***
День начинается с урока анатомии. Спортсмены должны знать, как и почему функционирует их тело. Все шумят, перебрасываясь записками, самолётиками, обсуждают баскетбольный сезон для сборной. В кабинет, предположительно, должен войти профессор Стивенс, но входит мистер Петерсон. — Джозеф, в кабинет ректора, конечно, — говорит он спокойным голосом. В классе все издают протяжное «Оооо». Тайлер вздыхает, растирая запястья. Он плетётся к месту назначения, надеясь, что никто не нашёл их цветы в ботинках. Для Дана утро в колледже тоже начинается великолепно и весьма ожидаемо: на ковре у ректора. Тот не отчитывает его покамест, но, видимо, сгорает от раздражения и томительного ожидания, пока второго виновника торжества только ведут сюда. Кудрявый смотрит на цветастый ковёр и с большим трудом сдерживает улыбку, потому что смеяться хочется очень сильно; потому что как только приводят Тайлера, которого Джош встречает мягкой и азартной улыбкой, ректор поднимается из-за массивного чёрного стола и начинает отчитывать их. В первую очередь, конечно, розоволосого — ведь это он в большинстве своём пакостничает. «Вы ведете себя непозволительно». «Вы абсолютно ужасно поступили». «Тайлер Джозеф, вы же один из главных игроков команды!» И тайлеровское самое любимое: «Я от вас такого не ожидал». Блаженство. Тайлеру же было интересно. Очень. Он никогда не был в роли бунтаря. Никогда в жизни он не нарушал ни один из писанных людьми законов. Он делал всё правильно, потому что он так был научен, потому что он даже мысли не допускал о том, что можно по-другому. Иногда любящий рэп Зак говорил, что Тайлеру настолько далеко до того, чтобы быть гангстером, что скорее он будущий «святой отец Тайлер» или «папа Римский Тайлер». Теперь он чувствовал себя гангстером. Хотелось надеть свою любимую футболку и сделать пару татуировок. Он всегда мечтал о татуировках. Но не как у Джоша. У Джоша она была такая красивая, такая открытая. Тайлер же хотел что-то очень символичное. Полосы, символы. Он часто думал об этом. Теперь сильнее. Ему было очень интересно. Тайлер едва сдерживается, чтобы не залить громким смехом весь колледж, когда ректор говорит, что они умудрились украсть его любимый цветок, чем у Дана вызывает победный жест кулаком, а у мистера Коула — ещё один гневный взгляд. Потому что бывают такие моменты, когда Джош настолько расслабляется и упивается ситуацией, что инстинкт самосохранения у него полностью и абсолютно отключается. Поэтому он так расслабленно ведёт себя как в кабинете, так и за его пределами. Наверное, будь отсутствие страха чуть сильнее, он бы даже спросил у мистера Коула, нужно ли возвращать цветы обратно в клумбу. Хотя, конечно, возвращать бы он их не стал. Такой-то трофей. И этот волшебный и большой цветок Джош, конечно, отдаст новому другу — они же пообещали друг другу обменяться ими и поставить в каком-нибудь необычном месте, чтобы всегда можно было вспоминать о том вечере. И плата за него вполне себе достойная: заслужили они всего-то две недели исправительных работ. Правда, что-то подсказывает Джошу, что мучить их будут по полной, но всё это уже совсем не имеет значения. Захлопнувшаяся за ними дверь от кабинета ректора колледжа как бы приговаривает их своим звуком к самым ужасным отработкам. Тайлер одними губами шепчет Джошу «Ужасно, просто ужасно». Он широко улыбается. — Походу мы конкретно облажались, чел, — театрально говорит Тайлер, едва сдерживая смех. Но они, конечно, начинают звонко смеяться. — Целые две недели пахать, — с ироничным разочарованием произносит Джош, качая головой и зачёсывая пятернёй свою сладкую вату на голове назад. — У тебя есть ещё пары? Я надеюсь да, потому что я собираюсь утащить тебя обедать в одну шикарнейшую кафешку, — Дан вновь лукаво улыбается Тайлеру, вышагивая большими шагами вдоль коридора, и едва сдерживает себя, чтобы не начать отбивать ритм — так у него поднялось настроение. Странно, что от того, что их наругали. Они выходят на улицу, оставляя двери колледжа за собой раскрытыми, и направляются к переходу. — Получается, ты мой друг? — говорит Тайлер, когда светофор лениво горит красным, а Джош забавно водит головой вслед