***
Тайлер просыпается очень рано, прикладывая неописуемо большие усилия, он-таки раздирает глаза, целует Джоша в макушку и заряжается терпением на ближайший день. Он — дерьмовый официант, если честно. У него куда лучше получается писать песни, как оказывается. Но сегодня был немного особенный день. Он был особенный ровно с 14:02, потому что позвонил Марк. — Хэй, ТайДжо, хорошие новости, — Марк был явно в приподнятом настроении. — Брэд откопал, что на выходных в каком-то торговом центре на первом этаже будет что-то вроде конкурса, но погоди, чел, не бросай трубку… Выигрыш — это неплохая такая звукозаписывающая аппаратура. Бро, вы с Джишом Даном должны попробовать, ты на этой дерьмоработе будешь вечность собирать на неё, — он точно в духе. — Я… слушай, мы обсудим с Джошем, а потом я тебе позвоню, ладно? А вообще кинь мне сообщением всю инфу, я посмотрю, — Тайлер пытается оттереть пятно на фартуке, зажимая трубку между предплечьем и ухом. — Ладно, давай, чувак, спасибо за это. — Потом отработаешь. Тайлер усмехается.***
Джошу в плане работы гораздо легче, потому что он работает в своей среде, и даже не смотря на то, что в этом музыкальном магазине он всего лишь работник склада, он хотя бы ощущает себя как рыба в воде, пускай и устаёт как собака. Тайлеру вот гораздо тяжелее. Дан безумно им гордится. Иногда Джошу кажется, что Тайлер старается гораздо сильнее, чем Дан, и от этого становится как-то стыдно и неловко. Словно друг трудится за двоих, а последний ничего, по сути, не делает. Так ему кажется. Вообще-то, Джош никогда по-настоящему не оценивает свою значимость. Джозеф возвращается домой с хорошей новостью — Дан определённо так считает. Джош жарил картошку, а Тайлер сидит на столешнице и курит. — …Так что в воскресенье в восемь будет эта фигня и мы можем поучаствовать с той песней, что я написал, ну, знаешь… Если ты вдруг против, Джош, то тогда даже осуждать не будем, я и сам то если честно ужасно сомневаюсь, ужасно, — он курит сигарету Дана, отдаёт ему, а потом снова забирает. Джош внимательно слушает. — Знаешь, что я думаю? — говорит панк, отодвигая сковородку с готовой картошкой. — Редко когда разыгрывают как приз записывающую аппаратуру. По-моему, Бог даёт нам шанс поймать удачу. Нам всего лишь… Я должен подобрать барабанную партию, и после мы отрепетируем эту песню пару десятков раз, и, думаю, победа у нас в кармане. Я «за», Тайлер. Не за чем сомневаться, у нас есть все шансы. Мы ни чем не хуже других, — да, Джош скрывает и свои сомнения, свои страхи тоже. Но только потому, что он поддерживает возлюбленного и помогает им верить за двоих. У Джоша на руках почти полностью зажили ранки, но из-за того, что он часто их раздирал, после них остались небольшие шрамы. — Тогда… мы, пожалуй, попробуем, да? — Тайлер слабо улыбается, не выдавая опасения. Они оба сомневаются, конечно, но эта дурацкая фраза про риск и все прочее. В конце концов, пойти куда-то чтобы получить что-то, не теряя ничего — это не так уж и плохо. И они репетируют каждый день вечером. В среду. В четверг. В пятницу. И в субботу. Тай приходит в семь, забрасывает фартук в такой тёмный угол, в котором ничего не будет видно и они с Джошем играют. Те несколько песен, которые появились уже давно, оживали, потому что их навыки становились лучше. Всё равно двоим не хватало. Им не хватало музыки по вечерам после работы. Джош шептал Тайлеру по ночам, чтобы они оба потерпели. И они терпели. Но сегодня ночью. В чёртову субботу. В чертову жестокую субботу предвкушения Тайлер не может заснуть, а попытки заставить себя