Повелитель четырёх стихий

      Никому, ни единой душе Иккинг не рассказал о том, что случилось в лесу в предрассветный час, ни с кем не поделился своей неподъёмной ношей, молча и зло продолжая проживать день за днём, украдкой наблюдая за другими и пытаясь понять — почему мир точно такой, каким он был.       Почему ничего, по сути, не изменилось.       Солнце всё так же светило, отец был всё таким же равнодушным, Плевака — понимающим, детвора из поселения — надоедающей, люди — раздражающими и трусливыми.       Только внутри у мальчика что-то перегорело, погибло вместе с его несостоявшимися убийцами.       Зато теперь он — убийца.       Конечно, он знал, что так или иначе смочили в чужой крови свои руки многие из воинов их поселения, но — защищая Олух от пиратов и разбойников (ведь Флот Империи этим не занимался, в общем-то справедливо считая защиту чужого острова бесполезной и безответственной тратой времени и ресурсов).       Что-то тёмное, что-то страшное отметило его, запятнало душу, и почему-то мальчик постоянно ощущал на себе эту грязь, это зло, им совершённое.       Оказывается, он ничем не отличался от тех, кого ненавидел.       Воспоминание о пламени, сорвавшемся с пальцев, голодным хищником рванувшем к своим жертвам, было слишком ярко в детском разуме, оно являлось в полночных (вернее, полдневных, ибо мальчик вообще перестал спать по ночам) кошмарах.       Искажённые агонией лица, ненависть и страдания в глазах… Крики боли и отчаяния… Это зрелище представало магам огня, когда они захватывали новые территории, отнимая матерей и отцов у детей?       Наверное…       Так или иначе, правды ему не узнать.       Зато, вернув разуму прежнюю холодную расчётливость и рациональность, посадив на цепь свои ужас и растерянность, Иккинг пытался вспоминать и анализировать всё, что он знал о магии огня и том, как дети учились ею управлять.       Было более, чем очевидно — ему нужно было обуздать стихию, оказавшуюся ему подвластной. Он не имел права не уметь управлять своими силами, ведь это могло привести к ещё большим жертвам.       Становиться чудовищем более, чем он уже был, не хотелось.       Оно и понятно…       Однако главное и, по сути, единственное, что удалось вспомнить Иккингу, — то, что даже у самых талантливых мальчишек и девчонок не получалось выдавить из себя даже искорку, если они не посвящали много времени усердным тренировкам, доводя себя, порою, до изнеможения.       «Магия огня напрямую зависела от энергии, проходившей через тело человека, а эта энергия зависела от уровня физической подготовки!» — так были уверены все наставники юных магов, и именно этому они учили ребят.       Но у него получилось это сделать иначе — а ведь он только занимался дыхательными упражнениями, вычитанными в какой-то книжке. И то лишь потому, что там писалось — они укрепляли здоровье, а с его тщедушным телом, которое могло его предать в любой момент, решив внезапно заболеть или устать, или замёрзнуть, или ещё как-то доставив ему неудобства...       А ещё Иккинг ощущал какое-то живое тепло во всём, что дышало, и потому всегда мог определить чужое присутствие, если был сосредоточен и не уходил в себя.       (Как это было в последние два раза, ставших для него переломными.)       Духи же… Духи ощущались, напротив, какими-то прохладными, что ли… В них не было того тепла, что присутствовало в живых, но «вкус», если так можно сказать, у этой энергии, у этого неведомого нечто был схож с человеческим.       И точно такую же энергию он ощущал внутри себя — она кипела и бурлила, как кипящая вода, как штормовое море, как расплавленный металл, выжигая слабое тело изнутри, словно ей было тесно в нём, словно она жаждала вырваться на свободу, слиться с остальным миром, походя разрывая его на куски, совершенно не обращая внимания на то, что своим только присутствием она не давала ему развиваться и расти, как остальные дети.       