трать силы, — проговорил Граф фон Кролок несколько даже сочувственным тоном, — Тебе стоит отлежаться еще как минимум пару часов, до полуночи, желательно без лишних разговоров, но и не в тишине, иначе можно сойти с ума от обилия инородных звуков. Я пока что оставлю вас. Герберт, расскажи ему пару своих историй, только умоляю, не надо щебетать о моде и театре, сомневаюсь, что это поспособствует отдыху. Приоткрыв мутный глаз, Альфред увидел, как Герберт поджимает губы, однако затем без всякой обиды целует отца в щеку и провожает его до дверей. На пару мгновений в глаза ударил свет из коридора, который сейчас казался ослепляющим, но скоро двери снова оказались закрыты, а матрас опять прогнулся под чужим весом. — Что бы такого тебе рассказать, mon chou… — задумчиво протянул Герберт, рассеянно играя с русыми вихрами. — Чтобы тебе не было скучно, нужно выбрать что-нибудь, чем ты интересуешься. Конечно, ткани и платья тебе не любы, это я и без отца отлично знаю. Наука… Нет, если в разговоре участвует только один человек, это скучно. Что же, надеюсь, библиотека тебя заинтересует, в конце концов, там нас и свела сама Фортуна. Знаешь ли ты, как она собиралась? О-о-о, это действительно очень занимательная история. Когда мы прибыли сюда, на полках стояло лишь несколько пыльных книг, но зато какие это были книги! Видимо, разорившийся аристократ знал цену культуре и даже на грани смерти не захотел продавать подлинники некоторых изданий. И я, и papa привезли с собой свои книги: он — научные трактаты, пособия по лженаукам, мифы, я — стихи и сказки. Прошу заметить, мой дорогой, что бы там ни мололи злые языки, романы меня вовсе не привлекают. В них все как-то чересчур вычурно, а уж эти описания миленьких барышень! Ну кто станет такое читать, кроме, пожалуй, пары-тройки моих дальних родственниц из Франции? То ли дело стихотворения, поэмы, баллады… О, Альфред, я привез с собой такие замечательные ноты! Такие прекрасные мотивы! Некоторые из них наш близкий знакомый из Вены написал специально для меня. Видишь ли, когда приходится коротать вечность в четырех стенах, музыка порой является единственным спасением от тоски. Видел гостей на балу? Никто из них не интересуется музыкой, вот и чахнут уже какое столетие! Я же влюблён в ласковый звон клавиш, в грустную песнь скрипки, в нежность арфы и дрожь клавесина! Ох, к числу моих любимых музыкальных инструментов принадлежит еще и флейта. Я пока так ее и не освоил, но, полагаю, у меня впереди много времени… Альфред перестал вслушиваться в слова Герберта и теперь концентрировался лишь на его голосе. Граф оказался прав: вокруг не только появлялись новые звуки, которых он не мог расслышать ранее, но и становились значительно отчетливее старые, и теперь в голове было мутно из-за их нестройного переплетения. Скрип, шуршание, завывание вьюги за окном — все это лезло в уши скопом, сразу, и, должно быть, он действительно сошел бы с ума, не будь его ориентиром воодушевленное щебетание светловолосого вампира. Тот кажется, не особо волновался о том, слушают его или нет, главным образом просто выговариваясь себе в удовольствие. Останавливать его Альфред все равно не собирался. Между тем его собственные мысли снова метнулись к Саре. Он не знал, злился ли на нее, обижался ли, беспокоился ли. Кажется, описываемой в книгах боли разбитого сердца ему почувствовать пока не довелось. Куда больше, пожалуй, юноша беспокоился за профессора, что наверняка отправился искать его. Он бы всё отдал, чтобы сейчас найти бедного старичка и хотя бы проводить его до ближайшего приюта, но не мог. Профессор, скорее всего, замерз, а если и жив, то они уже принадлежат к разным видам, потому что… «Потому что я вампир», — подумал Альфред и сам ужаснулся этому осознанию. Конечно, он понял все очень скоро, но признаться в этом самому себе значило гораздо больше. Теперь путь на солнце ему был заказан, а людская пища уже никогда не насытит его, и он обречен на вечные скитания во тьме, изгой, гонимый лишь страстью и жаждой. Так, кажется, пел Граф? Но Герберт ведь не выглядел подобным своему отцу. Да, он очень удачно пугал своим поведением и быстро превращался из жеманного франта в рычащего хищника, однако глядя на него нельзя было сказать, что этот молодой человек движим лишь темнотой и кровью. Вид графа внушал нечто подобное, да и гости на балу не казались Альфреду больно положительными существами, но ни тогда, ни сейчас младший фон Кролок не внушал ему какого-то потустороннего страха. Все эти его ковыряния, ужимки, вздохи за свои ногти, эффектные жесты — если отмести предрассудки и боязнь за свою жизнь — даже веселили. Но что будет дальше? Они выгонят его? Они заставят его заплатить за бегство? Сделают пленником? Как бы ни привык Альфред заранее опасаться худшего исхода, даже его сознание сейчас отказывалось принимать любой из рассмотренных вариантов. Желай эти господа ему жуткой участи, не подбирали бы его, не давали бы крови и не оставляли бы практически без присмотра на кровати. С другой стороны, в глазах Герберта явно успело что-то промелькнуть, и это что-то ещё как ставило честь Альфреда под опасность. Закончив сию мысль в своей голове, он еле слышно хихикнул, то ли от нервов, то ли ещё от чего-то. Герберт, все еще вдохновенно вещающий, остановился. Не требовалось быть шибко чувствительным, чтобы догадаться, что взгляд его серо-голубых глаз устремился прямо на лежащего на простынях юношу. — Знаешь, — начал вампир, вздохнув. Снова приоткрыв глаз на пару секунд, Альфред увидел, что тот для выразительности сжимает губки бантиком, прежде чем перейти к следующей части своей фразы, — отец сказал, что я переборщил