The Burden

      Совсем рядом ненавязчиво играет тихая приятная мелодия, медленно растекаясь по квартире волнующими переливами скрипки и ласковой звенящей капелью клавишных и отдаваясь в моей пустой груди волнительным трепетом, искрящимся маленькими бенгальскими огоньками где-то между ребер. Пробивающийся сквозь подрагивающую воздушную сливочную тюль открытого окна яркий солнечный свет задорно подсвечивает все помещение, превращая его в переливающийся всеми цветами радуги необыкновенный бриллиант, и наполняет все вокруг ласковым летним теплом, а витающий в воздухе ненавязчивый запах дерева и чего-то сладкого заставляет понять – я дома.       Не могу поверить. Спустя столько времени…       Плевать, что изнутри меня всю сдавливает невидимыми прочными тисками, почти грозясь переломить пополам, отчего сердце реактивным моторчиком бешено колотится где-то в горле, а легкие болезненно сужаются, сейчас я переполнена безграничным счастьем и долгожданным ощущением настоящей свободы, поэтому, издав какой-то невнятный радостный визг, быстро, чуть ли не вприпрыжку, бегу по длинному коридору прихожей, заглядывая в каждую комнату.       - МААААМ! – охрипший голос, больше похожий на отвратительное карканье, подводит и срывается на сипы, но упорно продолжаю звать родителей, иногда неосторожно поскальзываясь на светлом ламинате и судорожно хватаясь за стены, чтобы не упасть, - ПАААП!       Где-то раздается страшный металлический грохот и неприятный скрежет, от которого мурашки бегут по коже, заставляя сморщиться, а в кухонном проеме медленно появляется осунувшаяся измученная фигурка моей мамы, похожая на изнеможенного неприкаянного призрака.       Время резко прекращает свой ход для меня, замерев на этом противоречивом мгновении.       Она словно разом постарела на лет десять: некогда ровная оливковая кожа с необычайно милыми светлыми конопушками превратилась в ветхий землистый пергамент, испещренный морщинками и явственно проступающей сеточкой вен; всегда ясные необыкновенно зеленые глаза будто выцвели, замылились, став почти прозрачными; в темной вьющейся копне роскошных волос проскальзывали седые прядки, слегка побелив макушку.       Это скорее был далекий отголосок прежде цветущей бойкой женщины, задавленный непомерным грузом горя и страданий, нежели моя мама. И мне было нестерпимо больно видеть ее такой.       - Боже мой, - с обескровленных потрескавшихся губ слетел еле слышный вздох, а по впалым щекам покатились жемчужинки мутных слез, расчерчивая худое лицо длинными стягивающими кожу полосами, - Милая?       - Привет, мам, - я сама держалась из последних сил, чтобы не заплакать, с силой впиваясь ногтями в ладони и до крови закусывая внутреннюю сторону щеки.       Я дома.       Резко распахиваю глаза и буквально задыхаюсь от застрявшего в горле истошного крика – надо мной все тот же ровный омерзительно-серый потолок омерзительно-серой комнатки со стопкой потрепанных книг у безликой голой стены, одинокой кроватью и мигающими неоновым раздражающим светом часами.       Это был самый обыкновенный сон, навеянный запрятанными в самый дальний уголок памяти дорогими сердцу воспоминаниями. Даже не видение. И от этого меня изнутри всю разъедало жгучей кислотой, ломало, разрывало на части безжалостными когтями ядовитого отчаяния и… такой непривычной необузданной ярости. Да, именно ее я чувствовала особенно отчетливо, отчего хотелось подобно разъяренному зверю начать крушить, сровнять с землей эту чертову организацию, лишившую меня семьи и дома, стереть в пыль холодные безмолвные стены, похоронить заживо всех светил генетики в слепящих белых халатах вместе с взводами головорезов, называющих себя солдатами.       Впервые в жизни я до дрожи и кровавой пелены перед глазами желала кому-то самой страшной смерти, которую так хотелось принести в этот мир своими руками, и мне ни капельки не было стыдно за эти мысли.       Туман гнева спал также быстро, как и поглотил, оставив меня совершенно разбитой на медленно угасающем пепелище собственного гнева и морально обнаженной в этом холодном бетонном царстве голых стен и вдребезги разбитых надежд. На смену ему пришло полное опустошение, выжигающее внутри гигантские дыры.       