Наверное, именно эта сила иногда плескалась в его глазах — стоило, порою, разозлённому или расстроенному ему посмотреться в отполированную поверхность металлической пластины, заменявшей зеркало, как он замечал, что радужки глаз словно светились, словно этот свет лился из самих зрачков.       Свет тёмный, холодный, жестокий и настолько пугающий, что неудивительным был тот факт, что люди старались никогда не смотреть ему в глаза.       (Но все как один они забывали о его глазах, стоило им отвлечься на что-то другое…)       Так или иначе, именно эта энергия и не давала ему чувствовать себя таким, как все, именно она заставляла его сторониться других, открывая глаза на их пороки, их… зашоренность и трусость. Именно она доставляла ему столько страданий и именно она сделала его тем, кем он и являлся.       Она его медленно убивала изнутри, и она не давала ему погибнуть, оттаскивая от края смерти раз за разом.       И именно она спасла его той жуткой ночью.       И сделала убийцей.       Так может?..       Так может, и не магов огня, отнявших у него мать, не свет солнца, дававший им силу, и не тепло, всё это сопровождавшее, он так яростно не мог принять? Может, именно её, не осознавая пока того, свою собственную силу он так долго боялся и ненавидел?       Ответа не было… Его и не могло быть — Иккинг даже самым краем уха никогда не слышал о проблемах, схожих с его.       Никогда доселе на Олухе не появлялись люди, которые оказывались способны не просто на магию одной из четырёх стихий, а на то, чтобы видеть энергию, из которой эта самая и была соткана. По понятным причинам, в плане знаний мальчик был отрезан от остального мира — приходилось полагаться только на книги, которые были в библиотеке поселения.       Ещё была надежда на собственные наблюдения, благо природа одарила его необычайной внимательностью, если он знал куда смотреть. А теперь он знал, хотя бы приблизительно…       Оставалось только учиться.       И смириться.       И взять, наконец, эту энергию под контроль! Она жила в его теле и подчиняться она будет только ему!       Вот только на словах это всё хорошо, а вот на практике — намного сложнее. Ведь он слабо понимал, с чем имел дело, а потому приходилось действовать наугад, и при этом незаметно, чтобы ничем себя не выдать.       Казалось бы — радость какая, у немощного сына вождя, оказывается, были способности к магии! Однако всё было не так просто. И, наверное, даже намного страшнее, чем хотелось бы. И Иккинг справедливо опасался показывать свою магию хоть одной живой душе, прекрасно понимал, что эта весть вмиг добралась бы до его отца, а он…       А он был магом земли.       И огонь в его роду был только у одного человека — у его прапрабабушки Алаи Хеддок.       И Стоик скорее бы удавился, чем признал бы, что его прадед взял в жёны аристократку из Огненной Империи. И он скорее отречётся от мальчика, назвав его ублюдком, чем признает, что кровь сумела прорезаться сквозь поколения.       Хотя, наверное, это и было невозможно…       Проще было бы признать, что он, Иккинг, никакой не Хеддок, а простой безродный мальчишка, чужой ребёнок. Тогда можно было бы всё бросить и попытаться найти того, кто мог бы гипотетически оказаться его родителем. А позор своего происхождения он пережил бы — не впервой терпеть. Правда, память матери марать не хотелось, её светлый образ, но и это было второстепенно. К мученикам не липла грязь.       Да, так было бы проще, пусть и не без своих трудностей. Если бы он на самом деле был сыном неизвестного (или известного, какая разница?!) мага огня…       Но проблема была в том, что Иккинг был железно уверен, он — сын Стоика Хеддока, и это было не детское упрямство и желание хвататься за остатки своего старого мира, а просто факт. Как то, что Сморкала — Йоргенсон, или как то, что солнце вставало на востоке.       