GhostBuster

Оборудование загружено в багажник, топливный бак заправлен полностью, необходимые теплые вещи, на всякий пожарный, уложены в сумку, висящую сейчас на плече Луи, куда предусмотрительно были положены термос с чаем и пара десятков бургеров. И Гарри все еще не покидает чувство беспокойства, даже когда он сотню раз все перепроверил и даже положил всего сверх нормы. — Аккумулятор запасной взял? — нервно глядя на уже порядком раздраженного Луи, спрашивает Стайлс, прекрасно осознавая, что он ведет себя, как курочка-наседка, но он ничего не может с этим поделать. Парню стыдно, потому что он знает, что Томлинсон это ненавидит, но он правда не в силах управлять этим. — Да, мамочка, — закатывает глаза Луи, скрещивая руки на груди. Гарри только открывает рот, чтобы спросить еще что-нибудь, как Томмо прерывает его: — еда в сумке, сигареты оставил тебе, телефон заряжен, сигнальная ракета… — Луи, на самом деле, не помнит, клал ли ее, но надеется, что Стайлс не заметил его секундную паузу, — тоже в багажнике. Все камеры с собой. Фонари и прожектора тоже. Бак я заправил, колеса накачал, перед выездом не пил, сам не голодный. Голос Луи говорит сам за себя: раздраженный и с сарказмом. Честно, Гарри очень стыдно за свое поведение, но его тоже можно понять. Его парень, черт возьми, ночами шатается по опасным заброшенным зданиям за сто сорок шесть (Гарри смотрел в интернете) километров от дома, снимая это для YouTube, и Стайлс ненавидит этот его формат видео, а сейчас у него плохое предчувствие, и волнение, кажется, плещется уже у макушки, что он должен еще делать? — Прости, — тихо хрипит Гарри, опустив голову. — Я просто… Плохое предчувствие. — Оно у тебя всегда, — улыбается Луи, но он все еще немного бесится с такого поведения Гарри. — Но сейчас оно правда сильнее! — пытается что-то доказать своему парню Стайлс, как будто не знает, что упрямее Томлинсона нет никого на свете. Они смотрят друг другу в глаза пару секунд, и на лице Луи расплывается умиленная, слегка подбадривающая улыбка. Сделав два шага вперед, Томмо заключает Гарри в крепкие объятия. — Все будет в порядке, Хаз, как и всегда. Когда у меня что-то случалось плохого? — Стайлс только хочет упомянуть случай, когда Луи напоролся на какого-то алкоголика с ножом несколько месяцев назад, но Томмо перебивает, — И у меня всегда с собой пушка, никакой мужик с ножиком ничего мне не сделает. Правда. Ты же помнишь, что я делаю это для нас? Не волнуйся, Гарри, все будет хорошо, я тебе обещаю. — Угу, — мычит в плечо парня Стайлс, прижимая его к себе крепко-крепко, все еще не в силах отделаться от чувства, что что-то не так. — Позвони, как приедешь туда, и как снимешь все. Пожалуйста, Лу. — Обещаю, Гарри, я позвоню тебе сразу, как сяду в машину, — Луи распускает объятия и отходит, поправляя одной рукой лямку спортивной сумки на плече, а второй поглаживая предплечье Стайлса. — Постарайся уснуть сегодня ночью, ладно? Тебе завтра на работу. Гарри сдавленно кивает, резко переводя взгляд с лица Луи на его пальцы, держащие его руку, и обратно. И даже уверенное выражение лица Томлинсона не помогает Стайлсу чувствовать себя хоть каплю лучше. Выдохнув, парень бросается вперед и обвивает руками Луи, прижимая к себе, как будто в последний раз. (На самом деле, ему кажется, что так и есть.) Он чувствует, как поднимается и опускается спина Томмо, когда он дышит, волосы парня щекочут Гарри лицо, и он слегка дрожит, когда Луи обнимает его в ответ, поглаживая по спине, словно говоря: «Все в порядке, все хорошо, не волнуйся». Но как Стайлс может не волноваться, когда ему придется засыпать, зная, что парень, которого он до глубины души любит, находится в опасном для жизни месте, ночью, абсолютно один, обвешанный оборудованием? Да, Гарри в курсе, что Зейн, водитель и лучший друг Луи, будет стоять у дороги и ждать Луи — или выстрела сигнальной ракеты в самом, самом, самом экстренном случае. Да, Гарри в курсе, что у Луи при себе пистолет, куча света и камеры, чтобы отбиться, если что. Да, Гарри в курсе, что там в десяти минутах езды город и больница. Но еще также Гарри в курсе, что, обвешанный многокилограммовым оборудованием, Луи далеко не убежит. Также Гарри в курсе, что, провались Луи под пол, его никто