с напором. Ну, в смысле, тогда, в библиотеке. Я все еще не могу понять, в каком именно месте я переборщил, но папе, наверное, виднее. «В каком месте»? То есть, для него совершенно нормально набрасываться на другого… мужчину с такими непристойностями, и мало что кусать, так ещё и… еще и касаться его пытаться! Альфред чуть было не фыркнул, но из вежливости и, возможно, немного от боязни смолчал и продолжил лежать смирно. В конце концов, это вампиры, им неведомы стеснение, стыд, пристойность, благочестие… Между тем, Герберт продолжал: — Просто ты мне так понравился… —протянул он, рассеянно накручивая локон на палец. Это юноша увидел, сумев наконец разлепить веки, —… что я решил не сдерживаться в выражении своего к тебе расположения. В конце концов, мы можем позволить себе большую свободу действий. Хотя, наверное, стоило сначала обратить тебя. Может, ты бы даже был польщён. — Ну уж нет, — тихо произнёс Альфред, и Герберт рассмеялся. Звуки его смеха заставили молодого человека слегка поморщиться, но не более того. Светловолосый вампир оперся на локоть и почти лег рядом с ним, нависая в аккурат над новообращенным и улыбаясь ему своей слегка устрашающей улыбкой. Втянувшиеся клыки чуть блеснули при слабом синеватом свете. — Думаю, ты уже достаточно молчал, caro mio, — сказал он сладким голосом и провёл пальцами с длинными коготками по щеке Альфреда. — Ты можешь подняться? Знаешь, я не считаю, что долго лежать особенно полезно для тебя. А то вдруг ты совсем забоишься своего нового тела и вовсе не захочешь больше подниматься? — Нового тела? — недоуменно переспросил Альфред, осторожно присаживаясь на краю постели. — Что… Что ты имеешь в виду? — Ну, — Герберт с довольной улыбкой пересел на его половину ложа и кокетливо закинул ногу на ногу, — ты же теперь один из нас. В тебе течет небывалая сила, и скорость, и выносливость, и ловкость, и гибкость, и изящность, и клычки у тебя симпатичные-симпатичные… Ох, а так твоя чудесная фигурка не поменялась, разве что лишь самые чудесные ее черты оказались подчеркнуты. А уж когда мы выберем тебе подобающую одежду, будет совсем хорошо. Забавно. Альфред покосился на Герберта и даже не почувствовал страха. Никакого. Он словно в один миг забылся и улетучился, будто его никогда и не было. Нет, конечно, рядом с тем, кто хотел склонить его к греху, было немного не по себе, но ушёл этот ужас от холодного и опасного существа, перед коим ты абсолютно беззащитен, ушла эта дурацкая трусость. Альфред чувствовал себя по-другому. Он уже усвоил, ничего святого для вампиров нет, а значит, и греховного тоже. Герберт вел себя… как обычно? Альфред посмотрел на своего нового знакомого еще раз. Тот, стоило ему поймать на себе этот взгляд, сразу же приосанился и похлопал ресницами. Чёрт возьми. Нервно хихикнув, парень осторожно поднялся. Ничего аномального не произошло, он крепко стоял на ногах и, кажется, даже чувствовал себя лучше, чем когда-либо. Опустив голову, Альфред понял, что больше не одет в потрепанный костюм вампира, которого оглушил на балу. Вместо этого его облачили в чистый темно-синий камзол с вставками серебряного, а ботинки явно подлатали. То, что верх не совсем подходил ему по росту, не оставляло никаких сомнений в том, кто милостиво одолжил новичку свою одежду, и юноша мысленно поблагодарил небо за то, что это не сиреневый шёлк, покрытый стразами, облегал его тело. Герберт легко вскочил следом, подходя к юноше со спины и обхватывая его за плечи. Резко дернувшись, Альфред лишь силой удержал себя на месте и с неуверенностью во взгляде повернул голову к улыбающемуся как ни в чём не бывало вампиру, который, казалось, и не заметил этой реакции. — Нам нужно выбрать тебе гроб, carino, — чуть ли не пропел фон Кролок и кивнул в сторону выхода, — но для начала давай-ка выпьем ещё крови. К сожалению, на первых порах тебе придется пить только свиную, она самая противная. Оленья кровь слишком ценна, да и высасывать их практически до смерти — дело не особенно приятное, а вот козьей и овечьей у нас много. Через недельку сам попробуешь, будет лучше. Теперь, когда он сам мог держать бокал в руке, Альфред с сомнением взглянул на оставшуюся там жидкость. По правде сказать, его тошнило от самого себя. Ладно бы это было мясо с кровью, но тут она колыхалась в чистом виде, и лишь сам факт необходимости подобного рациона слегка примирял юношу с собой. По крайней мере, сейчас. Зажмурившись, он одним залпом осушил бокал до дна. Странное чувство вновь овладело им, и молодой человек быстро облизнул губы, тихонько выдыхая. В его голове вертелось бесконечное множество вопросов, но он не имел ни малейшего понятия, как задать хотя бы один из них, тем более Герберту, который, конечно, готов был ответить на всё, но наверняка с каким-то своим уточнением. Глянув в сторону, юноша обнаружил, что светловолосый вампир продолжает смотреть на него, правда сейчас в его взгляде не было той жадной похотливой искорки, лишь искренний интерес. — Ты никогда не видел людей сразу после обращения? — спросил Альфред осторожно, очень надеясь, что его вопрос не прозвучал грубо или дерзко. Судя по всему, его опасения были напрасны: на губах Герберта расцвела улыбка. — Видел, конечно, просто каждый раз это так занятно! К тому же, mon chéri, к твоей персоне я питаю особый интерес, и видеть тебя после перерождения… ну, скажем так, я вполне удовлетворен. Тем, что ты здесь и в порядке, — поспешил пояснить сын графа. — И, к тому же, не выглядишь испуганным до ужаса. Уж не кокетничал ли ты, когда только прибыл сюда, притворяясь пугливым зайкой? Альфред невольно поежился. Эти эмоции, столь яркие ещё совсем недавно, внезапно показались