***
Дана выгнали из кабинета. Он очень долго веселился и даже пока шёл к кабинету ректора не мог прекратить смеяться. Он постоянно устраивал шум и веселье на парах, из-за чего часто оставался после них, чтобы отрабатывать свои провинности, и порой это затягивалось до самого вечера: то он разбирал захламлённые старыми книгами, декорациями и сценариями кладовки, то отмывал полы и сиденья в актовом зале, то помогал с сортировкой старых пыльных книг в библиотеке. Он от этого не слишком уставал, даже наоборот — зачастую это оборачивалось чем-то забавным, и ему всегда было, что рассказать друзьям с таких вот его отработок после уроков. «Ваш поток самый безалаберный за последние десять лет моей работы! Вы поступили сюда изучать искусство или гонять балду?!» — вот что было любимой фразой их преподавателя по философии. И именно сегодня, пока профессор Фоу опаздывала, Джош перед всеми однокурсниками решил спародировать её, просунув в свои тоннели знаменитые серёжки с перьями и заорав на всю аудиторию точно таким же писклявым голосом её любимую фразу. Ребята катались со смеху. Профессор, вошедший на середине сценки, негодовал и пыхтел от злости. Дан, вовремя не остановившийся, едва не свалился с парты, а вытащить успел только одну из серёжек. Разозлённая и мелко дрожащая профессор Фоу, конечно, с иронией похвалила актёрские навыки Джоша, посоветовав заглянуть к ребятам из театральной студии их колледжа, но отправила безоговорочно к ректору. Тоже не новость. Проходили. В этот раз ему досталось вполне лёгкое задание: вымыть полы в одной из рекреаций, кабинете литературы и кабинете их психолога. Последний был самым маленьким, что не скажешь о рекреации, поэтому когда он, шумя тележкой с ведром, швабрами и моющими средствами, завалился в, к удивлению, открытый кабинет психолога, на часах было уже шесть вечера. Джош Дан выглядел в этом пастельно-светлом месте как яркая клякса на белом листе бумаги. Его розовые кудрявые волосы, похожие на сахарную вату, выглядели так, словно сознание парня стёрло из его памяти упоминание слова «расчёска»; у него были накаченные руки, на одной из которой красовался яркий рукав-татуировка; тоннели в ушах, в одном из которых всё ещё висела серёжка с большими перьями, разноцветная и растянутая майка, старые кеды и чёрные глаза, бегающие по помещению с особой внимательностью. Глаза-мокко заметили Тайлера, неловко сидящего в кресле рядом со столом психолога, и на секунду они заискрились приятным интересом. Кажется, Джош никогда не видел этого парня — может, он из другого потока или вообще из другой кафедры? — О… Не знал, что здесь кто-то есть, — мягко улыбнувшись, произнёс Дан, не спрашивая разрешения и входя внутрь. — Ты не против, чувак? Мне здесь, типа, полы помыть надо, — Джош остановился у самого входа, а Тайлер не сразу среагировал на голос, который доносился из-за кучи швабр. Он немного, признаться, завис, пялясь в одну точку. Зак говорит, что это свойственно таким, как он. Джозеф постоянно спрашивает «каким таким?» на что получает снисходительную, поддерживающую улыбку старшего брата. Каким таким, Зак? Каким, к чертовой матери, таким-то? Тайлер встряхивает головой, поворачиваясь к парню, который появляется из-за баррикад всякого особенно тяжелого моющего снаряжения, пару раз моргает, а потом уже кивает, мол, не против, конечно. У Джоша специально подвернуты джинсы, чтобы он не намочил их, пока он будет неосторожно мыть пол, а из-под них торчат короткие чёрные носки, на которых нарисованы акулы и кокосы. Парень наклоняется, чтобы выжать быстрыми движениями крепких рук тряпку и кинуть её на швабру, а затем, тайком поглядывая на незнакомца, начинает мыть пол и что-то тихо напевать себе под нос. Свет вечернего солнца, прокрадывающегося в окно, ложится на его плечи ровными полосками приоткрытых жалюзи; солнце путает свои пальцы в его пушистых волосах, будто подсвечивая их, отчего весь этот беспорядок на голове горит, как нимб, и нежно целует голые плечи, которые напрягаются каждый раз, когда Дан подтягивает и отодвигает швабру от себя, кажется, даже переставая замечать тихого как тень Тайлера. А Тайлеру, чёрт возьми, так нравятся волосы этого странного типа. Они красивого, розово-весенне-живого выстиранного цвета. — Такие