машинам. Прогуливать с Даном весело. История, Литература, потом тренер обязательно влепит разбор самых знаменитых тактик и после — три часа чистой физической тренировки, которую Тайлер ненавидит. Неужели им действительно нравится просто бегать по кругу без мяча? Даже выдумать ничего нельзя. Почему все вокруг твердят, что это важно и интересно? Тайлер дёргает головой. Ненужные мысли. — Друг? — переспрашивает Джош. У Тайлера никогда не было друзей. В детстве он был окружен детьми всегда. Так вам расскажут и детские фотографии, и мама, тычущая в них пальцем. Потом они куда-то рассыпались, укатившись за шкаф и под кровать в самые дальние углы. А потом он и вовсе остался без них. Были приятели. Отличные ребята. Такие есть в его баскетбольной команде, такие есть и среди всего потока. Самое смешное, что Тайлер никогда не переживал по этому поводу. Да, у него нет друзей, но разве это проблема? Все вокруг твердили, что да, но он не чувствовал никаких скрытых переживаний. Его мысли всегда крутились только вокруг одной проблемы — Тайлер был чертовски одинок. Он не знал лекарства. Он не знал лечения. Он не знал, как это можно исправить. Видимо, все окружающие, говоря «Оу, найди себе друга», на самом деле имели ввиду «Найди себе лекарство»? Потому что, едва ли успевая за Джошем, он думал, что ему так хорошо. Как будто он не одинок. — Тебе решать, — с улыбкой отвечает ему Джош, пожав плечами. Его ладони засунуты в карманы джинсов. Понятие «друг» очень сложное и глубокое для Джоша. Он не совсем уверен, есть ли у него досконально точное определение этого слова. Просто потому, что долгое время он был убеждён, что друг — этот тот, с кем нужно пройти пожары и потопы, самые страшные и потрясные моменты своей жизни; человек, которому ты доверил бы свою жизнь. Но в реальности обычно всё случается далеко не так, как было то, что его спас человек, с которым он был знаком совсем недавно, а друг, которому он доверял так долго, в котором был так уверен, предал его при первой удобной возможности. Джош не знал, как после этого сохранять свои принципы. — Но если ты не собираешься продавать мои волосы, тогда ты мой друг. Они переходят дорогу на светофоре, а затем сворачивают к переулочку. По нему ещё пятьдесят метров, и перед ними вырисовывается зданьице с фиолетово-розовой надписью «Taco Bell». — Богом клянусь, лучшего тако ты никогда не пробовал, — обещает ему Дан, сжимая губы и утвердительно и быстро кивая. Тайлер знает про Taco Bell только то, что у этого ресторана значок розово-фиолетового звоночка и что их тренер мистер Фигнер запрещает им есть фаст-фуд. Но, конечно же, все всё равно едят. Проблема в том, что Тайлер никогда не ел в Taco Bell. Потому что он редко выходит из дома не на тренировки и не на игры, а когда они с командой уезжают, мама с радостью делает ему яблочный пирог. Много яблочного пирога. И еще пять бананов. Бананы он выбрасывает за поворотом или отдает бродягам, если те подворачиваются. В Taco Bell было много подростков, которые сидели, сдвинув столы вместе. Они громко болтали. Через двадцать минут им принесли то самое божественное тако. Горячие помидоры обожгли Тайлеру язык. — Горячо, — говорит Джозеф, через мгновение понимая, как ему вкусно. — Вкусно. Так вкусно. Особенно для подростка, который не помнит, когда вообще последний раз ел что-то фаст-фудное. Это же как целая отдельная вселенная-гамма вкусов. — Чертовский чёрт, это охренеть как вкусно, — говорит Тайлер, прикрывая глаза, когда жует. У маминого пирога разом появился главный конкурент. — Оооо, я знал, что тебе понравится, — победно усмехается Джош, откусывая свой тако, так же наслаждаясь прекрасным вкусом, к которому он уже, конечно, привык, но всё равно из раза в раз ему дивился и был на этом счастлив. И вот что ему нужно было для счастья — если бы у него был выбор, без чего остаться, без локтей или без коленей, он конечно же бы отказался от коленей, потому что ну как бы он смог есть свой любимый тако (да и не только его) без локтей? — Я постоянно прогуливаю здесь пары, когда те совсем скучные. Не понимаю, зачем ходить на лекции, который профессор читает с учебника, если тот же учебник я могу и сам