«Цирк Яков Платонович не любил:
ни в смысле зрелища, ни в смысле ситуации»
Atenae
Вчера ещё ничего не было, голый пустырь. А сегодня Он есть. Громадный, загадочный, полный чудес. Как он тут появился? Принесло бесшумным ураганом? Или вырос из земли как гриб? Или собрался, соткался из детских мечтаний, недосмотренных снов, неисполненных желаний? Всё о чём слышал, но не понял, или не смог себе представить, чувствовал, но не знал, как назвать, и оно, вот - всё есть, и потрогать можно. «Можно клоуну руку пожать, она у него большая, мягкая, лицо разрисовано так, что страшно, а глаза добрые. Можно ноги великана пощупать, знаешь, что это ходули, а всё равно – чудесно. Вот бы, как великан, залезть повыше, посмотреть, что там за вагончиками. Они такие пёстрые, такие чудные картины там нарисованы, пройти вокруг всё рассмотреть, уже целое приключение. А за ними должен быть слон из Африки». — А слоны из Африки! — Нет, из Индии! — Там нет слонов. — Не ссорьтесь. Слоны живут и там, и там. В Индии самые умные слоны. Они помогают людям, как у нас лошади. — Ой, а это кто в кадушке, нос, как лапоть? — Это утконос, он из Австралии. — А где это? — Придём домой, посмотрим в атласе. — Мисс Энни, почему эта собачка не хочет со мной играть? — Собачка – знаменитая артистка, она умная, умеет считать до десяти. Когда и ты научишься, она согласится с тобой играть. — А я умею! Раз, два, три, и пять, я иду с тобой играть... — Пойдёмте, представление скоро начнётся. Нам ещё свои места нужно найти. «Слон, и тигр, и та змея с капюшоном у факира, и этот утконоса – всё настоящее. Значит и Африка, и Индия, и эта незнакомая Австралия, это не только картинки в атласе. Теперь точно известно, они есть где-то там. И можно сесть на поезд до Петербурга, а там, на корабль, и как только выйдешь в открытое море, то вот тебе весь мир, такой непохожий на скучный Зареченск. Эх, скорей бы вырасти».***
Базиль Коше, или Василий Ильич Кочин шпрехшталмейстер и по совместительству – исполняющий обязанности директора цирка (пока сеньор Чантирелли, будучи уже весьма преклонных лет, пребывал в своём уютном имении под Триестом) занимался самым приятным делом за день – считал выручку. Не хуже заправского бухгалтера, Базиль раскладывал согласно достоинству: ассигнации – пачками, монеты – столбиками. Округлым писарским почерком записал сумму в конторскую книгу, в графу «доход». Пощелкал счётами, вычитая расходы, и удовлетворённо выписал сумму в графе «прибыль». За портьеру, заменявшую дверь, просунулась лопоухая голова Тимофея. Он выполнял работу служителя при животных и, заодно, посыльного и разносчика сплетен. — Василь Ильич, там, это, фараоны пришли. Спрашивают Петра Миронова или вас. — А, ну… проводи сюда, — рассеянно отозвался Базиль укладывая деньги в железный сундучок. — А, может, это, Пуську вывести? Пуська – молодая, роскошная пума – была красавицей и всеобщей любимицей в цирке. Как и положено красавице, работать на манеже она отказывалась наотрез, зато охотно позировала фотографам, если отважные офицеры или, гораздо чаще, великовозрастные гимназисты желали сфотографироваться на фоне декорации с джунглями рядом со свирепым хищником (за очень большие деньги, разумеется). Так что, свой кусок мяса Пуська зарабатывала честно, а поскольку Тимофей кормил её от души, в целом характер имела незлобивый и добродушный. Когда в цирк приходили неприятности в виде лихоимных полицейских, или – чиновников от градоначальника, или ещё кого, Тимоша выводил Пуську погулять на поводке, а то и без оного, и неприятности как-то сами собой очень быстро исчезали. Но Пётр предупредил Базиля о возможном визите Затонской полиции. В Пуськиной помощи надобности