не найдет, а если и найдет — не факт, что живого, и почти сто процентов что, покалеченного настолько, чтобы Луи потом никогда не встал с инвалидного кресла или больничной койки. Также Гарри в курсе, что Луи очень неорганизованный, но при этом амбициозный, и вполне может натворить делов, не имея при этом чего-нибудь, чтобы исправить что-либо, если что вдруг пойдет не так. О Боги, Гарри так сильно ненавидит это увлечение Луи. Но не может ничего с этим сделать, потому что знает, что Луи любит это также сильно, как он терпеть не может. Гарри не может лишить Луи того, что тот обожает и в чем видит смысл, потому что Гарри любит Луи. — Я люблю тебя, — бормочет он в ухо Томлинсону, отпуская от себя. — А я люблю тебя сильнее, — подмигивает Луи, напоследок целуя Гарри в губы и садясь в машину. — Я вернусь так скоро, как смогу! Жди завтрак в постель. Так почему же если Луи любит Гарри, он не может сделать для Гарри того же? Ходить на заброшки реже, снимая побольше других роликов. Не выбирать дни, когда Стайлс не может ехать и брать с собой Гарри. Что-нибудь такое. Монтаж роликов, их съемка, их разбор, поиски новых мест… Это отнимает у Луи столько времени, которое он мог бы провести со своим парнем. Гарри не просит отказаться. Гарри же знает, что основной доход канала Луи и их маленькой семьи в целом строится на этих роликах про заброшенные усадьбы и церкви. Гарри просит сделать так, чтобы привидения не занимали в жизни Луи больше места, чем он. *** Огромное здание, освещенное только луной, выглядит устрашающе, но еще страшнее выглядит небольшой лес на подходе к нему. И одинокая тропинка сквозь, по которой Луи и предстоит идти. В крови бурлит адреналин, и эти первые ощущения ни с чем не спутаешь. Луи делал это так много раз. Так почему сейчас сердце стучит чуть быстрее, чем раньше? Наверное, Луи просто настроил себя так из-за слов Гарри. Нужно просто делать свое дело, снимать ролик, желательно со страшными ракурсами для красоты картинки. Нужно делать свое дело, потому что это важно. Луи любит это. Луи любит, когда кровь стучит в висках от страха. Луи любит, когда мурашки бегут по телу от каждого шороха. Луи любит, когда все вокруг кажется живым и таинственным. Луи до одури любит чувствовать колющий страх в груди. Но, знаете, Гарри Луи любит сильнее. И он бы рад остаться дома, рад бы отказаться от этого, потому что прекрасно видит, как Гарри больно и страшно смотреть вслед отъезжающей машине Томлинсона. После сотни тех раз, когда в словах Гарри проскальзывали упреки и замечания по поводу заброшенных зданий, Луи действительно хотел бы перестать делать больно и себе, и Стайлсу. Он не может по двум причинам: Луи влюблен в страх и риск; Луи зарабатывает этим на жизнь себе и Гарри. Если Луи перестанет снимать на заброшенных локациях, его канал скоро перестанет быть кому-то интересным, ведь остальные видео набирают просмотры только по инерции, и это чертово шоу «GhostBuster» сейчас просто делает им жизнь. Возможно, когда у них будет достаточно средств, чтобы обеспечить себя до самой старости, Луи бросит это дело. Но сейчас он не может, и ему остается только надеяться, что Гарри не надоест постоянная нервотрепка, и он не бросит его. Для такого случая у Томлинсона в сумке сейчас лежит обручальное кольцо, которое он хочет преподнести Гарри этим утром, сразу как вернется домой, потому что он уже не в силах терпеть. Луи хочет, чтобы Гарри был его мужем. Потому что Луи любит его больше всего на свете. — В общем, ты все и так знаешь, Луи, — Зейн похлопывает друга по плечу. — Если что, кричи, а если ты совсем далеко внутри, стреляй сигналкой в окно. Надеюсь, ситуаций, в которых сигнальная ракета не поможет, не будет. Удачи. — Поддерживаешь ты мастерски, конечно, — усмехается Томлинсон и обнимает Малика. — Ты стоишь здесь? Фары не выключай главное. — Помню, не дурак, — кивает парень и пихает Луи в сторону заброшенной усадьбы. — Все, иди. Жду тебя через пару часов. Не обоссысь главное. — Как будто я первый раз, — смеется Томмо и, отсалютовав Зейну, уходит в темноту леса. Зейн, как просил Гарри, отсылает тому SMS с текстом «Он пошел на территорию. Я смотрю за ним, не волнуйся.» и садится внутрь машины, чтобы не замерзать. Он тоже волнуется за Луи, но