ему отголосками далекого прошлого. Он не чувствовал себя изменившимся кардинально и в одночасье, но в то же время, казалось, повзрослел на несколько лет и пока не понимал, что ему делать с этим осознанием. Герберт терпеливо ждал его у выхода, опираясь на дверной косяк плечом. По-видимому, его внутренние терзания Альфреда, наверняка отразившиеся в глазах, в крайней степени умиляли. Когда юноша наконец решительно направился к выходу, вампир тут же открыл дверь, и вместе они вышли в длинный коридор, мягко освещенный несколькими факелами. Молодой студент ещё никогда не видел такой красивой игры отблесков от огня на каменных стенах; виной тому, должно быть, была ограниченность человеческого зрения. Теперь он действительно мог видеть, как меняются танцующие пятна, наталкиваясь на малейшую неровность и как лижут языки пламени темноту наверху. Что еще немало поражало Альфреда, так это практически полное отсутствие каких-либо звуков при шаге. Его чувствительный слух теперь улавливал слабое поскрипывание подошв ботинок и лёгкое шуршание складок на одеждах Герберта, однако больше никакого эха при соприкосновении ноги с полом не следовало. Хотя, возможно, оно было и к лучшему: слышать это в тишине, царящей меж толстых каменных стен, наверняка не принесло бы удовольствия. Правда теперь тишина приобрела несколько иной оттенок — ее сопровождали совершенно незначительные шорохи, дребезжание и поскрипывания. Они отнюдь не нервировали, но всё равно улавливать их было в новинку. Герберт молчал, уверенно продвигаясь вперед, и даже с новыми способностями Альфреду пришлось прибавить шаг, чтобы поравняться с ним. Теперь его глаз зацепил новый наряд фон Кролока: длинный летящий кафтан без рукавов, вышитый бисером, рубашка с жабо и прикрепленным поверх фиолетовым бантиком, кюлоты и высокие сапоги. Неужели за короткое время их отсутствия тот уже успел полностью переодеться? Альфреда словно окатили ледяной водой. Слова Графа о том, что нужно полежать до полуночи. Новое одеяние. Жуткое ощущение тяжести при пробуждении. Отсутствие где-либо гостей бала, хотя, наверное, те должны были бы задержаться. —Chéri? — удивленно окликнул его Герберт, когда он вдруг схватил его за локоть и остановил. — Сколько времени прошло с окончания бала? — спросил Альфред, почему-то пугаясь возможного ответа. — Где… Г-где п-профессор? Где Сара? Я-я не понимаю… — Три дня, — ответил светловолосый вампир, разворачиваясь к нему. Взгляд его неожиданно преисполнился сочувствия. — Эта С-Сара… принесла нам достаточно проблем, сказать по-честному. Знаешь, про крест — это был чистой воды блеф. Освящённые вещи на нас, вообще-то, не действуют. Отец отправил всех на кухню, раз уж пир сорвался, а сам захватил меня и, оставив Куколя следить за порядком, отправился следом. Мы надеялись застать вас всех вместе, но к тому времени вы разошлись. Папа последовал за профессором и уже намеревался к нему подступить, как… в общем, эта девчонка вернулась и накинулась на старика. Его она тоже не убила, однако, думаю, теперь он также обращен. И представляешь, она зашипела, зашипела на отца, словно тот собирался отобрать у нее добычу, взвалила Абронзиуса на плечо и была такова. Вероятно, хотела закончить ужин. Папа собирался отправиться следом, но тут я нашел тебя, а тебе нужна была помощь. Новообращённому вампиру немедленно требуется выпить крови, чтобы не рухнуть от изнеможения или, что хуже, не разодрать кого-нибудь, но тебя Шагал оттянула от профессора, так как тоже все еще была голодна. Ты был, считай, обезвожен, так что мы решили заняться тобой. В конце концов, побежала чертовка в противоположную от деревни сторону, и до сегодняшнего дня никаких тревожных вестей не поступало, так что это последнее, чем нужно озаботиться. Часть Альфреда упрямо не хотела верить в сплетение рассказа Герберта и его собственных воспоминаний и выводов, однако картинка складывалась вполне логично: вот почему Сара сначала потянула его следом за собой, а затем не остановилась, когда он упал — ей нужно было лишь увести его подальше от пищи, дабы не делиться. И хоть нечто подобное могло считаться вполне естественным для руководствующихся лишь инстинктами существ, сейчас юноша чувствовал себя просто отвратительно. Да ещё и профессор. Если тот и не погиб, то как сможет приспособиться к новому стилю жизни без всякой указки? Как с ним обошлась Сара? Встретятся ли они ещё когда-нибудь? — Ты помнишь что-нибудь после того момента, как я тебя нашел? Чтобы проанализировать смысл слов Герберта, Альфреду понадобилось некоторое время, так что отреагировал он на них далеко не сразу: — Что, прости? — Ты помнишь, как я тебя нашел? — терпеливо повторил Герберт с неизменной улыбкой. — Ой, ты такой очаровательный! Взъерошенный, будто воробушек! Альфред поспешил пригладить выбившийся из коротких волос вихор, ведь уже знал, когда его обычно сравнивали с воробьем. Возможно, он бы даже покраснел, однако крови к его щекам не было суждено прилить уже никогда. — Нет, не помню, — покачал головой юноша. — Помню лишь то, как мы с Сарой разминулись, а потом темнота и… —…голод, — закончил за него сын графа. — Я знаю. Конечно, он знал. Альфред невольно озаботился вопросом о том, как был обращен сам Герберт. Тот определенно существовал в гармонии с собой и не выглядел опечаленным или отягощенным собственной сущностью, как тот же Граф, грустная исповедь которого в ту памятную ночь выбила из молодого человека скупую слезу и в одновременно пробудила в нем желание зааплодировать. Напротив, Герберт вполне мог оказаться тем, кто обратился по собственному желанию, но разве такое спрашивают, пусть даже и у вампиров? Задавая