— Рей… — робко позвал Финн и уже протянул было руку, чтобы коснуться ее худенького плеча, но так и не решился сделать этого.
Рей сидела перед ним, глядя в одну точку пустым, невидящим взором, и казалась странно утомленной, как будто не спала много дней, хотя врачи сообщили, что она проснулась всего полчаса назад.
Все оставалось неизменным. Раз за разом, навещая свою несчастную подругу, Финн встречал одну и ту же картину угнетающего безразличия, которую только усиливал вид болезненной худобы, опухших век, белков глаз, изборожденных красными жилками, и паутины ужасающих седых прядей в неровно остриженных волосах. И сегодня, в который раз наблюдая за Рей — за ее непроницаемым лицом, потухшими глазами и губами, сомкнутыми в тонкую нить, — юноша начинал стыдиться собственной нелепой улыбки и кусочка пирога с повидлом, который он прихватил с кухни.
Все вокруг говорили, что беременная женщина должна есть за двоих, а Рей так и вовсе за троих. Тем более что после блужданий в том подземелье на Джакку ее организм был истощен. Но что-то не получалось. Ей регулярно кололи глюкозу и другие питательные вещества — всех и не упомнишь. Говорили, что пища часто не идет ей впрок — не то из-за раннего токсикоза, не то из-за сильного нервного срыва, не то еще хатт знает, почему.
Рей слышала, как друг вошел, как он обратился к ней — и не слышала одновременно. Она находилась во власти тяжелых, угнетающих мыслей. В ее голове царил полный сумбур. Она не отличала дня от ночи и совершенно потерялась в датах. Она путалась в именах врачей, которые ее окружали — все, кто носили зеленые повязки на предплечьях, представлялись ей сплошной людской массой, где невозможно отличить одного от другого. Боль накрыла ее, будто саван, отгородив от жизни, от реальности, от друзей, от всех внешних событий.
Она приказала себе смириться — ради детей. Продолжать жить — ради них, держать голову высоко — ради них, и быть готовой защитить их при любых обстоятельствах. Крушение Уз и вероятная смерть Бена повергли ее в глубины отчаяния, но чем ближе становилось дно этой пучины — тем крепче и неистовее она хваталась за то последнее, что у нее осталось. Теперь у нее были сын и дочь — это больше, чем все, чем Рей с Джакку обладала прежде. Больше, чем она могла мечтать. Несравненное богатство, дороже и прекраснее, чем неожиданно открывшийся дар Силы.
Финн не понимал ее состояния, но чувствовал, что она где-то далеко, не здесь, не с ним — и готов был расшибиться в лепешку, лишь бы навсегда прогнать это безучастие с ее нежного лица.
Лишь несколько мгновений спустя что-то заставило Рей встрепенуться. Она сморгнула и медленно подняла голову. Ее взгляд немного прояснился.
— Это ты, Финн?
Снова и снова она удивлялась его приходу, как в первый раз. Будто он не заходил к ней при каждом удобном случае.
Но вот, сквозь выражение усталости и тоски понемногу прорезалась слабая улыбка, как солнце проглядывает из-за туч — и видят боги, Финну было достаточно даже этого. Со свойственной ему поспешностью, ничего не дожидаясь больше, юноша порывисто обнял свою подругу, отчего тарелка с пирогом едва не выпала из его руки.
У него за спиной раздался легкий радостный свист. BB-8 почти всегда сопровождал Финна в его ежедневных походах в медицинский центр.
Не убирая руки с ее плеча, Финн присел рядом с Рей на краешек койки.
Он хорошо знал, о чем пойдет разговор — как и прежде, как и всегда, обо всем и ни о чем. Он в который раз посетует, что она так мало ест, когда ей необходимо восстанавливать силы. Потом будет настойчиво предлагать ей принесенное лакомство, пока наконец она, устав сопротивляться, не пообещает, что съест этот злосчастный кусок пирога немного позже. И тогда Финну ничего не останется, кроме как сделать вид, что он не знает наперед, какая участь постигнет его гостинец — та же, что постигла вчерашний фруктовый салат и позавчерашнее пирожное…
Весь этот пустой треп, похоже, одинаково опостылел и ему, и ей. Эти вымученные улыбки и обманчиво бодрые взгляды, которые, по сути, не выражали ничего, кроме тупой беспомощности — он, Финн, был беспомощен изменить что-либо. Вернуть себе Рей такой, какой он знал ее прежде. Вернуть ей себя саму.
Силгал не уставала напоминать юноше, чтобы он ни при каких обстоятельствах не говорил с Рей о том, что с нею произошло. Ни о детях, ни о муже, ни — тем более — о собственном к нему отношении. Ни о том, что привело ее в заброшенный подземный лабиринт. Почему она вернулась на Джакку? что искала там и нашла ли искомое? — все это так и осталось тайной ее сердца, похороненной в необозримой глубине.
Финн понял этот запрет по-своему. По-прежнему убежденный, что его подруга подверглась жестокому насилию, он в конце концов решил, что ему и вправду не следует лишний раз напоминать ей о пережитом.
— Ты знаешь, я, кажется, так и не поблагодарила тебя, — донесся до него едва слышный говор. — Это ведь ты спас меня в подземелье?
Финн ответил тяжелым вздохом.
— Ты поблагодарила. И уже не раз.
Что стало с ее памятью? Или беременные женщины все такие рассеянные?
Он осторожно поставил тарелку на прикроватный столик и накрыл руки Рей своими.
— Тогда я поблагодарю вновь, — неловко пробормотала она, кажется, только для того, чтобы как-то выкрутиться. — Спасибо тебе, Финн.