можно было бы продавать, — бормочет Тайлер себе куда-то в кулак, а потом превращается в камень. Он что, сказал это вслух? — Оу, черт, я ничего такого не имел ввиду. Ну знаешь, как… — и только потом до Джозефа доходит, что первоначально произнесенная фраза ничем его не подставляла и не компрометировала. Он мог «продавать» что угодно. Тайлер вздыхает, мысленно ударяя себя ладонью по лицу — иногда он сам себя подставляет. В такой тишине бормотание и неловкие оправдания сразу же приковывают внимание, и Джош немного непонимающе поднимает глаза на юношу, останавливая процесс мытья полов. Теперь у него была возможность получше рассмотреть сидящего, ведь поглядывая украдкой мало что можно было уловить вот так. А теперь он видел — видел тени под глазами, видел растрёпанные короткие волосы, видел зажатую позу и чёрную толстовку, видел тощую фигуру. Ничего приметного, такие, наверное, постоянно бывают в кабинете психолога, но что-то всё-таки было в этом парне, что… — Что ты имел в виду? — Джош улыбается уголком губ, чуть нахмурив одну бровь, а вторую приподняв, и облокачивается на свою швабру. — Твои волосы можно было продать за двадцать долларов в парикмахерской возле остановки. Тайлер говорит это вполне спокойно. Он точно знает, что это возможно. Один раз его собственная сестра Мэдисон угрожала всей семье, что сделает это, потому что она не хочет поступать в колледж. Тайлеру Джозефу в длинных белых носках, с четырьмя оборотами шерстяного шарфа вокруг шеи тогда до смерти было интересно, зачем люди скупают чужие волосы. Интереснее было узнать, как Мэдди будет выглядеть лысой. Теперь он почти успокоился насчет этого вопроса. Как и насчет всех вопросов в мире, пока солнце не скроется за холмами. Розовые волосы, владелец которых тщательно вымывает пол, сам бы Тайлер ни за что бы не продал. — Не продал бы. — Волосы? — Джош отстраняется от швабры, выпрямляясь, а затем неожиданно смеётся — звонко и громко, чуть прикрывая рот ладонью и щуря свои зоркие мокко. Тайлер молчит, наблюдая за смехом Джоша. Он был как солнце. Стоящий напротив жалюзи, весь подсвеченный. Единственное яркое пятно. Верно. Тайлер, сидящий в своей черной толстовке, у которой есть такой помогающий спрятаться от лишних глаз капюшон, часто бывающий натянутым прямо до носа. Тайлер, с желто-сиреневыми туманностями под глазами, которые проще обозвать явным признаком недосыпания. — Вряд ли бы у меня купили мои волосы, — продолжает Джош. — Я много раз их красил, а на продажу берут обычно настоящие волосы. Дан качает головой, не переставая улыбаться чудаковатости парня, сидящего перед ним. Он продолжает мыть пол и, оказавшись рядом с Тайлером, он попросит приподнять его ноги, чтобы он мог протереть и под креслом. Вновь заметив изучающий взгляд парня, Джош не удерживается и всё же сам идёт ему навстречу: — Меня зовут Джош, — розоволосый протягивает ему свою руку, ненастойчиво улыбнувшись, а затем добавляет: — Мне тоже нравятся твои волосы,. — и он чуть приподнимает брови, надеясь услышать имя собеседника в ответ, отчего Тайлер улыбается, слыша про волосы. Ему кажется, что он сказал уже слишком много глупостей. — Тайлер, — Джозеф жмет руку, заглядывая в солнечные глаза незнакомца. Почти с жадностью Джошуа ловит улыбку юноши перед ним и слегка удивляется ей — улыбка ему так идёт. Как и его имя. Дан пробует на вкус и перекатывает его имя на языке, продолжает улыбаться уголками губ, чуть оголяя белые-белые зубы, и уже было хочет продолжить их разговор, присев на край кресла, как резкий голос вошедший в кабинет миссис Грин заставляет отдернуть руку назад, прерывая их знакомство. Дан почти разочарованно вздыхает и вновь берётся за швабру. — Извини за опоздание, Тайлер. Знаешь, постоянно какие-то люди норовят меня задержать. Оу… у тебя появился друг? Это замечательно, — миссис Грин тут же наполняет собой все пространство, заставляя натянуть рукава так, чтобы ладоней и вовсе не было видно. Тайлер мрачнеет со скоростью, развивающейся в геометрической прогрессии. — Извините, что помешал вам, я почти закончил, — быстро поясняет своё присутствие Джош, подходя к ведру с водой, чтобы прополоскать тряпку и выжать её. Если Тайлер посмотрит внимательно, он заметит, как медленно и тщательно выжимает тряпку