вопрос об обращении, рискуешь зацепить и смерть, и чувства, и прошлое, которое, Альфред знал на собственной шкуре, вспоминать было приятно далеко не всем. Наконец, они дошли до очередных массивных дверей, и Герберт налег на увесистую ручку. Помещение встретило их темнотой и, по зрительному ощущению, холодом, да и общий антураж места, где в ряд расположились несколько пустых гробов, отнюдь не радовал глаз. Светловолосый вампир совершенно спокойно обошел небольшой зал и присел на край одного из массивных каменных саркофагов, вновь закидывая ногу на ногу. — Выбирай любой. Тут Альфред на какое-то время отбросил более глубокие размышления в сторону и озаботился другими вещами, более насущными. Теперь, когда он лицом к лицу столкнулся с очередным аспектом его новой жизни, его сознание опять начало сопротивляться изо всех сил. Спать в гробу. Только подумайте. Ему теперь нужно спать в гробу. Почему? Зачем? От чего он там может прятаться, если шторы на окнах и так не пропускают солнечный свет? — В гробу звуки меньше мешают на первых порах, — заметил фон Кролок, как бы уловив ход мыслей Альфреда, — а потом как-то привыкаешь. Мне одинаково нравятся и наш с отцом склеп, и собственная комната, однако порой днем начинается такая неразбериха: шарканье Куколя, скрежет отпираемых им замков, стук дверей… Порой хочется полного покоя. Конечно, вне зависимости от обстановки ты просыпаешься, когда кто-то кряхтит и стаскивает крышку твоего гроба, а на него сверху еще и орут, но… Выражение на лице юноши при этих словах ввели сына графа в такое хорошее расположение духа, что он аж покатился со смеху, запрокинув голову назад. — Нет, mon chou, твое нежелание убивать беззащитных спящих было очень трогательным, но что до вашей с профессором парочки… вы уж простите, но охотников на вампиров из вас не вышло. Пожалуй, тот его рассерженный крик по драматичности даже мог сравниться с моим гневом, а уж это страшное зрелище, поверь мне. Так ты будешь выбирать или нет? Если тебе не нравится ни один, мы попросим Куколя смастерить новый, а если ты вообще не хочешь… что ж, можешь попробовать провести свой первый день в сознании и при этом не пожелать спрятаться куда подальше, — хихикнул Герберт. — Зима, правда, еще ничего. Но коль тебе станет совсем плохо, в моём гробу найдётся место и для двоих. Кто знает, возможно, тебе плохо спится без кого-то рядом? Пусть даже ты и невинный… — Почему это я невинный? — ощетинился Альфред. — Ты так в этом уверен? — Да, — кивнул Герберт. В общем-то, это было правдой. В итоге молодой человек все же послушался рекомендаций и ткнул пальцем в средний по размерам гроб наименее мрачного вида: на его стенках были выгравированы листья каких-то растений. Ложиться внутрь в здравом уме представлялось Альфреду задачей непосильной, однако Герберт уверил его, что при добавлении «кое-каких» деталей станет значительно проще. Вновь подозвав Куколя, который явился не просто так, а опять с бокалом крови, и разъяснив ему, куда стоит перетащить новое ложе, старший вампир вывел юношу обратно и потянул его в неизвестном направлении. Оно на поверку оказалось не таким уж и неизвестным: сначала они попали в холл, а затем поднялись наверх и в конце концов оказались в библиотеке, где кто-то даже растопил камин. Усевшись в кресло и жестом пригласив молодого человека расположиться напротив, Герберт улыбнулся ему и, задумчиво прикусив кончик покрытого черным лаком коготка, воззрился куда-то на шею Альфреда, отчего тот инстинктивно пожелал прикрыться чем-нибудь: взгляд вампира если не прожигал насквозь, то точно раздевал. — Шрамы от укусов, — пояснил Герберт. — По ним на первых порах можно определить, как сильно твой организм нуждается в крови. Регенерация у новорожденных происходит чуть медленнее, а наша пища является катализатором. Ты сейчас должен есть много и часто, привыкать к рациону. С тобой, по крайней мере, не так трудно, как мы думали: отец предполагал, что ты станешь плеваться при любой попытке накормить тебя. Альфред вздрогнул. Подобная мысль даже не посещала его голову. Когда Герберт — а это точно был он — прислонил сосуд с кровью к его губам, юноша последовал инстинктам и сделал что нужно, чтобы сохранить себе жизнь. Поразительно, но он совершенно не думал об этической стороне сего действа, не почувствовал отвращения, не испугался самого себя. Теперь же сын Графа упомянул подобную вероятность, и к горлу бедного новообращенного тотчас же подступил внушительный ком. Его затошнило. Судорожно хватая воздух ртом, молодой человек откинулся на спинку кресла и на несколько секунд прикрыл глаза. Когда он нашел в себе силы снова воззриться на своего собеседника, то увидел, что Герберт рассматривает его в ответ. Его долгий изучающий взгляд, лишённый примитивного людского любопытства, сразу напомнил Альфреду о том, чей отпрыск сейчас сидит в соседнем кресле. Даже с иным цветом волос, овалом лица, разрезом глаз, стилем, фон Кролок вдруг на мгновение превратился в копию своего отца. Это, честно сказать, немного пугало. — Отец редко кого обращал, — Герберт сбросил с себя задумчивый вид и принялся расправлять манжеты на своем одеянии, — так что мне редко доводилось наблюдать за новичками. Из тех, кого ты видел на балу, его клыки коснулись только двоих-троих, остальные просто примкнули и воспользовались его гостеприимством, если можно так назвать безразличие к тому, кто целый год дрыхнет неподалеку. Впрочем, я тоже придерживаюсь этой позиции: не мешают и ладно. — В смысле, безразличие? — не понял Альфред. Он уже чувствовал себя чуточку спокойнее. — То есть, они однажды просто пришли и не пожелали уходить? Герберт вздохнул, снисходительно