Юноша грустно кивнул.
— Как тебе удалось меня отыскать?
Рей уже не была уверена, рассказывал ли он об этом раньше. Но знала, что хочет услышать эту историю — услышать вновь, если угодно, — просто потому что не знала более удобного повода продолжить разговор.
— Леди Акбар сказала, что ты собираешься лететь на Джакку, — покорно начал Финн. — И что тебя следует искать в районе того плато. А дальше все просто. Твой корабль, блестящий на солнце, и тех дюжих дроидов трудно было не заметить. Несколько дней я искал тебя, Рей. Потом дроиды сообщили мне, что нашли другой спуск в шахту. Я отправился исследовать его, и вот как раз тогда-то и наткнулся на тебя. Похоже, ты прошла по лабиринту, по меньшей мере, километров пятьдесят. — Его ладонь скользнула по ее голове едва ощутимо, как дыхание ветра. — Несколько дней… другой бы на моем месте отчаялся. Но я просто не считал времени. Я знал, что не поднимусь на поверхность без тебя.
— А дроиды? А «Сабля»?
— Дроидов я оставил на заставе, а твой шаттл… он сейчас здесь, в ангаре. На Джакку я постарался спрятать его понадежнее в ближайшем ущелье, а леди Силгал послала отряд, чтобы пригнать «Саблю» на «Второй дом».
— Ты знаешь, что этот корабль раньше принадлежал Люку Скайуокеру? — Рей слегка прищурилась.
— Знаю. Я уже видел его в одном из ангаров «Второго дома». И Люка Скайуокера видел тоже. Они оба были здесь, генерал Органа и ее брат. А потом — однажды во время совещания в командном центре — Люк вдруг изменился в лице и выбежал, не сказав никому ни слова. С тех пор мы ничего не знаем о его судьбе доподлинно. Он просто взял «Нефритовую саблю» и улетел в никуда.
Рей чуть заметно вздрогнула. Рассказ Финна подвел ее к призрачному рубежу, за которым его история заканчивалась и начиналась ее собственная. Та самая история, в которой Люк погиб, уступая право на жизнь своему племяннику, и в которой она, Рей, поначалу запертая в ловушке со своим злейшим недругом, неожиданно обрела любовь и семью.
Обрела — на два коротких месяца, ставших самыми драгоценными в ее жизни.
Она опустила голову. Эмоции напирали на нее с невиданной прежде ожесточенностью. Боль разрывала сердце. Еще секунда — и Рей, позабыв обо всем, припала лбом к широкому плечу друга и глухо, безотчетно зарыдала.
«Помоги мне, Финн! Помоги…»
Она понимала, что он не может помочь. Просто среди окружающих ее людей Финн по-прежнему был самым близким. Рей еще хорошо помнила, как этот парень, рискуя собой, отправился за нею на «Старкиллер» — такого она не могла позабыть. А теперь он спас ее и на Джакку. Верный друг, который внезапно оказался рядом, когда мир вокруг рухнул.
Поначалу Финн растерялся. Он не ожидал увидеть ее слезы, не ожидал, что она так скоро откроет ему свою душу. Он боялся произнести хоть слово, опасаясь ранить ее — такую открытую, сломленную, — еще больше. Не ведая, как быть, он оглянулся кругом, непроизвольно ища взглядом хоть кого-нибудь, кто мог бы прийти ему на помощь, однако никого из медиков как назло не оказалось рядом.
— Все хорошо, Рей, все хорошо… — наконец несмело начал юноша, поглаживая ее спину.
И вдруг почувствовал, что на него находит, накатывает. Вынужденный помалкивать, Финн накапливал в себе гнев, как снежный ком, и сейчас чувствовал, что еще немного — и его прорвет.
— Рей, Рей, послушай… — пробормотал юноша с внезапным волнением и немного отстранился, чтобы вновь взглянуть ей в лицо. Сквозь призму слез светло-карие глаза странно сверкали. — Тебе не обязательно это делать.
Рей посмотрела на него с недоумевающей улыбкой, от которой лицо юноши залилось краской.
— Что «не обязательно»?
Ее непонимание на секунду вогнало его в ступор. Честно говоря, Финн понятия не имел, как высказать свою мысль с необходимой тонкостью, поэтому рассчитывал, что Рей сама как-нибудь догадается, о чем он толкует.
Он помялся немного.
— Я хочу сказать… ведь срок еще не очень велик. Все знают, что за человек этот Рен. Даже генерал Органа знает. Она поймет, если ты… ну...
Не договорив, он опустил голову и с шипением выдавил: «Крифф!»
Еще какие-то доли секунды улыбка освещала бледное девичье лицо, пока краски растерянности не начали преображаться в нечто иное — нечто холодное, мрачное и враждебное. И вот, нежные черты окончательно исказили ужас и отвращение.
— Ты имеешь в виду... аборт? — спросила она, яростно покусывая нижнюю губу.
Однажды она уже слышала что-то подобное. Одинокое беременное дитя; двадцатилетняя девушка, измученная и несчастная, о прошлом которой, к тому же, никто почти ничего не знал, — как тут не придет мысль о нежеланной беременности? Вскоре после ее пробуждения один из врачей, присев рядом — вот так же, как сейчас Финн, — со всей мыслимой мягкостью, хорошенько выбирая слова, заговорил о том, что «еще не поздно». По счастью, вовремя подоспевшая Силгал быстро отвадила непрошеного доброжелателя.