прочитать дома, — пожимает плечами Джош, съедая первую порцию и приступая ко второй — он знал, что одной ему будет мало, чтобы наесться и насладиться едой. — А тебе самому-то не влетит за то, что ты прогуливаешь? От родителей, — Дан облизывает губы, а затем поясняет. — Ну, как я понял, по словам мистера Коалы, ты очень примерный ученик. И это всё типа тебе… в новинку. Тайлер на секунду отводит взгляд, ныряя в мысли. Он не знает, что его ждет дома. Он не знает, всё время крутится вокруг этой неопределённости. Куда бы он не бежал, неопределённость дышит ему прямо в шею со всех сторон, какое бы слово он не пытался написать на бумаге, руки норовят зачеркнуть его. Куда бы утром он не смотрел, везде все заняты собой. Мама, моющая посуду, целует в макушку мечты о будущем знаменитом баскетболисте, отец, ограждённый бетонной газетой, которая приговаривает Тайлера; Зак, Джей, Мэдди, уткнувшиеся в свои телефоны, уткнувшиеся в другие, более приятные миры. Попадёт ли ему дома? Да. Будет ли это чем-то искренним и подлинным? Нет. Даже боль они причиняют не так, как надо. Не так, как надо. Не так. Тайлер нелепо чешет затылок, моргая, чтобы что-то не просочилось во взгляде и не попало во взгляд Джоша. — Я, на самом деле, не очень люблю всю эту спортивную хрень, так что мысленно я всегда прогуливаю. Прогуливать с тобой куда веселее, Джош. Потом до него доходит фраза про примерного. — А ты у нас значит плохой парень, да? Джош перемазался в майонезе, незаметно вытер его тыльной стороной ладони, а затем, после небольших раздумий, обратил внимание на вопрос Тайлера, и для него это он прозвучал как вызов — по крайней мере всегда подобные вопросы звучали как вызов. — А тебе нравятся плохие парни? Если да, тогда я плохой парень, — Джош широко ухмыляется, чуть щуря свои чёрные, сейчас больше похожие на прогорклый эспрессо, глаза, а затем вновь принимается за свой тако, доедая его почти в два счёта. После Джош заказывает себе очень сладкую газировку и берёт ещё одну для Тайлера. Дверь прекрасного заведения Taco Bell захлопывается. Тайлер уверен, что он бы мог написать стихотворение про это место. А еще он пытается описать чувство, которое возникло у него, когда Джош сказал, то что сказал. Мало, что похоже на это. Он никогда такого не испытывал. Это как свет прожектора, который направляют на тебя, а он, отражаясь ото всех органов, выходит через сощуренные глаза и красные щеки. Он хочет отвернуться, ударить себя по лицу, обжечься об него и стать нормальным. Таким, как все нормальные люди. Тренировка по подготовке к игре в понедельник начинается через час. Джозеф хмурится времени, бегущему слишком быстро. — А ты когда-нибудь курил? — спрашивает Джошуа почему-то очень-очень задумчиво, смотря куда-то через дорогу. Он роется в кармане своей толстовки и достаёт сигареты. Зажигалка щёлкает, и сквозь губы сочится густой дым — медленно и кружась. — Когда-то в четвертом классе я был влюблен в Дженни. Она курила, носила фенечки и умела битбоксить. Я так злился на то, что она такая классная, но курила, что пообещал себе никогда не курить, — Тайлер начинает хмуриться, опускать голову, а потом резко поднимает взгляд. — Камон, чел, кто в здравом уме продаст мне сигареты, — он широко улыбается, наблюдая, как красиво дым распадается в воздухе. — Я бы подумал даже над тем, стоит ли тебе вообще что-то продавать, ты же на террориста похож, — весьма серьёзно заявляет Джош, но тут же несдержанно улыбается, вновь глубоко затягиваясь и поднимая голову к небу, чтобы разглядеть где-то в глубине облаков хоть какой-то просвет. Солнца не видно, и от этого становится как-то грустно и холодно. Дан любит солнце — у него очень тёплые объятья. Интересно, теплее ли объятья Тайлера? — Ну хоть кто-то считает меня гангстером. Тайлер смеётся, удивлённый тем, насколько Джош умеет правильно задавать ему вопросы. Он выбирает нужный момент, нужное время и даже в самых нелепых шутках, каких пока не было, но Тайлер уверен, даже в них он умудряется попасть в цель. Всё, что бы Дан не говорил, попадает прямо в точку. — У меня тренировка через час. Пошли через парк, — Джозеф кивает в сторону сплетённых, казалось бы, в самые крепкие