Дан, быстро стараясь придумать, как бы продолжить их с Таем разговор, но уже вне этого кабинета. Потому что, честно? Джош любит таких людей. Таких, по которым с первого раза не поймёшь, кто они и что у них творится в голове. Их хочется раскусить, понять, узнать. Нельзя же просто так упустить эту возможность? Но как связаться с ним после? Возможно, они могут даже и не встретиться, если они учатся в разных корпусах. Но в итоге получается, что Джош на деле задерживается неприлично долго, и ему остаётся только взять свою гремящую тележку и, кусая губу, выйти из кабинета. Но это ничего — ничего, думает он. Потому что очевидное решение приходит в его голову, как только он покидает кабинет психолога. Он не знает, сколько у него есть времени, но очень надеется, что он успеет быстро отвезти всё в кладовку, отдать ключи ректору и выполнить свою задумку. А задумка была проста: подождать Тайлера на улице, прямо возле выхода из главных дверей. Оставалось только надеяться, что юноша пойдёт этим, а не какими-либо другим запасными путём. Ну, кто его знал? Да даже если по каким-то неведомым причинам они не пересекутся, Дан знал его имя, а вряд ли в их колледже так уж и много Тайлеров. Круг небольшой, ничего, найдёт. Дан присаживается на ступеньки перед выходом и достаёт из кармана пачку сигарет. Он крутит её в руках, думая, что курить прямо тут будет опасно, а поэтому лишь рассматривает упаковку и усмехается предупреждающей надписи «курение убивает». Курение убивает гораздо медленнее, чем верёвка, таблетки, лезвие. Уж Джош это не понаслышке знает — под браслетами и фенечками на левой руке у него прячется один единственный шрам, нанесённый на своё тело по собственной воле. Только тогда ему не приходилось не о помощи просить, ни к психологу ходить. И где-то глубоко внутри ему кажется, что Тайлеру тоже это не нужно.***
— Тайлер. — Тайлер. — Тайлер. — Мм? — Я уже пятый ра… — Миссис Грин меняет свою раздраженную интонацию на добрую, психологически добрую, как ненастроенный аккорд ре-диез, как пересахаренный кофе. — Пятый раз пытаюсь достучаться до тебя. Ты не ответил ни на одни мой вопрос хотя бы двумя словами. Может, ты попробуешь? — Попробую что? — Тайлеру хочется надеть капюшон и уйти домой, где защелка на двери скроет его от ужасно настырных попыток специалиста делать работу, которая ему не нравится. — Попробуешь ответить на мой вопрос распространенно. Тайлер хочет поговорить с Джошем. Это он понял, когда миссис Грин в третий раз повторила вопрос «Как прошел твой день?», потом ещё два раза «Как семья?». — Ты написал что-нибудь? Ты принес, как я просила? — тик-так, тик-так. — Вы показали стихи отцу, — говорит Тайлер, поднимая на нее взгляд. — Я больше не буду оставлять их у вас на столе никогда, — спокойно, не выдавая ни одной интонации. — Я… — Да, я написал, — он протягивает ей измятый, истертый лист. — «Богохульство»? — миссис Грин начинает читать. Она почти незаметно хмурится, медленно заламывает пальцы, положив ладонь себе на колени, так, чтобы Тайлер не увидел. Бегает глазами по строчкам. Бегает глазами по внешнему виду Джозефа, пытаясь что-то найти. Через восемь минут она уже улыбается, отдает стихотворение обратно Тайлеру, говорит мягкое «На сегодня все». Тайлеру не нужны объяснения, резолюция, заключение. Он закидывает рюкзак за спину, закрывает дверь, делает четыре быстрых подростковых шага в надежде обнаружить где-то рядом светящегося лучшего друга фламинго, потом замедляется, понимая, что все уже давно ушли. Тайлер спускается по ступенькам медленно. Он обычно часто зависает над каждой, думая о чем-то. «Дорогой, возвращайся быстрее. У нас семейный ужин». Сообщения от мамы всегда полны искренней верой в нормального сына. Тайлер старается быть таким. Он верит в то, что он не «какой такой, Зак?». Он верит в то, что отец не думает про его стихи то, что он сказал тогда. Он верит в то, что подсовывая футболки и убирая свитера с длинным рукавом, мама просто заботится о стиле собственного сына. На ступеньках сидит парень, чьи волосы Тайлер сто раз уже не продал в своих мыслях. Или сколько раз он мучил одну и ту же фразу у себя в голове, игнорируя вопросы миссис Грин? Кажется, он совершенно и бесповоротно плох в роли подопытного. — Хэй, — Тайлер неуверенно