смешат всю пустоту вокруг. Джозеф надеется, что Джош спит. Он надеется, что рассматривать его так близко, как только можно и этим самым успокаивать себя — это не крипово. Но, наверное, это крипово. Он водит тыльной стороной ладони по его скуле, по шее, по плечу. Это так сильно успокаивает. Его спокойное дыхание, глубокое и размеренное. Кажется, что Джош спит и видит самые красивые земли, может, даже других миров. — Я люблю тебя, — он шепчет это. Он не знает, почему. Он делает это. — Я тебя люблю. Тебя. Да. Он волнуется, он знает, куда могут завести мысли о несостоятельности того, что он делает, но почему-то мысли кружатся вокруг трёх слов насчёт странного инопланетного парня. Прикосновения не будят Джоша, но даже сквозь сон он чувствует скопившееся тревожное беспокойство, что витает рядом с ним в лице Тайлера и нарушает спокойное дыхание ночи. Завтра день начнётся сначала и у них будет новая возможность попытаться снова. И как бы Джош не скрывал свои истинные чувства, когда они стоят за этими небольшими кулисами и ждут своего выхода, он начинает безумно нервничать и заламывать пальцы. Это их первое выступление, если его можно таковым назвать, и страх полностью провалиться паникой захватывает черепную коробку Дана. Он постоянно смотрит на Тайлера, а потом опускает взгляд, не желая, чтобы через его глаза просочилось волнение. Хочется поддержать Джозефа в ответ, но страх отнимает у него язык и камнем застревает в горле. Почему-то давеча уверенным в своей силе, в своём труде, на который они приложили не мало усилий, сейчас Джош по-настоящему сомневается в себе, и это едва не вырывается наружу, когда настаёт их очередь. — Следующие участники, это ребята из колледжа спорта и искусств, они приехали сюда из северного района, поэтому похлопайте им хорошенько, — говорит довольно приятный парень. Они одиннадцатые по счету. Перед ними были люди, которые пели оперу, мать её, гребанную оперу самыми красивыми нотами, там были люди, которые играли на фортепиано, как влюбленный Шопен, там были люди, которые раскладывали Нирвану на флейты разного рода и виды, были и со своими песнями. Как это обычно бывает, когда ты видишь людей, которые делают что-то на пять голов лучше тебя, тебе хочется самому быть лучше. Потом ты одергиваешь себя, что должен идти по своему пути и вдохновению. Тайлер это и делает. Он заведомо пришёл в место, где он чувствовал себя маленьким мальчишкой, который подошел к Армстронгу в тайным кабинет НАСА сказать ему, что он хочет быть космонавтом. Он чувствует себя ничтожно мелким, но то, что он хочет спеть казалось ему больше, чем он сам. И Джош кажется ему больше, чем он сам. Поэтому он готов выложиться на полную. «Кхм… привет. Мы хотим спеть вам одну песню, надеюсь, вы не разойдетесь по делам прямо на начале второго куплета». Тайлер — маленький, верящий мальчишка. Он поздоровался, хотя, вроде, это отобрало у них немного времени от выступления. Этой ночью, когда Тай пытался заснуть, в перерывах между признаниями о любви, он думал о музыке, как и всегда. Тоже своего рода признание в любви. И ему пришло в голову красиво сочетание аккордов, которое прекрасно бы подошло к той части песни, где он просит о принятии своей веры. Тай радовался тому, что услышал это так четко в своей голове. Но сейчас добавить не получится, руки медленнее учатся. К сожалению. Тайлер отдаёт всего себя. Всего без остатка. Каждое слово — не просто слово, каждый нажатый аккорд — не просто сочетание подходящих по длине звуковых волн. Он разбирает себя на части и выкидывает шестидесяти четырем зрителям, которые