Сердце бури

      Время на Такодане тянулось почти так же медленно, как на Джакку. Дни лениво и монотонно проползали, уходя в прошлое неспешной чередой; Рей коротала их в нескончаемых заботах, надвигавшихся, как и прежде, со всех сторон. Ей было хорошо известно такое состояние: с одной стороны, дел столько, что времени на невеселые мысли и на жалость к себе просто не остается — и это иной раз кажется почти спасением; но с другой стороны, как раз теперь-то, когда руки заняты, а голова остается свободной, эти самые мысли, одна сумрачнее другой, и лезут особенно настойчиво.       И все же, нынешнее ее существование отличалось от прежнего, по крайней мере, в одном — к сожалению или к счастью, теперь рядом с девушкой был кто-то, кто в ней нуждался.       «Одиночество вдвоем», — если это противоречивое определение вообще имело смысл, то применительно к ним обоим — к самой Рей и к ее подопечному — было, пожалуй, самым справедливым. Она и Бен существовали одновременно вместе и порознь. На борту одного звездолета, тщательно укрытого посреди леса; в замкнутом укромном мирке, где имелось место лишь для них, да еще для нелепого протокольного дроида, по воле судьбы затерявшегося посреди неизвестности вместе с ними. И все же, каждый был сам по себе. Каждый — внутри себя, лишь время от времени неловко и боязливо выглядывая из кокона своего одиночества, когда обстоятельства поневоле требовали какого-никакого, а общения.       Как же это странно! Рей прекрасно видела, что они оба одинаково нуждались в обществе. Но именно поэтому — да, да, именно потому, что им было так необходимо держаться вместе! — на деле они старались как могли держаться порознь. Связанные общим несчастьем; скованные одной невидимой и невесомой цепью ментальных Уз, двое молодых людей были, тем не менее, словно одинаковые полюса у двух магнитов. Какие-то таинственные силы природы то и дело отталкивали их друг от друга, в этом была непреодолимая обреченность, заставляющая девушку то и дело хмуриться и не по-детски тяжело качать головой.       Между тем Бену становилось лучше. Не так быстро, как того хотели бы они оба, но все же молодой человек мало-помалу выкарабкивался.       Рей еще помнила бурю, которая пронеслась над их укрытием совсем недавно; такое, право, нескоро забудешь! Но стоило грозовой туче убраться восвояси, как лес покрылся радостным цветением еще с большей силой. С каждым днем солнце, кажется, светило все ярче, а щебетание каких-то птах, кружащих рядом с шаттлом, становилось все громче и задорнее. К несчастью, окна на «Сабле» нельзя было открыть; зато все шлюзы корабля и двери всех отсеков целыми днями стояли распахнутыми настежь, иначе обитатели звездолета рисковали задохнуться от паркой тропической жары. Ласковое тепло и свежесть леса доносились до медицинского отсека во всей своей очаровательной полноте. Бен чувствовал их, и Рей тоже чувствовала.       Магистр Скайуокер был прав. Не сразу Рей осознала справедливость его слов, и до сих пор иной раз невольно называла в мыслях юношу, с которым делила кров уже много дней подряд, «Кайло Реном». Однако она все явственнее сознавала свою ошибку. Это имя мертво. Оно умерло там, на Мустафаре вместе с верой и идеалами магистра ордена Рен; вместе с его фанатичной преданностью памяти Дарта Вейдера. Святилище Вейдера поглотило его. «Место, где секреты не живут долго, и куда джедаи отправляются умирать». Теперь полный кошмаров замок обзавелся, вероятно, еще одним мрачным темным привидением. Кайло сгинул в той же бездне, что и его кумир. Это — естественный удел вымышленного злодея. Кайло Рена больше нет. Существовал ли он вообще когда-либо?..       Душа Бена Соло возрождалась, но возрождение происходило медленно и болезненно. Этот процесс не имел ничего общего с освобождением от оков черной злобы и обжигающего гнева, от полета души к небесам — от идеалистической картины, которая раньше приходила Рей на ум и которая, возможно, действительно имела бы место при иных обстоятельствах.       