не было. — Не нужно Пуську. Веди, давай. Голова исчезла, но через мгновение появилась снова: — Василь Ильич, а Миронов, это кто? — Так. Ты слониху кормил? — Кормил, не ест. — Пётр Иванович Миронов это – Корсар. Ты ему помогал на репетиции, фофан ушастый. А теперь быстро, полицейских сюда, сам – к слонихе, выясняй, почему не ест, — и ворчливо добавил, когда голова исчезла, — Женам* пустобородый. Они уже не знают, кто такой Пётр Миронов. Через некоторое время в кабинет вошли Яков Платонович и Антон Андреевич слегка обалдевшие после прохода по изрядному лабиринту коридоров, мостков, лесенок, парусиновых стен, неструганых досок и отовсюду торчащих гвоздей. Осознав, насколько грандиозным было это сооружение, купол вместе с повозками, образовавшими большой двор, неизвестным количеством артистов и зрителей, Штольман пожалел, что взял мало городовых. Угрешина он оставил охранять коляску, Ульяшина поставил у входа для зрителей, Еремеева – у выхода с циркового двора, строго приказав: при виде любого человека с искомым ребенком, задерживать и свистеть. Но это была почти безнадёжная мера. Базиль поднялся им навстречу. Общение с полицией для него никогда не было приятным, но он имел дело с людьми в мундирах, а сыщики в гражданском воспринимались им, как друзья Петра только. Он так и приветствовал их: — Рад помочь друзьям Петра Ивановича. Чем смогу... После взаимных представлений и очень сердечных рукопожатий Базиль усадил гостей в кресла, причём Штольману досталось обычное, а Антону Андреевичу египетский трон, отчего тот смутился и присел на самый краешек. Хозяин уже примеривался достать свой особый пиратский напиток, но Яков Платонович очень по деловому сразу приступил к расспросам. — Пётр Иванович нам телеграфировал, что здесь видели мальчика, Степу Пескарёва, девяти лет, разные глаза. Мальчик потерялся, мы его ищем. В этом и нужна помощь. — Видел, видел два дня назад. Он был с канатоходцем Леопольдом, фамилия у него непроизносимая, Лифкатис, или Лавкартис точно не помню. — Что знаете про Леопольда? — Знаю только то, что он сам рассказывал. Вроде, из лифляндских немцев, выступает с детства, выучился сам. Гастролирует всю жизнь, бывал даже в Китае. Но, по моему, врёт. — Отчего же такое впечатление? — Да уж, я вижу. И, когда хотят контракт подписать, всегда приукрашивают, цену набивают. Так уж заведено. — Так вы контракт оформили? Как давно? И, хорошо бы мне на него взглянуть. — Это, пожалуйста. У меня все бумаги в порядке. В цирке Лео три недели без малого. Выступает две недели. Поначалу репетировал только, говорил партнёр у него новый, привыкнуть должен. Присоединился в Нижнем. Объяснял, что обычно работает один, по дорогим ресторанам. И реквизит у него свой. Поиздержался, намекал, что его обманули. Вобщем, направляется на родину, до Риги. Так как мы в ту же сторону движемся, к рождеству в Париже должны быть, он с нами, а по пути подзаработает. — Вы сказали, партнёр. Так Леопольд не один? — Его партнёр – кот, тоже неплохой артист. Базиль улыбнулся в усы. — А сам Лео хороший артист? — Превосходный! Да вы сами можете убедиться, его номер скоро. — Вы, вероятно, много наблюдали канатоходцев. Скажите, как быстро можно этому выучиться? — Что, хотите попробовать? Вам уже поздновато, хотя, если каждый день практиковать, через две недели пройдёте не упав, может быть. Всё зависит от способностей и от возраста. Детишки лет семи через неделю по канату уже бегают, через месяц могут работать. — Я спрошу точнее. Возможно ли, что Леопольд выучился этому искусству за, ну скажем за месяц? — Пожалуй, возможно. Лёгкий он, стопа узкая длинная, способность есть к этому делу. Видите ли, как балансёр он не очень