ему и самому тут страшно посреди пустой дороги одному, так что он, пожалуй, закроет дверцу и заблокирует ее. На всякий случай. Свет от фонаря Луи мелькает через ветки деревьев, и подмерзшая земля хрустит под ногами чуть ли не на всю округу в устрашающей тишине. А может, хрустят кости тех, кто тут был, по которым Томмо так безбожно ступает, но ему не хочется проверять. В очертаниях деревьев то и дело мерещатся образы призраков, духов и прочей нечисти, и Луи по-хорошему стоило бы уже перестать зацикливаться на этом, спустя два года после первого выпуска «GhostBuster», но он все еще пугается каждого шороха и каждой тени. Возможно, он поломал себе психику с этими призраками, но Томлинсон все еще считает себя адекватным и ночами не видит в углах квартиры фантомов, так что продолжает ходить на заброшенные места. Очередной шаг отдается гулким эхом в ночной темноте, пар изо рта Луи вылетает белым облачком, а задний фонарь резко моргает пару раз и включается вновь. Такие моменты пугают Томлинсона до ужаса, но тут он лишь тихо ругается себе под нос, продолжая идти дальше. Лес кончается, и Луи стоит перед огромной усадьбой, оглядываясь и снимая все вокруг себя. Он включает режим ночного видео на камере и тяжело вздыхает. — Тут вокруг просто неимоверно темно. Вы видите в зеленом свете все то, чего я не вижу от слова совсем, — Луи снимает основной план и лес. — Ей-Богу, я так сильно не хочу идти вну… Откуда-то слева раздается хруст или нечто подобное. Томлинсон резко поворачивается и быстро дышит, пытаясь разглядеть в чаще леса хоть что-то. — Здесь кто-нибудь есть? Лес молчит, только эхо разлетается по округе. Луи тяжело сглатывает и делает шаг в сторону входа, чуть морщась от хруста под ногами. — Никто мне не отвечает, а оно и хорошо, потому что я бы помер прямо тут, если бы мне кто-то ответил, — Томмо усмехается, но усмешка выходит сдавленной и с ноткой страха. Оно и понятно — никто кроме него бы не полез сюда пасмурной ночью. Слишком страшно. Здание усадьбы давит сверху своей устрашающей массивностью. Штукатурка в некоторых местах пообвалилась, и ночью это выглядит еще более разрушенно, чем днем. Голые кирпичи на углах, потрескавшаяся лепнина и эта чертова болтающаяся на петлях дверь — все кажется таким неестественным, как будто кто-то специально пришел сюда и создал устрашающую атмосферу. В груди холодит страхом, в нос бьет запах сырости при приближении к зданию. Пульс стучит в висках, когда Луи толкает дверь внутрь. С леденящим душу скрипом она подвигается, освобождая путь. Внутри непроглядная тьма, и даже три фонаря не могут ее осветить. Она кажется Луи бесконечным коридором, и пол отзывается протяжным печальным скрипом, как только парень заходит внутрь. — Создается такое ощущение, будто я в каком-то рассказе Стивена Кинга, — тихо говорит Томлинсон, с неподдельным ужасом глядя на обгорелые картины, изрисованные краской из баллончика ободранные стены и покрытый плесенью да паутиной потолок. Все вокруг выглядит таким ненадежным, как будто вот-вот сорвется и упадет, ломая прогнивший пол. — И будто я сейчас обернусь, а на меня будет пялиться пара глаз… Не буду оборачиваться, знаете. Вдруг справа раздается какой-то звук, похожий на человеческий голос, и Луи уже не до шуток. — Блять, — цедит он сквозь сжатые зубы. — Погодите, что за херня? Он светит в ту часть зала, из которой слышался звук, но там пустая стена. — Как будто картины разговаривают, — бормочет под нос Томлинсон, шагая вперед. Он осторожно ступает на прогнившие половицы, освещая перед собой просторный холл с двумя лестницами в разные стороны. Между перилами стоит побитая временем статуя, и она даже в свете дня, мягко говоря, стремная, а ночью выглядит, как исчадие ада. Ведь игра света и тени заставляет воображение рисовать нечто непонятное в каждом углу и каждом предмете мебели, которой тут, к счастью, не так много, а ощущение, что за спиной кто-то стоит и смотрит, не покидает сознание Луи. Под потолком виднеется паутина, раскачивающаяся из стороны в сторону, хотя ветра в здании нет. Такая чертовщина всегда пугает Томлинсона, а сегодня еще и холодно, поэтому пар, идущий изо рта, тоже кажется призраком. Набравшись сил, Луи выдувает из легких весь воздух, потом вдыхает полной