Всем известно: рухнуть в пропасть легко; один неловкий шаг, одна роковая ошибка — и вот, ты уже на самом дне. Но выбраться назад куда сложнее. Приходится сосредоточенно и осторожно карабкаться по стене, раздирая себе руки до крови, борясь с усталостью и безысходностью. Бен совершенно не знал, что делать, куда идти теперь, как жить и к чему стремиться. Низвергнутый темный принц. Величие, канувшее в неизвестность. Все, во что он верил, теперь не имело смысла. Прежние идеалы разлетелись, как карточный домик. Учитель бросил, друзья предали. Вейдер мертв. Кайло Рен мертв. Тот, кто мыслил себя козырем, оказался обыкновенной мелкой картой, которую разменяли, не задумываясь, на более крупную. Волка зарезали, словно ягненка; принесли в жертву.       А жизнь, будь она проклята, течет своим чередом! Война все продолжается, и звезды так же холодны, как прежде, а солнце так же горячо... Как знать, нужны ли миру вообще великие темные лорды?       Юноша оставался угрюм и редко шел на разговор. Чаще всего это Рей говорила с ним; он же молчал, упрямо глядя в стену. Или, наоборот, осыпал ее колкостями и бранью. В такие моменты девушка чувствовала себя бессильной воспротивиться злому умыслу рока. День за днем она билась со всей силы, всем своим хрупким телом, в глухую стену, которая никак не желала поддаваться. Однако у нее попросту не получалось винить во всем раненого рыцаря, тяжелый характер которого порой доводил ее до отчаяния. Рей много раз спрашивала себя, окажись на месте Бена Соло кто угодно, пусть даже она сама, сумела ли бы она сделать над собой необходимое усилие, чтобы вернуться к жизни и к свету, как возвращался он — возвращался прямо сейчас, день за днем, у нее на глазах?       Как-то раз, набравшись наглости, она вдруг спросила:       — Скажи, а когда ты начал слышать зов Верховного лидера?       Забавно, ее голос звучал так, словно речь шла о чем-то будничном.       Она видела в его памяти достаточно, но единственный момент — когда самопровозглашенный император проник в сознание маленького Бена Соло — так и остался для нее неизвестным. Рей только сумела уяснить, что это произошло давно, гораздо раньше, чем Бен достиг восьмилетнего возраста; даже, вероятно, раньше, чем генерал Органа всерьез заподозрила у своего сына чувствительность к Силе.       Девушка была почти уверена, что Бен проигнорирует ее вопрос. Однако юноша все-таки отозвался, напряженно и задумчиво процедив:       — Я не знаю. Не помню… кажется, я слышу его с самого рождения. А может быть, слышал и до рождения…       Этот голос, шепчущий в ночи... такой странный, притягательный и отталкивающий одновременно. Помнится, когда-то Бен его боялся — в два, в три, в четыре года. Трясся от ужаса и накрывался одеялом с головой, плакал и просил мать, чтобы та не уходила из его комнаты... Плачущий ребенок, оставленный один на один с ужасом своего сознания — какой дивный образ! Само воплощения одиночества.       А потом Бен привык к тому, что в его мыслях присутствует кто-то еще, и перестал бояться. Начал доверять неведомому голосу; ведь кто лучше поймет желания и страхи одинокого мальчика, как не голос, сопровождавший его с пеленок? Сделавшись старше, Бен захотел учиться у таинственного друга. И так до тех пор, пока не оказался открыт ему полностью, без остатка; пока не стало слишком поздно... Что и говорить, Сноук на протяжении всех этих лет был для него суровым, но верным наставником.       Вот только когда Кайло, потерявший Силу, угодивший в беду, сам воззвал к Верховному, моля о помощи, тот не отозвался ни разу за много дней.       Рей поначалу не поверила. Оторопело глядя на своего собеседника, она старалась уложить в голове то, что он сказал.       Выходит, Рэкс избрал себе жертву и терзал рассудок Бена с самого первого его дня, или даже раньше, пока тот еще находился в материнской утробе? Хрупкое сознание не рожденного ребенка, отданное во власть паразиту, который привык питаться энергией чужих душ — и это под боком у последнего джедая, величайшего воина Света?! Когда эта мысль наконец укоренилась в ее рассудке, по телу девушки прошла холодная дрожь. Что же это? Как же так? Как генерал Органа могла не почувствовать, что происходит? Почему она не защитила свое дитя?..       И как же, во имя Силы, Бен умудрился прожить с этим двадцать три года, и окончательно сдался лишь тогда, когда родной дядя сам подтолкнул его к пропасти?       