машет рукой, засовывая руки в карманы. — Ты чего здесь так долго? Прекрасная недосказанная лживая интонация. Все их любят. Он хочет сказать: «Хэй, я рад, что ты задержался, я только этого и ждал. Думаю, это из-за меня». Или «Хэй, мы же оба все уже поняли, да?» Но он спрашивает и тут же улыбается, щурится, потому что всё понимает. И Джош, слыша голос сзади, сразу же улыбается, чего не видно, потому что сидит он спиной к Тайлеру, но эту улыбку можно увидеть, стоит ему развернуться, и, чуть щурясь от света висящего над выходом уличного фонарька, посмотреть на юношу. На фонарь летят мотыльки, быстро-быстро машут своими крылышками и глупо бьются лбом о стекло, не понимая, что света не достичь. Так и с ними, с людьми происходит. Они летят на свет, твердо бьются лбами о стены, но всё равно продолжают надеяться, что они могут его коснуться. Но иногда до света остаётся всего считанные шаги, и именно в эту секунду в голове Дана пробегает мысль, что этого света он может коснуться, если встанет со ступенек и подойдёт чуть ближе. Правда света очень тусклого, мягкого… фиолетового. Воздух неожиданно влажный. Небо тёмное, туманное, хотя в Коламбусе это большая редкость. — Да у меня ещё работы много было, — врёт Джош, всё же поднимаясь и засовывая в карман джинсов пачку. На улице прохладно, пускай и поздняя весна, а розоволосый стоит в одной майке. Ветер колышет его пушистые пряди, пёрышки в ухе, и заставляет кожу невольно покрываться липкими мурашками. — Поэтому я ждал совсем недолго, — отвечает он, оправдывая свой порыв к общению ещё раз. Даже если они оба всё прекрасно понимают. — Тебе далеко до дома? — Давай покатаемся на качелях, — говорит Тайлер, игнорируя вопрос. Тайлер перепрыгивает через забор, направляясь к площадке возле заднего крыла, из которого они вышли. На ужин к семье совершенно не хочется. Он там лишний. Его будут спрашивать. Ему будут запрещать. Его, возможно, опять осудят. Нет. Мама оставит ему пирог все равно. Пирог пить с Ред Буллом очень вкусно. Ночью россыпь звезд напоминает специю на покрытии земли. Корица, ванилин. Только звёзды. Как будто кто-то посыпал, чтобы было вкуснее. И оно действительно вкуснее. Тайлер качается на качелях. Джош качается на качелях. Тайлер делится своими идеями насчет звёзд, насчёт параллельных миров, где он одноглазый пират. Джош кивает, улыбается. Он впервые за долгое время с таким удовольствием слушает чьи-то теории и мысли на счёт вселенной, звёзд и миров. Казалось, он уже наслушался подобного на уроках философии, но самым забавным было то, что никто из его однокурсников не рассказывал подобного. Словно у них не было своего мнения, своих мечт. Словно у них не было фантазий и мыслей на этот счёт. У ребят, которые действительно (или как кажется) увлечены литературой, философией и кино. Поэтому сейчас, жадно и внимательно, Дан глотает каждое слово Тая и впитывает его в себя, оставляя в коре головного мозга, потому что он всегда запоминает всё, что говорит его собеседник, а сейчас его собеседник действительно интересный. А Тайлер знает, что говорит глупости. Думает пополам с тем, что озвучивает. Час растворяется под пальцами, рассыпаясь совершенно прозрачно. Очень неуловимо. Очень честно, ведь это они выбрали его не заметить. Или полтора? — Почему я никогда не видел тебя? Ты не со спортивного отделения? — Тайлер выпускает ладони, которые были окутаны рукавами. Убирает капюшон. Смотрит на Джоша, на небо, на Джоша. — Я с кафедры искусств. Соседний корпус, — улыбается Джош, раскачиваясь на качелях сильнее. Он любит слушать свист в ушах и ощущать приятное волнение в груди — оно пахнет весенним дождём и звучит как до мажор. — Я удивлён, что ТЫ не с кафедры искусства. Хочешь верь, хочешь нет, но ничего более интересного за последнее время я не слышал — у ребят с моего потока, кажется, совсем нет фантазий и они не размышляют на этот счёт. И это грустно, — розоволосый пожимает плечами, а затем темп его катания на качелях постепенно сбавляется и сбавляется, пока он и вовсе не останавливайся, задевая ногами землю и оставляя на ней длинные полосы. Джош достаёт сигареты, щёлкает зажигалкой, и поднимает глаза к небу. Начинают виднеться звёзды. Он прекрасно чувствует взгляд Тайлера. — Зачем ты ходишь к