грудью и как можно громче задает полюбившийся зрителям вопрос. Тишину страшного здания надвое прорывает высокий громкий голос: — Здесь кто-нибудь есть? — мгновение Луи оборачивается по сторонам. — Если здесь кто-нибудь есть, дайте знак! Сначала все более-менее спокойно, а главное тихо, но в тот момент, когда нервы Томмо приходят в нормальное состояние, на втором этаже раздается грохот, как будто что-то падает. — Ебать! — вскрикивает Луи и едва ли не подпрыгивает на месте. — Ебать-ебать-ебать. Дрожащей рукой парень тянется к дополнительному свету, но не успевает его включить, потому что снаружи на мгновение раздается то ли волчий вой, то ли человеческий крик. — Е-е-ебаный в рот, — тянет Томмо с своей привычной манере. Редкий выпуск, когда он не ругается, и сейчас определенно не тот день. Ускорившись, Луи чуть ли не бежит в следующий зал, ощущая, как под ногами опасно прогибается пол. Кажется, снизу подвал, и при особо сильной нагрузке пол может проломиться. В соседнем зале у стены грудами свалены доски, а в потолке зияет дыра. За потрескавшимся стеклом окна растут деревья, и иней на них отсвечивает в камеры, создавая иллюзию призрака. — Знаете, тут очень страшно находиться. Можете верить, можете нет, но это первый раз, когда у меня непреодолимое плохое ощущение, — о да, Луи только сейчас понимает, что повторяет слова Гарри. — Как будто кто-то сейчас стоит и смотрит, стоит и смотрит. Все идет хорошо до тех пор, как Луи резко поворачивается и видит противоположную стену. — Да блять! — кричит он, глядя на граффити в виде висельника. — Вот скажите, кто такой долбоеб, что ходит и рисует в таких местах такое? Руки бы пообрывал. Наверное, этот выпуск не затянется надолго. Потому что прошло от силы минут семь с тех пор, как Луи сюда зашел, а следующее, что он слышит, это лязг цепей откуда-то со второго этажа, хлопок закрывающейся двери из первого зала и хриплый шепот прямо над ухом. Ух-х-ходи-и-и. Луи на секунду замирает, не в силах сделать что-либо. Легкие сковывает паникой, конечности сводит, а оборудование внезапно перестает вообще ощущаться, потому что Томмо срывается с места, как ошпаренный, и с криками «Бля-бля-бля!» несется к выходу. Он не слышит шагов сзади, и не чувствует леденящего холода, или еще чего, но ему безумно, безумно страшно. — Почему я, блять, только делаю это?! — орет Луи, и он уже близко к выходу, когда все перестает казаться справедливым и праведным. Вместо того, чтобы оттолкнуться, левая нога проваливается куда-то вниз под треск ломающихся половиц и перекрытий, Томлинсон по инерции летит вперед и валится на пол, разрывая одежду и кожу на локтях и ладонях. — Черт, блять, нахуй, ебанное дерьмо! — кричит парень и пытается вылезти, но вместо этого нога проваливается вниз по бедро. Луи чувствует боль еще и в ноге, которую, кажется, разодрало просто полностью. — Зейн! Зейн, блять! Скажи, что ты меня слышишь, Малик! Голос срывается от того, как громко орет Томлинсон, но в глубине души он знает: Зейн его никак не может слышать. На всякий случай, Луи на мгновение замирает, прислушиваясь, но снаружи не раздается никаких признаков бегущей к нему подмоги в лице смуглого напарника. Томлинсон смотрит на разбитую камеру и трещину на фонаре, прикидывая, чем ему стоит отбиваться, но потом он понимает, что от призрака камерой не отобьешься, и ему становится еще более страшно. — Ракета, где она, блять, где ракета? — Луи роется в карманах, шарит по всему телу, водит рукой по штанинам, но ее нигде нет. — Бля-я-ять. Ну нет, ну блять, нет-нет-нет. Но сигнальной ракеты нет, и нога затекает, и пол трещит, как будто это полусантиметровый лед. Кажется, Томмо помнит, как оставил сигнальную ракету на столе, потому что она не поместилась, и упс? Гарри напоминал ему об этом. — Блять, Гарри, почему я тебя не слушаю никогда? — цедит сквозь зубы Луи, пытаясь подтянуться, но вместо этого усиленная тяжесть ломает пол окончательно. Томлинсон летит вниз вместе со всем оборудованием, и, кажется, выживет только закрепленная на лбу GoPro. На полу подвала около двадцати сантиметров талой воды, воняющей плесенью, и это первое, что чувствует Луи. Второе, что он чувствует, это безумная, ужасающая, адская боль в левой ноге, которая подогнута под правую