Знакомая жалость вновь копьем ударила в душу. Она знала, что он не врет — хотя сейчас охотнее поверила бы обратному.       Похоже, Бен угадал ее мысли.       — Сколько раз можно тебе повторять, не смей меня жалеть, мусорщица! — оскалился он. — Моя мать оставалась слепа, потому что так ей было удобнее. День за днем, год за годом она не желала знать о кошмарах и о видениях. О том, как Сила давит на меня, сводя с ума. В детстве я говорил ей, что боюсь оставаться один — а она называла это обыкновенной прихотью. Говорила, что я просто хочу привлечь к себе внимание. А потом, когда уважаемая сенатор Органа наконец убедилась, что ее сын не лжет, то просто отослала маленького Бена с глаз долой...       Наконец голос его сорвался, и Бен поспешно умолк.       Рей испуганно перевела дух. Внезапно ей стало стыдно. Девушка вдруг поняла, как ужасно он чувствует себя, когда до него доносится ее жалость.       — Прости… — едва слышно выдохнула она.       В ответ Бен небрежно дернул головой, как бы говоря: «Не стоит».       Больше они никогда не касались этой темы. Но для себя Рей определила: если все и вправду было так, как он говорит, этот парень — его сила воли, его бесконечное упорство — поистине достойны уважения.       Бен начинал жизнь заново. Возвращенный из лона смерти назад к осязанию действительности — стало быть, и впрямь переживший в каком-то смысле второе рождение, он был теперь, словно младенец: такой же неуверенный, напуганный, неловкий. Как человек, впервые ступивший в этот мир, он не мог самостоятельно позаботиться о себе и нуждался в поддержке. Как дитя, он учился управлять своим телом, день за днем развивая координацию и моторику: держать спину, держать голову, есть самостоятельно… он был вынужден учиться заново тем естественным основам любой человеческой жизни, которые интуитивно еще помнил; но все же ему приходилось не менее сложно, чем тому, кто осваивает эти важнейшие навыки впервые.       Рей ухаживала за ним. Кое-какие процедуры, правда, оставались за Трипио — так было необходимо, чтобы юноша и девушка могли сохранить определенную грань естественных, обусловленных природой приличий. Дроид помогал молодому хозяину мыться, бриться, одеваться — всегда только он. И это хоть немного успокаивало Бена, который и так ужасно стеснялся своего положения. Однако в остальном именно Рей проводила рядом с раненым практически все свое время. Она давала ему лекарства; она кормила его — и он привыкал брать пищу с ее рук, как дикий зверь, вынужденный смириться с унижением, чтобы выжить. И так до тех пор, пока однажды к обеим его рукам не вернулась жизнь, и они не окрепли достаточно, чтобы держать ложку — момент, поначалу казавшийся невозможно далеким. Она отдавала ему всю энергию, какую только могла отдать — иногда он замечал это и начинал противиться; а иногда просто угрюмо отмалчивался.       Рей регулярно взывала к Силе, чаще всего прибегая к Исцелению, пока Бен спал, чтобы не натолкнуться на подсознательное сопротивление с его стороны. Девушка садилась поодаль и, закрыв глаза, прислушивалась в тишине ночи к мелодии его дыхания, самой его жизни. Она ясно улавливала рваную ноту страдания, то и дело звучащую в каждом вздохе, в каждом биении сердца. И тогда Рей начинала тихо петь ту самую песню, от которой, по словам самого Бена, ему становилось легче — и его боль вправду уходила.       Рей до сих пор точно не знала, как именно работает выбранная ею наобум техника, но это, в конце концов, было и неважно. Главное, что та и вправду работала. Раненая душа исцелялась; исцелялось и раненое тело. Душа и тело — суть, продолжение друг друга, кто бы что ни говорил. Когда Рей спросила у Бена, сумел бы он самостоятельно вылечиться при помощи Силы, если бы обладал прежними своими возможностями, тот промолчал. Похоже, он просто не знал, что ответить.       