А дело было в том, что, вообще-то, эта тёплая энергия, та самая жизнь в людях не просто имела какой-то свой отличавший их от духов «привкус» — она имела особые оттенки, и спутать родственников было абсолютно невозможно.       И у Стоика она, пусть и отдавала «запахом» металла (как лезвие меча или как пролитая им кровь врагов?..), оставалась достаточно узнаваемой.       Пусть у отца её и было намного меньше, и каждый поток её, каждый канальчик был на своём месте, не наполнял всё тело, электризуя волосы и даря странные мысли.       От этого становилось ещё горше порою.       (Нечасто… Только самыми тоскливыми вечерами.)       А имя Алаи Хеддок всё не шло из головы погрузившегося в размышления мальчика — чем-то зацепила его эта огненная аристократка, а ведь историю своей семьи он знал достаточно хорошо. Отлично, даже можно сказать, хотя он всё больше уделял своё внимание временам основания поселения и жизнеописанию Хемиша I.       Конечно, история свободолюбивого, гордого и не покорившегося никому основателя его рода была намного интереснее и, надо признать, познавательнее, чем похождения его потомков.       Особенно учитывая тот факт, что с каждым годом в летописях Олуха становилось всё больше откровенной лести вождям, всё больше прославления правителей в попытке угодить им, и реальная история терялась за массой совершенно ненужной, пустой информации.       Это было бы даже смешно, если бы не было так грустно — Иккингу приходилось самостоятельно отделять зёрна от плевел, сравнивая и сопоставляя летописи разных авторов, чтобы выяснить хоть какие-то правдивые сведения. Благо, времени у него на это было всегда много, а читать мальчик научился (не без помощи на удивление грамотного кузнеца, конечно) ещё в пять лет.       Так что после всех этих лестных, сладких до приторности строчек было крайне трудно вспомнить что-то по-настоящему дельное.       Алаи… Алаи…       Красивое, нежное, совершенно не свойственное этим суровым северным краям имя практически резало язык своей непривычностью, скрывшейся за ним историей. Несомненно, красивой и жестокой, иначе с магом огня, пришедшим с южных островов, быть просто не могло.       Алаи.       Да что же это?..       Мальчик нахмурился, силясь вспомнить, уцепиться за промелькнувшую у него в разуме мысль, ведь разгадка была так близка, ведь всё было так просто!       Иккинг замер, уставившись в пустоту.       Вот оно…       Принцесса Огня Алаи. Единственная дочь Магнуса Безжалостного и Леди Мие. Родная тётя того, кто в будущем стал Брандом Кровавым.       Вот оно!       Не оттуда ли, не из Огненной ли Династии шла его сила? Не спала ли она в крови его рода, пока не встретилась с кровью его матери и не пробудилась в нём, в Иккинге?       Появившаяся ясность дарила ощущение спокойствия, уверенности — теперь ему было с чем работать, а уж родство с теми монстрами, что правили на Огненном Престоле, он как-нибудь переживёт, это ещё не самое страшное, что могло с ним случиться.       Его отец же тоже знал об этом.       Отец…       Мальчик с досадой схватился за волосы и закусил губу, в полной мере, наконец, осознавая, во что он вляпался на этот раз.       Стоик ни в коем случае не должен узнать о том, что в нём, Иккинге, проснулась кровь Алаи, ведь кто знает, как отреагируют люди на потомка первого Огненного Императора. Он — не принц во дворце и с охраной.       И никто не гарантировал, что люди не захотят с ним расквитаться.       А неведомая сила не сумеет спасти его ото всех… до тех пор, пока он не научится ею полноценно управлять, пусть даже и в форме магии огня.       Что же… Это тоже — вариант.