под очень неестественным углом. У Луи нет слов. Все, что он может выразить по поводу этой ситуации, он выражает. — Блять, ебанный пиздец нахуй! — и силы, чтобы что-то говорить, кончаются. Луи только кричит. От боли. От страха. От холода. Все это пронизывает до мозга костей, каждую клеточку, каждый нерв. Томлинсон состоит целиком и полностью из страха, боли и холода сейчас. Он в панике, кажется, ну или он ударился грудью и отбил легкие, потому что Луи не может дышать. Едва держась на локтях, чтобы не упасть лицом в воду и не захлебнуться, Томлинсон стонет и пытается нормально вдохнуть, но получается через раз, и парень правда клянется, что больше никогда, блять, никогда не попрется на заброшенные локации. — Никогда, блять, никогда, — отплевывается от воды Луи, думая вслух. — Нахуй этот «GhostBuster». Наху… бля-я-ять, — нога снова начинает болеть, и Томлинсон уже не может терпеть это. Из его рта непроизвольно льется поток отборного мата, трехэтажного и нескладного в некоторых местах, и ему больно, и ему очень-очень плохо. И еще очень страшно. Но паника отходит на второй план за здравым смыслом Луи, потому что он прекрасно понимает, что ему нужно спасаться самому сейчас, а для начала — вылезти из ледяной воды. Через боль и стоны с криками, тяжело дыша и выкрикивая проклятия, Томмо медленно ползет к лестнице, благословя всех мыслимых и немыслимых богов, что тут нет запертой двери или деревянной лестницы с прогнившими ступеньками. Камера и свет остаются лежать в воде, и Луи плевать, потому что камера, скорее всего, уже мертва, и она не Иисус, чтобы ее воскрешать, а свет ему на хер не нужен сейчас. — С-сука, больно, — бормочет Томлинсон, проползая вперед и затем подтягивая рукой сломанную ногу. Он преодолевает какие-то пять метров около десяти минут, и когда Луи вылезает из воды на лестницу, он без сил падает на ступени, а его одежда насквозь мокрая, как и все вещи и оборудование. Луи молится только об одном: чтобы его телефон не разбился в хлам и чтобы вода не умертвила его. Потому что только на мобильник у него и есть надежда сейчас. — Живи, прошу тебя, родненький, — хрипит севшим голосом Томмо, доставая разбитый (неудивительно) телефон из кармана. — Пожалуйста, — парень всхлипывает и шмыгает носом, но терпит, хотя боль адская. Экран не загорается, сколько бы Луи не нажимал на кнопку включения. И сейчас ему кажется, что он заплачет, если мобильник не заработает. — Давай-давай-давай, работай! — хрипло кричит Томлинсон, и это даже помогает. Телефон оживает в руках, но половина экрана черно-белая, хотя сейчас парню это не важно. Он нажимает на контакт Зейна и дрожащей рукой подносит телефон к уху. И не слышит ничего, потому что здесь не ловит сеть. — Блять! — Луи со всей силой бьет кулаком по ступеньке, рыча с полустоном. Собрав все свои оставшиеся силы в кулак, Томлинсон начинает ползти вверх по лестнице, сопровождая это криками от боли в сломанной ноге. По щекам изредка текут непроизвольные слезы, но Луи не зацикливается на этом, вытирая их грязным рукавом. Ему, блять, больно, он может позволить себе пару слезинок. Когда преодолено десять ступенек, руки дрожат очень часто, и в них уже не осталось ни капли сил, телефон сообщает о пойманной сети. И Томлинсон действительно чувствует себя самым счастливым в мире человеком. — Аве Мария, блять! — кричит он, победно поднимая руку, которая тут же безвольно падает на ступеньку. Сенсор уже едва воспринимает промерзшие пальцы, но Луи удается набрать Зейна и лечь ухом на телефон, потому что руки его уже не держали в приподнятом положении. — Алло? Луи, все в пор… — только успевает сказать Малик с неприкрытым волнением в голосе, когда Луи перебивает его: — Блять, Малик, пиздуй свою жопу сюда, я ногу сломал! — орет в трубку парень, тяжело дыша и слыша ядерный мат пакистанца с той стороны трубки. — Блять, быстрее, я сейчас замерзну нахуй. — Да заткнись, Томмо, что случилось вообще? — судя по звукам, Зейн бежит, прорываясь через ветки. — Я ногу сломал, идиот, что тебе, блять, непонятно?! — уже чуть не визжит Томлинсон, быстро и резко дыша от холода и боли. Ему уже не страшно даже, ему, сука, опиздохуительно больно. — Тут этот ебаный пол провалился, и я пизданулся в подвал. Ох, ебаное