узлы деревьев. Тайлеру нравятся деревья. Они кажутся такими сильными, уверенными и тянущимися к свету. Он думает, что деревья мудрые. — Ты говорил, что не любишь «всю эту спортивную хрень»,., а в баскетбол играть ты тоже не любишь? — задаёт интересующий его вопрос Джош, когда они сворачивают к парку. Даже не смотря на отсутствие солнца, земля даёт плоды, и от этого на деревьях начинают появляться листья. И это очень красиво — то, как заново каждый год деревья словно рождаются и умирают. — А то есть… Если тебе… Чувак, почему ты вообще на спортивной кафедре? — с небольшим удивлением говорит розоволосый и смеётся, запуская пальцы в волосы и растрёпывая их ещё больше, придавая им вид «я не знаю о существования расчёсок, я и так классный». — Ну… я неплохо играю в баскетбол и… — Тайлер решительно всматривается в горизонт, перекрытый типичными блоковыми зданиями с пёстрыми надписями в надежде высмотреть внятный, исчерпывающий ответ. Некоторым это помогает, но Тай находит ответы, когда закрывает глаза. Сейчас это тоже не помогает. — Я просто ем невкусное печенье, пока не нашёл то самое свежее Орео. Тайлер в детстве любил шаркать ногами, но потом мама его отучила. Джозеф не любит парки, он любит лес. Но в Колумбусе к нему надо ехать два часа на автобусе, который ходит по самому неуловимому расписанию в мире, поэтому он старательно не смотрит по сторонам, чтобы притвориться. — У тебя есть своё Орео? Джош начинает понимать, чем же так зацепил его Тайлер. Это то, чем, к удивлению, не обладает круг его знакомых, и то, чего у многих людей не бывает и вовсе: безумный, живой, богатый внутренний мир; сознание, полное метафор и мыслей, которые помогают выражать ему свои чувства и идеи намного лучше, чем обычными словами. Дан так не может, но он прекрасно чувствует Тая и понимает всё, что он имеет в виду. И это взаправду… прекрасно. И пускай он понимает, что внутри этого потрясного мира бескрайне много боли и противоречий, о которых Джош ещё не знает, потому что не лезет к нему в душу при первом удачном моменте, он очень хочет узнать каждую грязную тарелку в душе Тайлера Джозефа. — Хмм… — Джош задумывается над вопросом, хотя на самом деле без раздумий знает ответ на него. Он улыбается своим мыслям, а затем кидает взгляд на горизонт чуть щурясь. Скоро сядет солнце, которого и так почти не видно. Не будет виден пылающий круг, но его красные всплески поползут по небу и заставят их остановиться, чтобы получше разглядеть в нём что-то действительно притягательное и найти из сотен других ещё одну метафору. — Музыка… я играю на барабанах, — отвечает он, слегка неловко поджимая плечи, словно говорит о чём-то очень личном и сокровенном. — Я уже не вижу себя в другой роли. Мне кажется это то, что помогает мне жить и то, к чему я стремлюсь. Я не знаю, смогу ли я добиться чего-то в будущем, но я хотя бы могу попытаться его построить и заложить ещё один кирпичик для большой крепости. Моей крепости. — Барабаны? Охренеть, это круто, — говорит Тайлер. Джош не выбрасывает окурок на землю, а терпеливо ждёт первой мусорки, которая попадается ему лишь к концу дорожки, и тонкий сивый дым тихой лентой струится вверх от затушенной сигареты, туда же, куда и всё стремится в этом мире — к небу. Тай думает, что Джоша не существует. Его вполне могло бы не существовать в этом мире. Чем ближе они подходят к кампусу, в котором находится спортивный центр, тем сильнее Тайлеру не хочется идти на тренировку. Джош — лампочка, а Тайлер — мотылёк. Джош — магнит, а Тайлер — металлическая стружка. Джош — это, что определенно мешает Тайлеру уже второй день быть не собой. Разочарованное само в себе серое бетонное здание с американским флагом и гербом Огайо довольно красивое, окутанное в фиолетовый цвет вечера. Такое красивое, что Тайлер: — Стоп, Джош. Мы же не забрали цветы. Они ведь там стоят уже сутки без воды! Они ведь там совсем одни, Джошуа! В ботинках. Черт, теперь мне придётся отказаться от идеи идти на тренировку. Теперь нам придётся идти за цветами. Ну спасибо, — Тайлер вполне неплохой актёр. Или Джош удивился, чтобы его не обидеть. Оба смеются, конечно же. — Я подарю тебе Оскар, обещаю, — торжественно