***

      По коридору роскошного, отделанного ало-золотыми и бордовыми цветами дворца, в котором можно было без труда узнать главную резиденцию Огненной Династии, шли двое.       Они совершенно не обращали внимания на стражу и тихо переговаривались, стараясь сделать так, чтобы суть их беседы осталась ведома лишь им двоим.       Это были высокий рыжеволосый парень лет семнадцати и девочка десяти, чьи чёрные волосы были убраны в замысловатую причёску. В этой парочке без труда можно было признать брата и сестру — бледная, покрытая веснушками кожа, высокий для своего возраста рост и общая худощавость, форма губ, скул и подбородка, разрез и сами эти глаза, отчётливо зелёные, свойственные магам земли, а не огня, всё это буквально кричало об их ближайшем родстве.       — Для чего это всё, братик? — спросила девочка, обращаясь к парню, глазами показав в сторону окон, за которыми где-то далеко на северо-востоке, за сотни дней пути, жёстко подавлялись любые мятежи и лилась людская кровь. — Я не понимаю. Дядя, он…       Парень посмотрел на сестрёнку и только покачал головой.       — Не стоит, Хедер, — оборвал он её на полуслове с какой-то странной мольбой в голосе. — Даже у стен, порою, есть уши, давай не во дворце такие разговоры вести, ладно?       И девочка действительно замолчала.       Она, миловидная и утончённая (про таких говорили, что вырастет красивой), была умна не по годам, и подставлять брата своими не к месту возникавшими вопросами не хотела.       Слишком она дорожила последним своим оставшимся в живых родственником и слишком боялась его потерять.       — Знаешь, кажется, тебе передалось больше этой проклятой крови, братец, — сказала она очень-очень тихо, стоило им покинуть давившие на сознание багровые стены и оказаться в приятном полумраке садов, посаженных ещё при Императоре Магнусе, для его супруги и дочери. — Слишком спокойно ты относишься ко всей творящейся вокруг несправедливости.       А теперь, спустя сотню лет, когда тоненькие кустики стали мощными деревьями, уже они прогуливались по ухоженным безлюдным дорожкам — одна из позволенных им вольностей.       Парень, осознававший их с сестрой положение намного отчётливее, чем девочка, всеми силами старался сдерживать свой горячий, деятельный, взрывной характер, прекрасно понимая, что его сестра, его единственная слабость была в руках, во власти Императора, их дяди, и страх за неё был хорошим стимулом вести себя тихо и покорно.       Пусть это и вызывало холодное бешенство глубоко внутри.       — Спокойно — это не одобрительно, малая. Ты не понимаешь… Это всё достанется мне в один прекрасный момент, и ненавидеть то, за что потом придётся нести ответственность, намного безумнее в этой ситуации, я считаю, — с тихим отчаянием произнёс он. — Зато ты вся в отца…       Девочка на миг замерла, а потом резво повернулась всем телом к брату.       — Это какая?       А тот тоже замер, смерил сестрёнку странным, тоскливым, каким-то нечитаемым взглядом и вздохнул.       — Неужели ты совсем его не помнишь?       Слова с губ сорвались так легко, словно бы и не было за ними страданий и полных горя бессонных ночей, когда он будил Хедер, не давая ей утонуть в очередном кошмаре, и себе заодно.       Словно бы ему было всё равно…       Словно бы слова о дурной, странной крови Династии были правдивыми.       Но это не так!..       — С момента их гибели я старалась особо не проявлять к их личностям интерес… сам понимаешь, — вздохнула девочка, и парень был вынужден признать её слова рассудительными и логичными.       — Понимаю, Хедер. Слишком понимаю! Ведь я ему нужен, я его Наследник, я Принц, но ты… — он впервые говорил с сестрой так откровенно, и ему казалось, что в мире что-то с хрустом ломалось, рушилось, осыпая их осколками. — Ты слишком уязвима. И я, признаться, очень боюсь за тебя.       Юноша хотел закрыть собой сестру от этих осколков.       — Я знаю про отца только то, что он был сыном прежнего наместника Огненной Короны в Новом Бранде. Ну, который был Освен Вереск, — тихо сказала девочка, старательно обходя упоминания об их матери. — Кажется, кто-то из особо лояльных местных, если не ошибаюсь.       Они пришли в самый дальний, глухой угол сада.       