улыбаясь, хотя эта его улыбка больше походила на хитрый оскал. Показались клыки. Юноша невольно вздрогнул, вспомнив, как близко они были к его шее. В его сознание буквально на мгновение ворвался какой-то размытый образ, вот только он так и не успел его удержать. — Знаешь, chéri, в этом состоит один из главных парадоксов существования вампиров. Темной части нашего существа куда легче обходиться без посторонних, ее тянет к одиночеству, к выбору в пользу своих интересов, к существованию без риска быть преданным… но ведь мы все-таки человекоподобные создания. Каким бы одиночкой по природе своей ты ни был, в определенные моменты тебе всё равно требуется знание, что кто-то есть рядом. Пусть этот «некто» даже не замечает тебя и не заботится о тебе, но ты не в полном одиночестве хотя бы… физически? Да, пожалуй, это самое подходящее слово. Вампирская сущность… обостряет любые потребности, — светловолосый вампир отвернулся к камину, и его накрашенные тёмно-красной помадой губы показались выпачканными в крови, — как материальные, так и нечто куда тоньше и сложнее. Поэтому мы куда свободнее относимся к различного рода удовольствиям. Несмотря на то, что в словах младшего фон Кролока определенно прослеживалась некая логика, Альфред не мог вникнуть в их суть до конца. Вампиры, всегда говорили ему, являются полной противоположностью всему моральному и стремятся придушить добродетель и порядочность в любом проявлении, дай только подступиться достаточно близко. Они не ведают стыда и раскаяния, не способны жалеть и сострадать, не желают жить в смирении, они червь, подтачивающий корни человеческого существования, и никогда, никогда не найдут себе приюта и покоя в этом мире. Теперь он один из них и, стало быть, тоже обречен стремиться непонятно куда и непонятно зачем. Мысль о бесцельном существовании, не ограниченном даже временем, чтобы иметь хоть какую-то ценность, наводила на Альфреда желание состроить кислую мину. Герберт снова взглянул в его сторону и громко вздохнул, показательно меняя позу. Теперь его ноги покоились на ручке кресла. — Ну ладно, хватит с тебя на сегодня этих занудных разговоров, mi amor, их тебе с лихвой хватит, когда papa займется тобой. «Займется тобой»? Что? Граф же не собирался трогать его. Или… Герберт снова жеманно рассмеялся, манерно прикрывая глаза ладонью. Звуки его веселья несколько резали слух. — Нет, похоже, твоя пугливость вовсе не была кокетством. Ты так вздрагиваешь каждый раз, когда я говорю столь заурядные вещи… Не подумай, что «сделать» из человека вампира так просто, — протянул Герберт, перекидывая волосы на другое плечо. — Это с деревенской блудницей можно повеселиться один разок и уехать в другой город, оставив очередное безымянное дитя дожидаться часа, когда, если повезёт, его примут сёстры милосердия. Не-е-ет, Создатель должен еще и «воспитать» вампира, если он хороший Создатель, конечно. Сын Графа не упомянул ни одного имени, но Альфред почувствовал, как в его сознании сразу всплывает образ Сары, склонившейся над ним в стремлении наесться вдоволь. Герберт укорял ее. Герберт укорял ее и, может быть, правильно делал, но сам юноша — нет. И даже если отбросить в сторону то, как болезненно его сердце сжалось при новой волне воспоминаний, невозможно научиться быть хорошим Создателем, когда ты сам был обращен буквально полчаса назад. Новичок был почти уверен в том, что такие случаи на деле редкостью не считались. Его смятение и грусть от разлуки с двумя самыми дорогими ему в жизни людьми сменились беспокойством. Как же они смогут выжить, если вампиров нужно «воспитывать»? Неужели они могут стать еще хуже, еще чернее, чем эта раса есть по своему гнилому существу? — Вижу, ты сразу подумал о них, — равнодушно заметил Герберт. — Забудь, что случится, то случится. Отец даже разбудил некоторых гостей, чтобы прочесать здешние леса. В округе никого не осталось, а дальше уже не наша забота. Будем надеяться, одумаются сами, в конце концов, старики-вампиры способны разобраться что к чему и образумить молодняк. — Как ты можешь говорить так?! — разгневанно воскликнул Альфред, хмурясь. — Сам же только что сказал, что всё не так просто! Ты ничего о них не знаешь! — Верно, — протянул вампир, чуть надувая губы, — я ничего о них не знаю, и мне, по правде, не очень-то хочется. Дурных мадемуазель в своей жизни я повидал немало, а престарелые ученые с раздутым эго — это даже не забавно. И раз уж малышка Шагал воспротивилась всему, чему только можно воспротивиться, что ж, флаг ей в руки. В этой ситуации мне скорее жалко отца. Если тебе так хочется, чтобы с тобой кто-то разделил тревогу, кстати, иди к нему: он тоже беспокоится. Хотя я не понимаю, почему. Поддавшись порыву, Альфред сжал ручки кресла и оттолкнулся, поднимаясь на ноги. Герберт на его нервный взгляд ответил вскинутыми бровями и взглядом, который так и говорил о том, что данное зрелище его не впечатлило. В библиотеку, словно по сигналу, пришлепал Куколь, и почему-то юноше внезапно показалось, что Граф фон Кролок приказал всем и каждому следить лишь за ним одним. Возможно, даже каменные стены сейчас впитывали себя каждый звук, что он издавал. — Отведи Альфреда в кабинет отца, — лениво бросил Герберт, закатывая глаза, — а потом принеси крови в мои покои. Мне скучно. Издав очередную серию нечленораздельного гоготания, горбун замахал лапой, призывая Альфреда следовать за ним. Бросив взгляд через плечо, тот развернулся к выходу и пошел в нужном направлении, сжимая и разжимая кулаки. Поразительно, сколько злости внезапно накопилось внутри. Должно быть, это стресс после всех этих ужасных событий. Наверное, ему снова стоит лечь поспать, но