сидят и смотрят на него. Некоторые взрослые женщины кривятся, когда слушают, как он кричит. Подростки сжимают руки. Когда Тайлер отрывает руки от синтезатора, он уже знает, что выложился на полную. Его немного потряхивает, и болит голова. Но он чувствует себя собой. Полностью. Это он. Это Тайлер Джозеф. А там его лучший… человек. Его человек с ним рядом. «Спасибо, что послушали нас». Тайлер маленький, верящий мальчишка. Выиграла девушка с красивым кавером на песню Уитни Хьюстон. Джозеф молчал. А Джош не мог объяснить, что он чувствовал. Это не было похоже ни на разочарование, ни на обиду, ни на грусть, ни на боль. Это всё вместе взятое и в то же время ничего из этого. Его просто очень много в его же теле. Они едут с Тайлером в автобусе домой, потому что у них кончился бензин в машине, и Дан прокручивает в своей голове всё сегодняшнее в этом вечере. Он не может, никак, изо всех сил стереть из памяти Джозефа, с такой невероятной отдачей показавшего себя сегодня этим вечером. Его голос, аккорды, интонации — Джош знает, стены запомнили его интонации. И пускай парень корит себя в том, что он, в пример Тайлеру, мог выложиться куда гораздо сильнее, чем он делал, он ни о чём не жалеет. Любая неудача — мудрость, любой провал — опыт. Джош восстанавливает в своей голове тот момент, когда объявляли победителя, и как тяжело выдохнул задержавший дыхание Тайлер в тот момент. Дан тогда очень мягко улыбнулся и незаметно взял его за руку. Он молчал. Они молчали. До автобуса — молчали. Джош лезет за плеером в карман, включает его, вставляет один наушник в своё ухо, а другой — в ухо Тайлера, и ставит песню, которая почему-то играла в его душе именно в эти секунды, пока они ехали в молчании и смотрели на ночное звёздное небо Огайо. Помигивающая информационная дорожка с часами показывает 22:49. Они слушают эту, и иногда Джош ловит взгляд Тайлера. И так всю дорогу — до самого дома. Тайлер раздавлен. Нет, не тем, что его не выбрали, нет. Просто… просто это так. Просто иногда ты расстроен тем, чем не должен. Иногда ты расстроен тем, что ты не главный герой этого фильма и ещё больше тем, что ты хочешь быть главным, и не понимаешь, какого чёрта от этой мысли не отделаться, а за ней идут другие, и вот уже ты крутишься в роли мишени в цирке тех, кто много думает. К счастью, рядом Джош. К великому, великому, великомувеликомувеликому счастью. Тайлер утыкается куда-то Джошу в плечо, чтобы не чувствовать собственную выжатость. Чтобы просто слушать музыку и держать руку в руке. Это так просто. Это так просто. Так просто… Или нет. Или чёрт его знает. Джош думает… он думает, что иногда тишина бывает не жестокой. — Пообещай мне, Джош, — Тай говорит это в темной прихожей, потому что Дан не успел включить свет, его рука безоговорочно перехвачена. Тайлеру легче сказать это в темноте. Чтобы никто не видел, даже если некому видеть. — Как только у нас появится возможность уволиться с наших работ, мы сделаем это. Как только, так сразу, ладно? Тайлер просто хочет слышать ответ. Это так просто. Или нет. Или чёрт его знает. Джош мягко-мягко обхватывает пальцами лицо Тайлера. Он любит этот жест. Он любит быть к Тайлеру ближе, чем положено. Даже не смотря на то, что никаких рамок между ними априори нет. — Обещаю, — говорит он, даже в темноте разглядывая блеск глаз друга напротив. Они стоят так близко, что Джош чувствует на своём лице сбивчивое, тёплое дыхание Тайлера. — Сразу же, — добавляет он в довесок чуть тише — для уверенности. Наверное, своей собственной. Джош думает о том, что он не дал ещё ни одного обещания