дерьмо, Малик, быстрее нахуй, тут холод, как будто я на ебаном Плутоне. — Не еби мой мозг, Томлинсон! Где тут вход в подвал? — голос Зейна раздается не только из телефона, но уже и откуда-то сверху, и это хорошо, потому что мобильник Луи решает отдать концы и, напоследок крякнув, испускает свой последний вздох. Томлинсон слышит, как Малик звонит в 911, стоя совсем недалеко. — Я здесь! — кричит Луи, и его голос отправляется следом за телефоном. Кажется, у Томмо начинается пневмония, ну или он слишком много кричал. — Да я не ебу адрес, отследите по геолок- Где… блять! — Зейн распахивает дверь и пугается от неожиданности, когда видит прямо перед собой мокрого, испуганного Луи с окровавленной разорванной штаниной и изогнутой где-то в бедре ноге под ней. Мобильник выскальзывает из его руки, и все, что дальше слышит диспетчер 911, это бульканье воды, отборный мат и фраза «Абонент отключился». — Что ты смотришь, блять, я тебе Мона Лиза что ли нахуй? Вытащи меня отсюда! — едва слышно хрипит сорванным голосом Луи, уже не в силах двигаться. — Ты выглядишь, как ебаный зомби, Томмо, — с ужасом в голосе говорит Зейн, быстро спускаясь, подхватывая Томлинсона под руки и поднимая рывком на себя. — Хорошо, что ты сорвал голос, а то орал бы мне в ухо от боли. — Ублюдок блять, — хрипит Луи, хватаясь трясущимися руками за Малика и сжимая зубы, чтобы не начать орать. Неизвестно как, правда, с сорванным-то голосом. Стараясь идти как можно аккуратнее, Зейн вытаскивает Луи из подвала и выводит наружу, где все тело Томмо застывает, как будто его окунули в жидкий азот. — Сейчас, Луи, все будет нормально, я вытащу тебя на дорогу, а там скоро и спасатели подъедут, — обещает что-то Малик, но на самом деле он говорит это, чтобы Луи слушал его и не отрубался. Он читал что-то такое. Специально на такой случай, но на самом деле Зейн надеялся, что это ему не пригодится. — Если, конечно, отследят мой утопленный телефон по геолокации. — Не каркай, — едва-едва выговаривает Томлинсон, который уже висит на порядком уставшем друге. — А ты не говори, иначе навсегда без голоса останешься, — подтягивая Луи выше, чтобы он не шаркал ногами по земле, отвечает Зейн. — Похуй. На это Малик только мотает головой и продолжает свой путь, чтобы дотащить Луи до машины и согреть его хотя бы горячим чаем и теплой одеждой. Всю дорогу Томмо причитал, что сдохнет тут, пока его голос окончательно не превратился в стоны беременного утконоса. Знаете, Зейн благодарен небесам хотя бы за это, потому что он знает, какой болтливый Луи в стрессовых ситуациях. — Я не подписывался на эту хуйню, Томлинсон, так и знай. Ты сломал мне психику. Я убью тебя, если узнаю, что ты попрешься на заброшку еще хоть раз, долбоеб ты, — ворчит Малик. Впрочем, он тоже достаточно болтливый в стрессовых ситуациях. В ответ Томмо кидает на него такой красноречивый взгляд, что Зейну сразу становится понятно: Луи даже под предлогом смерти не попрется никуда. Когда до машины остается несколько метров, Малика начинает тянуть вниз с огромной силой, а со стороны Томлинсона больше на раздается ни звука. Зейн в панике поглядывает то на машину, то на Луи, то на пустынную дорогу. — Эй, нет! Нет-нет-нет, придурок, ты не будешь отрубаться сейчас! — Малик пытается потрясти Томмо, но голова того безвольно падает на грудь, а руки перестают цепляться за куртку Зейна. Ладно, это его пугает. — Открой свои ебаные глаза, Белоснежка недоделанный! Блять, Луи, не пугай меня! Но Луи не отвечает. И, ладно, Зейн совсем немного в панике, потому что на протяженной на несколько километров дороге нет даже намека на машины. Только их одинокая ласточка маячит впереди, на чей капот Малик спустя пару секунд и опускает безвольное тело Луи. — Не-не-не. Так не пойдет. Очнись, идиот! — кричит в ужасе Зейн, ударяя Томлинсона по щекам. В этом мире есть три вещи, которых он боится: Высота. Бессознательные люди. И разгневанный или, того хуже, испуганный Гарри. И последние две его точно ждут сейчас, а одна уже настигла. — Бля-я-ять, — стонет Зейн, проводя ладонью по лицу. Он уже устал от этой ночи, он ведь действительно отговаривал Луи от съемок здесь. А еще у него сейчас есть до хрена насущных проблем: что ему делать с вырубившимся от боли и холода Луи, стоит ли