раз Куколь уже ведет его к Графу… Решив отвлечься от претензий к черствости Герберта, Альфред посмотрел на слугу, который практически улыбался своим перекошенным ртом, уверенно ковыляя вперед. Он явно давно изучил замок вдоль и поперек, чтобы научиться появляться где угодно в самое короткое время, когда кому-то понадобится, но кто он? Урод-отшельник, ушедший от людей, которые гнали и дразнили его? Возможно, бедняга посчитал, что лишь в этой обители сможет обрести некое подобие обычной жизни. Или, может, это какой-то особый вид нечисти, о которой они с профессором даже и не ведали? Граф и Герберт, похоже, были по-своему привязаны к Куколю: тот тёрся у их ног, как любвеобильный пес, и непременно получал ласку в ответ. Но как он здесь очутился? Приехал ли вместе с ними? Пришел ли откуда-то издалека? За то короткое время, что он провёл в замке, у Альфреда накопилось слишком много вопросов, и теперь у него даже не было возможности спросить что-либо у профессора. Хотя, наверное, тот ничего не смог бы сказать на этот счёт, но выдвинуть теорию — непременно. На этот раз переход оказался не таким длинным. Им даже не пришлось пользоваться лестницей. Двери кабинета выглядели роскошно: массивные, обильно украшенные узорами и даже нигде не затянутые паутиной, они действительно создавали ощущение, будто входишь в некую святыню или, по меньшей мере, в самое важное место в замке. Низко поклонившись, Куколь схватился за ручку и, прежде чем Альфред успел пикнуть, отворил одну из дверей, пропуская его внутрь первым. Граф стоял у окна, его темный силуэт ярко выделялся даже на фоне ночного неба. Фигура, казалось, была неподвижна, пока что-то наконец не сбросило с нее это странное оцепенение. Когда мужчина развернулся, Альфред вновь оказался в плену у другого изучающего взгляда. Теперь он невольно пытался найти сходство между отцом и сыном, хотя похожих черт у них наблюдалось не очень много. Глаза Герберта имели более узкий разрез и обладали голубоватым оттенком, в то время как эти скорее напоминали речной перламутр. Фигура Графа была по-прежнему скрыта богатыми одеждами, так что о ней Альфред судить не мог. (Да и не стал бы. Станет он сравнивать мужские фигуры, черт возьми). Они имели совершенно разные черты лица, за исключением разве что высоких скул и широких лбов, разные жесты и разную походку. Оставались лишь взгляды (хоть у старшего фон Кролока он мог пригвоздить к месту, не то что заставить нервничать) и, стоит признать, превосходные вокальные данные. На лице Графа промелькнула легкая насмешливая улыбка, а затем он наконец сдвинулся с места, подходя к столу, выполненному из красного дерева. Оттуда мужчина взял изящный графин и два бокала, поставил их перед собой и наконец наполнил каждый до половины. Алая жидкость, которую Альфред, будучи под впечатлением, сперва принял за кровь, оказалась вином: она была прозрачнее и более розового отлива. У паренька разве что волосы на голове дыбом не встали, когда фон Кролок подошел к нему и протянул один из бокалов, пристально наблюдая за тем, как тонкую ножку оплетают подрагивающие пальцы. Оставшись довольным, вампир чинно прошествовал обратно за свой стол и опустился в высокое деревянное кресло, легким кивком приглашая молодого человека сесть напротив него. В этот момент болтовня Герберта, сопровождающая практически любое действие, показалась ему чуть менее напрягающей. Сделав небольшой глоток и с удивлением обнаружив, что человеческий напиток все ещё может удерживаться в его теле, хоть и не приносит такого удовольствия, как раньше, Альфред отставил бокал в сторону и опустил глаза, сцепляя руки в замок. Он не смог бы выдержать зрительный контакт с таким человеком даже при желании. — Чувствовать себя потерянным нормально, — сказали ему. Новообращенный неуверенно поднял глаза. Граф не улыбался, но в его голосе не слышалось ничего угрожающего. — К сожалению, в ближайшие дни или даже пару недель твою психику нельзя будет назвать стабильной. Ты когда-нибудь испытывал сильное горе или жуткую злость, Альфред? Эмоции и чувства настолько жгучие, что хочется выдрать их из своей груди? О, нет. Так вот что его ждёт? Это будет нечто за гранью человеческого понимания? Возможно, даже за гранью человеческой способности чувствовать? А затем он привыкнет к такому состоянию и навсегда наполнится одной только темнотой? — Может, у тебя умер или погиб кто-то из близких, — подсказал Граф, и Альфред резко выдохнул. — Я… моя мать умерла, когда мне было десять, — тихо ответил он. — Я бы не сказал, что мне хотелось вырвать то, что я тогда испытывал, из груди, однако… хотелось, чтобы это все ушло. Кивнув, мужчина откинулся на спинку кресла. — Значит, тебе будет немного проще. Когда перевоплощаешься в вампира, слишком многое меняется как вокруг, так и внутри тебя, и это отражается на твоем состоянии. Вспышки гнева, приступы меланхолии… мало ли что принесет с собой обращение, — промолвил Граф, пальцем обводя контуры обложки старинной книги, лежащей перед ним. — Герберт уже сказал тебе о том, что я буду обучать тебя основам жизни в новой личине? Сказал ли? Пожалуй, успел только начать. От внезапного чувства стыда Альфред невольно вжал голову в плечи. Конечно, ему не понравилось, как сын Графа отозвался о дорогих ему людях, однако помимо этого тот еще и хотел ввести его в курс дела, помочь сориентироваться. Вряд ли неожиданная злость могла считаться приемлемой благодарностью за помощь. Так или иначе, хозяин замка, кажется, решил не особенно углубляться в подробности. — Воспитание новичка является первостепенной задачей для любого хоть сколько-нибудь опытного Создателя. — На слове «опытного» Альфред