клянётся Джош, продолжая смеяться, пока они идут за цветами, которые на самом-то деле, действительно там без них заскучали. Оставалось только надеяться, что они не умерли и никто их не забрал. Зря они, что ли, старались? Тайлер предлагает пойти на заправку, купить воды, чтобы полить цветы. Те выглядят довольно измученными даже в студенческой земле, которую изощренно удобряли всякими разными эко-штуками. Цветы ещё не знают, что их ждёт лучшая жизнь. Наверное. Самым красивым всё равно остаётся большой, прекрасный, большой и самый прекрасный цветок, выбранный Джошем. Тайлера совершенно ничего не интересует кроме того, что окружает их с Джошем. То есть любая проезжающая тонированная машина — да, неприятное чувство пропущенных звонков и не отвеченных сообщений — нет. Всё кружится только вокруг. А то, что ждёт его после, будет только после. После никак не связанно с сейчас, верно? — Слушай… — вкрадчиво и осторожно начинает Джош. Они оба несут цветы в руках: Дан — цветок Тайлера, а Тайлер — этот большущий и тяжёлый на своём плече. Облака невероятно расступаются, и парень искренне удивляется тому, как погода зависит от их разговора. Может Тайлер и правда солнце? Вот оно, выглядывает из-за облаков, плывёт к горизонту и целует их в бледные щёки. Вот оно, растрёпанное, худое, немного зажатое и держащее в руках ботинок, полный земли. — Ты говорил, что ты начал писать стихи впервые в своей жизни, — продолжает он, чуть глотнув воздуха. Он не знает, мыслит ли он в нужном русле, но на секунду это кажется ему действительно верной и нужной идеей. — Может быть это и есть твоё Орео? На заправках никогда никого не бывает, когда ты приходишь туда с кем-то, кто тебе важен. Все сразу куда-то разбегаются, находят себе занятия. Славно. — Когда я пишу, Джош, это похоже на мучение и освобождение одновременно. Я стараюсь найти что-то, гонюсь за этим и когда нахожу — я счастливый человек. Самый счастливый. Но когда я гонюсь и не нахожу — это душит меня. Если это оно, то Орео может отравить меня. Оно может отравить меня. Мне не страшно. Тайлер говорит тихо. — Я боюсь говорить, что это мое Орео. И это по-настоящему большое и важное откровение для Джоша. Он хочет знать больше о человеке, рядом с которым он идёт, чей цветок он несёт, и сказанное Тайлером оказывается действительно очень важным и… честным. Да, именно так. Тай честный. Это подкупает. Дан думает о словах нового друга очень сосредоточенно, пока у них остаётся немного времени до заправки, и не знает, что ему стоит отвечать и стоит ли вообще. Тайлер словно сказал нечто настолько секретное, тайное, личное, что казалось очень интимным для того, чтобы как-то это комментировать. Он ведь рассказал о важной части его души. А это… это нужно чувствовать, а не обсуждать. Но оставлять тишину непоколебимой он не мог. Просто для того, чтобы Тайлер знал, что ему не всё равно. — Тогда давай притворимся, что мы оба нашли своё Орео, просто ещё не знаем, отравит ли оно нас, — на губы ложится мягкая улыбка, и Джош не удерживается от лёгкого прикосновения к плечу — простой тактильный контакт чтобы ещё раз доказать Таю, что он здесь. Что он настоящий. Что он существует. На заправке пахнет хот-догами и бензином. Руки бережно и осторожно берут губку, наливают моющее средство и робко прикасаются к горе посуды. Всего. Шаг. Тайлер кивает. Он чувствует себя потрясающе живым, чувствует, что Джош тоже живой. И без Джоша он бы не чувствовал себя таковым сейчас. Значит, надо чтобы Джош оставался живым. Оставался живым для него, для Тайлера Джозефа. Запах хот-догов и бензина витает где-то позади. Тайлер и Джош сидят на асфальте, постелив на него заранее джозефскую светлую баскетбольную майку, которая на сегодняшний день явно находит своё лучшее применение. Это легко — говорить обо всём и ни о чём. Как будто все факты, помещённые у тебя в голове, все мысли и фразы, находят наконец-таки лучший момент, чтобы быть озвученными. Домой Тайлер добирается уже тогда, когда мир начинает тускнеть под давлением предательских волос, глаз и внутреннего света Джоша. Даже месяц на небе не соперничает, скрывшись за облаками. Тайлер приходит домой со старым, пожарным ботинком, в