Тогда Рей вдруг стало страшно — просто от мысли, как легко она может лишиться самого дорогого. И невольно в душе заскреблось странное желание — бежать прочь. Как можно дальше ото всех этих людей с их неуклюжим состраданием. На самый край галактики — дальше, чем проклятая Джакку; дальше, чем Лехон и Тихие пустоши. Найти нору поглубже — и зарыться там вместе с детьми, чтобы ни Сноук, ни Сопротивление никогда не нашли их.
Финн быстро догадался, что сморозил что-то не то. Проклятье, ведь Силгал говорила ему!..
— Рей, — юноша коснулся ее щеки, как бы извиняясь. — Я просто…
Она резко тряхнула головой, высвобождаясь.
— Да или нет?
— Конечно да! Кайло Рен — чудовище. Даже его мать прекрасно знает, что он чудовище.
С неожиданной прытью Рей подскочила на ноги.
— А мои дети? Они, по-твоему, тоже чудовища, Финн?
— Да нет же, — юноша готов был буквально биться головой о стену. Странное дело. Сколько он ни говорил, сколько ни пытался донести до нее свою мысль, пропасть непонимания между ними только увеличивалась. — Я просто хочу сказать, что никто не осудит… если мужчина поступил с женщиной так, как Рен поступил с тобой…
Как Рен поступил с ней?
О, теперь-то Рей все поняла! Она медленно попятилась — шаг, другой, третий, — пока не натолкнулась спиной на стену. Отыскав опору, она согнулась пополам и дико расхохоталась.
Похитил. Изнасиловал. Бросил беременную.
Эти мысли конечно посещали его — они посетили бы любого на его месте, — но Рей полагала, что Силгал рассказала Финну все как есть. Что он хорошо понимает, кто отец ее детей, и согласился с ее выбором — хотя бы ради их дружбы.
Выходит, что нет.
И тогда сквозь отчаяние в ее душе вновь заговорил знакомый уже голос — тот самый голос, которого она боялась и ненавидела больше всего.
«Ты видишь, он ненавидит твоих детей… он ненавидит Бена. Как думаешь, как скоро он возненавидит и тебя, Рей?»
Слова, шедшие из самых глубин ее души, вызвали новую волну безумного хохота.
Крифф! А ведь у Финна и вправду есть повод ненавидеть ее. Она легла с Кайло Реном — как ни крути, это правда. Легла с ним как жена с мужем — вновь и вновь, множество раз. Она зачала от него — от человека, который чуть не убил Финна. И сейчас радостно носит плоды их двухмесячной любви, в которых половина Кайло переплелась с половиной ее самой.
Только теперь она сполна осознала то, что чувствовала, признаться, уже давно. Она словно воочию увидала ту огромную пропасть, которая внезапно отделила ее от друзей. Никто из них не поймет ее. Никто из них не знает Бена так, как знает она — даже, вероятно, его собственная мать. Они ненавидят его — это их правда, которую следует признать. Но она не может его ненавидеть.
Финн между тем смотрел на нее, не шевелясь. Кажется, он всерьез раздумывал, не позвать ли кого-то из медперсонала, и только глубочайшее замешательство помешало ему поступить так немедленно.
Отсмеявшись, Рей сказала негромко:
— Прости меня, Финн…
— За что? — еще больше опешил он.
Она скорбно покачала головой.
— Ты помнишь девочку, которую повстречал однажды на Джакку? Так вот, ее больше нет. Возможно, ее никогда и не было…
— Я… я не понимаю… — выдохнул Финн, оторопело глядя на нее.
Рывком, полным неприкрытого раздражения, Рей откинула волосы с лица.
— Ты прекрасно знаешь, о чем речь, — почти огрызнулась она, и ее взгляд вспыхнул неожиданно резкой злобой.
Пусть Финн ненавидит ее, пусть проклянет, если угодно. Но его глупое отрицание было ей отвратительно. Оно задевало ее больше, чем любые вероятные укоры.
Ее взгляд обжог Финна, словно плеть. Внезапно юноша осознал, что Рей смотрит на него, как на врага.
И все тут же встало на свои места. Правда, которую он всей душой отвергал, сколько мог, теперь горела перед ним со всей яркостью и очевидностью. Стоило только взглянуть в глаза Рей — в эти полные гнева и презрения карие глаза, — как все его сомнения исчезли окончательно. Нет, тут не было ни насилия, ни принуждения, ни чар, ни обмана.
Так глядела жена Кайло Рена.
— Не смей лгать, что не знаешь, — отчеканила Рей. — Мои дети зачаты в браке — слышишь меня, Финн? — в законном и добровольном браке, заключенным по любви. Я, Рей Соло, рада, что они у меня есть. И не желаю больше слышать о том, чтобы убить их.
Ее руки непроизвольно опустились на живот, пока еще впалый, никак не выдающий ее положения. Гнев клокотал в каждом ее слове, в каждом звуке. Если бы в этот момент Рей видела себя со стороны, она испугалась бы. Казалось, она готова убить следующего, кто заговорит с нею об аборте. Каждого, кто бросит на нее один из тех жалостливых взглядов, от которых становится стыдно.
Рей отвернулась на миг и, переведя дух, добавила:
— Ступай. Я сейчас не хочу тебя видеть.
Имела ли она право так говорить с ним? Имела ли право осуждать его? Нет, по здравому размышлению, у нее для этого не было причин. И все же, кое-что ее оправдывало: утомление, страх, наконец сама беременность — ведь беременности свойственно раскрывать не лучшие стороны женского характера. Но больше всего — инстинкт матери, который Рей лишь недавно в себе открыла. Этот священный инстинкт тоже подчас способен принимать темные формы.
Рассудком Финн понимал, что самым правильным с его стороны было бы сейчас и правду встать и уйти — но крайней мере, позволить Рей, да и себе тоже, немного остыть. Однако он был так ошарашен, что не мог пошевелиться, как будто прирос к больничной койке.