Здесь всегда царствовала тень от какого-то гигантского фруктового дерева, чьи плоды были горько-кислыми, терпкими и лишь слегка сладкими. Словно вся их жизнь.       Отсюда можно было увидеть практически весь парк, и было невозможно подкрасться к этому месту, спрятаться и подслушать.       Здесь можно было не опасаться…       Тут же, на берегу пруда, где и располагалось это могучее дерево, была скамейка, сделанная утончённо и искусно, и явно очень-очень давно — не было ныне таких мастеров по металлу, ведь все они были магами земли, а они…       А их не было больше.       Так или иначе, стараясь не уходить глубоко в свои невесёлые размышления и воспоминания, брат и сестра сели на ту скамейку, и лишь после этого продолжили свой разговор.       — Отец был хорошим человеком. Добрым, мягким, не воинственным. Как и его кузина… — сказал парень, наконец собравшись с мыслями и решившись нарушить тишину. — Пожалуй, только они двое заслуживали внимание из всей этой проклятой семьи. И, насколько мне известно, они оба мертвы.       Хедер покачала ногами, отстранённо наблюдая за какой-то птицей, плывшей вместе со своим выводком по поверхности пруда.       Она переваривала новую для неё информацию.       Парень её не спешил, прекрасно понимая, что сестре понадобится некоторое время, чтобы сформулировать свой следующий вопрос, особенно учитывая, что на многие из возможных его вариантов он отвечать не хотел — это вряд ли бы понравилось услышать маленькой девочке, будь она сколько угодно умна.       — А кем была эта… наша тётя, получается? — тихо произнесла она, наконец.       Вот он, вопрос.       Да вот только совершенно не тот, который ожидал юноша, замерший и пытавшийся подобрать мягкий, понятный ответ.       — Да, тётя. Она… — мягко улыбнулся он. — Просто умная старшая племянница Освена. Хотя я помню её молоденькой девушкой, я могу с уверенностью сказать, что она могла бы стать великим человеком, если бы не спуталась с этим… Хеддоком. Но, знаешь, так бывает — душа зовёт, и ничего ей не противопоставишь. Это не первый раз, когда наша кровь уходит туда, на север.       — Я, признаться, плохо знаю историю Династии, — тоже улыбнулась девочка, но несколько смущённо. — Учителя стараются обходить эту тему стороной, говорят, что я ещё слишком мала для такого.       Парень покачал головой.       — Жалеют они тебя, дурёха. На крови эта история построена.       Возразить было нечего.       — Наверное… — вздохнула девочка, соглашаясь. — И всё же, что стало с тётей?       — Она, глупая, думала, что, сбежав с женихом, сможет укрыться от взгляда Императора, который уже давно её приметил… — ответил парень, несколько расстроившийся, что не удалось увести тему от печальной судьбы их родственницы. — Она была магом воды. И это в семье нашего отца!       — О, духи…       — Именно, — кивнул юноша, видя понимание в глазах сестры. — Ты же помнишь про Олух? У них забирают каждые пятнадцать лет самого сильного мага.       И вновь повисла тишина.       Звенящая.       Тяжёлая.       Душная.       — Она ведь не была самой сильной, верно? — громом прозвучали тихие слова девочки, уже обо всём догадавшейся.       — Нет, — подтвердил её невесёлые мысли брат, и слишком много горечи для одного человека было в его словах. — Но она была той, к кому мы могли пойти в случае чего. Кто дала бы нам приют, несмотря на происхождение нашей матери.       Девочка прерывисто вдохнула, тихо ахнув.       Она, оказывается, не осознавала всей подлости, жестокости и злопамятности их дяди.       — Император просто сделал так, чтобы у нас не было выбора, — неожиданно для самой себя сказала она, намеренно выделив тоном первое слово.       — Путь только во славу Огня. Да.       Слова юноши падали как камни, лицо его ничего не выражало, ни единой эмоции, застыло восковой маской, как всегда бывало, когда ему было трудно контролировать собственные мысли и эмоции.       Глаза девочки испуганно расширились.       — Но ведь это не сработало, верно, братик? — прошептала она, вцепившись в юношу изо всех своих сил, со всем отчаянием и злостью на весь этот мир его обнимая, стискивая чуть не до хруста рёбер. — Дагур?! Ты ведь?..       — Я его ненавижу, Хедер. За нашу маму, за отца, за все твои слёзы и за нашу тётю. Но ничего не могу исправить.