Прошло около недели прежде, чем его кошмары сошли на нет, и жар перестал наконец его мучить — это означало, что остатки яда покинули его кровь. А вскоре случилось то, что Бен назвал когда-то «победой», имея в виду «почти невозможное чудо». Это и вправду была победа — победа их общих усилий. Рей до сих пор не знала наверняка, чему приписать эту победу в большей степени — своей способности исцелять, его напористости или воле самой Силы? Но чем бы ни было вызвано это событие, именно оно стало точкой отчета новой вехи исцеления, моментом перехода от безнадежности к надежде.       Бену удалось пошевелить рукой. Той самой рукой, где Эмми когда-то обнаружила единственный живой нерв. Как и всякое чудо, это случилось неожиданно; запланированных чудес не бывает. Бен и сам не ожидал, что такое произойдет, и все же, однажды кисть его напряглась, и пальцы слегка дернулись, словно собираясь сжаться в кулак. Координация была сильно нарушена, юноша почти не мог управлять своей заново обретенной конечностью. Но все же, лица молодых людей просветлели, отразив одинаковое робкое ликование. И Рей, и сам Бен отчетливо понимали: каким-то немыслимым образом они смогли добиться того, на что у большинства ушли бы годы.       Но все же Рей, кажется, радовалась сильнее; ее глаза горели восторгом, ее губы неловко улыбались. Ее лицо сильно разрумянилось, так что Бен, видя пылающий бархат на девичьих щеках, едва не расхохотался — так мила и забавна она была. И не удивительно! Что ни говори, она оказалась права. Это она сказала ему: «мы добьемся» — и они добились. Да, победа принадлежала им обоим, но у истоков этой победы стояли ее вера, ее бессонные ночи.       С той поры Бен сосредоточил все свои усилия, чтобы продолжать борьбу. Не растрачивая их больше на пререкания, на пустые и нелепые сквернословия или грубые попытки выпросить для себя милосердную смерть. Кажется, постепенно он все же научился видеть в девушке рядом с собой не противника, а союзника; кажется, теперь он мог разглядеть в ней еще что-то помимо неопределенной угрозы...       Он начал меняться. В нем исчезали грубость и напряженность; постепенно исчезал даже страх. На их место приходило что-то другое. Какая-то тихая и торжественная мечтательность, какой-то новый взгляд, полный надежды, устремленный вдаль, мягкий и решительный одновременно. Рей замечала этот его взгляд, день ото дня все больше утверждавшийся на бледном, исхудавшем лице, и невольно гадала: таков ли настоящий Бен Соло? Это ли истинное лицо внука Энакина Скайуокера? Лицо молодого джедая, наследника прославленного рода, лучшего ученика Люка Скайуокера. Надежды Новой академии, а не ее погибели. Таким он мог бы стать — и должен был стать — если бы Галлиус Рэкс не наседал на его разум; если бы сам Люк не отправил племянника на опасное испытание, прямо в лапы врагу; если бы душа Бена смогла примириться сама с собой; если бы его двойственность оказалась ценнейшим даром, а не проклятием…       Теперь, наблюдая за воскрешением Бена, девушка все чаще думала: «Может быть, именно увечье и потеря Силы стали для тебя спасением, которого я просто не способна понять? Не владея своим телом, ты ведь не сможешь причинить вред другим и самому себе. Не сможешь больше резать себя или наносить удары по свежей ране. Лишившись способностей в Силе, ты будешь лишен и искушения Тьмы».       Ведь одно несчастье может компенсировать другое, верно? Увечье способно не только повергнуть в отчаяние, но и излечить от безумия. Может быть, жертва его плоти была дана как раз для просветления и сохранения разума?       Бен должен был очнуться другим. Кто знает, может, несмотря ни на что, это будет лучший человек, чем прежде?       Спуститься к самым низам отчаяния, чтобы, очистив душу через боль, возродиться, — эта мысль, новая для Рей, безумно, однако, нравилась девушке, в первую очередь, потому что в ней, в этой мысли, сохранялась надежда, и в ней была глубина, которую прежде юное сознание не могло себе даже представить. Быть может, именно такой тенистый путь искупления был уготован Бену по воле Силы? Быть может, это был единственный путь, чтобы вывести его, заплутавшего среди собственных страстей, на верную дорогу? Тот самый путь, который некогда прошел и сам Избранный; но если Энакин Скайуокер вновь обрел себя лишь в посмертии, то его внук должен был воскреснуть из пепла Кайло Рена здесь и сейчас, при жизни. Не это ли в действительности означало продолжить путь деда и завершить его начинания?       