BB-8 смущенно пиликал в стороне, не зная, чью сторону ему принять.
Наконец Финн все-таки поднялся, слегка пошатываясь. Но вместо того, чтобы выйти, он сделал шаг к Рей. Все это по-прежнему казалось безумием, но одно юноша осознал точно: он обидел ее, хотя стремился вовсе не к этому.
Она инстинктивно вжалась в стену и повторила почти умоляюще.
— Уходи, Финн…
Как же он не видит, не чувствует, не понимает? Внутри нее дрожит опасная струна, стоит этой струне порваться — и они оба могут горько пожалеть.
Финн схватился за голову.
— Послушай-ка меня... послушай... Не прогоняй меня, Рей. Посмотри на меня...
Дело было утром. Лейтенант как раз направлялся из общей столовой в тренировочный зал, решив по пути заскочить в медицинский центр, — и потому на нем была одна легкая тренировочная куртка, надетая поверх тонкой майки. Одним решительным движением Финн избавился от куртки и повернулся к Рей спиной. Майка не могла скрыть шрама, молнией проходящего вдоль позвоночника.
— Посмотри, — повторил он с глубокой печалью. — Ты знаешь, кто это сделал. Ты видела, на что способен этот человек. Смотри! Я всего лишь пытаюсь защитить тебя…
Рей испуганно застыла, прижав ладонь к губам. Да, она узнала эту уродливую отметину, напоминающую удар хлыста, каким награждают рабов за неповиновение. Остаток той самой раны, которую она собственноручно обрабатывала антисептиком, найденным в аптечке на «Тысячелетнем соколе», когда они улепетывали со «Старкиллера».
Это было клеймо. Прощальный подарок предателю.
Обжигающие слезы вновь заструились по впалым щекам. Не зная, что сказать, Рей втянула голову в плечи.
Финн вновь развернулся к ней и подошел еще ближе.
— Ты не могла его полюбить. Нет, нет, только не ты, Рей. Ты самый добрый, самый смелый, самый светлый человечек из всех, что мне встречались. Ты и этот монстр — это немыслимо. — Он положил руки ей на плечи. — Очнись, малышка. Я не знаю, каким образом он запудрил тебе мозги, но что запудрил, это точно…
Если не его слова, то его прикосновение решило все. Воспаленное сознание Рей разглядело в невинной дружеской ласке какую-то угрозу. Уже не владея собой, она вскрикнула и отстранилась. Мир заволокло Тьмой.
«Убей его, Рей! Ведь ты хочешь этого…»
На доли секунды только этот голос, полный темного искушения, единственный связывал ее с реальностью.
Когда вспышка безумия угасла, и к молодой женщине вернулась способность видеть и слышать, она отчетливо разглядела Финна, стоявшего на коленях со сгорбленной спиной и безжизненно поникшими плечами. Его голова была неестественно запрокинута, а рот открыт. Рей простерла над ним руку. Едва видимый сгусток энергии отделялся от ее кисти и окружал голову юноши слабо блестящим облаком.
Рей чувствовала, как тепло его жизни переходит к ней. Струится по венам вместе с кровью. Наполняет ее Силой. Тело Рей мелко подрагивало от удовольствия, словно на пике сладострастья. Глаза закатились. Эти ощущения были слишком прекрасны, слишком упоительны. Измотанная душа не могла противиться всепоглощающему соблазну. В какой-то момент ей начало казаться, что только ради такого-то хищного экстаза и стоит продолжать жить. Впитать, поглотить чужую душу. Сделать саму личность другого человека пищей для своей растущей мощи. О да…
НЕТ!
Рей опомнилась и отшатнулась, словно пробудилась от какого-то дикого сна. Обмякшее тело Финна завалилось на бок, и она, как подкошенная, упала рядом, не замечая оголтелого свиста маленького дроида прямо у себя над ухом. Дрожащими руками она схватила друга за запястье — и с облегчением выдохнула, ощутив биением пульса. Но когда Рей приподняла его голову — о Сила, что же она увидала! Сморщенная, как у старика, кожа. Резкие складки, просевшие на лбу, у переносицы и в уголках рта. Дряблые мешки под глазами. Легкая изморось седины у висков…
Финн не обладал даром Силы. Обычному человеку хватило нескольких мгновений — меньше секунды под страшным, неотвратимым гнетом Сердца бури, чтобы цветущая юность сменилась увяданием.
Рей в страхе зажмурилась. Безысходность завладела ее сердцем. Горло само исторгло демонический рев, способный лишить рассудка любого, кто его услышит.
Она пожертвовала Узами — священной нитью, которая связывала ее с любимым. Ей пришлось разорвать себе душу. Но ради чего? Выходит, она совершенно не властна над своей темной природой.
Сквозь гул в ушах она различила дробь многочисленных шагов. Не прошло и минуты, как палата наполнилась людьми, привлеченными ее безумным воплем и писком BB-8. Рей почувствовала копошение рядом. Кто-то из санитаров подлетел к ней, чтобы помочь подняться. Стайка врачей окружила Финна; слух Рей уловил их слабые вздохи, полные смятения и страха.
— Нет, нет, не трогайте меня!.. — произнесла она сперва шепотом, затем чуть громче.
Два человека резко отлетели от нее и приземлились на середине комнаты.
Ничего больше не замечая, Рей вскочила на ноги и бросилась прочь. Страх гнал ее все дальше и дальше, но так отчаянно она боялась вовсе не осуждения окружающих — что ей теперь окружающие? Она боялась себя самой. Этой неконтролируемой мощи, о которой она никогда не просила. Этой злой силы, способной уничтожить всех и вся.