ему паниковать о жизни своего лучшего друга, и как, черт подери, ему сообщить Гарри о том, что его парень — ебаный камикадзе? Хотя, пожалуй, Гарри это и так знает. Когда на горизонте появляется свет от фар служебной машины, Зейн уже укутал Луи в кучу теплой одежды и положил внутрь машины, включив печку на полную, сам успел посходить с ума и отыскать на дне аптечки таблетку седативного. Сидя на капоте и глядя на приближающуюся помощь, Малик впервые в жизни ощутил, что такое облегчение. *** Гарри никогда не засыпает, когда Луи уезжает снимать свой чертов «GhostBuster». Ему не нужен никакой кофе, потому что волнение держит его на ногах. Обычно до того момента, как Томлинсон позвонит, чтобы сказать, что он все снял и едет домой. Луи и сам прекрасно знает, что Стайлс не может уснуть, поэтому не боится разбудить его, но все равно каждый раз просит поспать хоть немного. Но сейчас на часах ровно шесть сорок три утра, а у Гарри сна ни в одном глазу. Потому что Луи не позвонил. Ни через два часа после первого звонка, ни через два часа после сообщения от Зейна, что съемка началась, ни через четыре часа. И да, Гарри знает, что максимум, который занимают съемки — четыре с половиной часа, и то это в те дни, когда ничего сверхъестественного не попалось, и нужны красивые кадры для восполнения этого. А Луи всегда звонит в такие моменты, чтобы сказать, что задерживается. И да, Гарри знает, что Луи не мог забыть об этом звонке. Потому что, даже будучи сотню раз неорганизованным, Луи ответственно относится к данным им самим обещаниям. И, в конце концов, Томлинсон прекрасно знает, что Гарри волнуется, и не заставит его делать это специально. И да, Гарри знает, что на случай сдохшего мобильника у Луи есть Зейн. Но Зейн тоже ничего не писал, и с его телефона не поступало звонков. Один раз, на свой страх и риск — Луи запрещает звонить во время съемок, потому что это безумно пугает его самого, — Гарри попробовал набрать номер Томлинсона, и в ответ услышал лишь «Аппарат абонента временно выключен или находится вне зоны действия сети», и если отсутствие сети в каком-нибудь подвале заброшенного дома Стайлс еще мог понять, то тот же самый ответ на звонок Зейну Гарри объяснить уже не мог. Ну, а сейчас на часах уже почти семь, и Гарри, черт подери страшно. У него в голове то и дело всплывают неприятные картинки того, что же могло произойти на той заброшке этой ночью. И он не может избавиться от этого. А когда его телефон, наконец, звонит, Гарри сначала радуется, что это Луи, но это не Луи. И, блять. Это не Луи. Вы знаете, что обычно сообщают с неизвестных номеров, когда ты волнуешься за жизнь своего парня? Правильно. И Гарри не хочет слышать заученную речь полицейского о том, что тело Луи Уильяма Томлинсона было найдено его другом Зейном Маликом в заброшенном здании там-то и там-то, по словам свидетеля, вы его партнер, и мы приносим глубочайшие соболезнования. Их соболезнования не вернут жизнь человеку, черт возьми. Внезапно Гарри ловит себя на том, что он буравит взглядом звонящий телефон уже несколько секунд, потерявшись в мыслях. Дрожащей рукой Стайлс берет мобильник и подносит к уху. — Алло? — Это Гарри Стайлс? — голос собеседника уже не нравится Гарри. Он слишком безэмоциональный и сухой.  — Да, — Пожалуйста, скажите, что вы не из полиции. У Гарри кружится голова. — Я офицер Пейн, — Стайлса тошнит, — я звоню из больницы, — Гарри плохо, — Ваш партнер Луи Томлинсон, — Стайлса сейчас вырвет, — сейчас в стабильном хорошем состоянии, его друг Зейн Малик попросил позвонить и сообщить Вам. — Блять, Боже, — облегченно шепчет Гарри, закрывая лицо трясущейся рукой. Он только сейчас понимает, что все это время не дышал. — Ох, черт, спасибо огромное. Я… Я сейчас приеду. Какая больница? Офицер называет адрес, и Стайлс тут же срывается с места, роняя телефон на столешницу. Он чувствует, как дрожит, от макушки до пят, и волны облегчения и при этом страха проходят по нему. Луи в больнице. Но с Луи все хорошо. Луи не мертв. Не мертв. Он в хорошем состоянии. Господи Боже, Гарри сейчас умрет. Забыв даже надеть куртку, только сунув ноги в стоящие у двери ботинки — кажется, это обувь Луи, Стайлс не уверен, — парень выскакивает из квартиры, мчится к машине и едет по