невольно почувствовал благодарность к мужчине. Тот понимал. — Конечно, очень важны умение охотиться, самоконтроль, знание некоторых специфических аспектов вампирской жизни, но основную часть этого обучения составляет работа над психологическим состоянием, и усилия здесь должны приложить обе стороны. Видишь ли, ты можешь остаться собой, а можешь и вылепить себя заново, можешь проникнуться ненавистью ко всему миру, а можешь наоборот осознать ценность того, что вокруг. Приспосабливаться к… изменениям неимоверно сложно. Будут кошмары, и панические атаки, и приступы злости, желание отвергнуть все человеческое и… желание исчезнуть. Понимаю, давить и говорить, что ты должен быть к чему-то готов, по меньшей мере несправедливо, ведь тебя обратили против воли, но я обязан сказать это как тот, кто не желает тебе зла. Но почему, почему он не желал ему зла? Почему вернул в замок, выделил кровь из собственных запасов, не гнал сейчас? Разве может ему, могущественному Графу фон Кролоку, быть дело до такого слабого, жалкого и бесполезного существа, как Альфред? Хотя, судя по эпизоду в комнате, свою слабость юноше предстояло переоценить. Граф по-прежнему пристально смотрел на него, и это заставляло Альфреда ежиться от неудобства и, может, совсем немного — от страха. Теперь они принадлежали к одному виду, однако мужчина по-прежнему представлял с собой фигуру устрашающую, внушительную, способную в любой момент продемонстрировать свою силу и власть, и уже мысль об этом вызывала трепет. Должно быть, оставаться таким всегда было талантом. Проявив великодушие, старший фон Кролок возобновил беседу сам. — Ты, кажется, хочешь что-то спросить, но боишься, что я тебя съем, — заметил он, кажется, сдерживая смех. — Я уже отобедал сегодня, благодарю. — Почему Вы так добры ко мне, Ваше Сиятельство? — выпалил Альфред и сконфуженно потупил взгляд снова. — Еще совсем недавно я мог… я мог убить Вас! Граф всё-таки рассмеялся, заставляя юношу почувствовать себя посмешищем ещё большим, чем он, несомненно, являлся. Неужели кол в его руках выглядел игрушечным мечом в руках карапуза? Неужто он настолько беспомощен и бесполезен? — Еще недавно ты мог убить меня и Герберта, но ты не сделал этого, и теперь ты один из нас. Странно было бы не проявить к тебе солидарность и снисходительность, — промолвил вампир. — Ты кажешься мне смышленым малым, Альфред, хоть и крайне забавно было наблюдать за тем, как отважно ты понесся на меня с подсвечником. Стоит признать, давно никто такого не делал. — Я прошу прощения за это, — пробормотал Альфред. — Эти подсвечники, наверное, жутко старые. — «Жутко старые»! — воскликнул Граф и снова рассмеялся, хлопая в ладоши. Отлично, теперь молодой человек был окончательно уничтожен. — Мой дорогой друг, работать с тобой будет настоящим удовольствием. Альфред не нашелся, что ответить на это заявление, а потому просто взял со стола бокал и сделал еще глоток. Странно, но по мере того, как ему снова начинало хотеться есть, вкус напитка постепенно пропадал: его затмевала иная жажда. Придется ли жить с этим постоянно? — Кровь? — спросил Граф, и внутренности новообращенного скрутило в комок. — Конечно. Ты никогда не насытишься до конца, но, по крайней мере, перестанешь нуждаться в столь частом питании. Со временем к тебе придет и способность игнорировать то ощущение недоедания, которое так мучает любого вампира поначалу. Я расскажу тебе о нескольких способах. —А что же Сара? — наконец спросил Альфред. — И профессор? Сердце его замерло. Должно быть, замерло оно еще до этого момента, но сейчас мертвая тишина внутри ощущалась особенно остро. Прикусив губу, юноша воззрился на своего собеседника. Граф фон Кролок слегка нахмурился и вздохнул, его пальцы пробежались по миниатюрным буковкам на пожелтевшей бумаге. — Боюсь, нам остается лишь гадать, — отозвался он, — а может, ждать вестей. Я лишь надеюсь на то, что бедную девушку и старика кто-то заметит и сможет направить. Все-таки они мне оба крайне симпатичны. Не он ли назвал профессора «старым пнем»? Альфред позволил себе лишь укорить Графа мысленно (да и то, ему было боязно: а вдруг тот умеет забираться другим в головы?), прежде чем все его внимание сосредоточилось на Саре. Милая Сара, что была простой девочкой из таверны, никак не уходила из его раздумий, равно как и другая, новая возлюбленная, ставшая вампиршей. Теперь юноша невольно задался вопросом о том, как относился к ней сам Граф. Его отношение к чему бы то ни было менялось от появления к появлению: вот он смотрит с насмешкой, а вот уже в его глазах блестит холодный гнев — а потому хозяин замка внушал ещё большую боязнь. Вот и сейчас мужчина слегка изменился в лице. Снисхождение с его стороны казалось чем-то из разряда фантастики, но оно чувствовалось, и, стоит признать, Альфред не был настолько силен духом, чтобы отрицать такое проявление расположения. Сейчас ему отчего-то одновременно хотелось и не хотелось, чтобы кто-то пожалел его, проявил участие, но вряд ли он сейчас располагал подобной роскошью: Герберт был лишь рад его перевоплощению, а Куколь и говорить-то нормально не умел, да и не интересовался тем, что лежало у юноши на душе. Искать сочувствия у Графа фон Кролока? Какой вздор. — Как думаете… кхм, — Парень невольно провел тыльной стороной ладони по лбу, смахивая несуществующие капельки пота. — все могло обернуться иначе? В смысле, могли бы… мы удержать Сару? Профессора? — Даже если и могли бы, мы никогда этого не узнаем. — Ответ был ожидаемым, но разочарование почему-то всё равно захлестнуло Альфреда, и он понуро опустил голову. — Будет тебе, Альфред, подумай лучше о себе и сосредоточься. Впереди много