котором покоится самый красивый в мире цветок. — Сын, — мама говорит закрыто. Тайлер назвал бы это звуком ножа, скребущего замёрзшее масло. Джозеф снимает чёрную толстовку, бросая её себе на плечо. Единственное, что сейчас хочется — это прийти в комнату, поставить свой трофей на подоконник и написать что-нибудь. Весь день он то и дело находит вокруг прячущиеся слова, которые мог бы сплести во что-то… Во что-то, что могло бы быть создано им. Во что-то подлинно тайлеровское. — Звонил тренер, звонил ректор и твой куратор. Мы с отцом хотели бы узн… — Какого чёрта, Тайлер? Тебе как маленькому надо объяснять, что делать, а что нет? Где ты был сегодня во время лекций и на тренировке? Зачем ты выкопал цветы? Это протест миру? Протест нам? Ты связался с какой-то компанией? — отец задаёт вопросы беспрерывно ледяным, совершенно удушающим голосом. Он, как робот, настроенный на определённый лад. Мама стоит рядом с лицом цвета, вкуса и запаха кислого лимона. — Я… — Что ты притащил домой? — Цветок. — Почему ты не был на тренировке? — Слушай, пап, я не пропускал ни одной никогда, это не смер… — Кто такой Джошуа Дан? Ты будешь ходить на отработки, подумать только. Господи, да что с тобой. После этого дурацкого задания со стихом ты становишься всё хуже, — отец не смотрит в глаза. Он почти никогда не смотрит в них. — Тайлер, дорогой, мы никогда не требовали от тебя ничего, никогда не ругали слишком сильно… Ты можешь рассказать нам. Кто обидел тебя? — мама своим лимонным соком пытается попасть каплей прямо в открытую рану. — Меня ник… — Ты разочаровываешь нас, — последнее, что говорит отец, перед тем, как уйти. Тайлер сжимает руки в кулаки, мотает головой из стороны в сторону, пытаясь оставаться окаменевшим и не чувствующим. Это сложно. Он никогда особенно не умел. Чугунная скорлупа медленно формирует руки вокруг его горла. В комнате он — один. Братья и сестра тоже закрылись по комнатам, убеждая себя, что конфликта не слышали. Тайлер старается не думать. Старается игнорировать нашептывающий голос внутри, повторяющий раз за разом «Это обидно, не так ли? Это обидно, не так ли? Это так обидно, Тайлер, так больно, да?», но не может. Джозеф подрывается и в агонии хватает карандаш, лежащий на тумбочке и какие-то листы, на обратной стороне которых напечатаны графики. Он выплёскивает на бумагу уже не сотканные аккуратно, цветущие слова, находящиеся весь день. На бумаге то и дело взрываются столкнувшиеся друг с другом чёрные стекла, которые сползают по обратной стороне его головы к глазам, к шее, к груди, оставляя шлейф боли. Он разочаровывает их. Он разочаровывает себя. Он даже Джоша разочаровывает, ведь это совсем не то, о чём надо писать. Надо постараться написать о чём-то хорошем, только ничего не получается, кажется, стружка от простого карандаша вот-вот изрежет его тело, а сам грифель вонзится в сердце. Слова складываются в каком-то оцепенении. Он торопится. Он торопится избавиться от них и из-за этого всё складывается. Не сотканный ковёр, а тонны осколков, разбросанные по бумаге. Тайлер засыпает почти сразу же, буквально отталкивая от себя исписанные листы.***
Twenty One Pilots — Car Radio В доме Данов красный маленький цветок находит себе место — возле торшера в его комнате стоит маленькая тумбочка с книжками на нижней полке, и это отличное место для такого цветка. Но самое главное, что он находит самое важное для него место — в душе Джоша. Всё вокруг него слишком приторное. Дан знает, что это обычно предвещает, и в этот раз он не ошибается в своём предчувствии, потому что ничего не может идти так спокойно, чтобы ничего не разрушало его маленькую идиллию, которую он создаёт под руку с Тайлером Джозефом. За ужином Эбби поднимает тему, которую в их семье принято не поднимать, и это заходит слишком далеко, непозволительно страшно — и Джош начинает безумно злиться, хотя долгие месяцы отчаянно контролировал злость внутри себя. «У тебя был выбор, и ты мог спасти его», — кричит сестра, чем заслуживает толчок в грудь от розоволосого, потому что та вещь, о которой ни один в здравом уме не должен был ему говорить. Родители подскакивают с места, не зная, кого защищать — упавшую на