выдающийся, я видел куда интереснее. Лео другим берёт. Он умеет сделать впечатление чего-то чудесного, это самое главное в цирке. Яков Платонович задумался на время, и Антон Андреевич тоже вопрос вставил: — А, фотограф у вас в цирке имеется? — Своего нет, но почти всегда на месте кто нибудь рядом работает. Вот, мы с ним и договариваемся: чтоб он мог вместе с нашими животными клиентов фотографировать за небольшой процент, ко всеобщему удовольствию. Зрителям нравится, карточка на память. — Сейчас кто с вами работает? — Мы его дядя Коля зовём. Чудесной доброты человек, я бы его ковёрным взял. Очень его детишки любят. Он часа через полтора придёт, наверное. Перед представлением он фотографирует, потом идёт домой, карточки печатать, чтобы после представления уже отдать заказчикам. — Хорошо. Ещё Пётр Иванович упоминал сундук. — А-а, сундук… Тот самый, наверное. Эй, Тимоша! – Базиль был уверен, что Тимофей подслушивает по своему обыкновению. Но из-за портьеры выглянула очаровательная растрёпанная головка, а потом и целиком проскользнула в комнату француженка «далеко немолодая, но с восхитительным обаянием» и сразу начала улыбаться при виде двух статных мужчин. — Мадам, моё почтение, – Штольман прикоснулся к шляпе. А Антон Андреевич сразу вскочил со своего трона. — Жанетт Форньер. Осшен приатн. Зовит мен Жанетт. Ви друг Пьер? Она просто не знала на ком остановиться и строила глазки обоим по очереди. — Уи, Жу-жу, се сундезамиду Пьер, иль сюнделя полис. Се бьен кутюсвуаля, изунбизан дю рёгарде ля патрин*, тот самый, помнишь? — Oh, oui! La police? Pierre – la police… C'est etrange**. Но, да, йа показать, я знайу где. — Благодарю, но сначала мне нужно поговорить с Лео, – Штольман решительно поднялся. — Через полчаса. Конечно, – отозвался Базиль. Штольман сдвинул брови: — Необходимо немедленно! Базиль произнёс с нажимом: — Только после его выступления. Перед представлением нельзя. Занервничает, кураж потеряет, сорвётся. В моём цирке несчастий не должно быть. Яков Платонович собрался спорить, и уже глянул сверху вниз надворными советником, но Базиль поднялся, и Штольман понял, что перед ним человек-гора, которую не сдвинешь. Гора завершалась хитроватой усатой физиономией с прищуренными глазами, от которых лучиками расходились морщинки смеха. Эти весёлые лучики убедили Штольмана скорее, чем массивная фигура. Ибо трудно победить того, кто смотрит на противника с весельем и отвагой. Данный поединок своеволий Базиль выиграл и милостиво предложил: — Да вы не беспокойтесь. Никуда он не денется. Я вас провожу в ряды, посмотрите его номер, а после сразу и поговорите, — и приглашающе взмахнул рукой. Штольман подчинился, Коробейников тоже за ним пошёл, но начальник строго остановил его: — А вы куда, Антон Андреевич? У вас другое дело, сундук осматривать. Работайте. Коробейников вздохнул, даже хотел обидеться, но прелестная улыбка Жу-жу его утешила. Француженка взяла его за руку и повела в сторону противоположную той, куда Базиль увёл Штольмана. Они прошли по нескольким коридорам из холста и досок, несколько раз поднимались по деревянным лесенкам, пока не вышли на узкую галерею где-то на середине высоты купола. Зрителей и арену отгораживала декорация, но пространство под куполом просматривалось всё, и хорошо была слышна музыка. Там, наверху летало чудесное существо – радужно-мерцающая девочка-эльф со стрекозиными крылышками. — Это мой дочка! — с гордостью шепнула Жу-жу указав пальчиком. Она достала откуда-то фонарь из тех, с которыми ходят шахтёры, и высветила целый ряд натянутых верёвок, блоков и гроздья мешков с песком. Отсчитав от края, по каким-то ей известным признакам Жу-жу выбрала один трос, передала