психологу? — спрашивает в лоб Дан, опуская голову и поворачивая её к собеседнику. Их взгляды встречаются. Тайлер закусывает губу до крови, смотрит на Джоша и щурится. Он знает. Он почему-то так сильно уверен в том, что Джош поймет всё, что бы Тайлер не сказал. Он пару раз мотает головой из стороны в сторону, мучая всю ту же губу, чтобы она наконец-таки заболела нормально. По-человечески. Чтобы он прекратил вести себя, как идиот. Как перед доктором, который слишком легко дотронулся до нервных окончаний. Просто потому что он такой. У Джозефа на запястье резинки, которые он оттягивает и отпускает. — Я написал стихотворение, — говорит Тайлер немного хриплым голосом. — Что-то вот здесь сломалось, — Тайлер тычет себе в висок, грустно улыбаясь. Он наблюдает за тем, как красиво дым плавится в воздухе. Как он умирает, как рождается, как умирает. Дым тает и растворяется, как молоко охватывает чай; плавные узоры становятся меньше и меньше, пока небо окончательно не становится вместе с ним — молочным. Пылинки на воде — плевки звёзд. Чай с молоком и небо, полное созвездий — и что-то в этом общее есть? Как у кухонной раковины и катастрофы. Ночь успокаивает. Тайлер обязательно расскажет Джошу про отца, который клялся запретить ему писать эти богохульские строчки, о том, что над каждой из них он сидит по неделе, вытаскивая их из себя, поднимая себя к потолку и разбивая, про маму, которая видит в сыне все зачатки суицида и проверяет его руки каждый день, про баскетбол, которым он совершенно не хочет заниматься и про то, что он слеп насчет предназначения. Но не сейчас. Джош похож на ангела, посланного с небес. Тайлер извинится перед отцом за то, что пропустил ужин. Джош смотрит на Тайлера внимательно, чуть щурясь, отчего в полутьме его глаза становятся ещё более чёрными, а затем поднимается с качелей, чтобы пройтись туда сюда, как маятник. Просто для того, чтобы согреться, потому что сидеть на ветру почти невыносимо. — Давно ты пишешь стихи? — интересуется Джош. Это был важный вопрос, и Тайлер наверняка осознаёт, что Дан понимает, что на самом деле делать это Тай начал совсем недавно. Потому что с его сознанием это вполне ожидаемо — сломаться. Сломаться, наконец-то выпустив наружу. И наверняка это была не простая мысль, за которую парень зацепился, наверняка, его рвало потоком сознания, боли, отчаяния. Богохульства? Наверняка. Разочарование в Боге ещё не самое страшное, что могло случиться. В этом Джош уверен. Он знал, что Тайлеру больно от этого. Знал? Чувствовал, скорее. Понимал. — Нет, может, три недели… Я не ожидал, что начну, но слова начали меня… они начали клевать меня как рыбу. Пришлось хватать их в руки, этих страшных рыб, — Джозеф стал забавно показывать, как он хватает невидимых рыб вокруг себя. Отмахиваясь и хватая, отмахиваясь и хватая. — Тогда я понял, что я поглощён этим полностью и уже не могу остановиться. И вот я уже сам ловлю рыбу, а она ускользает. Я чувствую себя фанатиком. Я помешан на том, чтобы делать это, Джош, — Тайлер зарывается в волосы и хватает их, резко отпуская. — Все вокруг видят это. Они боятся, что это вырвется и поглотит меня. Тайлер закрывает лицо руками на секунду, тут же отпуская, он подрывается с качели. — Пойдём. Надо пройтись. Надо сделать что-нибудь, — Тайлер начинает торопливо идти куда-то вперёд. Небольшая обеспокоенность проскальзывает в глазах Джоша, и на несколько секунд ему начинается казаться, что зря он задал эти вопросы — лишний раз поддел парня, — но уже через секунду он подскакивает и бежит вслед за ним. А Тайлер всё бежит вперёд. Шаг за шагом, шаг за шагом. Ускоряясь. Он точно сумасшедший. Он хочет писать. Он не может писать. Вдруг это убьет его? Вдруг то, что он пишет, делать нельзя? Вдруг он топит себя во тьме? Вдруг отец прав? Вдруг он убьет себя не своим путем? Они идут быстро и молча. В голове крутятся сотни мыслей, и какое-то время Дан просто спешит за новым знакомым, пытаясь выловить хоть одну, и во многих из них крутятся слова «я не считаю тебя сумасшедшим, Тайлер». Он чуть покусывает губы, абсолютно не понимая, как ему стоит себя вести, а под словами «надо сделать что-нибудь» он понимает то, что нужно сделать что-нибудь, что поможет ему отвлечься от этого. Он не уверен, простая ли это вещь или необычная, но