пол и тяжело дышащую сестру или Джоша, который неизвестно как мог отреагировать на дальнейшее. И это горькая, жгучая злость мешается с отвратительно солёными слезами. Джош запирается в гараже, где он до ужаса громко и сильно играет на барабанах, чтобы выместить и перебить свою ярость, но как бы он не старался, как бы сильно он не выбивал каждым ударом свой гнев, у него ничего не получается. Это гораздо больнее, чем кажется. Боль не уходит со временем, хотя прошло уже так много — ей никогда нет конца. Дан отчаянно и сотрясаясь от бешеной дрожи старается не плакать, потому что именно в это всегда и выливается его ярость, а после — в сломанные барабанные палочки. Но он не может. «Я хочу, чтобы отметины на моей коже снова для меня что-то значили», — Джош больно и навязчиво расчёсывает короткими ногтями шрам на своём левом запястье, в надежде снова почувствовать отрезвляющую боль, но всё это далеко не то. Эта боль ни за что не сравнится с той горечью, что вопила в его мыслях отчаянным криком его сестры: «У тебя был выбор, и ты мог спасти его». — Боже, — Дан лежит на полу, закрыв лицо руками, и медленно сотрясается словно от рыданий. Но слёз нет, и Джош находит это самым неприятным и жгучим внутри, когда так сильно хочется плакать. Когда так сильно хочется… — Надеюсь, хотя бы ты не уйдешь от меня… пожалуйста, не надо. Джош выключает свет и, ни дрогнув, без сомнений разбивает свои барабаны, с неконтролируемым отчаянием раскидывая их по гаражу, надеясь, что сломав их, он и внутри себя сможет переломать эту горечь. Но он. Не. Может. И музыки больше нет. И тишина насильственна. И теперь он сидит — просто сидит в тишине.***
С утра мама снова пытается заглянуть на его руки, потом в глаза. Джозеф не остаётся на завтрак, хватая рюкзак и вытаскивая себя из дома. Пальцы серые из-за грифеля, на руках как будто ощущается чувство неуверенности. Он, что, действительно всю ночь писал? Хочется увидеть Джоша. До отработок еще нещадные четыре часа. Время Тайлер коротает за попытками не показывать никому свой пустой взгляд.***
— Здравствуй, Тайлер, — на губы вновь ложится мягкая улыбка. На Джоше тот самый фиолетовый свитер, который ему подарил Тай, его кудри по-прежнему небрежно растрёпаны и торчат в разные стороны, и единственное, что выдаёт в нём то, что он не спал этой ночью вообще — его чуть подрагивающая улыбка и безумно усталый взгляд. — Хэй, Джош, — Тайлер не пытается никого из себя строить, всё равно получалось убого на протяжении всей жизни. Тем более, что его перестаёт волновать собственное состояние, когда он видит Дана. Грустные, горящие спокойным синим пламенем боли глаза. Тёплая улыбка. Джозеф всё понимает. Они оба всё понимают. Отработки ужасное занятие, когда ты жалеешь о чём-то. Но когда наоборот — ты не принимаешь это как небесную кару. Тайлеру плевать на то, что он копается в земле, что грязь опять закатывается под ногти, очерчивая их черной линией. Когда ты в мыслях — всё вокруг само по себе плавится. Он смотрит на Джоша, который всеми силами пытается быть собой. Весёлым и добрым собой. Но он и был собой. И самое спокойное в этом, что отрабатывать вдвоём оказывается гораздо легче, чем в одиночку. И не потому, что работа идёт быстрее, а просто потому, что не чувствуешь себя одиноко даже в той работе, к которой, казалось бы, уже привык. Даже когда молчишь. Даже когда нечего сказать. С Тайлером тишина не убивает, и сейчас Джош это понимает как никогда — особенно после вчерашней ночи. У него были разбиты костяшки, и на ладонях было пару царапин, потому что пока он ломал барабанную установку, пока он выбивал кулаками стенки барабанов и от злости и боли лупил по бетонной стене руками, он успел оставить на себе невольные следы. Но это было ничего — заживёт. Ничего, если такие ранки можно вылечить. Ничего, потому что это не страшно; не страшно, по сравнению с тем, что на сердце вылечить нельзя. Джош молчаливо жалел о том, что уничтожил свою единственную установку. Рассеянность скользит по пальцам, по плечам, к вискам и снова вниз. И эти циклы никак не исчезают. Миссис Грин наверняка будет спрашивать про новые стихи, но может ли Тайлер показать ей то, что он написал? Мог