***

      Он, Принц Магнус, третий сын Лорда Огня Эйтиса, в тот момент мог с уверенностью сказать, что он был счастлив.       Абсолютно.       Беспредельно.       То, что он всё же оказался магом, да ещё и магом огня казалось ему достаточно хорошим тузом в рукаве. Хорошим аргументом, которого от него никто не ожидал и который ещё не раз мог спасти ему жизнь.       Глупое желание побежать и похвастаться отцу мальчик подавил в себе тогда практически мгновенно, даже не дав ему полноценно оформиться. Ему уже ясно дали понять, что пока он не мог претендовать на трон, он не был опасен для Лорда Огня, а потому мог спокойно жить, без постоянного контроля над собой. Это давало множество плюсов, от которых Магнус был не готов отказаться.       Да, ему приходилось тренироваться тайно, по ночам и так, чтобы этого никто не заметил, даже слуги, впрочем, привыкшие к его постоянным побегам из покоев с закатом.       Ну нравилось ему бродить по дворцу в темноте, что поделать!       Зато он выучил каждый закуток и каждый тайный ход громадного строения, за столько-то лет, и окружающие, в первую очередь стража, привыкли к его причудам, перестав обращать на него внимание, что тоже было на руку юному принцу.       Он учился и тренировался до изнеможения, старался правильно дышать и построить правильную циркуляцию энергии в теле, от чего и зависела магия.       Он с восторгом замечал свои стремительные успехи, которые, в том числе, отразились и на его тренировках с мастерами боевых искусств — всё же владение холодным оружием и рукопашным боем было обязательным для всех мальчишек Династии. И его хорошие результаты не могли не радовать наставников.       Магнус знал, что придёт тот день, когда он отплатит всем, кто его когда-либо обижал, и он карой небес и духов обрушится на них.       Ждать он умел.       Учиться — тоже, и причём с удовольствием.       И поглощённый чтением древнего свитка, в котором повествовалось о древних, полузабытых ныне техниках и приёмах магии огня, Магнус совершенно не замечал странного силуэта, наблюдавшего за ним из угла, в котором сгустились тени.       Тени ждали своего часа, тени готовы были подарить мальчику ещё несколько лет, чтобы получить то, что было им нужно.       И не замечал мальчик взгляда внимательных нечеловеческих зелёных глаз.

***

      В неком неопределённом пространстве чернели, порою расплываясь, два неясных силуэта — высокий, стройный, вроде как похожий на человеческий и непонятный, странный, крылатый, принадлежавший наверняка какой-то неведомой и страшной твари. Вроде тех существ, рассказами о которых пугали маленьких детей и наивных дураков.       А в пространстве том не было ничего долговечного, кроме самих этих фигур — всё растекалось, плавилось и перемешивалось, как краски на палитре, как капли чернил в воде, путаясь и путая любого наблюдателя.       Впрочем, не было этих наблюдателей.       И не могло быть.       А, впрочем, если бы и были они, то вряд ли сумели бы услышать, и уж тем более понять странный разговор тех двоих. Не мог дать всех ответов этот диалог, только добавлял новых вопросов.       — Ну, что можешь сказать про мальчика? — с явно различимой улыбкой в своём женском голосе произнесла человеческая фигура.       Своими огненного оттенка глазами, в которых плясали лукавые искорки, она сверлила своего жуткого на первый взгляд и неразличимого в темноте собеседника, и во всей позе неизвестной женщины, в голосе её и взгляде сквозила добрая насмешка, дружеское подтрунивание, но в то же время — затаённое глубоко-глубоко, но всё же заметное при внимательном рассмотрении превосходство.       — Вы оказались правы, Госпожа. Он оказался более, чем достоин внимания, — с покорностью отозвался второй силуэт. — Но всё же одного я понять не могу… Зачем нужно было организовывать покушение на мальчишку? Решили избавиться от него? Конкурента на тёмную славу увидели?!       