говорит Джош первое, что приходит ему в голову, честное и безумное: — Давай посадим цветы в ботинки. Тайлер останавливается. Он смотрит на Джоша. Джош смотрит на него. Джозеф улыбается, медленно мотая головой из стороны в сторону. Джош существует или нет? — Давай. Я знаю, где найти ботинки, — говорит Тайлер, успокаиваясь. Дышать становится гораздо легче. — А цветы будем воровать из клумбы ректора, — смеётся Джош, через секунду подумав, что это идея, вообще-то, крутая. Хоть и бешеная, идиотская, больная. Ну да ладно — и кто в жизни не совершал безумия? Парень воспламеняется сказанной наобум идеей, начинает гореть ей, и Тайлер, который вспыхивает почти сразу же, только подстёгивает его. С лица не слезает улыбка. Руки нервно и чуть взволнованно крутят зажигалку. Телефон выключен. Он в заднем кармане совершенно не существует для Тайлера, на что Джозеф отвечает взаимностью. Всё, что в телефоне, не существует для него. — Что за сережка у тебя в ухе? — Тайлер улыбается, уверенно руководя походом под названием «где-то-не-далеко-я-точно-видел» какой-то старый секонд-хенд, куда все пожарники, солдаты, спасатели и прочие ребята в ботинках сбрасывают эти самые ботинки. Из-за тумана все кажется нереальным. Это немного страшно, потому что никто из нас не хочет просыпаться от самых приятных снов, в которых всё можно пощупать, всё потрогать и всё почувствовать. В котором у одного из главных героев такая красивая улыбка, глаза и нимб над розовыми волосами. — Сегодня на уроке философии, пока наш профессор опаздывала, я решил показать ребятам пародию на неё. А она постоянно носит вот такие вот серёжки, только кислотного цвета. Одну я потерял, быстро сняв, когда она появилась в кабинете, к слову… ребятам очень понравилось. А ей не особо. Это причина, по которой я сегодня мыл полы в кабинетах и кабинете психологии включительно, — отвечает Дан с улыбкой. Поэтому он творит безумия. Потому что даже наказания за них приводят его к весёлым или чудесным вещам, историям, воспоминаниям. Сегодняшним чудом оказывается Тайлер Джозеф. — Тебе идет, — улыбается Тайлер, наблюдая за тем, как перья колышутся на ветру. В секонд-хенде довольно неприятное освещение с лампочкой, которая так и норовит подмигнуть каждому, кто заметил, что она уже подмигнула. Прямо как часы в кабинете миссис Грин, про которую Тайлер отказывается вспоминать сегодня. Выбрать ботинки было нетрудно. Стоило лишь взять самые большие, самые крепкие и, о, какая неожиданность, самые убито-дешевые. Почему именно эти? Потому что взяв две пары таких, у Тайлера оставалось еще на странный, вязаный свитер выстиранного фиолетового цвета, который он купил Джошу. Большой, самый большой и самый, предполагаемо, теплый из всех. Конечно, он не мог смотреть на мурашки на его теле. Конечно, он заметил их сразу, как это обычно бывает при разговоре с незнакомцем. Так ведь и бывает, верно? Да? — Хэй, Джош, пойдём выкапывать уже, — Тайлер особенно не спрашивает. Он горит идеей, как горел нимб над Джошем два-три? часа ранее. Он буднично вручает Дану свитер на улице, игнорируя все вопросы, типа откудапочемузачемсчеговдруг. Просто захотелось. Просто. Захотелось. — Спасибо, — Джош неловко мнётся на месте, а затем смущенно и благодарно улыбается и берёт врученный подарок. Перед тем как надеть этот свитер, он смотрит на него всё также слегка удивлённо. Такой интересный — любимого цвета Дана. — Этот цвет похож на то, как ты улыбаешься, — почему-то добавляет парень и идёт обратно к кампусу вместе с Тайлером, с его задумчивым и печальным собеседником, который говорит невпопад, который думает очень красиво и чей поток мыслей так не похож ни на один других. Ни на кого. Ночь становится все темнее, забирая жителей Колумбуса по домам, оставляя улицы пустыми. — Я начинаю завидовать фарам, уезжающим на юг, — говорит Тайлер первое, что приходит на ум. Неоформленные мысли. По небу, которое отражается в траве, не поймёшь — то ли ветер просто так гонит тучи, то ли дождь собирается. Джош в любом случае хочет посмотреть на то, как вода умоет асфальт и поцелует их в щёки. — Ты дотянулся до заднего сидения и пристегнул своё сердце, — ответил Дан. — Это стало бы стихом о машине? — спрашивает он, почему-то в голове у себя так и подумав. — Да, черт возьми, именно так! Это та самая быстрая рыба, которую ты словил, Джош, — Тайлер не верит в это, обещает себе поверить и идет дальше, не веря. Слова выжигаются в подкорке сознания крепко и безжалостно. Подумает позже об этом дне. Обо всем. У него целая ночь.***