Минуло еще около двух недель.       Бен до сих пор не мог встать на ноги. Возможно, ему так и не суждено было сделать этого. Но теперь, после всего того, что ему удалось преодолеть, последний не преодоленный дефект его тела казалось уже не столь важным. Бен мог почти полноценно управлять своими руками и даже поднимался и садился самостоятельно — для полного паралитика, каким он был совсем недавно, это все равно что выздороветь! Отныне слушая милостивые обещания Рей «поставить его на ноги», юноша в тайне от нее думал: «Ты уже поставила. Уже сделала все, что могла, и даже больше».       Рей сказала ему, что готова помочь, если он захочет перебраться в свою прежнюю комнату, но тот ожидаемо отказался, и девушка не стала пускаться в напрасные уговоры; в душе она, быть может, понимала его нежелание тревожить собственную могилу.       Как только его руки достаточно окрепли, Бен сказал, что хотел бы заняться чем-то полезным. Рей было предложила ему книги; в каюте Бена Соло имелась небольшая, но (насколько девушка успела заметить) весьма достойная библиотека. Однако юноша с раздражением отказался. Вероятно, он подумал, что Рей просто хочет занять его какой-нибудь ерундой, чтобы хоть ненадолго избавиться от его общества.       Это было удивительно. Сперва он отталкивал ее, а теперь, кажется, привязался к ней, словно ребенок — столь же искренне и доверчиво. И столь же ревностно.       Знал ли он, что скрывается за ее такой, поистине жертвенной заботой? Знал ли, что в беспокойстве о нем она ищет спасения от собственных тревог? Что жалеет его, чтобы избавить сердце от жалости к себе самой?       Его взгляд — тот самый новый, сверкающий чистотой и ясностью взгляд — выдавал его. Да, Бен все знал. Быть может, только это-то знание и смягчало его крутой нрав. Может, только благодаря ему юноша и допускал Рей до себя...       Когда он отказался от книг, Рей, немного поразмыслив, принесла пару небольших приборов, которые требовали ремонта: ID-транспондер и старенький датапад — тот самый, который она также отыскала в прежней комнате Бена. Эти незамысловатые механизмы она деловито разложила перед ним на постели вместе с небольшой магнитной отверткой. Раньше Бен Соло был хорош как механик — это семейная черта. Любопытно узнать, не растратил ли он своих навыков.       Рей уже знала, что в транспондере перегорела главная схема, а в датападе необходимо заменить батарею и подсветку экрана. Но решила, пусть парень сам разберется.       Бен, сев на кровати, принялся за дело. Его пальцы управлялись с отверткой, раскручивая мелкие шурупы и обнажая микросхемы, настолько ловко, что трудно было поверить, будто еще пару недель назад эти же пальцы не могли удержать даже ложку. Бену почти удалось возвратить своим рукам прежнюю координацию, и лишь небольшая дрожь выдавала в них излишнее напряжение и слабость.       Он усмехался и приговаривал:       — Мой дед был рабом. Работал в лавке запчастей на Татуине. Вот так же, как я сейчас, сидел целыми днями, прячась от зноя, и от нечего делать ковырялся в никому не нужных железяках. Что скажешь, если Сила ко мне так и не вернется, сумею я сделать карьеру механика? Конечно, я не так хорош, как ты. Но ведь ты у нас будущий джедай, верно? Куда тебе теперь до прогнивших жестянок. А вот я… может, ты спросишь у Маз, возможно, ей нужен инженер? А что? Такая жизнь вполне по мне. Я ведь сын Хана Соло, чтоб его!.. Мой отец — старый пират, он бы одобрил. Да и разведка Республики тут меня не достанет. Буду ремонтировать залетающие сюда корабли контрабандистов, совсем как ты когда-то. Буду тискать по углам заезжих красоток. А вечерами буду выпивать в баре с приятелями, чьих имен даже не помню, смотреть трансляцию гонок по голотелевидению и делать ставки...       Бархатные глаза вдруг грустно заблестели: «О Сила, что за бред я несу?!»       Да он охотнее удавится, чем согласится хотя бы на день такого посредственного, тупого существования! Вероятно, теперь, попробовав чего-то нового и захватывающего, и сама маленькая мусорщица ни за что не стала бы возвращаться к прежней рутине.       