С остервенелым рвением она петляла по верхним отделениям корабля, выныривая из одного коридора и тут же ныряя в другой. Будто зверь, неистово расхаживающий по клетке. Она надеялась, что после случившегося никто не отважится преследовать ее, и похоже, надежды оправдались. По крайней мере, Рей не видела за собой погони. Изредка встречавшиеся ей на пути обитатели «Второго дома» провожали недоуменными и подчас испуганными взглядами странную девушку в одной больничной пижаме, с безумным блеском в глазах.
Она искала выход на нижний уровень, к ангарам. Финн говорил, что «Нефритовая сабля» где-то там.
Отыскать корабль и бежать. Бежать как можно скорее! Прочь отсюда! Подальше от близких людей, от живых существ, которым она в любой момент может причинить непоправимый вред…
Призрачный детский смех летел ей вдогонку. Бывало, она видела крохотную фигурку в знакомых лохмотьях, которая мелькала впереди, насмехаясь и дразня.
— Рей!
Леди Акбар внезапно выросла прямо перед ней на противоположном конце коридора. А секунду спустя рядом появились и другие люди: кто-то с медицинскими повязками на предплечьях, кто-то — в форме местной охраны. Последним показался BB-8. Слабо посвистывая, он прокатился мимо небольшой толпы и остановился у ног Силгал.
— Моя девочка, куда ты собралась? — каламарианка сделала робкий шаг в ее сторону.
Рей ответила не сразу. Скованная страхом, отчаянно напряженная, подобно натянутой струне, она застыла посреди коридора, сложив руки у сердца так, словно пыталась унять его сумасшедший стук.
— Миледи, — наконец отозвалась она. И сама не узнала своего голоса — таким слабым, тихим он был. От долгого бега ее дыхание сбилось, и теперь каждое слово давалось с трудом. Горло полыхало. — Прошу вас, дайте мне уйти.
Леди Силгал должна ее понять. Нельзя, чтобы пострадал еще кто-то. Она должна исчезнуть, должна уйти — и чем скорее, тем лучше.
— Прошу... — повторила она с горечью.
Силгал остановилась и показательно подняла руки.
— Ты всегда можешь уйти, если захочешь, — она говорила тихо и ласково. С первых же слов она пыталась дать Рей понять, что, несмотря на все произошедшее, не питает к ней враждебных чувств. — Никто не станет удерживать тебя против твоей воли, и потом, ни у кого из нас не хватит на это сил. Но сперва выслушай меня. Пожалуйста, Рей, дай мне сказать, — повторила она чуть тверже. — Ответь мне, куда ты пойдешь совсем одна? Что будешь делать? Тебя ведь по-прежнему разыскивает Первый Орден.
— Я... я привыкла выживать... — отозвалась Рей вовсе не так уверенно, как ей бы хотелось.
— Вновь отправишься на Джакку? — желтые каламарианские глаза смотрели на нее с каким-то мягким укором. — А как же твой муж? Что ему делать, когда он вернется?
— Мой муж мертв.
— Ты не можешь знать наверняка, — спокойно возразила Силгал. — Разрыв Уз не всегда означает смерть. Бен перевернет галактику, он будет искать тебя, пока не найдет, ты сама это прекрасно понимаешь. А дети? Они появятся на свет где-нибудь на пустынной свалке? А когда станут старше, будут побираться? Нет, моя девочка, теперь ты несешь ответственность не только за себя, но и за них.
Ее слова оказали на беглянку именно то действие, на которое Силгал и рассчитывала. С долей стыда Рей опустила взгляд. Сквозь путаницу, царившую в ее голове, наконец прорезалась первая здравая мысль — что она, похоже, сходит с ума.
Видя ее замешательство, каламарианка отважилась сделать еще шаг.
— Даже если ты твердо решила уехать, то не надо делать этого вот так — впопыхах, как будто спасаясь бегством.
— Вы видели, что я сотворила?
— Я предупреждала Финна, чтобы он не лез к тебе без нужды, но он не слушал меня. В том, что случилось, есть и его вина.
— И все же. Сегодня пострадал Финн, а завтра — кто? Кто-нибудь из врачей? Или вы сами? — Рей судорожно помотала головой. — Мне здесь не место, миледи. Я — жена Бена Соло.
Жена Бена Соло, — повторила она громче, лихорадочным подрагивающим голосом. Зная, что ее услышат посторонние — все, кто находится рядом, все вокруг! — она ощущала какую-то неестественную, злую радость. — Я должна быть с мужем. Если он жив, то почему его нет рядом? Почему он оставил меня, ничего не сказав?
— Ты ведь понимаешь, что он ушел ради тебя, ради детей. Чтобы раз и навсегда обезопасить вас. Чтобы Сноук...
Рей не дала ей закончить.
— К хатту Сноука! К хатту всех! Если бы я знала, что задумал Бен, я бы не позволила ему уйти...
Он оставил ее один на один с врагом, который гораздо страшнее Сноука. И от этого врага ей не сбежать, не спрятаться, ведь враг этот скрыт в ней самой.
Силгал вздохнула с выражением, которое даже у расы каламари трудно истолковать как-то иначе — это было выражение глубокого, искреннего сострадания.
— Пойми, никому не дано убежать от себя. Твой главный враг скрыт в твоем сердце, моя девочка. Сдерживать его — не выход. Ты должна обуздать его, научиться управлять этой силой.