фонарь Коробейникову, а сама стала ловко отвязывать мешочки с песком. После того, как три из них легли на пол, всё остальное плавно пошло вверх, Жу-жу только слегка придерживала верёвку. А сверху вниз из темноты начал спускаться громадный сундук. Тут уже Коробейникову пришлось помогать Жу-жу регулировать движение тяжёлого предмета, чтобы приземлить его бесшумно и куда надо. Под куполом тем временем разворачивалась драма, появилось ещё одно летающее существо, но страшное и лохматое, а девочка-эльф оказалась связанной. Антоша горько позавидовал своему начальнику, который видел представление целиком. Только любопытство к сундуку фокусника его отвлекло. Снаружи сундук был грубо и ярко расписан осьминогами и чудами морскими, окован «тяжёлыми медными обручами». На ощупь Коробейников понял, что обручи из папье-маше, сундук был не так уж и тяжёл. Жу-жу что-то нажала, раздался щелчок, крышка поднялась сама. Антон опустил фонарь внутрь. Пусто. На стенках какие-то желобки в разных направлениях, маленькие отверстия. Жу-жу попыталась объяснить указывая пальцем: — Для зеркаль, для стенка, для трос и пружин. Потом подвинула фонарь в верхний угол и показала надпись, глубоко процарапанную в дереве: «Jannet Fernie», и указала на себя: — Это йа, Фернье. Мой девич фамиль. Йа тут быль много раз. Йа писаль, шпилька, — и она показала, как, — no, de Sharvil, no какой другой. No – замуж. Свобода, всегда. Коробейников не знал, как к этому отнестись. Пожалуй – с уважением. Но его привлекло нечто другое в этот момент. Рядом с надписью Жу-жу была ещё одна, слабо процарапанная, и недавно, судя по светлым бороздкам.StepanPeskar
— Ошипк, — Жу-жу указала пальцем, — тут «ph». «Конечно, ошибка. Стёпа только начал учить французский. Почему он здесь сидел? Забрался из любопытства?» — Мадам Жанетт, этот сундук у вас всегда подвешен? Вчера его не спускали зачем-нибудь? — Нэт. Нэт номер с этом. Но, йа не знай точно. «Почему имя стал писать? Заскучал, в темноте стал ощупывать стенки изнутри, нашёл надпись. Сумел прочитать, он же умный мальчик. Решил и своё имя оставить. Значит его держали тут насильно. Почему на помощь не позвал? Отсюда на арене могли и не услышать. Нет, ну а как Пётр Иванович узнал, что он мог здесь сидеть? Необходимо его расспросить». Тем временем внизу музыка звучала всё громче, аплодисменты раздавались всё чаще. — Oh, finalе! — Жу-жу заторопилась убрать сундук, – Йа идти их встречать, долг. Антон Андреевич помог ей поднять сундук обратно, в темноту купола. Верёвка шла легко, груз был хорошо уравновешен. Жанетт легко справилась бы сама. Она всё равно сказала ему «merci», одарила взмахом ресниц, который, при других обстоятельствах, поднял бы в его сердце бурю, и торопливо повела обратно по лесенкам и коридорам. Остановилась возле хлипкой двери из фанеры: — Идти здес, ваш друг там, ряд шест, справа. Места гостей, — и послав ему воздушный поцелуй, скрылась в щель между досками. Коробейников вышел в указанную дверь. Оказался среди зрителей, окинул взглядом ряды скамеек, плотно забитых народом, увидел Якова Платоновича где-то внизу, хотел спуститься, но в проходе перед ним прямо на полу сидели фабричные, сосредоточенно лузгали семечки, пропускать его не собирались, на вежливое покашливание только неодобрительно покосились. Над ареной в волшебном свете выступал канатоходец и роскошный, серо-дымчатый кот. Коробейников решил посмотреть номер, а выйти вместе с Яковом Платоновичем, хотя у него было нечто важное, о чём рассказать начальнику. Но он увлёкся представлением. Смотрел завороженно на беседу человека с животным, это было чудо, как в далёком детстве, когда он ещё верил сказкам своей бабушки.***
.