Тайлеру, которое он не выполнил бы. Джозеф может на него положиться, даже если то, что парень пообещал, не в его силах. Он думает о том, что ради Тая он может сделать даже невозможное — это так мелодраматично, так пафосно и в то же время так искренне. Дан просто не простит себе, если когда-нибудь обманет Тая. Потому что обмани его, он обманет самого себя. Даже если дело касается ухода с работы. А что там говорить про их известность. Потому что он не умеет отступать, потому что у него никогда нет плана «Б». Его планом «А» всегда была музыка, верно? Теперь Тайлер вмещается в этот план — без вопросов и сомнений становится главной целью. Потому что Тайлер и был, и есть — музыка. Тайлер — его музыка. Кажется, он уже думал также прежде? Определённо. Иногда некоторым мыслям нужно повториться дважды, трижды, десять раз, чтобы осознать их полное значение. Сегодня вечером Джош окончательно понял (а может быть и нет), почему Тайлер был музыкой.***
День не задался еще тогда, когда Тайлер решил, что если мысли приходят с утра, то и писать можно с утра. Утренние стихи — тяжелые, как ночные, оставляют ужасное горькое послевкусие незавершенного. Тай не любит проигрывать самому себе, но листы пришлось смять и выкинуть. Он выкинул их, а руки от небрежно написанных слов как будто не отмыть. Как будто рука помнит каждое движение, что она совершала, выводя слово. В кафе людей мало, потому что в Колумбусе идёт дождь. Такой неприятный, когда моросит лишь немного, но сзади все кроссовки грязные. Тайлер сидит и пытается написать то, что выкинул с утра, что, конечно же, всё усугубляет. Усугубляет. Усугубляет. Усугубляет. Потом парень с работы, имени которого Джозеф так и не спросил, надеясь тем самым подчеркнуть то, что он тут ненадолго, говорит ему: «Там какая-то дамочка. Тебя». Видеть миссис Грин где-то ещё, кроме как за своим потрёпанным столом, непривычно. Непривычно выдавать отчаяние в своих глазах. Непривычно оставаться исследуемым после того, как убежал прямо посреди исследования. — Тайлер, я пришла поговорить, сядь, пожалуйста. — Меня уволят, если я буду болтать с клиентами, — Тайлер хмурится. Сжимает блокнот с записями заказов и строк в руках. — Ты не болтать будешь. Ты будешь объяснять мне, почему мне не надо рассказывать твоей семье, что ты здесь. Тайлер вздыхает, садится. — Вы же знаете, что они принимают меня не за того человека… Они всё ещё по инерции видят во мне мальчика, который делал хоть что-то, пока не нашёл свое. А теперь я нашёл, и такой я им не нужен, — Тайлер сжимает блокнот сильнее. Хорошо, что рукава длинные, тогда бы всё полетело к чёрту. — Ты мог бы верну… — Нет. Нет. — Знаешь, твои стихи… Они очень хороши, Тайлер, но ты… Ты немного запутался, но это ничего. Это ничего, Тай. Я могу помочь. Я и твоя семья. — Не рассказывайте им. Прошу вас, — Тайлеру сложно говорить такие вещи, и всё же он выдавливает парочку вымученных слов. — Надеюсь, ты знаешь, что делаешь. Ты ведь не сумасшедший. Береги себя, — она улыбается и уходит. Тайлер волнуется, неверно расценивая это как «да, не расскажу». — Сегодня приходила миссис Грин, — говорит Тай, пытаясь распутать провод от синтезатора. — Она знает, где я работаю. Это плохо. Это чертовски плохо. Надеюсь, она ничего не предпримет, — Тайлер немного уставший, но музыка как будто бы лечит его, получше сна. Поэтому они с Джошем и кажутся бодрыми. Только чёрные круги под глазами выдают их. — Миссис Грин? — немного непонимающе спрашивает сонный, но старающийся пребывать в бодрствовании парень. Он запрыгивает на подоконник перед синтезатором