Наконец безумие начало отступать. Были ли тому причиной увещевания леди Силгал или что-то другое, однако сознание Рей озарило немилосердное прозрение — она ясно поняла, что едва было не совершила самую ужасную, самую отвратительную ошибку в своей жизни. Трусливо сбежав, она предала бы не только Бена, которому принесла священную клятву у Древа Силы; не только будущих детей, которых, возможно, обрекла бы на детство не лучше собственного, но и себя. Страх — это худшая из всех ошибок. Страх — это словно плазменный заряд прямо в лоб. Стоит единожды поддаться ему — и не успеешь оглянуться, как он убьет тебя, оставив лишь пустую оболочку, паскудно трепещущую от каждого шороха.
Рей почувствовала, что силы оставляют ее. Ноги уже не держали. Пораженная, раздавленная внезапным осознанием, она прикрыла глаза и, вся дрожа, осела на пол.
— Миледи, — с легким стоном выдавила она. — Помогите... или отпустите меня, или заприте где-нибудь подальше. Чтобы никто из тех, в ком течет живая кровь и в чьей крови есть хотя бы малое количество мидихлориан, не заходил ко мне. Ни Финн, ни вы сами...
В первые мгновения Силгал дернула головой, как будто хотела что-то возразить. Но уже через секунду — очевидно, так и не отыскав подходящих слов, — лишь печально кивнула.
— Хорошо, Рей. Все будет, как ты скажешь. Только не оставляй нас.
***
Леди Силгал сдержала слово. Рей была уверена, что идея ее ареста пришлась по душе многим обитателям корабля. Наверняка, слух о том, что произошло в медицинском центре, распространился по «Второму дому» со скоростью выстрела, и Рей оставалось только гадать, каких усилий стоило Силгал уговорить капитана Мейца оставить на борту его судна смертельно опасную темную тварь.
За закрытыми дверями, в самом дальнем конце верхней палубы, где никто не нарушал ее уединения, Рей понемногу успокоилась и стала чувствовать себя чуть более уверенно. Нельзя сказать, чтобы добровольное заточение вовсе не тяготило ее, однако в одиночестве она уже не испытывала прежнего страха. Ей хотелось верить, что хотя бы так те, кто сейчас находятся на борту, будут в безопасности.
Она приказывала себе не думать о том, что Сердце бури, если пожелает, способно разрушить сам этот корабль в считанные секунды.
Силгал обещала, что покинет «Второй дом» как только сможет и заберет Рей с собой — назад, на Мон-Каламари. Там, если только молодая женщина пожелает, она сможет жить одна, вдалеке от войны и от тревог, спокойно готовиться к родам. Этот план, честно говоря, казался Рей так себе, но лучшего никто из них двоих так и не смог придумать.
Рей уже слыхала о том, что Сопротивление активно готовится нанести врагу ответный удар, однако «Второй дом» решением командования должен был остаться в стороне от сражения, на своем прежнем месте в системе Аурея. Ведь Штабной фрегат — это не просто судно, это парящая в космосе крепость, это оплот Сопротивления, утрата которого равносильна поражению.
Подчиняясь желанию Рей, леди Силгал не навещала ее. Они держали связь исключительно при помощи комлинка. Кроме своей покровительницы Рей общалась разве что дроидом-акушером, который навещал ее строго раз в два дня, да еще с BB-8, который с внезапным упрямством не пожелал покидать свою подругу. Уж ему-то нечего бояться ее общества, заявил он. В нем нет мидихлориан, да и откуда им взяться? Верный маленький дроид ежедневно приносил Рей еду и чистую одежду. Он развлекал ее своим бессмысленным свистом и успокаивал, если ей становилось тоскливо.
Пару раз Рей чувствовала присутствие Финна — друг подходил к ее камере и подолгу стоял у дверей в нерешительности, но потом всегда разворачивался и уходил восвояси. Однажды обжегшись, он боялся вновь приблизиться к пламени, хотя, кажется, по-прежнему тянулся к нему.
В тишине, в забытье, отделенная от всего мира прочными стенами из дюрастали, Рей Соло — Сердце бури, последняя ученица легендарного Люка Скайуокера, жена его племянника и будущая мать, вероятно, единственных теперь наследников Избранного, — ждала, сама не ведая, чего. Ей оставалось только гадать, где сейчас Бен, жив ли он, удалось ли ему хоть отчасти осуществить свою задумку — хотя бы вернуть под свою руку беглых рыцарей Рен. А что, если он окажется на Биссе, когда туда прибудут корабли Сопротивления? Что, если в грядущее бойне они с матерью так и не сумеют выбраться живыми?..
Рей знала, что однажды, когда у нее не останется никаких надежд дождаться Бена, ее душа тоже навек умрет, как бы окаменеет. Но сила камня в том, что он уже не может плакать, страдать, сомневаться. Каменной рукой она защитит Бейли и Рио. Она не подпустит к ним Сноука — не подпустит никого, кто может причинить вред ее малышам. Даже Финна, если потребуется.
Свет покидал ее.
Теперь Рей ясно понимала это. Если бы у нее спросили, как она себя чувствует, ей на ум пришел бы спидер с пробитым днищем, оставляющий за собой масляную дорожку. Она тоже была разбита. Где-то в ее душе образовалась брешь. Вера, надежда, мечты — все утекало через эту брешь, как машинное масло из поврежденного двигателя.
Рей с Джакку, где она теперь? Где эта невинная девочка, привыкшая зарабатывать на жизнь тяжелым трудом? Где эта смешная идеалистка, свято верящая, что ее счастье просто где-то затерялось, но однажды обязательно ее найдет? Где эта непорочная душа, что принесла джедайский обет камням на Тайтоне? Что осталось от нее? Рей сама не узнавала себя в этой разбитой, отчаявшейся женщине. В этой полусумасшедшей беременной, которая вцепилась в иллюзорные образы своих будущих детей с яростью ранкора.