названному адресу. Его руки трясутся, по щекам текут непроизвольные слезы, но Гарри все равно кажется, что он разрыдается в приемной, или его настигнет истерика в палате. Здания пролетают мимо с огромной скоростью, потому что Гарри вдавливает педаль газа в пол, и у него рябит в глазах, но он все равно едет. Он только надеется, что это не будет клишированная авария, когда герой фильма несется в больницу к своему любимому и умирает по пути. Будет очень банально. Дыхание кончается с завидной частотой. Гарри чуть не проезжает мимо больницы из-за нервов, и как только он видит кареты скорой помощи, в одной из которых, может быть, везли Луи, ему вновь становится дурно. Ему едва хватает выдержки нормально припарковаться, прежде чем он, заплетаясь между своих же ног, вылезает из машины и бежит внутрь. В голове мелькают возможные варианты событий, которые произошли пару часов назад на заброшенной усадьбе, но Гарри не хочет думать об этом. Главное, что все действительно будет хорошо, и что Луи не при смерти. — Лу- Луи Томлинсон… Где он? — подбегая к стойке регистрации, едва спрашивает Стайлс, задыхаясь, но девушка за ней не успевает даже открыть рот, прежде чем на Гарри кто-то налетает, едва не сбивая с ног, и крепко обнимает. — Блять, Гарри, хорошо, что ты здесь, — бессвязно бормочет Зейн, прижимая к себе парня. — Луи… Луи, он там. Малик кивает на палату под номером 28, и Гарри не может сдвинуться с места, не сводя взгляда с двери. Луи за этой дверью. Возможно, искалеченный до ужасного состояния. Возможно, в коме или без сознания. Возможно, с амнезией, и Гарри не хочет, чтобы Луи его забывал. И Стайлс так и стоял бы здесь, но Зейн чуть подталкивает его вперед, виновато глядя в глаза. — Он ждет тебя, правда. Он хочет извиниться, — говорит Малик, и ладно, Луи хотя бы в сознании и помнит Гарри. — С ним все хорошо? — куда-то в пустоту впереди себя спрашивает Стайлс, сглатывая подходящие слезы и делая неловкий шаг вперед. — Да, Гарри, с ним все хорошо, он сам тебе все расскажет, — кивает Зейн, и ладно, Луи может говорить. Дальше медлить Гарри никто не дает, и он оказывается в палате Луи спустя едва ли не мгновение. Их взгляды встречаются, и Луи глядит на Стайлса с виной в глазах. А Гарри не может стоять на ногах больше, Господи. — Ох, блять, — выдыхает он и съезжает вниз по стене, закрывая лицо руками. У Луи сломана нога. — Ты в порядке? — едва хрипит Томлинсон, но в его голосе, если это можно так назвать, слышится неподдельное волнение. У Луи, кажется, еще и пневмония или воспаление легких. А у Гарри сейчас начнется истерика. — Д-да, — выдавливает из себя он, дрожа и пряча слезы в согнутых руках. — Я так… так волновался… блять, Луи, я чуть не умер от волнения. — Прости, — шепчет срывающимся голосом Луи. — Я правда не хотел. — Я знаю, — Гарри поднимается на ноги, тяжело дышит и шмыгает носом. Он подходит к койке Томмо и сжимает его руку, присаживаясь на стул рядышком. Обводит взглядом еще немного синие губы, грязь под ногтями, царапины на руках и ногах, чертов гипс. Возможно, у Стайлса и правда начнется истерика, если он узнает что-то еще. — Ты такой придурок, Лу. — Мгм, — кивает парень, глядя прямо в глаза Гарри. — Я провалился под пол, а там была ледяная вода, и я… — Ох, заткнись, — просит Стайлс, роняя голову на грудь Луи. — Я так люблю тебя. — И я, — хрипит Томмо. — Выходи за меня. — Что? Гарри послышалось. Ему сто процентов послышалось. — Выходи за меня, — улыбаясь, повторяет Луи и дрожащей чуть посиневшей рукой протягивает коробочку. — Я больше никогда не пойду ни на какую заброшку, правда, только выходи за меня. — О, Боже, да, — шепчет Гарри, роняя одинокую слезу и резко целуя Томлинсона. — Ты же заболеешь… — хрипит сквозь поцелуй он, поглаживая затылок Гарри рукой. — Плевать, Лу, — мотает головой Стайлс. — Ты хотел сделать это после сегодняшней вылазки, да? Томмо кивает и слегка виновато улыбается. Гарри смеется и кладет голову на грудь Луи так, чтобы видеть его лицо. — Весело получилось, — одними губами шепчет Стайлс, водя большим пальцем по запястью Луи. — И я люблю тебя. — Я тоже. Я тоже люблю тебя, — отвечает Луи, прикрывая глаза. С этих пор он определенно снимает только челленджи. В конце концов, они его еще ни разу не подвели.