и глубоко хмурится. Пару дней назад Джош упал в обморок на работе — впервые за всё это время. Он потом уверял своего начальника, что всё в порядке, но на самом деле это было не совсем так: он, здоровый парень, нормально питающийся и поддерживающий себя в форме, падает в обморок, а из-за чего? Нервы? Недосып? Волнение? Бессонница? Да всё вместе. Правда, мужественный и храбрый Джишва скрывал свою катастрофическую усталость, и хотя Тайлер мог наблюдать его панические атаки и приступы тревоги, он всё понимал — просто такой момент. Они смогут это перебороть, смогут сделать всё лучше. Сейчас это для обоих очень-очень сложно, но они смогут. У Дана больше никакой веры в груди нет на их будущее. Он верит в них. А это было главное. — Случайность ли это… В любом случае, — Джош немного нервничает, оттого снова начинает заламывать пальцы и смотреть то на Тая, то по сторонам бегло и быстро. — Это может сулить только тем, что она расскажет твоим родителям, но… что они сделают? Я не знаю… Ты совершеннолетний, у тебя есть полное право делать то, что ты хочешь, и самое дерьмовое в этом только то, что тебе нужно столкнуться с ними лицом к лицу и обсудить всё это… твои мечты… обсудить, как следует. Может в этот раз они поймут. Всё ведь, бля, серьёзно, чувак, — Джош вздыхает, прислоняясь затылком к окну. — Тут даже нельзя сказать, что я «не понимаю», что ты чувствуешь, потому что да, и мне рано или поздно предстоит это сделать, — горькая усмешка корёжит его рот, и он сползает с подоконника, присаживаясь на пол и кладя подбородок на синтезатор. — Это так паршиво. Всё это. Мне страшно обращаться за советом уже даже к Богу, Тай. Джош тяжело выдыхает, жмурится, а затем берёт недопитый Ред Булл с пола. Надо взбодрится — ну хоть как-нибудь. Пора набираться сил. Ну… хоть как-нибудь. Пожалуйста. — Джош, чтобы доказать моему отцу, что это мой путь, я должен показать, что могу быть в этом даже лучше, чем в баскетболе. Сейчас я — ничто. Я пуст и могу показать ему лишь место, где он сжёг мои стихи, да? — Тайлер усмехается. Они замолкают, и он грызёт себя изнутри этими мыслями. Как и Дан. Беспрестанно, болезненно, зудяще. Тай обрывает их самобичевание: — Я не могу больше говорить и думать об этом. Нам надо развеяться. Пойдём побродим по мёртвым улицам Колумбуса в поисках сами-не-знаем-чего, можем притворяться иностранцами и целоваться, окей? Меня тошнит от всего, что навалилось на нас. Меня тошнит от твоих синяков под глазами больше, чем от моих. Можем украсть пару фишек у уличных музыкантов, пошли, давай забудем про всё это дерьмо, — Тайлер отчаянно хочет на секунду притвориться кем-то другим. Джош знает, что Тайлер делает это время от времени. Включает до дерзкого парня, которому палец в рот не клади, то молчаливого слушателя, ненавидящего говорить. Сейчас он хочет быть беззаботным парнем. И никто им не помешает. А Джош ничего не отвечает. Ему не нужно повторять дважды. Он надевает куртку, потому что поздно вечером на улице холодно, кепку, а когда они выходят на улицу, он берёт Тайлера за руку, потому что уже на всё остальное ему плевать. Вокруг почему-то безумно тихо, но они всё равно находят место, где они могли бы затеряться и не быть собой. Теми, от которых их временами подташнивает. Они гуляют по любимым местам Колумбуса, Джош покупает себе коробку шоколадного печенья, а Тайлеру — красный браслет с надписью «hello», и Тайлер с радостью надевает его. Джош вспоминает о той ночи в лесу, и это заставляет его улыбаться. Как много всего в этом мире, в этой жизни и у них с Джозефом есть всего, что может