Ее нет. И, возможно, никогда и не было.
Когда она говорила эти слова Финну, Рей не сознавала того, что повторяет то, что говорил Кайло о самом себе — о юном принце Бене Соло с той картины на «Сабле».
Рей вспоминала видения прошлого — его прошлого, завеса которого приоткрылась для нее, когда Узы начали вступать в свои права. Помнила его безмолвный крик. Помнила муки души, расколотой надвое, медленно отравляемой всепроникающей Тьмой. Неужели она становится такой же, как он? Неужели и ей предстоит пройти через все то, через что когда-то прошел ее супруг?
«Никому не дано убежать от себя. Твой главный враг скрыт в твоем сердце, моя девочка. Сдерживать его — не выход. Ты должна обуздать его, научиться управлять этой силой».
Управлять мощью Сердца бури… но как? Все, кто мог обучить этому, покинули ее. Люк Скайуокер мертв. Он не являлся ей никогда, даже в обличье Призрака Силы, хотя Бен говорил, что однажды слышал его голос. Ее муж где-то далеко, она больше не может его чувствовать. Она была бессильна перед надвигающейся Тьмой. Тьма неспешно наползала на нее, околдовывала, выворачивала наизнанку. Обнажала все страхи, все слабости.
«Рано или поздно Сердце бури прорвется сквозь твою душу в мир».
В том, что изначально звучало, как ничего не значащая угроза, теперь Рей виделось зловещее предсказание. Правильно ли она поступает, идя наперекор самой своей сути? Правильно ли она сделала, когда отказалась принять это бремя и обрекла не только себя, но и Бена на страшную муку? Быть может, это ее судьба — обрести невиданную разрушительную силу, и будь что будет?
Но нет. Она слишком хорошо представляла себе, что именно будет, если она сдастся. Сперва ее дети канут во Тьму, а затем — однажды, когда-нибудь, — и весь мир превратится в одно статичное ничто. В пустоту, посреди которой Сердце бури — единственное оставшееся живое существо, бесконечно могущественное и отвратительно ничтожное, — бессильно сожмется в комок, как те мертвые дети в шахте, и в конце концов погибнет от мучительного Голода, влияние которого Рей чувствовала на себе уже сейчас. Сладость энергии мидихлориан, украденной у другого, то и дело всплывала в памяти и все больше опьяняла сознание. Стоит поддаться искушению — и очень скоро она ни о чем другом и думать не сможет.
Извечная борьба Тьмы и Света — это и есть путь жизни. Рей воочию видела, какой была Сила без этого противостояния. Нельзя нарушать баланс. Нельзя, чтобы одна из сторон получила столь внушительный перевес. Иначе в конце концов вселенский поток возвратится к тому, чем он был изначально — холодной застывшей глыбой.
Рей ждала. День ото дня в ее убежище, в ее собственном укромном мирке не менялось ничего — и это ее устраивало. Внешний же мир постепенно становился для нее каким-то нереальным. Иной раз затворницу посещала сумасшедшая мысль, что, может быть, там, за окружившими ее стенами и вовсе нет ничего — что это она сама придумала и Силгал, и Финна, и «Второй дом», и Сопротивление, и целую галактику с ее бесчисленными народами и расами...
Ее беременность приближалась к двенадцатинедельному рубежу. Живот еще не начал округляться. Но вещи, которые еще недавно сидели на Рей свободно, постепенно становились тесными — или ей только так казалось?
Главное — с нею были ее дети. С каждым днем она чувствовала их все явственнее. Естественное единение матери и дитя не только во плоти, но и в Силе, которое не назовешь иначе как чудом. Во время медитации, которую Рей не оставила даже теперь, она могла не только отчетливо слышать биение крохотных сердец безо всяких медицинских приборов, но и видеть их, Рио и Бейли, в безмятежности материнского чрева. Несмело, как бы украдкой она заглядывала за полог тайны — и всякий раз невольно чувствовала укол стыда. Как-никак, своим проникновением она нарушала естественный уклад, ведь если эта тайна до поры скрыта в женском теле, то у природы должны быть на то причины. Но с другой стороны, если Сила дала ей, матери, возможность наблюдать за своими детьми задолго до их рождения, стоит ли пренебрегать этим даром?
Да, дети стали для нее всем. Они были ее силой, ее миром. Невольно Рей вкладывала в них слишком много себя. Порой она задавалась вопросом: не родилась ли такая яростная материнская привязанность просто от безысходности?
Изредка она заставляла себя взглянуть в зеркало — и то, что она видела, ни у кого не вызвало бы оптимизма. Пока новые Скайуокеры крепли под покровом плоти, их мать чахла в четырех стенах. Ее кожа давно приобрела нездоровый желтоватый оттенок, глаза запали. Плечи обострились, а под ключицами проступали слишком глубокие ямки. Это были лицо и тело женщины, которая давно утратила волю к жизни, и держится за детей в своем чреве, как за последнюю соломину, которая не позволяет ей пасть в бездну.
Что останется от нее, когда им придет срок отделиться?
По собственной воле она превратилась в живой сосуд для зреющей жизни, в оболочку, которая сама по себе не имеет никакой ценности. День за днем перед нею упрямо маячил туманный образ несчастной Падме Наббери, которая закончила свои дни такой же безвольной оболочкой. Что если это и ее судьба — пасть, дав жизнь детям, и освободить место для новой главы в истории прославленного рода? Рей помнила свое видение. Почему Бейли и Рио никогда не видели своей матери?