— Ужасно, — шипит Тайлер, улыбаясь Джошу. Он увлечённо ныряет руками в сырую ночную почву, позволяя грязи пробраться под короткие ногти. Они сдерживаются, чтобы не смеяться слишком звонко, потому что воруют цветы из парадной клумбы, на которые почти все студенты таки выплатили из своей мизерной студенческой стипендии. Эти клумбы показывали по телеканалу штату. Кто верит в то, что показывают по телику? Джошу и Тайлеру почти стыдно. — Я хочу этот, он похож на моего брата, — говорит Джозеф, тыкая в большой красный цветок, который ему предстоит выкопать линейкой, тетрадкой и насосом для баскетбольного мяча. — Почему этот цветок похож на твоего брата? — заинтересованно спрашивает Джош, осматривая клумбу внимательным взглядом. — У меня два брата. Джей и Зак. Это — Зак, — он указывает на вырытый красный цветок. — Зак чертовски вспыльчивый, талантливый, он любит ярко красный. Красный цветок… — Я иногда тоже люблю красный из-за Зака. Джош поднимается с колен. Он тоже хочет что-нибудь эдакое. Чтобы по-особенному. — Иногда и без Зака люб… Поэтому он находит самый огромный цветок и перебивает Джозефа: — Надеюсь, это любимый цветок ректора, потому что я собираюсь вырыть его прямо сейчас, — уверенно отвечает он и забирается прямо на клумбу. Он перепрыгивает между грядок, старясь не наступать на цветы, и когда подходит к этому, самому длинному и большому, он начинает без помощи чего-либо выкапывать его прямо так — закатав рукава свитера. Он весь испачкан в земле. — ГОТОВО! — орёт Джош издалека, а затем ударяет себя — сначала по лбу, затем по рту. Даже зубы болеть начинают. Дан тихо матерится, как фея прыгая обратно, надеясь, что именно в эту секунду, когда он заорал, охранник зевнул, чихнул — да что угодно — но не услышал их. Тайлер смеётся так, как не смеялся никогда. Он закрывает себе рот руками, сжимает живот, чтобы не смеяться, но он смеётся. Джош вырыл самый большой цветок, не моргнув и глазом. И кто здесь, спрашивается, на спортивном отделении. Джозеф чувствует, что слезы накатываются на глаза. От смеха. Он пытается выровнять дыхание. — Итак, ты понимаешь, что после этого нас с тобой наверняка запрягут отрабатывать и дадут нам что-нибудь жесткое? Может даже заставят заплатить, — предупреждает его Джош, присаживаясь напротив ботинка. Предупреждает и начинает сажать цветок. В ботинок. — Да я понял, что нам попадет. Плевать. Главное, чтобы не заставили сажать новые цветы. Кажется, я плох в этом, — говорит Джозеф, наблюдая за тем, как неумело он попытался замести следы преступления. Парни довольно стоят и смотрят на ботинки, в которых прекрасно себя чувствовали перенесённые из тухлой студенческой клумбы в реально крутое место цветы. Они оживлённо отвечают взаимностью ветру. У Джоша же получилось весьма неплохо. Не считая того, что в маленьком, по сравнению с цветком, ботинке, всё растение к хренам перекосилось. Но это ничего, думает Дан, поставим палку, и всё будет охрененно. Усталые, перемазанные в земле. Особенно Тайлер, который постоянно беспокойно трогает свое тело, мотает головой и сжимает пальцы. Настоящий шахтер. Тайлер смотрит на часы. — Отстой, но мне пора. — Так, ну-ка подожди. Я их сейчас запрячу, а завтра мы заберём их домой. Я заберу твой, а ты заберёшь мой. И поставим мы их тоже в странном месте. Но где никто не найдёт. Договорились? — спрашивает Джош, развернувшись к нему вполоборота. Он зазывающе улыбается, а затем подхватывает ботинки и осторожно бежит куда-то за корпус, чтобы хорошенько спрятать их творения. Их никто не должен найти. Это их маленькая… — Похоже, наша пребывание тут уже не тайна, — с опаской произносит Джош, увидев свет фонарика откуда-то из коридора. — Знаешь, понятия не имею, сколько времени, НО ПОХОЖЕ МНЕ ТОЖЕ НУЖНО ДОМОЙ, — орёт он, увидев охранника, который бежит на крыльцо и шокировано пялится на этих двоих, перепачканных в земле и бесконечно уставших. Розоволосый хватает Тайлера за руку и быстро-быстро бежит в противоположную сторону от