долгих ночей, и первые шаги в них для тебя станут важнейшими. Чего ради? Альфред даже не знал, желает ли делать эти шаги. Его пугала мысль о существовании в качестве бездушного монстра, пугало предвкушение жуткой кровавой жажды, которую еще совсем недавно воспевал его собеседник, но Смерть — окончательная Смерть пугала его еще больше. Вампиры обитали где-то на границе между нормальным миром, где юноша привык жить, и небытием, чего он всегда страшился даже пуще, чем кучки кровососущих тварей, так что, возможно, новая почти-жизнь спасала Альфреда от главного его кошмара… Однако не значило ли это, что все, чем старался наделить его профессор, пропало даром? Все убеждения, идеалы, которые внушались ему вот уже очень давно, просто в один миг перестали иметь значение? Альфред представил себе, как не смирившийся с собственной судьбой старик направляет осиновый кол себе на грудь и сам необычайно уверенным движением совершает последний рывок. Кровь, которую новичок выпил ранее, вместе с вином подступила к горлу. Хотелось плакать. Он не желал, чтобы профессор исчезал навсегда. Пусть старик частенько ворчал, и обзывался, и поучал, и пенял на ошибки, он принял Альфреда как своего и в своей чудаковатой манере заботился о нём по мере сил. Разве может кто-то подобный просто так пропасть? Бледная рука легла на плечо Альфреда, и он вскрикнул от неожиданности, рванувшись вперед. Силы Графа, который успел встать и подойти к креслу юноши, хватило, чтобы новичок ненароком не полетел вниз, однако мебель всё равно угрожающе скрипнула. Новообращённый вампир боязливо поднял взгляд и тут же его опустил, изо всех сил стараясь не жмуриться. — Иди-ка отдохни, — предложил ему фон Кролок, вздыхая. — Думаю, на сегодня потрясений достаточно. Поговорим обо всём следующей ночью. Альфред чувствовал себя жалким и слабым. Он пробыл в сознании не так уж и долго, а уже успел совсем упасть духом и унизиться в глазах каждого из обитателей этого замка, за исключением заснувших наверху гостей. Теперь ему предлагали отдохнуть еще, и, что отвратительно, он действительно нуждался в этом. В этом и в новом бокале с кровью, если можно. Нерешительно приоткрыв рот, чтобы озвучить просьбу, он развернулся и чуть не уткнулся носом в протянутый ему кубок. От жидкости в нем шел отнюдь не винный запах, а сосуд, из которого кровь наливалась, по-видимому, тоже был взят с дальнего столика. Похоже, Граф очень любил удобство не только в убранстве, но и в организации того, что его окружало. — Спасибо, — просипел Альфред и в несколько глотков прикончил кубок. При этом на языке оставалось совершенно другое послевкусие, менее резкое. — Овечья, — заметил Граф. — Не будем тревожить Куколя ради такой мелочи, ты согласен? Кивнув, юноша облизал губы, при этом чуть не порезав клыком язык, а затем неуверенно поднялся. Старший фон Кролок по-прежнему находился рядом и обхватил его за плечо, провожая к выходу. От мыслей о том, кто к нему сейчас прикасался, Альфреда немного трясло, однако в то же время он чувствовал небольшое облегчение и, может, даже некое подобие спокойствия. Граф проводил его вплоть до спуска в склеп, а затем к ним приковылял Куколь и резво повел новичка по потайному ходу, с помощью которого можно было без труда спуститься к саркофагам. Теперь понятно, почему ему пришлось слезать вниз без каких-либо вспомогательных средств. Гроб, выбранный Альфредом, уже стоял в середине, потеснив другой, еще более мелкий и неизвестной принадлежности, который он уже видел в прошлый раз. Когда горбун резво откинул крышку, и юноша подошел поближе, оказалось, что кто-то уже уложил внутрь мягкое шелковое покрывало и даже несколько подушек с кружевными наволочками. От ткани шел легкий аромат лаванды. Невольно Альфред ещё больше устыдился того, как повел себя с Гербертом. Теперь перед ним стояла иная проблема. Как лечь? Юноша и представить себе не мог, каким образом вообще возможно расположиться в гробу, будучи в сознании, и не сойти с ума с первой секунды. Когда он видел перед собой Графа и того же Герберта, лица у тех были умиротворенные, где-то даже улыбчивые. Виной тому, похоже, все-таки была их с профессором «мастерская» работа, однако это не отменяло того факта, что лежали оба вампира по-прежнему в гробах, ящиках, где полагается покоиться совсем мертвым. Прикусив губу и даже не обратив внимания на дискомфорт от клыков, Альфред осторожно переступил перегородку одной ногой. Куколь сбоку что-то ободряюще промычал. Повернувшись к нему, юноша слабо улыбнулся и, неуклюже согнувшись, перевалился за стенку. Шмыгнув носом, он кое-как устроился на мягком покрывале и кивнул, сглотнув. Нет, нельзя просить оставлять крышку отставленной. Он должен проявить хоть чуточку смелости. Он должен. И вот, все погрузилось в темноту. Глаза Альфреда очень быстро к ней привыкли, так что он мог видеть все трещинки и неровности, но такая возможность отнюдь не успокаивала. Даже не нуждаясь в воздухе, юноша судорожно задышал, пальцами цепляясь за нежную ткань. Он в гробу. Он, черт дери, в гробу! Ему срочно нужно было вылезти обратно, крикнуть что-то, чтобы Куколь вернулся и помог ему, но голос не слушался Альфреда, а нужные слова никак не лезли ему в голову. Сглотнув, юноша зажмурился и позволил себе всхлипнуть ровно один раз. Затем перевернулся. Съёжился. Единственным, что его хоть сколько-нибудь успокаивало, был запах лаванды, и юный вампир уткнулся в одну из подушек носом, в скором времени обхватывая другую рукой, насколько это позволяло тесное пространство. Он хотел дождаться хоть каких-то признаков появления рядом Графа или Герберта, но заснул прежде, чем склеп наполнили негромкие голоса.