С каждым новым восклицанием в голосе Второго становилось всё больше злобы и даже едва различимой угрозы, словно бы жизнь и здоровье мальчишки, о котором шла речь, оказались намного важнее, чем мнение и приказы таинственной Госпожи.       Быть может, так и было для Второго.       — Зря ты так, друг мой, — укоряюще покачала своей кудрявой златовласой и всё так же едва различимой головой женщина. — Сам же видел и контролировал всё, что тогда происходило.       Силуэт помолчал, принимая к сведению эту информацию и глядя на фигуру с каким-то усталым недоверием.       — И всё же… зачем?       — Глупый ты. Хоть и живёшь уже сотню лет… Необходимо было организовать для мальчика смертельную опасность, которая заставила бы его задействовать все резервы, даже невозможные.       — То есть всё это только из-за того, что магия у него не хотела просыпаться…       А в голосе Второго вновь начала сквозить уже неприкрытая угроза напополам со странным разочарованием — ему явно не нравились методы, используемые женщиной, но он в данный момент не мог ей перечить совсем уж открыто.       Не сейчас.       Не было за ним пока той силы, на которую можно было положиться.       Не было того, перед кем можно будет склонить голову.       — Тут не всё так просто… — вздохнула женщина устало и даже как-то растерянно. — Всё происходит неправильно. Не по порядку… Это должен был быть воздух — не пламя.       Зелёные, внимательные и умные глаза Второго прищурились. В них мелькнула догадка, которую он поспешил озвучить, чувствуя при этом мрачное злорадство — ведь, на самом деле, он озвучивал и собственные мысли, ощущения.       — Вы просто видите в нём другого мальчишку, который из маленького и слабого вырос большим и злым. И в итоге стал Вашим убийцей.       Не таким уж и злым, на самом деле… По крайней мере его можно было понять и принять, что Второй сделал, а Госпожа — не смогла. И теперь пыталась, по всей видимости, исправить ситуацию, но он-то знал, что теперь слишком поздно для этого.       Процесс начался.       Отсчёт пошёл.       У этого мира было ещё ровно тринадцать лет…       — Твоя правда, друг мой… — вторя его мыслям, отозвалась женщина несколько подавленно и даже, казалось, пристыженно. — Твоя правда. Мне порою кажется, что это он смотрит на мир глазами мальчика.       — Вы просто боитесь, — сухо отозвался Второй, и по глазам своей собеседницы понял — он прав.       И это была его маленькая победа.       — Боюсь… — легко (даже слишком легко…) согласилась с горечью в голосе женщина. — В мальчике течёт его кровь, и единая сила в них. Ты и сам это ощущаешь… Только нам с тобой под силу не позволить этому дитя стать новым чудовищем, которое бы погубило мир в своей слепой ненависти ко всему живому.       Крылатый силуэт неодобрительно глянул на неё. Учитывая всё методы этой дамы… И то, как она пострадала ранее от сил их общего знакомого… Не дождаться мальчику объективности с её стороны.       Ну ничего — он пресечёт в следующий раз её опасные порывы.       Между вернувшимся в мир новой жизнью другом и убитом им во гневе женщиной выбирать не приходилось.       — Духи любят его, — попытался он, уже не особо надеясь на результат, заострить внимание на различиях, а не сходствах этих двоих, но, ожидаемо, не добившись ничего.       — Конечно, любят, — тихо и как-то зло рассмеялась она. — Они чуют, с кем делит он душу.       — Я помогу вам… — задумчиво протянул Второй, уже окончательно принявший решение. — Но ломать его не позволю. Мы с ним неразрывно связаны, и его страдания для меня… невыносимы. Во тьме своей он должен переродиться, вернувшись к свету, обретя равновесие и даря его всем остальным в этом мире.       — Да, да… Через хаос к гармонии, через страдания к покою, через тьму к свету, я помню.       — И через смерть — к вечности.       — Я не могу препятствовать тебе… Но будь осторожен.       Два взгляда, рыжий и зелёный, плавили собой черноту неопределённого, находившегося, казалось вне реальности и времени, пространства, гадая, что же им сулило будущее.