корпуса, задыхаясь от непрерывного смеха. На половине пути он даже оборачивается к охраннику, которому тяжело бежать из-за его большого веса и возраста, и с широкой ухмылкой машет ему, посылая воздушный поцелуй. Тайлер просто наблюдает за всем происходящим, как за самым странным и интересным фильмом в его жизни. Сном. Это настолько яркий и настоящий сон, что даже страшно. Во снах иногда бывают отклонения от реальности. Ложные факты. Подмены. Но все, вокруг него и Джоша — правда. Всё подлинно, всё по-настоящему. — Я запомнил вас, наглые, мелкие вандалы! — кричит им вслед мужчина, постепенно останавливаясь, пока как Дан не останавливается и продолжает крепко-крепко держать руку Тайлера, чтобы и тот не отставал от него. Даже если тот на спортивной кафедре и может сам бежать — это просто приятно. Убегать от мистера Петерсона даже немного стыдно, ведь именно этот невзрачный мужчина всегда приходит болеть за Тайлера и команду на баскетбольных соревнованиях. Можно даже сказать, что он отнюдь не плохой болельщик. Он ликует над трёхочковыми, матерится над проигранными матчами, у него есть даже дурацкий огромный большой палец из красного картона, который он надевает на ладонь — умудрился же купить за шесть баксов. Словом, мистер Петерсон точно узнал Тайлера. Джоша сложно забыть хотя бы потому, что у него до жути красивого цвета «фламинго-жвачка-редкий-закат-в-Огайо» волосы. Ветер бешено свистит в ушах. Как весенний дождь, как до-мажор. — Дождь! — удивлённо орёт Дан, тут же вспомнив, что уже можно и не орать, и останавливается. Они давно отбежали от кампуса, и к этому моменту всё же начался дождь. Так вовремя смывая с них грязь. — Вот это да… Не верю! Тайлер подставляет лицо дождю. Пустые небеса, стих про которые он принёс, плачут, трудно разобрать о чём или почему. Тайлер улыбается, заламывая пальцы на руках, которые еще мгновение назад были крепко сжаты Джошем. Последний же внимательно отмечает и запоминает, где живёт Тайлер, отпечатывает в своей памяти дорогу, невзрачный дом, и его лицо, что смотрит в небо и подставляет себя под удары капель. Дом у Тайлера самый обычный. Серый, с горящим окном, с небольшим двором, на котором есть баскетбольная площадка. Им пришлось зайти за угол. Тай знает, что волнующаяся мама скорее всего смотрит в окно, отмечая каждую каплю, скатывающуюся по стеклу. Тай знает, что ему нравится фантазировать и он придумает самую реалистичную историю своего опоздания. Он не знает, что сказать Джошу. — Я напишу тебе в Фейсбуке, — Тайлер смотрит на свои руки, нескладно ворочая их, добавляя. — Потом придумаем крутое прощание и приветствие, — добавляя, — до скорого, Джошуа, — добавляя, — я ушел пытаться заснуть. Дан чуть мнётся на месте, потому что ему становится холодно даже в свитере, а затем он улыбается. — Спокойной ночи, Тай, — произносит розоволосый, ступая назад на ощупь и по-прежнему улыбаясь, только уже — уголками губ, чуть щурясь. Он находится хорошим это сокращение и надеется, что его новый друг будет не против. — До завтра. И убегает. Быстро лишь потому, что и правда очень холодно. Свитер липнет к телу, волосы — ко лбу, а сердце больно-больно бьётся о рёбра, потому что как и Тайлеру, Джошу кажется, что этот вечер был похож на сон. На сон, который, наконец-то, сбылся. — Боже милостивый, Тайлер, ну где ты был? Ты смотрел на часы? Почему ты недост… Почему у тебя грязь на лице? Господи, что та… — миссис Джозеф закрывает лицо, искривленное часами волнений, руками. — Хэй, мам, я в полном порядке. — Ты что, употреблял наркотики? Ты употреблял их? Смотри на мой палец, — она подносит палец почти к кончику его носа. — Перестань, все хорошо, — Тайлер хмурится, пытаясь пробраться наверх. — Мы поговорим утром. Ты, я и отец. Джозеф кивает, поднимаясь вверх по лестнице. Его комната кажется ему отличным местом летними днями, но совершенно враждебным ночью. Ночью комната так и норовит безжалостно выплюнуть Тайлера на улицу, испытывая на нем все методы. Начиная с железного шума тишины, заканчивая заманчивым лунным светом на подоконнике. Сегодня Тайлер не обращает внимания на уловки комнаты, он довольно падает на кровать. «Джош, да? Его зовут Джош. Ты видел?» — спрашивает он то ли у потолка, то ли ещё у кого. Чёрт разберет этого Тайлера Джозефа.