бы он кому-нибудь показать это? Он думает, что нет. — Хэй, Джош, — говорит Тайлер ещё раз, когда они пытаются сделать что-то полезное. Джош смотрит. Тайлер смотрит. Потом ещё раз, вымывая мылом грязь из-под ногтей. Потом ещё раз, когда Джозеф молча тащит его к какому-то высотному дому. Крыша на нём всегда не заперта. В своё время это открытие так же сильно, как поразило, так и напугало Тайлера. Какое прекрасное и ужасное открытие. Ведь иногда ты не можешь ничем оправдать своё существование. — Хэй, Джош, — говорит он, наблюдая как Джош выпускает причудливые потоки серо-фиолетово-убивающего дыма. — Иногда тишина — это насилие, — отвечает Джош, когда его зовут. Эти слова крутятся у него в голове, потому что он просто не может вытеснить тишину из своего сердца. И она так похожа на тишину после разбитых барабанов, тишину незнания, тишину надгробного молчания. — Знаю, у меня плохой день сегодня, — устало и горько усмехается Дан, не скрывая своего тяжелого настроения. Но он не хочет передавать это Тайлеру, потому что это слишком тяжело, чтобы делить на двоих. Даже если от этого будет легче. Тайлер не знает, настолько это «по правилам» брать его руку в свою. Но он это делает. Им обоим, пожалуй, это не помешает. На дановских руках куча маленьких улик чего-то, о чём Тайлер упрямо боится спросить. Он исследует улики пальцами. Он ужасный, бесталанный детектив, ведь иногда Джош щурится, хмурится. Всё вокруг напоминает о том, что оно неважно. Это немного успокаивает. Джош Дан любит тактильное общение, оно нужно ему, чтобы чувствовать человека лучше. А Тайлера хочется чувствовать гораздо больше, чем есть сейчас. И эта сжавшая его руку ладонь заставляет бедное сердце в груди биться так бешено и громко, что, наверное, если бы в эту секунду ветер остановился, перестав расшатывать деревья, если бы все птицы перестали петь, а машины, которые было слышно даже с крыши, перестали бы гудеть и ездить, если бы всё вокруг умерло, то Тай наверняка бы услышал, как сильно бьётся сердце в груди Джоша — неистово, искренне. — Хэй, Джошшш, — Тайлер шипит, слабо улыбаясь. Он знает. Он знает, что у всех есть свои проблемы. Свои тяжёлые времена. И, наверное, именно это и держит его на поверхности, именно это он и пытается пропустить через свои недостихи. Тайлер хочет достать все свои рукописи и пустить их по ветру, но ему слишком досадно думать о том, что для этого придется расцепить их руки. — Хэй, Тайлеррр, — рычит в ответ на шипение друга Дан, тут же широко улыбается своей светящейся и нежной, а затем отчего-то сжимает крепче руку Тая в ответ. Чтобы он тоже чувствовал, тоже чувствовал, что он здесь. Руки у Джоша очень холодные, мягкие, но подушечки пальцев — жесткие от постоянной игры на инструментах. У Тайлера всё наоборот — его ладони тёплые, но его пальцы покусанные, выдающие его тремор, нервы и частое отчаяние. Но Дану нравится сжимать его руку, едва заметно поглаживать ладонь большим пальцем, а во второй руке держать дотлевающую сигарету и лишь изредка подносить её ко рту, чтобы глубоко затянувшись, сковать свои лёгкие никотиновой болью.***
— Тайлер, родители сказали, у вас был конфликт три дня назад, — миссис Грин настроена решительно. Она не опоздала. На её столе стоит бутылка Ред Булла, которую Джозеф хочет схватить и сбежать. — Да. — Ты мог бы поделиться со мной, раз отказываешься показывать стихи, — миссис Грин пьёт Ред Булл? Почему она пьёт Ред Булл? Тайлер так его любит. Он почти ревнует, как будто этот напиток создан для него и только для него. — Отец сказал, что разочарован во мне. Мама смотрит на меня, как на догорающую спичку. С Заком я последний раз нормально говорил месяц назад. Скажем, как-то так, — Тайлер нагло посматривает на часы. — А что на счет Джоша? Джош… он что? — Зачем нам с вами говорить о Джоше? — Со мной ты можешь говорить о чем угодно, — её улыбка похожа на сдутую шину. — Джош… Джош — лучшее, что случалось со мной за последнее время, я думаю. — И вы друзья? — Конечно, неужели это не следствие моей фразы? — Ну… — она улыбается по-другому. Тайлер не может найти нужное слово. Как свежий виноград? Нет. Как… как трюк на скейте? Ох, чёрт, сложно улыбается.