Он отвернулся к иллюминатору.       Где-то там, за сенью листвы расцветал один из привычных теплых деньков. Солнце едва успело подняться в небо, вспорхнув из-за линии горизонта, подобно загадочной огненной птице, и теперь щедро рассыпало свои лучи повсюду, куда только могло дотянуться. Медицинский отсек был залит золотом и блеском; бесконечным, вездесущим светом, на фоне которого сутулая фигура бывшего рыцаря казалась сумрачной тенью со смазанными контурами.       Вдруг один из шустрых солнечных зайчиков упал на лицо юноши, с трепетной осторожностью коснувшись его нижней губы и подбородка. Бен почему-то поморщился.       — А ты будешь залетать иногда, чтобы меня проведать, — продолжал он. — Ведь будешь, не так ли? Рассказывать мне о войне, убеждать в том, что дело Сопротивления единственно праведное...       Рей стояла напротив него, положив локти на спинку кресла, слишком высокую для ее роста, и подперев рукой щеку. Ей неожиданно понравилось наблюдать за его работой, достаточно аккуратной и обстоятельной, чтобы заслужить ее высокую оценку.       Ее неровно срезанные, ставшие жесткими, как щетка, волосы смешно торчали в разные стороны. Солнце в своей невидимой игре касалось и их, делая заметными отдельные золотые нити. Рей давно срезала свою падаванскую косицу, в которой отныне не было никакого смысла; та лишь мешалась понапрасну.       Девушка прислушивалась к раздражающей болтовне Бена.       Наконец она не выдержала.       — Какая же ты язва! — выкрикнула она, нахмурив лоб.       Столько времени прошло, а он до сих пор не может сделать над собой даже малейшего усилия, чтобы хотя бы попытаться... хоть притвориться, что рад своему спасению! Для чего он говорит все это, скребет по сердцу тупым ножом — и себе, и ей?       Рей подошла к нему и положила ладонь поверх лохматой головы.       Бен давно перестал вздрагивать от ее прикосновений — это была привычка, выработанная днями и ночами, проведенными в лихорадке, когда девушка не отходила от него. Ему и самому случалось иной раз коснуться ее плеча или схватить ее за запястье. Он не стеснялся этого, она не стеснялась тоже. Да и можно ли стесняться после того, что было?       Она видела его обнаженное тело, когда нашла его на Мустафаре; он чувствовал ее тело в своих руках, когда нес ее, потерявшую сознание, на борт своего «Ипсилона» — здесь, на Такодане. Она впервые коснулась его, когда лечила; он впервые коснулся ее, когда приковывал к пыточному креслу на «Старкиллере». После всего этого именно телесная, физическая стеснительность казалась просто абсурдной.       Рей ожидала, что сейчас он рассердится. Вероятно, вновь обзовет ее «мусорщицей», «помойной девкой» или «джедайским отродьем» — подобные словечки все еще проскальзывали у него, причем, настолько часто, что девушка давно научилась пропускать их мимо ушей.       Однако Бен молчал. Он знал, что она права, и не собирался спорить. Что еще могут означать его слова, если не завуалированный упрек?       — Маз все равно тебя не возьмет, — с усмешкой произнесла Рей, вдруг решив ему подыграть. — Ей не нужен техник, который едва не разрушил ее жилище.       Прошло несколько минут. Оба так и не сказали ни слова. Рей, однако, не убирала руку, зарывшись пальцами в его волосы. Может быть, в тот миг в ее памяти снова проскользнуло то, что, по мнению девушки, подлежало забвению — и чем скорее, тем лучше. Нежное прикосновение детской руки к взъерошенным черным кудрям на голове не то юноши, не то подростка, сидящего перед нею на корточках с располагающей, дружелюбной и как будто извиняющейся улыбкой.       «Не грусти».       «Мне вовсе не грустно».       Бен сидел, боясь шелохнуться. Трудно судить, что происходило в эти мгновения у него на душе, однако лицо его сохраняло твердую, непроницаемую задумчивость.       Наконец девушка промолвила голосом, полным непонятной растерянности:       — Мне будет трудно забыть, как Кайло Рен поступил с Ханом Соло. И с Финном...       ... и с нею самой.       — Ты ненавидишь его, — констатировал Бен с самым спокойным видом. — И правильно. Я тоже ненавижу...       В этот момент Рей поймала себя на мысли, что его слова почему-то совсем ее не удивляют.