Но… ведь в моей власти сделать сон явью. Нужно только немножко постараться - подобрать правильные слова, дотронуться в нужный момент, стать абсолютно покорной – и, возможно, все получится.       Когда в замке тихо несколько раз провернулся ключ, и в дверях показалась высокая фигура Дональда, быстро раздевающегося на ходу и тут же скрывшегося в ванной, заготовленная и продуманная до мелочей речь была несколько раз отрепетирована перед зеркалом, а меня незримо потряхивало от медленно расползающегося страха и обжигающего жарким пламенем нетерпения. Поэтому стоит мужчине развалиться на кровати, откинувшись на подушки и прикрыв глаза, я осторожно перебираюсь на его бедра и тесно прижимаюсь к теплой влажной после душа коже, невесомо трусь носом о колючую щеку, вдыхая неизменный запах крепких сигарет и ментолового шампуня. Стальные пальцы глубоко зарываются в мои волосы, лениво их перебирая, пока я плавно вывожу на его ребрах невидимые завитки узоров и думаю, как начать столь непростой разговор, не вызвав сейчас совершенно ненужных подозрений.       - Дон, - выдыхаю ему еле слышно совсем рядом с шеей, почти прикасаясь губами к ней, и тут же чувствую грубоватую горячую ладонь на своем бедре, ощутимо заскользившую по коже.       - Мммм? - он предельно расслаблен и находится в пограничном между сном и явью состоянии, отчего практически незаметные морщинки на загорелом лице разглаживаются, делая его каким-то немного уязвимым и открытым.       Приподнимаю голову от сильного плеча и, ласково поцеловав в кончик носа, соприкасаюсь своим лбом с его, продолжая исследовать крепкое тело подушечками пальцев и вслушиваясь в размеренное дыхание, иногда переходящее на едва слышимое довольное мурлыканье.       - У меня сегодня днем было видение, - широкая грудь под мои ладонями заметно напрягается, словно в одночасье каменея, а вмиг распахнувшиеся хищные акульи глаза смотрят с неким подозрением, следя за каждой проскальзывающей у меня эмоцией, - Хорошее видение. Ты отвез меня домой к родителям.       Наступившая после этих слов гробовая тишина пугала, заставляя изнутри покрываться корочкой колючего страха, но я стараюсь изо всех сил не показывать этого, продолжая как и минутами раньше внимательно смотреть в заледеневшие глаза напротив, пока стальные пальцы жестко не хватают за подбородок, сжимаясь почти до боли, и не приближают мое лицо настолько близко, что на губах ощущается тяжелое горячее дыхание.       - Что ты сказала? – его голос тихий и совершенно бесцветный, словно лишенный абсолютно всех эмоций, и это намного хуже того, если бы он разразился гневными криками.       - У меня было видение, что ты отвезешь меня домой, - повторяю заново и вцепляюсь в металл его руки, пытаясь хоть чуть-чуть ослабить хватку, но, кажется, напрасно – он звереет прямо на глазах.       - Твои видения никогда не лгали? – задает он неожиданный вопрос, и я отрицательно мотаю головой, насколько это позволяет удерживающая неживая ладонь, на что Дональд только немного приподнимается с подушек и жарко выдыхает мне на ухо, задевая губам висок и заставляя волоски на затылке встать дыбом: - Значит, это будет первое.       - Но…       - Я сказал НЕТ! – он резко оказывается сверху, с силой вдавливая меня в жесткий матрас, что на какое-то мгновение кажется, что вот-вот, сейчас, его нервы сдадут, и он меня придушит прям здесь, но проходит минута, другая – а все остается неизменно, - Этого не будет, Рей. Ты меня поняла? – закусываю изнутри щеку, чтобы не сказать ничего лишнего, и лишь смотрю на него в упор, - Я не слышу ответа. Ты. Меня. Поняла?       Единственное, что остается, - скрипя сердцем медленно кивнуть, и мужчину это вполне устраивает, потому что он, напоследок грубовато чмокнув меня в уголок губ, словно ужалив, встает с кровати и, потирая шею широкой ладонью, закуривает, окутывая себя танцующими размытыми завитками сигаретного дыма.       Но как бы он того не хотел, как бы не оттягивал момента, все возвращается к своим истокам, а, значит, надежда еще не окончательно истлела.