Но самым ужасным было то, что мысли о смерти в родах, сколь беспочвенными они ни были, нисколько не пугали Рей. Разве подобная развязка для нее не стала бы избавлением от Сердца бури? Разве ее смерть не отвратит угрозу еще на какое-то время — быть может, на сотни лет, пока великий дух не отыщет для себя новое тело? И раз ей все равно суждено умереть, то подобная смерть во имя жизни будет по крайней мере не бессмысленной...
***
В один из вечеров Рей уже готовилась отойти ко сну, когда движение дверной створки заставило ее в смятении подскочить с постели. Со всей ловкостью, на которую еще было способно ее тело, она поднялась на ноги и выпрямилась, готовая ко всему. Это не мог быть BB-8 — единственный, кому разрешалось свободно приходить и уходить. Ее маленький друг давно был с нею.
Две женщины переступили порог. Одной из них была Силгал, чему Рей не удивилась ни на мгновение — в конце концов, без согласия этой влиятельной каламарианки никто, даже капитан, не осмелился бы войти сюда. Но ее спутница...
— Генерал... — ошеломленно выдохнула Рей.
В последний раз она видела Лею Органу... страшно подумать, когда. Но ее сердце по-прежнему помнило эти ласковые бархатные глаза, этот очаровательный облик маленькой пожилой женщины, полный какой-то материнской мягкости и вместе с тем несгибаемой воли.
Ничего не говоря, Лея протянула к ней руки. С секунду Рей стояла, молча оглядывая свою свекровь с головы до ног, как будто все еще не верила, что перед нею в самом деле генерал Лея. А затем, мелко подрагивая, упала в радушные объятия. По крайней мере, мать Бена наконец здесь — а значит, непонятному ожиданию пришел конец.
Несколько мгновений пролетели в спокойствии и безмятежности. Нежные родительские прикосновения заставили Рей — пускай всего на считанные мгновения — поверить, что отныне все ее тревоги позади.
Все как тогда на Ди’Куаре. Как же это было давно… словно во сне.
— А Бен? — едва слышно прошептала Рей на ухо свекрови.
Та резко дернула головой, не в силах ответить как-то более обстоятельно. Но Рей и этого оказалось достаточно. В глубине души она уже знала ответ и была готова к нему. Она смежила веки, уже не пытаясь удержать слез.
Мертв. В самом деле мертв.
Сбылись худшие ее страхи. Ее мужа уже нет — значит, нет и ее самой. И это не пустые слова сгоряча и не глупый пафос. Она физически ощущала холод смерти, ужас безграничной пустоты.
Лея устремила взгляд куда-то вниз, и ее лицо впервые озарила слабая улыбка, в которой промелькнуло что-то лукавое.
— Позволишь мне?
Рей смущенно кивнула.
Ладонь пожилой женщины мягко прошлась по ее животу. Рука Леи источала странное тепло.
— Какой срок?
— Одиннадцать недель и пять дней, — отчеканила Рей без запинки.
Внезапно ее лицо вспыхнуло. На щеках проступил алый поцелуй стыда.
— Вы... вы осуждаете меня? — прошептала она.
— Осуждаю тебя? — Лея усмехнулась весело и немного надменно. — Интересно, за что же? Быть может, за то, что ты вернула мне сына? За то, что носишь моего внука? Или за то, что именно ты подарила нашей семье каплю надежды, в которой мы все так нуждались? Нет… — Лея спокойно покачала головой. — Как я могу тебя осуждать? Я тоже была молодой. Тоже любила. Тоже совершала глупости. Кому как не мне знать, какое это счастье терять голову ради любимого…
Генерал слегка отстранилась, чтобы оглядеться сноху. И конечно нездоровая худоба беременной и ее потухший взгляд тотчас повергли Лею в неописуемый ужас.
— Кто это допустил? — спросила она с негодованием в голосе и поглядела на Силгал. — Кто осмелился посадить жену моего сына под замок?
Леди Акбар собралась было ответить, однако Рей опередила ее.
— Это я сама. Я попросила, чтобы меня заперли. Мне было страшно...
Собственные слова показались ей бессвязным лепетом. Рей с досадой умолкла.
— Страшно? — недоуменно переспросила Органа. И тут же оборвала сама себя: — Впрочем, потом. Все потом, сейчас не время... Идем, — она настойчиво ухватила Рей за руку чуть выше запястья. — Здесь нам с тобой нельзя оставаться. Я вернулась только за тобой. И мне следует извиниться за то, что я не сделала этого раньше. Но видишь ли, глупая старуха надеялась, что сумеет предотвратить катастрофу, которой сама же дала ход. Расскажешь мне о ваших приключениях по дороге. Давай, милая, необходимо поторопиться...
Рей изумленно моргнула раз и другой.
— А как же Сопротивление?
Только бы генерал не подумала прибегнуть к дешевой отговорке — будто для Сопротивления она больше никто. Видит Сила, это ложь! И лишенная былых званий, Лея Органа остается для своих друзей символом свободы и праведной борьбы. Даже Рей, которая провела среди этих людей не так уж много времени, чувствовала благоговение и любовь, которую каждый из них питал к этой женщине. Генерал Лея стала сестрой и матерью почти для каждого из них. Теперь, когда Бена больше нет, его матери не нужно делать мучительный выбор. Она не должна бросать Сопротивление, бросать свое детище — уж по крайней мере не ради нее, Рей.
Лея нахмурилась и, испустив вздох сожаления, отвела взор.
Вместо нее ответила Силгал. Пристально оглядев Рей, каламарианка тяжело проговорила:
— Сопротивления больше нет. Последняя надежда демократии погибла сегодня. Лея права, моя девочка, вам надо уходить.