осчастливить его просто воспроизведя в голове. И самое главное, что каждый раз они плодят новые воспоминания. Каким-то чудом ребятам удаётся найти уличных музыкантов и людей, что собрались вокруг них, наслаждаясь блюзом. Джош думает, ненароком коснувшись руки Тайлера и слушая «Hoochie Coochie Man», кто будет играть в одиннадцать вечера блюз в каком-то богом забытом переулке Колумбуса? И кто будет это слушать? А что если все эти люди вокруг — такие же сбежавшие от самих себя души? Тайлер жадно хватает каждую ноту, которую слышит. Иногда ему просто до ужаса интересно, насколько по-разному и бесконечно интересно ноты переплетаются между собой. Почему связи, гармония между аккордами такая чистая и правильная? Что может быть красивее этого, что может быть честнее этого? Когда-то давно он читал, что полностью перекладывая мелодию на фортепиано, ты должен найти кого-то, кто будет играть с тобой в две руки, тот, кто будет держать ритм и бас. К счастью, Джош Дан барабанщик. И он делает какое-то волшебство. Да. Они идут в круглосуточный магазин по пустынной улице, пока вдалеке слышатся отзвуки пианино и барабанов, чтобы купить немного Ред Булла и чипсов, и Джош тогда остановливается, попросив Тайлера поцеловать его. Тайлер улыбается собственным мыслям и тому, как комфортно блуждать по лесу размышлений, зная, что когда снова вернешься в «реальность», то человек рядом с тобой готов или выслушать, или оставить все в тишине, или поцеловать. Или поцеловать. Наверное, иногда им удаётся немного быть не собой. И, возможно, в этом «не их» образе они как никогда самые что ни на есть настоящие и правильные. Приглушённые, грязные от пыли после дождей фонари светят так себе, если честно. Людей мало. Неоновые красные вывески соперничают по атмосферности с запахом прохладного, грязного города. Целовать Джоша — всегда, как в первый раз. Потому что он безумно искренний и отдается так, как никто. В поцелуях, в музыке, в разговорах. И забирает он так же по-особенному, как бы не забирая и вовсе. Потому что Тайлер никогда не чувствует, что чего-то стало меньше. Только больше. Бесконечно больше. У Джоша что-то сильно и жгуче сжимается в солнечном сплетении, когда он целует Тайлера в ответ. Даже не смотря на то, что они делают это часто, даже не смотря на то, что это могло бы потерять своё интимное, искреннее значение, но… нет. Оно не теряет. И это волшебно. Также волшебно, как неоновый свет и пятна лунных касаний на лице. Также волшебно, как ночной воздух и шум телевизора из открытого окна. Также волшебно, как тёплое дыхание рядом, как растрёпанные волосы, как ледяные пальцы. Тайлер смеётся, запуская руки под футболку Джошу, зная, что руки — жутко холодные. Он знает, что в глазах Джоша пляшет солнце, луна, ангелы и дьяволята, когда он смеётся в ответ. Именно поэтому он холодит его кожу своими прикосновениями. В груди Джоша ненавязчиво и сладко свербит, и он обхватывает своими ладонями лицо Тая и начинает покрывать поцелуями каждый его сантиметр — глаза, лоб, нос, скулы, щёки, подбородок и уши. Он улыбается, а через секунду после, выждав момент, когда Джозеф потеряет внимание, в отместку начинает щекотать Тайлера, пока тот не начинает умолять его о пощаде. И уж тогда, подумав, Джошуа всё же отпускает бедного друга, и они, смеясь, продолжают свой путь к круглосуточному. — Как бы я мог написать песню о тебе, если ни одна из них не подойдёт? — Тайлер выдыхает, выбрасывая фразу из собственных размышлений. Шепча её. Тёмные, безлюдные улицы. Что бы ты ни шептал, всё слышно очень хорошо. Тем, кто должен услышать.